Lib.ru/Остросюжетная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
Варвара Клюева
Мастер дежавю
- Почему ты мне не сообщила?
Я пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Бессмысленный вопрос, ответ на который очевиден. Мама хотела меня уберечь. Оградить сыночка от кошмара, от невыносимого бремени, легшего на ее плечи. Мне бы не упрекать ее, а в ножки поклониться, спасибо сказать за самоотверженность и заботу. Да вот беда: моя благодарность начисто растворилась в чувстве вины. Пока я плавал с океанологической экспедицией по южным морям, собирая материал для диссертации, мама два месяца бессменно дежурила в больнице у постели лежащего в коме отца, а потом еще полгода была домашней сиделкой при инвалиде, потерявшем память. И если, слушая мамин рассказ по дороге из аэропорта, я больше ужасался первому, то теперь, когда увидел виноватую улыбку отца, не узнавшего родного сына, начал догадываться, что последние полгода, пожалуй, были для матери испытанием пострашнее. Каково это - изо дня в день вглядываться в дорогие черты, скованные напряжением от чувства неловкости? Понимать, что родной человек не знает, куда деваться от твоего внимания - внимания назойливой незнакомки?
Мама прикрыла дверь кухни, где мы сидели вдвоем, и сказала тихо:
- Зачем, Андрюша? Что изменилось бы? Ты не смог бы нормально работать, рвался бы сюда, подвел бы людей, измучился сам. А чего ради? Чем бы ты помог?
- Ну... Подменял бы тебя в больнице, привез бы какие-нибудь лекарства.
- Раздобыть лекарства теперь не проблема. Только ничего нового для лечения травматической амнезии за последнее время не изобрели. А все старое мы уже перепробовали.
- И что теперь делать? Что говорят врачи?
- Советуют ждать и надеяться.
Я встал, сунул руки в карманы, прошелся туда-сюда по кухне, остановился у окна.
- Уродов-то этих хоть посадили? Тех, что сбросили лед папе на голову?
- Даже дела возбуждать не стали. Отец сам виноват: зашел за ленту ограждения, несмотря на предупреждающую табличку.
- Зачем?
Мама пожала плечами.
- Должно быть, задумался и не заметил. Ты знаешь, каким он становится рассеянным, когда обдумывает свою очередную гениальную идею... Обдумывал. Физику с математикой он тоже больше не помнит. И это, наверное, самое страшное. Если бы мне сказали, что память вернется к нему только частично, и спросили бы, чего я больше хочу: чтобы он вспомнил меня или физику, я бы выбрала физику. Без нее Леня - уже не Леня.
Когда до меня дошел смысл ее слов, я покрылся холодным потом.
- Он что, вообще не помнит физику?
- Похоже на то. Я стараюсь не терзать его вопросами, но несколько раз подглядела, как он листает учебники. Просмотрит несколько страниц и хватается за голову.
Я отлепился от подоконника, покружил по кухне и снова сел к столу.
- Мама, мы должны что-то предпринять! Ему необходимо помочь.
- Как?
- Не знаю. Погоди, у меня вертится в голове смутная мысль... Вот. Если я ничего не путаю, все бульварные писаки и сценаристы мыльных опер возвращают память своим героям по одной и той же схеме. Герой попадает в обстоятельства, схожие с теми, при которых потерял память, в мозгу у него что-то щелкает, и все становится на свои места. Должно быть, эта схема имеет какое-то отношение к действительности: иначе зачем бы им всем поголовно за нее держаться? Но даже если это полная туфта, мы ничего не теряем, верно? Я к тому, что можно попытаться выяснить и воспроизвести все, что произошло с папой в тот злополучный день. Вдруг у него тоже что-нибудь щелкнет?
***
О шансах своей затеи на успех я старался не думать. Самая страшная часть любой беды - чувство беспомощности, понимание, что ты ничего не можешь изменить, как бы страстно того ни желал. До тех пор, пока есть надежда что-то поправить, трагедия еще не трагедия. Не говоря уже о том, что "в минуту душевной невзгоды" гораздо легче действовать, чем ждать и надеяться.
