- Слушайте меня все внимательно. Нужно провести разведку и вернуться, как можно скорее. Нигде не задерживайтесь. В бой старайтесь не ввязываться. Обходите немцев, как только сможете. И... и постарайтесь вернуться живыми. - Он покачал головой, потом вытер рукавом лицо. - Нам очень надо знать про этот их дот... Всё! Трогайтесь.
Трое солдат быстро и решительно отдали честь.
...Занимался рассвет, холодный и неприветливый. Шуршали деревья, хрустели сучки под ногами, опавшие сухие листья летели в разные стороны, сыпались вниз по крутому склону.
Солдаты шли быстрым шагом, почти бегом. Плащ, низко надвинутая на глаза каска, трофейный немецкий автомат на боку у каждого. Они двигались сквозь густой и колючий осенний лес, где мокрая сырая земля была плотно присыпана хрустящими, как бумага, жёлтыми листьями. Внизу, под обрывом, зияла пропасть на дне которой словно бы нарисованная художником виднелась маленькая голубая речка.
Василенко держал автомат наготове. Его волчий нюх сейчас ощущал опасность. Нюх никогда не подводил старшину, он даже и объяснить бы не смог, что это было - звук, запах или мелькнувшая в тёмных кустах тень, но это - что-то - вне всякого сомнения было смертью, и смерть надо было обмануть, выследить и убить - в противном случае ты сам останешься лежать на этих шершавых, сухих листьях.
Палец у старшины потрогал курок. Василенко весь сжался внутренне. Сейчас... Вот сейчас... Вот, может быть, за тем поворотом... Или за этим.
...Автоматная очередь протрещала из опавших кустов, сбивая ветки и засохшие осенние листья. Романенко схватился за продырявленное бедро и рухнул на землю. Григорьев и Василенко нырнули вниз. Несколько коротких очередей прошили воздух у них над касками. Василенко, подняв ствол, ответил недлинной, прямой очередью - немецкий солдат, всплеснув руками, упал на траву. Второй, пригнувшись, пустил несколько очередей наугад и разумеется никуда не попал.
Потом приподнялся, выждав минуту, вскочил и тут же свалился, прошитый меткой очередью из автомата.
Василенко с Григорьевым приподнялись, осторожно оглядываясь. Романенко сидел за деревом, держась рукой за ногу. Чёрная кровь из раны, стекая, капала на бумажные, сухие листья. Василенко огляделся кругом.
- Надо перевязать, - сказал он. И пока Григорьев доставал бинт, он молча смотрел в землю.
- Мы потеряли три с половиной минуты, - подвёл итог старшина Василенко, когда перевязка раненного была закончена. - Дальше мы идём сами. Ты сиди здесь, сиди тихо. На обратном пути, часа через два, мы тебя заберём. Всё ясно?
Раненный Романенко кивнул. Он хорошо понимал, что этого "обратно" скорее всего не случится. Но выбора у него не было. Идти вперёд с простреленной ногой он не мог.
Где-то далеко забухали выстрелы - канонада. Потом стало тихо.
- Давай. - Старшина приподнял руку.
И в этот момент какой-то удар послышался откуда-то из-за соседней горы - как будто бы земля там тяжело вздрогнула и мгновенно застыла. Трое разведчиков переглянулись.
- Что это? - спросил Григорьев. - Взрыв?..
- Может, и взрыв...
Григорьев неуверенно глядел на старшину.
- Сходим, проверим, что там случилось?
Старшина покачал головой.
- Нельзя. Полчаса туда, полчаса обратно - мы потеряем час... Нам надо идти.
Они уже повернулись, как вдруг Романенко проговорил негромко:
- Смотрите.
Григорьев и старшина обернулись. Чёрный дым поднимался из-за горы и тянулся высоко к небу. Григорьев покачал головой.
- Не нравится мне это. Что же там происходит?..
Василенко напрягся. Ему тоже было не по себе сейчас. В разведке, где заряженный автомат всегда наготове, где каждый шорох и каждая мелочь имели значение, где всё должно быть однозначно и чётко, потому что ошибка может легко стоить жизни, Василенко терпеть не мог, когда он встречал что-нибудь, чему не мог найти внятного объяснения.
- Нам надо идти, - сказал он. - Когда вернёмся, доложим командиру о том, что видели. Идём.
И в этот момент протрещали автоматные очереди. В чаще, среди деревьев, показались тени немецких солдат. Григорьев сразу рухнул в траву. Василенко успел вскинуть автоматное дуло. Прошитый несколькими пулями, бормоча сквозь зубы ругательства, он тяжело давил на гашетку, посылая очереди обступающим его с разных сторон чёрным вражеским силуэтам.
Глава 1
Горячий Ключ. 1973 г.
Солнце выглянуло из-за горы. Огненные лучи его вспыхнули над верхушками сонных деревьев. Вода в прозрачной реке заиграла красивыми жёлтыми искрами. Весь горный пейзаж вокруг сразу же стал домашним и добрым - как на картинке туристического путеводителя.
- Ух ты! - Катя остановилась, оглядываясь вокруг. - Здорово как! Будто в кино!
- Лучше чем в кино! - самодовольно ответил Коля. - В кино не увидишь такого.
Дима с Мишей молчали. Им очень нравилось здесь, но говорить об этом вслух не хотелось.
- Это и есть Псекупс? - спросила Катя, когда они шли мимо реки.
- Да, это Псекупс, - ответил всезнающий Дима. - По-адыгейски - "голубая вода".
Катя посмотрела на воду.
- Она скорее зелёная, чем голубая...
- Тогда, когда назвали, тогда наверно, была голубая... А вон там виднеется скала Петушок... Вон там, мы сейчас подойдём ближе.
- Я что-то слышала. Она по форме напоминает петушиный гребень...
- С этой горы очень красивый вид, мы поднимемся - ты увидишь... Но вот забираться на скалу Петушок со стороны речки, по отвесной скале, не стоит. Один мужик как-то попробовал...
- И что, убился?..
- Я точно не знаю и не хочу врать. Но он упал по крайней мере...
- Невесёлая какая-то история. - Катя медленно покачала головой.