В теории мой замысел выглядел просто. Поговорить со всеми, кто видел отца и так или иначе общался с ним в тот роковой день, попросить их по возможности подробно вспомнить, что они делали в присутствии отца и что делал он, какой была обстановка, что происходило фоном. А потом, опираясь на эти воспоминания, написать подробный сценарий и воспроизвести для отца последний день его "мирной" жизни. Благо, на дворе стоит ноябрь, со дня на день выпадет снег, а значит, и декорации будут подходящими.
На практике задача оказалась трудно выполнимой, если выполнимой вообще. Начать с того, что отец был физиком-теоретиком, работал в академическом институте, и строгому расписанию не подчинялся. Если бы несчастье случилось с ним во вторник или в пятницу, собрать свидетельства было бы проще, потому что в эти дни в институте проводились научные семинары, которые сотрудники посещали в обязательном порядке. Но уборка снега и сосулек с крыши институтского корпуса, ставшая причиной несчастного случая, проводилась в четверг. В этот день папины коллеги появлялись на работе, когда бог на душу положит, а то и не появлялись вовсе. К тому же, беда случилась больше восьми месяцев назад, а за такое время многое забывается и безо всякой амнезии. Даже маме, которая, казалось бы, должна была запомнить этот день на всю жизнь, пришлось искать свое учебное расписание за прошлый семестр, чтобы ответить на простой вопрос, говорила ли она с отцом утром.
- Нет, утром мы не разговаривали, - решила мама, полистав еженедельник. - Семнадцатого февраля я вела первую пару, то есть из дома ушла не позже восьми. А Леня редко встает раньше девяти, он же у нас безнадежная "сова".
Трое молодых коллег отца, делившие с ним рабочую комнату в институте, не смогли вспомнить, когда он в тот день приехал на работу и чем занимался. Они обещали подумать, покопаться в своих записях и перезвонить, если что-нибудь удастся выяснить, но у меня создалось впечатление, что они не очень-то верят в успех. Примерно так же отреагировали на мою просьбу соседи и немногочисленные друзья отца.
Я ждал от них известий, а тем временем усиленно раздумывал, что могло бы подстегнуть их память. Понадобись мне самому восстановить события восьмимесячной давности, у меня не возникло бы трудностей, поскольку в экспедиции я вел дневник. А до экспедиции? Компьютер! Ну, конечно! Если бы меня попросили вспомнить, что происходило в моей жизни до отъезда, я полез бы в компьютер, просмотрел бы почту, рабочие файлы, записи в ЖЖ и ВКонтакте.
Я поспешил к отцу.
- Папа, ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоим компьютером?
Человек с родным лицом и незнакомо несчастными глазами оторвал взгляд от экрана телевизора и вежливо ответил:
- Конечно, забирайте... Забирай. Мне он совершенно ни к чему.
Я вообще-то собирался посмотреть нужные данные в этой же комнате, но тут сообразил, что отец тяготится моим присутствием, кивнул и забрал ноутбук со стола. Провод зацепился за стопку книг, несколько упали на пол. Чертыхнувшись, я вернул ноутбук на место и наклонился, чтобы их подобрать. Увидел свой старый учебник по геофизике, и сердце защемило от жалости. По образованию я геолог, наши учебные пособия по физике с точки зрения специалиста - детский лепет. Должно быть, папа совсем отчаялся разобраться в любимом предмете, если дошел до чтения такого примитива. Мрачный и подавленный, я взял комп и ушел к себе. А десять минут спустя ворвался обратно в страшном возбуждении.
- Папа, зачем ты стер все файлы и удалил письма годичной давности?
- Я ничего такого не делал, - испуганно отрицал отец. - Даже не прикасался к этой штуке. Я не знаю, как она работает.
Мама, которой я немедленно позвонил, подтвердила:
- Ни разу не видела папу за компьютером с тех пор, как он вернулся из больницы. И, судя по пыли, которую я каждую неделю стираю с крышки ноутбука, наедине с собой Леня им тоже не пользуется.
- А сама ты туда не лазала?
- Я не настолько дурно воспитана. - Мамин голос заледенел. - Хотя ты, судя по всему, не видишь ничего дурного в том, чтобы...
- Мам, перестань! - перебил ее я. - Папа никогда ничего не скрывал. Вход в систему у него вообще не запаролен. А почтовый пароль он сам сообщил мне лет пять назад и с тех пор его не менял. У них на работе тогда полетел сервер, а ему срочно понадобилось какое-то письмо. И позапрошлым летом, когда вы ездили на дачу, он звонил мне, просил заглянуть в его ящик. Не было у него секретов, понимаешь?
- Значит, потом появились - раз он удалил свои файлы и письма.
- Если бы у него появились секреты, он сменил бы пароль и навесил бы дюжину других - куда только можно. Когда люди хотят что-то скрыть, они не уничтожают свою работу. Папины файлы стер кто-то другой.
- Кто? Зачем? - заволновалась мама.
- Хотел бы я знать. Похоже, кто-то решил воспользоваться папиным несчастьем и свистнул его рабочие материалы. К нему кто-нибудь приходил после выписки из больницы?
- Ну... да. Несколько раз заходил Павлик Гусев, потом эта троица - Заславский, Немерова и... как же его? Все время забываю фамилию. Внук академика, тоже физика...
- Лашкевич?
- Точно, Лашкевич. Один раз даже начальство изволило приехать - замдиректора Ступин. Соседи заходили... Кажется, все. Но ты же не думаешь, что они?..
- Мам, давай обсудим это вечером, когда ты вернешься. Пока.
Я повесил трубку и записал названные матерью имена. Павел Гусев - папин друг и бывший однокурсник. Дима Заславский, Полина Немерова и Рома Лашкевич - молодые сотрудники отца и его соседи по комнате в институте. Замдиректора Ступин. Все физики и даже теоретики. В принципе, любой из них мог решить, что рабочие выкладки папе больше не понадобятся. Зачем же пропадать добру, если можно с толком им распорядиться? Я даже не слишком осуждал такую точку зрения. Во всяком случае, мстительного чувства по отношению к воришке не испытывал. Но у этого человека были основания не желать, чтобы к отцу вернулась память. Он не скажет правды о том, что происходило в тот четверг, и постарается запутать других. Его нужно разоблачить.
Вопрос: возможно ли это? Если вор не дурак, он должен выждать какое-то время. Убедиться, что память к отцу не возвращается. Да и работу нужно довести до конца. Вряд ли в компьютере была готовая статья. Написание статьи - последний этап работы; сначала результаты докладывают на семинаре, а воровать то, о чем папа уже докладывался, не имело смысла. Короче говоря, папины идеи и наработки, скорее всего, еще не опубликованы. А разоблачить вора, который не начал сбывать краденое, очень непросто.
Может быть, отложить разоблачение на потом? Но тогда как воссоздать события 17-го февраля? Воспоминания любого из этой пятерки могут оказаться ложными, ведь неизвестно, у кого из них рыльце в пушку.
С другой стороны, кто сказал, что воссоздавать нужно все события того дня? Может быть, нескольких минут, предшествовавших падению глыбы льда, будет достаточно. Мама говорила, что дело не стали возбуждать, потому что отец зашел за ограждение, несмотря на предупреждающее объявление. Значит, нашелся свидетель, который эту картину наблюдал. Только вот как его найти?
Тут меня осенило. Жена одного из моих одноклассников - следователь прокуратуры. Наверняка ей будет проще простого узнать имя свидетеля по своим каналам.
Я сделал пару телефонных звонков. Еще через полчаса Лена, жена Витьки Савченко, мне перезвонила.