- Ещё бы! В горах всегда надо быть осторожным. Многие забывают про это.
Стояло весеннее воскресное утро. Катя шла вдоль берега горной речки и смотрела по сторонам. Её одноклассники - Коля и Миша с Димой давно уже приглашали её проехаться в Горячий Ключ - посмотреть лес в горах, речку Псекупс, скалу Петушок и Богатырские Пещеры. Кате очень хотелось, но мама не отпускала, а сама Катя не решалась настаивать. В свои четырнадцать лет она только два раза покинула Краснодар - и оба раза на море, оба раза вместе с родителями.
Но вот однажды, когда Катин отец пришёл домой в особенно приподнятом настроении - он получил премию на работе - Катин отец достал из буфета бутылку красного вина и налил себе полный стакан; Катя поняла - это её шанс. Она подождала, пока отец осушит стакан до дна, потом подошла сзади и обняла отца за плечи.
- Папа... - сказала она...
Вобщем, ей разрешили - сначала отец, а потом уже и мама нехотя согласились с тем, что Кате четырнадцать лет, и девочка она взрослая. Кроме этого, едет она не одна, а с хорошими друзьями из класса, да и Горячий Ключ - это всё-таки недалеко, полтора часа на электричке, и едут они только на один день.
С утра мама поднялась вся взъерошенная, с красным лицом - она рассказала, что видела ужасный сон ночью, настолько ужасный, что даже нельзя рассказывать. Она очень просила Катю быть крайне осторожной и, главное, не лазить ни в какие пещеры - именно пещеру Катина мама видела сегодня во сне. Пещеру и красного человека внутри.
Отец Катин покачал головой. Он сказал, что живут они во второй половине двадцатого века: люди в космос летают и скоро уже изобретут искусственный разум - какие там ещё сны?..
Хотя и он был обеспокоен, и он просил Катю вести себя осторожно, на высокие скалы не забираться и ни по каким пещерам там по возможности не лазить.
В семь утра за Катей заехали друзья - Дима, Миша и Коля. Одеваясь, Катя смотрела в окно: погода была неважная - свистел ветер, летели по тротуару сухие листья, и не было видно ни одного прохожего - словно бы город умер уже и готовился теперь к собственным похоронам. Дурные предчувствия напали на Катю, накрыв её мутной и неприятной волной. Вспомнился этот дурацкий мамин сон с какой-то страшной пещерой. А может, и в самом деле не ездить, остаться дома? Столько раз уже откладывали поездку в Горячий Ключ; ну велика ли беда, если ещё один раз отложат?.. Летом поедут, в конце концов - теплее будет и всё такое...
Катя ещё раз посмотрела в окно - ей показалось, что всё за окном и в правду какое-то нёживое, кладбищенское... Да, именно кладбищенское. Как раз кладбище ей и напоминал сейчас вид за окном.
- Катя, ты скоро? - из-за двери послышался голос Коли.
- Да-да, я сейчас иду...
Когда вышли на улицу, здесь было уныло и тихо. Катя посмотрела на своё окно, где жёлтым отблеском мерцал утренний свет и поправила рюкзак на плече. Всё, идём.
В электричке Кате не хотелось ни с кем ни о чём говорить. Ребята тоже дремали. Катя смотрела в окно, где огромный железнодорожный вокзал вдруг вздрогнул, задвигался и побежал куда-то, пропадая вдали. Теперь за окном неслись деревенские домики, огороды, колхозные сады; наконец, поезд проехал через большой мост, под которым вдоль берегов, массивно и не торопясь, двигала свои воды величественная и широкая река Кубань.
...Когда они подошли к скале Петушок, Катя остановилась. Скала действительно похожа была на гребень огромного, спрятавшегося в земле петуха.
- Здорово! - произнесла Катя, оглядываясь.
- Но подниматься по этой скале мы не будем, - сказал Коля, - обойдём вокруг.
На стенах в ряд висели портреты Моцарта, Баха, Чайковского и Пахмутовой. Хор выпевал строгую патриотическую песню.
Учитель музыки Альберт Петрович - рыжий и усатый, похожий на крупного самодовольного таракана, старательно дирижировал.
Прозвучал последний куплет, где комсольцев увели на расстрел, и Альберт Петрович кивнул.
- Уже лучше, - сказал он. Потом посмотрел на Катю: - Бочкарёва, тебя я вообще не слышал!
Катя надула губы.
- Я пела!
- Если бы пела, - солидно, но с раздражением ответил Альберт Петрович, - то я бы слышал!.. Поём ещё раз.
Музыка заиграла. Лицо у учителя сделалось строгим и героическим, словно это его сейчас вели расстреливать.
"Интересно, - подумала Катя, - если бы Альберта Петровича расстреливали фашисты, какое у него было бы лицо? Такое же торжественное?"..
Школьники запели. Катя как раз выпевала про то, что "враги на нас напали..." - и на неё напал Альберт Петрович.
- Бочкарёва! - заорал он, прекращая дирижировать. - Ты, тварь безмозглая, будешь петь или нет?!
Все притихли испуганно. Каждый хорошо знал, что у Альберта Петровича случаются время от времени приступы немотивированной агрессии, и тогда он обязательно отыщет виновного и покарает его. Оправдываться и защищаться нельзя: тот, кто оправдывается - виновен дважды. Надеяться можно только на то, что очередная порция учительской ярости упадёт не на тебя, а на кого-нибудь по соседству.
У Кати задёргались губы.
- Я пела, - выговорила она, отвернувшись.
Альберт Петрович не переносил, когда с ним спорят. Его это заводило страшно.
- Я что, слепой!? - проорал так, что дрогнули стёкла. - Или ненормальный?!
Альберт Петрович в прошлом пел на сцене, и голос у него был громкий, артистический.
- Пошла вон из класса! - закричал он, ткнув пальцем в сторону двери. - Вон пошла!
Катя опустив голову, быстрыми шагами направилась к выходу.
Альберт Петрович встряхнул рыжей головой с выражением непобеждённого благородства. Весь остальной класс напряжённо молчал.
- Поём дальше. С первого куплета. - Альберт Петрович кивнул.