- Свидетелей не было, - сообщила она деловито. - Рабочий, убиравший крышу, вниз не смотрел и ничего не слышал. Но институтские корпуса оборудованы камерами видеонаблюдения, и одна из них зафиксировала несчастный случай. Тебе повезло - запись сохранилась. Диктуй "мыло", я тебе ее сейчас перешлю.
Просматривая запись в первый раз, я был слишком взволнован, чтобы замечать детали. Во время второго просмотра у меня появилось смутное подозрение. На третий раз оно переросло в уверенность.
Папа не был жертвой несчастного случая. Кто-то покушался на его жизнь.
Вечер. Расчищенная дорожка, обрамленная сугробами, освещена фонарями. Перед дорожкой щит с крупной надписью: "ОСТОРОЖНО! ИДЕТ УБОРКА КРОВЛИ!", вдоль дорожки красно-белая лента ограждения. Вдали беззвучно падают снежно ледяные глыбы, взрывая осколками сугробы. Вот в поле зрения камеры попадает сутулая папина спина. Отец останавливается перед щитом, огибает его и идет по протоптанной справа от дорожки тропе. Пройдя около пятидесяти метров, останавливается, чтобы прикурить. Потом поднимает голову, смотрит куда-то влево и вверх и вдруг ныряет под ограждающую ленту. Делает четыре шага и падает, сбитый с ног бесформенной массой, обрушившейся ему на голову.
И все можно было бы списать на случайность - увидел человек что-то любопытное и подошел поближе, забыв об опасности - если бы не одно "но". Кучность и частота падения глыб - приблизительно раз в минуту - говорит, что крышу убирал один человек. А два последних куска льда упали с разницей секунд в десять, причем упали на расстоянии полутора десятка метров друг от друга.
Я просмотрел запись в четвертый раз, потом торопливо оделся и поехал в папин институт.
***
Сидя в офисном кресле в центре небольшой комнаты, служившей рабочим кабинетом отцу и трем его коллегам, я внимательно наблюдал за лицами молодых людей, столпившихся у монитора за одним из компьютерных столов. Несколько раньше, когда я сообщил о пропавших папиных файлах и письмах, на этих лицах отразились почти одинаковые чувства - удивление и недоумение. Потом, по мере того, как я рассказывал о других своих открытиях и выводах, реакция становилась более индивидуальной. Живое подвижное лицо записного остряка Заславского приобрело выражение нескрываемого скепсиса, лукавую скуластую мордашку Полины Немеровой исказило негодование, добродушная физиономия Ромы Лашкевича помрачнела. Теперь, когда они во второй раз просматривали запись, присланную мне Леной Савченко, маятник опять качнулся в сторону однообразия: на всех трех лицах сквозь тающее недоверие проступал ужас.
- Ради чего? - спросил потрясенный Лашкевич. - Вы в состоянии вообразить работу по физике твердого тела, ради которой стоило бы пойти на убийство? Совершить революцию в этой области так же невозможно, как в классической механике!
- Господи, неужели это может быть правдой? - Полина подняла на меня умоляющий взгляд. - Леонид Карлович - лучший из всех, кого я знаю. Неужели какая-то мразь собиралась его убить?
- Думаю, это не те вопросы, которые занимают сейчас нашего гостя. - Записной остряк первым оправился от потрясения и взял привычный шутовской тон. - Ему гораздо интереснее, кто эта мразь. И сдается мне, ответ на этот вопрос он надеется найти здесь, в этой комнате.
- Ты намекаешь, что Андрей подозревает одного из нас? - уточнил нечуткий к юмору Лашкевич.
- Это правда? - накинулась на меня Полина. - Ты действительно думаешь, что один из нас обокрал Леонида Карловича и сбросил на него груду льда?
Я трусливо ушел от прямого ответа.