Музыка заиграла. Класс запел. Загромыхала война, комсомольцы ушли бить фашистов, а Альберт Петрович знаком показал классу, чтобы те пели самостоятельно, без дирижёра, и быстро вышел из классной комнаты.
Катя стояла у подоконника, глядя в окно. Альберт Петрович подошёл к ней. Катя обернулась. Альберт Петрович огляделся туда и сюда - никого.
- Катерина. - Альберт Петрович кашлянул серьёзно и сосредоточенно. - Ты должна понять...
Из класса звучали раскаты героической песни. Рука Альберта Петровича оказалась у Кати под юбкой. Глаза педагога блаженно вспыхнули и закатились. Катя отпрыгнула в сторону и изо всей силы отпустила пощёчину.
Альберт Петрович сделался весь красный, он отошёл в сторону.
- Мерзавка! - Он потёр ошпаренную щёку ладонью. - Тварь... Я тебя научу разговаривать с педагогом.
Песня уже закончилась, комсомольцев расстреляли, и класс молчал в ожидании учителя. Альберт Петрович встряхнул головой, пригладил ладонью волосы, и лицо его приняло на себя выражение неподкупной правильности.
- Завтра в школу с родителями! - строго сказал он, указав на Катю учительским пальцем. - Иначе я буду говорить с директором.
Альберт Петрович ушёл. Катя опять отвернулась к окну. Она смотрела, как мокрая и несчастная ворона выковыривает что-то из размякшей от дождя земли. Класс опять запел песню про комсомольцев, которые снова отправились на войну, а Катя достала из кармашка платок и медленно вытерла глаза.
... - Рассказать родителям? - Катя опустила голову. - Даже если они поверят... как я докажу, что это правда? А если не поверят?..
- Я бы рассказал, - мрачно ответил Коля.
Катя, обернувшись, посмотрела на него.
- Ты же не девочка, ты не понимаешь.
Коля пожал плечами.
- Да нет, я понимаю.
- Не понимаешь.
Они молча шли вдоль мокрой, пустой улицы. Дождь закончился, и тротуар блестел от воды.
- Я книжку сейчас читаю, "Три Мушкетёра", - сказал Коля. - Я думаю... я думаю, что если бы мы жили в семнадцатом веке, я бы вызвал его на дуэль и убил.
- Он бы не стал с тобой драться, - убеждённо сказала Катя. - Он трусливый.
- Я тоже думаю, что не стал бы, - как-то обрадованно ответил Коля. - Но тогда я бы заставил его встать перед тобой на колени и извиняться...
Глаза у него просияли.
- Жалко, что мы живём не в семнадцатом веке...
- Да. - Катя кивнула. - Очень жалко.
Глава 2
...Солнце, похожее на сверкающую жестяную крышку, уже почти стояло в зените. Гордые, могучие львы неподвижно застыли под аркой с выбитыми на ней цифрами "1864" и "1914".
- В четырнадцатом году, - сказал Дима, - курорту было пятьдесят лет. Царь лично приезжал на открытие этой арки.
Все остановились, рассматривая с уважением арку и львов. Старая седая арка места была покрыта тёмной плесенью. От неё пахло грозным величием и славой минувших времён - времён Русской Империи.
Осколки исчезнувшего мирно соседствовали с сегодняшним днём. Катя восхищённо оглядывалась: чистые, выметенные дорожки, зелёные кустики, белокаменные строения, разбитые тут и там цветники - всё дышало уютом и тишиной. Катя увидела каменный столб, мелко покрытый извилистыми арабскими письменами.
- А это что? - Она остановилась против столба.
- Один араб, - начал рассказывать Дима, - поставил здесь этот столб в восемнадцатом веке. Он путешествовал в Мекку, увидеть гроб пророка Мухаммеда. Путешествовал он не один, а вместе с товарищем, и товарищ его в пути умер. Тогда на обратной дороге этот араб поставил здесь столб, где написал обо всём, что случилось. Может, это и не совсем точно так было, но я слышал вот такую историю.
Катя потрогала столб руками.
- Удивительно, - сказала она. - Прошло столько лет... человек написал о том, что считал для себя очень важным, а мы уже и понять не можем, что он там написал. Для нас это всё - просто далёкая история и чужие, непонятные слова и буквы. Солнце стояло в зените. Пахло лесом и сыростью. Они прогулялись по красивому санаторию, выпили тёплой минеральной воды из источников, наполнили водой бутылки и направились в сторону леса.
- Интересно, - спросила Катя, - ты, Дима, столько книжек прочитал. Почему называется - "Горячий Ключ"?
Дима поправил очки.
- Здесь есть источники, где горячая вода бьёт прямо из-под земли.
- Мы их посмотрим?
- Если успеем. Здесь есть более интересные вещи. Сейчас мы идём к Дантовому ущелью.
... - А почему "Дантово"?..
Дима задрал голову.
- Была легенда, будто бы в этом месте начинается вход в ад. Говорят, здесь очень страшно, если прийти сюда ночью...
Мягко прикрытые тёмно-зелёным мхом скалы уходили наверх, выщербленные в скале надписи рассказывали о людях, когда-то побывавших в этом ущелье и оставивших здесь имя, дату и иногда мысли о жизни, и чем выше поднимался взгляд Кати, тем старше становились оставленные на скале буквы: вот уже пошли имена с довоенными датами, вот двадцатые, послереволюционные годы, а вот и начало века - имена с ятями и твёрдыми знаками на конце - эти последние расположились уже так высоко, что до них очень непросто было добраться, и желающему потрогать эту застывшую среди мхов старину пришлось бы карабкаться несколько метров по скользким камням, ежесекундно рискуя сорваться вниз.
Катя медленно читала надписи и пыталась представить себе людей, расписавшихся на скале, представить, что с ними случилось после, как сложились их судьбы. Чем дальше вверх по скале, тем непонятнее и темнее казалось отпечатанное на камне прошлое.
Катя потрогала пальцем скалу - она была влажная и холодная. "Если я распишусь здесь, кто-нибудь после, потом, когда меня уже не будет, придёт и прочитает моё имя - вроде как надгробная надпись... Нет, не хочу расписываться. Не хочу."
Глава 3
В лесу они расположились на привал.
- Сейчас перекусим, - сказал Коля, - и пойдём к Богатырским Пещерам.
Натаскали сучьев и наскоро сложили костёр.
- Сейчас испечём картошки, - говорил Коля. - Могли бы чай заварить, если б чайник походный захватили...
- Ну и чего не захватил? - Дима поправил палочкой горящие ветки. - У тебя же есть.
- Есть. Надо было напомнить. Сейчас чего уже?..
- А почему так называется "Богатырские Пещеры"? - спросила Катя. Она сидела, обняв руками колени, и глядела внимательно на огонь.
- Говорят, в старину там жили богатыри, - ответил Коля. - Они спали в этих пещерах, а когда на них нападали враги, богатыри выкатывали пищаль и стреляли из узкого отверстия.
Дима улыбнулся и покачал головой. Коля бросил на него короткий сердитый взгляд. У Кати же возникли новые вопросы.
- Кто такие были эти богатыри, и когда это было? С кем они воевали?
Коля покачал головой.
- Не знаю, - честно признался он. - Наверное, лет четыреста назад, или может, пятьсот... А воевали они наверное с турками или, может, с горцами...
Дима усмехнулся самодовольно. Конечно, он знал историю гораздо лучше, чем кто-нибудь из присутствующих здесь. Катя посмотрела на Диму.
- Чего улыбаешься?
- Богатыри, - сказал Дима значительно и серьёзно, - это историческая загадка, учёные до сих пор не могут объяснить её. Есть много версий, но ни одна не доказана.
- Какая ещё загадка? - Коля обиделся. - Чё ты несёшь?
- В древности у адыгов были сказания, будто бы здесь, в лесах и горных ущельях живут люди огромного роста. В некоторых сказаниях говорится даже, что у них один глаз во лбу, то есть, будто они были циклопами. Позже, уже когда здесь появились казаки, у них сложилось поверье, будто в лесу живут огромные люди, и, вот, казаки называли этих людей "богатырями", они их считали своими, то есть, русскими и православными. В казачьих преданиях богатырь всегда появлялся неожиданно и выручал казака из трудной ситуации. Когда казаки воевали с горцами, они считали, что богатыри на их стороне. Последний изветный случай произощёл во время Кавказской войны. Русский отряд наступал и преследовал горцев. Горцы, отстреливаясь, убегали. Русские зашли глубоко в лес. Горцев уже и след простыл - они скрылись. И вдруг русские солдаты, притаившиеся с ружьями наготове, увидели огромного человека, ростом в несколько метров - он быстрыми и большими шагами уходил в лес...
Катя поёжилась и огляделась вокруг на всякий случай. На поляне кроме них не было никого. Только деревья встревоженно шевелились, и тёплый лесной ветер нёс из чащи глухой шёпот весенних листьев.
- ...Солдаты прицелились, но стрелять не решились. Огромный лесной человек пропал среди деревьев... Кое-кто считает... - Дима, наклонившись, понизил голос - доверительно и конфиденциально. Все, остальные напряжённо молчали. - ...что богатырь - это снежный человек.
- То есть здесь, в этом лесу, живёт снежный человек?.. - Катя снова оглядесь вокруг. Коля и Миша молчали - им тоже было не по себе.
- Глупости, - самоуверенно заявил Коля. - Столько раз был здесь, в Горячем Ключе, и никакого снежного человека не видел и не слышал даже ни о чём таком.
- Правильно. - Дима согласно кивнул. - Последний раз снежного человека, то есть богатыря, здесь видели в девятнадцатом веке, больше ста лет прошло... Вообще, один краевед из Горячего Ключа заявил как-то, что название это - "Богатырские Пещеры" - появилось во время гражданской войны, что будто бы "богатырями" местные жители называли партизан, которые жили в лесу и нападали на белых, но это конечно глупость, потому что про эти "Богатырские Пещеры" можно прочесть ещё в книгах девятнадцатого века, то есть, гражданская война тут не при чём.
...Костёр начал гаснуть. Ребята достали картошку. Разгребая палочками раскалённую, пахнующую дымом золу, они закапывали картофелины. Катя молча и с интересом смотрела. Она никогда не видела, как пекут картошку.
- А вы слышали про Красную Пещеру? - вдруг спросил Миша.
- Красную Пещеру? - удивился Дима. - Что это?
- Была такая пещера. Очень глубокая. Говорили, что она ведёт в ад, и что тот, кто дойдёт до конца её, тот встретит живого чёрта...
Дима фыркнул.
- И прямо живого чёрта видели?..
- Никто не в видел. Никто не хотел лезть вглубь пещеры... Нет, не то, чтобы чёрта боялись, просто глубоко очень... Когда мой отец был пацаном, ещё до войны, они с другими пацанами лазили в эту пещеру...
- А почему ты сказал - "пещера была"? - спросила Катя. - Её, что - нет больше?
- Во время войны пещера исчезла. Скорее всего, её просто засыпало. Здесь шли страшные бои. Весь этот лес, который ты вокруг видишь, - Миша неопределённо махнул рукой, - он после войны вырос. Весь довоенный лес сгорел начисто...
Дима решил вставить небольшую историческую справку.
- Огромная армия Вермахта, - сказал он, - захватив Ростов и Краснодар, двигалась с севера к Чёрному морю. Турция - союзница Германии, уже держала наготове свои дивизии. Турки ждали только минуты, когда немецкая армия выйдет к морю. Как только - так сразу их армия сразу включается в войну с СССР. Поэтому в Москве советское правительство отдало приказ - любые жертвы, но немцев к морю не пропустить. Вот и не пропустили.
Все молчали.
- А леса до войны здесь, наверное, ещё больше было, чем сейчас стоит. Древние адыги верили, что чем больше деревьев человек посадил при жизни, чем скорее он попадёт в рай. Уходя в горы, они обязательно брали с собою саженцы.
- А что, эту Красную Пещеру после войны уже никто не видел? - Катя повернулась к Мише.
- Нет, не видел никто. - Миша покачал головой. - Мой отец говорил, пацаны после войны уже пытались эту пещеру найти, но не нашли ничего... Исчезла пещера.