- Ну, у меня есть некоторые основания так думать. Видите ли, я подсчитал число шагов, пройденных папой вдоль дорожки до того самого места, где он вдруг свернул к зданию. Повторив его путь, я поднял голову под тем же углом (мы с папой примерно одного роста) и увидел окна вашей комнаты. Это, конечно, не доказательство. Сюда мог пробраться кто-нибудь посторонний. Но постороннему сначала пришлось бы раздобыть ключ, а это показалось мне малореалистичным. В общем, начать я решил с наиболее правдоподобной версии. Вы сидели с папой в одном кабинете. Вы чаще других виделись и разговаривали с ним, он прекрасно ко всем вам относился. У вас были самые высокие шансы выяснить, над чем он работает, и узнать его почтовый пароль. У вас есть ключи от комнаты, на окна которой он смотрел перед тем, как шагнул под глыбу льда. Вы физики и работаете в той же области, что отец. Разве я не прав, решив рассмотреть ваши кандидатуры?
- Но мы не знали, над чем он работает! - возмутился Лашкевич. - То есть знали, разумеется, но это ни для кого не секрет. Геллер в соавторстве с Немеровой и Заславским писал цикл статей об электронно-фононном взаимодействии в кристаллических решетках. Там при всем желании не накопаешь ничего сенсационного.
- Погоди, Рома! - вмешалась Полина. - Помнишь мой день рождения? Димка с утра "подмел" все салаты, которые я притащила, в итоге вечером нам пришлось пить почти без закуски. Все тогда хорошо перебрали. Леонид Карлович подбивал вас на гусарские подвиги, а Димка обзывал его корнетом Савиным...
- Припоминаю, - сказал Лашкевич. - Леонид Карлович говорил, что мы напрасно смеемся, потому что он на старости лет ввязался в такую авантюру, что корнет Савин рядом с ним - мальчик из церковного хора. Но какое отношение это имеет к его работе?
- Прямое, - поддержал Полину Заславский. - У меня тогда не получилось дожать нашего патриарха, но удалось выбить признание, что авантюра - научная.
- Когда у тебя день рождения? - спросил я Полину.
- Двадцать девятого ноября. Но отмечали мы, наверное, в другой день. Я могу посмотреть по календарю.
Я покачал головой.
- Не нужно. И что, больше разговоров на тему папиного научного авантюризма не заходило?
Они переглянулись.
- Не заходило. Мы все прилично наклюкались, и на следующий день уже не очень помнили, какую чушь мололи, - призналась Полина.
- А насчет семнадцатого февраля вам что-нибудь удалось вспомнить?
- Я вспомнил, что в тот день не ездил на работу, - сказал Заславский. - Накануне в холле вывесили объявление, что семнадцатого будут чистить снег с крыши. В прошлом году эти деятели помяли мне машину. Сбросили тонну льда и отказались платить. Якобы я нарушил правила парковки. Ну, я и решил на этот раз прогулять мероприятие - от греха подальше.
- Я тоже вспомнил. У меня семнадцатого утром выпала пломба, - сообщил Лашкевич. - Я поехал на работу, но к обеду зуб разболелся, и я отправился к дантисту. Леонид Карлович застал меня буквально на пороге. Посоветовал надувать щеки, чтобы не морозить зуб.
- А я так ничего и не вспомнила, - понуро призналась Полина. - Восемнадцатое помню хорошо. Я бегала, как ненормальная, по институту, искала помпон от туфли. Были у меня такие эпатажные красные туфельки с загнутыми носами и мохнатыми помпонами. Один из них где-то потерялся. Я чуть не плакала по нему, когда секретарша нашего шефа принесла новость про Леонида Карловича. Тут бы мне и разреветься, а слезы разом пропали. Я вообще потеряла чувствительность, как будто меня выпотрошили и набили ватой. Странное такое ощущение... А что было семнадцатого, не помню, хоть режь. В ЖЖ ближайшая запись за пятнадцатое февраля. Нас тогда Димка классно разыграл. Помнишь, Ром, ноги в шкафу?
- Ну, конечно, мне только и дела, что помнить его дурацкие розыгрыши, - буркнул Лашкевич.
- В тебе говорит зависть, сын мой, - назидательно произнес Заславский.