Они вытаскивали из костра горячие, опалённые огнём, дымящиеся картофелины.
- Ну, кто будет отвечать? - Армен Ашотович внимательно из-под очков оглядел класс.
Дима поднял руку.
Умное лицо Армена Ашотовича не отреагировало. Глаза его продолжали шарить по классу. Но больше желающих не было.
- Давай, Ромашин. Выходи.
Дима поднялся и сосредоточенно направился к доске.
Армен Ашотович поправил очки. Лицо его приняло внимательное и вместе с тем критическое выражение.
- Ну давай, рассказывай нам о лирике Александра Сергеевича Пушкина.
- Александр Сергеевич Пушкин...
Дима рассказывал внятно и вдохновенно. Армен Ашотович даже на какой-то момент потерял нить - ему показалось, что Дима читает вслух учебник. Внутренне он понимал, что даже и сам не смог бы рассказать так. Ведь Дима не просто рассказывал - он жил этим, он этим дышал.
Армену Ашотовичу представился Петербург девятнадцатого столетия, где великий русский поэт создавал свои бессмертные строки. Он уже видел вымощенные булыжником мостовые северной столицы, строгие классические фонари, мосты, перекинутые через Неву, нарядные господа и дамы в красивых платьях гуляли по Невскому.
- Молодец, - кивнув, сказал Армен Ашотович, когда Дима закончил рассказ. - Садись, "четыре".
- Почему "четыре"? - спросил Дима, хотя хорошо понимал, что выше "четвёрки" Армен Ашотович ему не поставит никогда и ни при каких условиях, даже если он наизусть прочитает в классе всего "Бориса Годунова".
Диме известно было, что Армен Ашотович его недолюбливает и он хорошо знал причину этого. Однажды, четыре года назад, ещё в четвёртом классе, Дима подрался с мальчишкой из параллельного класса - Жоркой Григоряном и в пылу отчаянной, жестокой потасовки назвал того "армяшкой". Дима не вкладывал в это определение решительно никакого смысла, он хорошо понимал, что народностей в мире очень и очень много, и ещё никому не удалось выбрать себе национальность при рождении. Он понимал также, что на планете нет, наверное, ни одного народа, все представители которого были бы одинаковы в морально-нравственном отношении. То есть, ни к одному, известному ему народу Дима не ощущал чётко выраженной неприязни. Но драка есть драка...
Когда до Армена Ашотовича дошла весть о случившемся, он подошёл после урока к Диме и очень спокойно, без выражения спросил, что Дима тогда имел в виду. Дима растерялся. Он очень смутился, так как понятия не имел, что можно объяснить в такой ситуации. Когда он был совсем маленьким, родители ему говорили, что учителей надо слушаться. Долгое время ему и в голову не приходило, что учитель может быть в чём-то неправ. Даже когда тот был неправ явно, Диме казалось, что учитель всё-таки прав, но он, Дима, этого до конца не понимает. Ещё в детском саду, Дима помнил, где расшумевшегося малыша сажали на стульчик лицом к стенке и заставляли биться головой о стену, и это было любимым развлечением воспитателей, Дима уверен был, что всё правильно, что тётя-воспитательница в конечном счёте хочет детям только добра и всё делает верно, доказательством чему был ежевечерний вопрос родителей, хорошо ли он, Дима, вёл себя в детском садике - ни разу, ведь, не спросили, хорошо ли вели себя воспитатели... Вобщем, Диму вопрос Армена Ашотовича заставил стушеваться до такой степени, что ничего сколько-нибудь внятного объяснить учителю он не сумел. А Армен Ашотович и не стал допытываться. Он просто кивнул и сказал: "Понятно".
Выводы он сделал самостоятельно. И очень скоро Дима это почувствовал. Если раньше он был лучшим учеником в классе по литературе, то теперь стал круто съезжать вниз.
Армен Ашотович, по природе своей человек вежливый и интеллигентный, никогда не шумел на учеников. На Диму он тоже никогда не шумел. Он просто принялся ставить ему "двойки" по любому поводу: если тот, вдруг, забыл дома тетрадь, ручку или учебник, даже за опоздание на две минуты. "Ты проявил неуважение к моему предмету", - объяснял Армен Ашотович голосом мягким, но вместе с тем непоколебимо твёрдым - во всяком случае понятно было, что уговаривать педагога бессмысленно - он просто не может быть неправ.
За сочинения и за устные ответы "четвёрка" у Армена Ашотовича для Димы была наивысшей оценкой - выше оценки не существовало.
Однажды, полгода тому назад, Дима увидел в коридоре новенькую доску передовиков социалистического труда на ниве школьной педагогики. Среди выдающихся педагогов Дима увидел знакомую физиономию Армена Ашотовича.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, он аккуратно вытащил из-под стекла бумажный лист и, достав чернильную авторучку, там, где было написано "Армен Ашотович", красиво и ровно переправил "е" на "я". После засунул бумагу обратно.
На следующий день, в начале первого урока, в классную комнату вошла классрук Долорес Васильевна. Она обвела класс мрачным, предсмертным взглядом. Потом сообщила, что враги мира и социализма вчера совершили идеологическую диверсию, оскорбив замечательного человека и педагога, испортив дорогостоящую классную доску и попытавшись вбить клин в каменную, нерушимую дружбу советских народов. Долорес Васильевна сказала, что тому, кто сотворил это подлое преступление лучше сразу прийти с повинной, потому как дело будет передано не только в прокуратуру с уголовным розыском, но и... (после паузы) "куда следует": аббревиатура "КГБ" - как и наименование Бога у религиозных иудеев вслух не произносилась.
Дима знал, что ничего из этого не произойдёт. В прошлом году кто-то размалевал портрет Ленина в коридоре: вождю мирового пролетариата пририсовали рога и синяк под глазом. Классные руководители точно так же ходили по своим классам и сотрясали воздух словами, однако всем было ясно, что ничего не будет. Ничего и не было.
Тем не менее Диме было очень страшно. Воображение рисовало ему картины: решётки на окнах, наголо остриженные мальчики с лицами злобных дегенеративных обезьянок - обитатели "малолетки". Дима чувствовал, что сердце его колотит так сильно, что с каждым ударом оно готово оказаться снаружи.
Тем не менее пронесло. Виновных не нашли (да и не искали).
А Дима смирился. Он понимал, что знает предмет лучше преподавателя и давно успел привыкнуть к этому. Он рассказывал урок, стараясь выдавать только то, что было написано в учебнике, так как за любое дополнение Армен Ашотович сразу снижал оценку. "Садись, "три", - строгим тоном говорил тот. - В учебнике этого нет, а значит, это неправильно."
- Почему "четыре"? - спросил он сейчас, больше по инерции, так как заранее знал ответ.
- А ты считаешь, что знаешь русскую литературу на "пять"? - спросил Армен Ашотович, улыбнувшись и покачав головой. - На "пять" даже я не знаю.
В том, что Армен Ашотович действительно не знал русскую литературу на "пять", Дима как раз не сомневался. Так и сейчас, тот принялся излагать новую тему - о Лермонтове. Дима слушал и мысленно поправлял учителя: поправлять Армена Ашотовича вслух он бы никогда не решился.
Он смотрел в окно и видел там картины старого Петербурга. Себя он сейчас представлял бравым офицером с серебрянной шашкой и с погонами...
"Сударь, вы говорили недопустимые вещи...
Я вызываю вас...
За вами выбор оружия..."
... "Почему мы живём такой унылой и скучной жизнью?" - спрашивал он себя.
"В жизни всегда есть место подвигу", - вспомнил Дима. А кто это сказал?.. Спросить, может, у Армена Ашотовича?..
Он опять смотрел в окно и уже совершенно не слушал учителя. Дима различал вдалеке, в сером тумане краснодарских улочек, афишные тумбы, перекинутые через сверкающую фонарными огнями остывающую Неву арки изогнутых старинных мостов и пропадающий на горизонте острый, как обнажённая шпага, шпиль Петропавловской крепости.
Глава 4
То, что называлось Богатырскими Пещерами, выглядело совсем не так, как поначалу представляла Катя. Это были небольшие отверстия на высоте чуть больше человеческого роста, вырытые в мягкой скале. Отверстия - узкие, и забраться туда можно было только на четвереньках.
Сбросив рюкзаки на землю, ребята полезли обследовать пещеры. Там оказалось совсем неглубоко. Одна пещера была длиною в несколько метров, другая - всего метра два-три. Внутри пахло сыростью и песком.
- Вообще-то, - задумчиво проговорил Дима, когда, оставив пещеры, они шли дальше шли вглубь леса, - наверное, ерунда это всё. И снежный человек и чудесные богатыри. Сказки. Пещеры эти - древние адыги сделали, пещерные люди. Просто они жили в таких пещерах. Вот и всё тут.
Все молчали. Отвечать было нечего. Катя подумала только, что снежный человек - это, всё-таки, интереснее.
Солнце шло вниз, к верхушкам леса.
- Устали? - спросил Коля. - Дойдём вон до той горы (он показал рукой), а оттуда уже недалеко до санатория. Там - на автобус и на вокзал.
Катя очень устала, но она не хотела об этом говорить вслух. Весь день сегодняшний представлялся ей удивительным романтическим приключением; лес, через который шли они, Катя видела сказочной декорацией, и она не могла допустить, чтобы такой день, как этот, не закончился чем-нибудь необыкновенным, волшебным и незабываемым. Когда они вошли в глухой лес, им показалось, что тьма окружает их, обступает кругом.
- Надо быстрее идти, - сказал Коля. - Уже скоро начнёт темнеть. Тропинка круто поднялась вверх. Ребята карабкались, хватая руками сучья.
- Ай! - вдруг вскрикнула Катя. Она соскользнула с тропинки, и нога её ушла глубоко в землю.
- Мама! - закричала она. - Ой!
Ребята окружили её.
- Держи меня за руку! - Коля, ухватив Катину ладонь, потащил Катю на себя, упираясь ногами в выскользывающую из-под ботинок мякоть.
Причитая жалобно и по детски, одною рукой сжимая рукав Коли, другою вцепившись в Диму, Катя сделала несколько неловких движений, но тут и вторая её нога провалилась под землю.
- Мамочка! Мама! - вскрикнула Катя, но тут поняла, что под ногами у неё не водная жижа, как ожидалось, а пустота.
- Держись! - повторял Коля. - Держись!
Земля вокруг Кати осыпалась куда-то вниз, образуя воронку. Теперь уже Катя висела в воздухе.
- Ай!.. Ай-ай-ай!
Воронка в какой-то момент расширилась, и все трое - Катя, Дима и Коля рухнули в чёрную пустоту.
Глава 5
- Что такое? Где мы?
Коля, прийдя в себя, оглядывался. Рядом вспыхнул электрический свет. Это Миша держал в руке фонарик.
Он огляделся, приподнялся на локтях, неспеша ощупал себя.
- Кажется, цел.
Коля сидел на холодном каменном полу, присыпанном влажной землёй. Кругом царил полумрак, струя света падала сквозь отверстие в потолке, и Коля видел сквозь этот сумрак, что он оказался на дне огромной ямы. Рядом лежали Дима и Катя. Они ещё не пришли в себя. - Где мы? - повторил свой вопрос Коля.
Миша наклонился к нему и повторил всё тем же испуганным шёпотом:
- Мы в пещере.
- В пещере?..
Коля поднялся на ноги. Дима открыл глаза, потом и Катя.
- Мы должны выбраться отсюда.
Коля подошёл к стене пещеры, рассматривая отвертие, которое вело наружу. Оно было как раз у него над головой.
- Мы выберемся по одному, - сказал он. - Это не так трудно. В крайнем случае выберется один и пойдёт за помощью.
- Что случилось? - спросила Катя. - Где мы?
Она приполнялась на ноги. Следом за ней Дима. Он шарил рукой в поисках очков, а после долго рассматривал их - не повредились ли. Коля подошёл к Кате.
- Как вы? Не поломали себе ничего?.. Мы упали с высоты полтора метра и провалились на дно пещеры.
Катя медленно, словно в оцепенении, ощупывала себя.
- А ты как здесь оказался? - вдруг прояснилось в голове у Коли, он недоумённо смотрел на Мишу.
- Я прыгнул за вами следом, - сказал тот. - Я очень испугался. Сначала подумал, что вы убились, но бросить вас так не мог... Иди сюда, пойдём.
Он взял Колю за рукав, потащил за собой.
Пещера уходила куда-то вглубь. Миша включил фонарик и посветил. Маленький луч запрыгал по каменным стенам и потолку, наконец замер и потерялся в дальнем конце пещерного коридора. Всё вокруг, словно в фотолаборатории, отливало багровой расцветкой.
- Ты понял?! Понял?! - Голос у Миши дрожал от горячего возбуждения.
- Что понял?..
- Как?.. Неужели ты до сих пор не понял?!.. Мы находимся в Красной Пещере...
- Свободная тема, - сказала Антонина Викторовна. - Каждый рисует, что хочет.
Миша уставился в окно. "Что хочет..." Вчера вечером он взял с собою в постель сборник рассказов Конан Дойля и несколько часов провёл в обществе Шерлока Холмса и его друга доктора Уотсона. Лондонский туман плотно окутал Мишину комнату на восьмом этаже краснодарской девятиэтажки. Жёлтые фонари мерцали в белом, густом сумраке. Серая улица уходила вдаль, туда, где маячил мост над уснувшей Темзой, и великий сыщик, подняв воротник своего пальто, шёл неутомимо по следу хитрого и злого убийцы.
Вот, что он нарисует!
О том, что у Миши явные способности к рисованию, говорили все. Даже Антонина Викторовна.
Но по рисованию у него стояла твёрдая "тройка". Он долго не мог понять, в чём тут дело. Почему многие в классе, рисующие гораздо хуже его, имеют "пятёрки", а он, Миша, не может вытянуть даже на "четыре"?
Однажды, в минуту откровенности, когда в классе не было никого, и никто, соответственно, не мог слышать их разговор, Антонина Викторовна призналась Мише, что дело здесь не в личных симпатиях-антипатиях - он, Миша, ей очень даже симпатичен, но существует негласная директива: ученики, не успевающие по основным предметам, не могут быть отличниками или даже хорошистами по предметам таким, как труд, музыка, физкультура. Или рисование. Вот пусть он, Миша, вытянет математику, физику и русский язык хотя бы на "четыре" - тогда, только тогда, она, Антонина Викторовна, попробует поставить ему "пять". А так... Даже если Миша нарисует на уроке вторую "Джоконду", Антонина Викторовна никогда не решится поставить ему выше "тройки".
Миша выслушал это и успокоился. По крайней мере, понятно.
Он знал, что никогда не станет хорошистом по профелирующим предметам. Ну нет у него этих способностей! Нет и, наверное, не будет.
Миша продолжал рисовать. Уже и не Шерлок Холмс, а сам Миша шёл вдоль по серым улице туманного Лондона. Фонари мягко освещали путь, тёмные лужи отблескивали под ногами, пахло сыростью и лошадиным помётом. Миша оглядывался, трогая тяжёлый револьвер в кармане пальто. Здесь надо быт осторожным: любая безобидная подворотня может вдруг обернуться притаившейся там смертельной опасностью...
Прозвенел звонок.
- Всё, сдаём рисунки! - громко объявила Антонина Викторовна. Миша отодвинулся и посмотрел на то, что у него вышло.
Тёмная улица. Фонари. Мост. Редкие одинокие прохожие. И человек в чёрном пальто идёт куда-то вдоль мостовой. Рисунок незакончен, и вряд ли Антонина Викторовна поставит за него даже "тройку". Скорее всего "два".
Мимо Миши прошла Таня Фёдорова и понесла сдавать учительнице какое-то старательно выполненное уродство: ни то комнатный цветок в большом горшке, ни то новогоднюю ёлку. Вот Тане точно за рисунок поставят "пять": разве может такая круглая отличница плохо рисовать?
Антонина Викторовна подошла к Мишиной парте и глянула на его рисунок. На мгновение она замерла. Ей показалось, что перед ней не рисунок ученика средней школы, а незаконченный эскиз, выполненный профессиональным художником. Но тут же Антонина Викторовна вспомнила, что она прежде всего советский педагог и должна чётко следовать руководящим инструкциям. Начальству виднее, в конце концов. Да и нужно ли молодому ещё совсем человеку внушать совершенно пустые надежды - надежды, которые так и так должны будут рухнуть. Не лучше ли задавить их сразу же, пока те не успели широко разростись и пустить корни?
Антонина Викторовна молча забрала рисунок и сложила его в общую пачку.
Миша не обиделся на неё: он вообще никогда и ни на кого не обижался. Он шёл по школьному коридору и мысленно радовался тому, что ему только что удалось побывать в Лондоне - он и до сих пор никак не мог оттуда вернуться. Он всё ещё чувствовал этот белый, молочный, напитанный туманом воздух, желтеющие размытые пятна уличных фонарей и тающий в темноте запах настоящего лондонского дождя.
Глава 6
- Мы должны пройти дальше по коридору, - взволнованным голосом говорил Миша. - Мы должны посмотреть, что там дальше! Ведь это же Красная Пещера! Когда ещё будет такая возможность?! Эту пещеру засыпало во время войны, и тридцать лет уже здесь никого не было! Мы первые тут за тридцать лет!
Все молчали.
- Мы опоздаем на электричку, - сказал Дима. - Как мы тогда вернёмся домой?
- Не страшно. У нас есть деньги, поедем на поезде. В крайнем случае, переночуем здесь, в пещере...
- Страшно, - сказала Катя. - Страшно ночевать в пещере...
- А что страшного?.. Мы же тут одни. Переночуем, а утром пойдём на вокзал, сядем на электричку и поедем себе в Краснодар.
- Не знаю. - Катя покачала головой. - Мне это не очень нравится. Родители с ума сойдут.
- Мне тоже не нравится, - сказал Дима. - Вечером в лесу гулять не безопасно.
- Волков боишься?
- Не волков. - Дима проигнорировал насмешку. - В лесу вечером можно встретить компанию адыгейцев. Человек восемь. Или десять.
- А я согласен с Мишкой, - сказал Коля. - Ничего страшного. Полазим здесь по пещере, а вернёмся позже, на поезде.
- А родители?.. - жалобно спросила Катя.
- Что - родители? Они же не знают, когда мы должны вернуться. К полуночи мы так и так будем дома. Тогда и расскажем им всё как есть.
Катя покачала головой.
- Мне всё равно не нравится. Я тоже люблю приключения, но только в книжках, или в кино; в жизни приключения часто в гробу заканчиваются, поэтому лучше, чтобы без них.
- Хорошо, - сказал Коля. - Давайте пройдём немного вглубь пещеры и вернёмся. Полчаса у нас есть. Пятнадцать минут туда, пятнадцать минут обратно.
Звучало это вполне убедительно. Ведь и Диме, и даже Кате, как ни старались они показать усиленное благоразумие, всё равно, даже и им хотелось увидеть пещеру.
- Пойдём, - неуверенно произнесла Катя.
Дима молчал. Он словно показывал: я не согласен, но я в меньшинстве, поэтому подчиняюсь.
Вспыхнул фонарик в руке у Миши. Осторожно оглядываясь, четверо отправились в путь.
Несколько метров пещерный коридор вёл прямо, никуда не сворачивая. Но ребята чувствовали, что коридор этот всё дальше и дальше снижается, словно спускаясь куда-то в таинственное багровое подземелье.
Ещё издалека они почувствовали неприятный запах из глубины пещеры - запах странный, знакомый, как будто бы, и не похожий в то же самое время ни на что.
Кате вдруг стало не по себе.
"Пещера. Пещера и красный человек внутри." Это она вспомнила сон, который её мама видела ночью. Но Кате тут же стало стыдно своего страха. Однако она взялась за руку Коли.
- А может вернёмся? - робко произнесла Катя. - Может, хватит уже?
- Мы только пять минут идём, - ответил Коля. - Ещё минут десять и назад.
Катя напряжённо вздохнула. Десять минут. Всего десять минут.
Только бы за эти десять минут ничего не случилось!..
- Ой, что это?..
Они свернули за поворот, и увидели странную картину: какие-то крупные чёрные комья, словно бы кучки пепла, валялись вразброс на полу. Миша подошёл ближе, осветил. Луч задрожал, щупая и изучая непонятную пока субстанцию. Катя тоже шагнула вперёд и наклонилась, рассматривая.
...Катя вскрикнула тяжело и судорожными пальцами ухватила Колин рукав. Фонарик вздрогнул от ужаса и отлетел в сторону.
Катю трясло, зубы стучали. Перед ней до сих пор стояло видение: мёртвая человеческая голова с ободранной сухой кожей, открытый рот с оставшимися зубами и дырки от глаз и носа.
- Н-нет... н-нет, - шептала Катя. - Это не может быть правдой, это всё только кажется, это всё снится, это не правда всё...
Коля и все остальные, парализованные тяжёлым страхом, застыли на месте.
- Идём назад, - отчётливо произнёс Дима, хотя голос у него дрожал. - Всё. Хватит. Уходим.
Миша сделал несколько коротких шагов. Он прижался к стене, держась за камни обеими руками, и больше не двигался. Коля первый пришёл в себя. Он медленно подошёл к фонарику, продолжая тащить за собой вцепившуюся в него обеими руками Катю, наклонился и подобрал фонарик с земли. Коля слышал, как громко у Кати стучат зубы.
Он медленно осветил фонариком пространство вокруг. Луч подпрыгнул, дёргаясь - это Катя задрожала мелко и тяжело - задрожала всем телом. Фонарик нащупал несколько скелетов-тел, разбросанных там и тут. Между человеческими останками валялись немецкие каски и автоматы.
Коля взял Катю за руки.
- Успокойся, - проговорил он. - Успокойся. Это немецкие солдаты. Они умерли тридцать лет назад, нас тогда и на свете не было. Они не встанут и не оживут, и нам они ничего плохого не сделают! Катю трясло, но она уже начала приходить в чувство. Дима с Мишей тоже очухались. Подойдя к Коле и пользуясь единственным на всю компанию фонариком, они рассматривали подземелье.
Они увидели побитую, покарёженную мебель, какие-то таблички на немецком и разбитый портрет Гитлера, лежащий в углу.
- Во время войны здесь был немецкий бункер, - понял Дима. Небольшой ход вёл в соседнее помещение. Маленькая железная дверь была сорвана и лежала в нескольких метрах. Низко наклонившись и ощупывая всё светом фонарика, ребята проследовали туда. Здесь они увидели комнатку, явно служившую в качестве оружейного склада. Тесно укомплектованные ящики стояли один на другом. Дима прошёл вперёд и потрогал рукой пыльную немецкую надпись.
- Здесь оружие и боеприпасы, - сказал он. - Много. Большой отряд можно вооружить.
- А ты по-немецки знаешь?
- Чуть-чуть. Некоторые слова.
В углу располагалось продовольствие: ящики с консервами, бутылки с пивом и фруктовыми соками. Миша достал из ящика банку, на которой рядом с немецкими надписями была нарисована жизнелюбиво улыбающаяся корова.
- Ух ты! - сказал он. - Тушёнка импортная!
- Её нельзя есть, - строгим и авторитетным тоном заявил Дима. - В консервах, если их долго хранить, образуется ядовитый газ. Этим консервам тридцать лет. В них яду столько, что тебя никакая "скорая" не спасёт. Сразу на тот свет отправишься.
На тот свет никому не хотелось, и поэтому Миша поставил банку на место.
- Я не понимаю, - сказал Дима. - Не понимаю, что здесь произошло. Почему эти немцы умерли?.. От голода? Непохоже. Еды у них было полно...
- Пойдём, дальше посмотрим, - предложил Коля.
Они вернулись туда, где на каменном полу пещеры были разбросаны разлагающиеся скелеты. Коля наклонился над одним из них, внимательно рассматривая. Катя, сморщившись, отвернулась. Коля подобрал автомат. Потрогал пальцем гашетку...
Очередь ударила в пол, подбросив кверху сухие брызги толчённого камня. Катя вскрикнула, сжав Колину руку. И проглотила тугой комок.