- Этот розыгрыш вовсе не был дурацким! - возмутилась Полина. - Мы все смеялись, как сумасшедшие. - Она повернулась ко мне. - Захожу я сюда утром, гляжу: на полу валяется какой-то коврик, а Димка, весь всклокоченный, скачет на одной ноге, а на другую пытается натянуть брючину. Я удивилась, спросила: "Ты что, ночевал здесь?" и пошла к шкафу повесить куртку. Тут Димка загораживает шкаф собой и начинает нести какую-то ахинею. Я рассердилась, оттолкнула его, открыла дверцу и обмерла. Из Димкиного пальто торчат босые женские ноги! Я чуть не выскочила опрометью из комнаты. В последний момент увидела Димкину рожу и подняла пальто. Оказалось, он подобрал где-то манекен - попу с ногами - и протащил мимо охранника в институт. Разыграл нас как по нотам - всех по очереди.
Заславский скромно потупился и пробормотал голосом Матроскина:
- А я еще и на машинке умею...
- Шут гороховый! - припечатал его Лашкевич.
Я перевел на него взгляд и спросил сочувственно:
- Трудно быть внуком академика, да, Рома?
Он попытался изобразить холодное недоумение, но предательский румянец залил его щеки, уши, шею и даже лоб. Поэтому высокомерное "Ты о чем?" прозвучало жалко и неубедительно.
- Да так, ни о чем... Мне почему-то кажется, что, если мы пороемся в файлах на твоих носителях, там обнаружится что-нибудь эдакое. Революционное. Способное произвести сенсацию в физике твердого тела.
Румянец загустел до интересного бурачного цвета. Но Рома упрямо продолжал смотреть мне в глаза.
- В физике Земли, - поправил он. - Но это мои материалы.
- Разве физика Земли и физика твердого тела - не одно и то же? - удивился я, проигнорировав его последнее утверждение.
"Ну же, - мысленно подталкивал я его, - сболтни еще что-нибудь! Намекни, в чем суть идеи, чтобы я мог разыскать человека, втянувшего отца в эту "научную авантюру".
Лашкевич уже открыл рот, чтобы ответить, когда вмешался Заславский:
- Ромуальдыч, ты спятил? Думаешь, тебе удастся взорвать научную бомбу и утаить это от парня, подбившего Леонида Карловича на аферу? Или ты написал ему, что Геллер неизлечимо болен и передал незавершенные научные труды своему верному апостолу в твоем лице? Так тебе все равно придется сослаться на этого неизвестного гения при публикации. Рано или поздно мы узнаем, кто он, и установим авторство "твоих" материалов. Ты ведь не собираешься обрушить "сосулю" еще на одну голову? На что ты рассчитываешь, придурок?
Лашкевич даже не повернул головы. Его исполненный невыразимого чувства взгляд по-прежнему упирался в меня.
- Жаль, что тебя в этой экспедиции не сожрали акулы! Если бы не ты... - И закончил классической фразой всех разоблаченных негодяев. - Вы ничего не докажете!
***
Целый месяц снег таял, едва успевая долететь до земли, и только к концу декабря зима утвердилась в своих правах. Зато как утвердилась! Город за один день превратился в один большой сугроб. Мы с Полиной сбились с ног, прокладывая тропы в снежной целине. Успеть нужно было чертовски много: договориться с нужными людьми, найти реквизит, подготовить декорации. Наконец, все было готово, и мы, усталые, как ездовые лайки после дневного перехода по зимней тундре, доплелись до ближайшего кафе.
- Почему ты подумал на Лашкевича? - спросила Полина, когда официантка поставила перед нами первую порцию двойного эспрессо. - Только потому, что он внук академика?
- Не только. Я искал человека, который попытается влиять на ход разговора. Ты знаешь, что у любого разговора есть естественное течение? Если внимательно следить за ним, искусственные повороты сразу становятся заметны. Сначала Лашкевич пытался внушить нам, что физика твердого тела с точки зрения новых открытий безнадежна. Потом - плавно подвести к мысли, что папины работы известны всему институту. Когда ты вспомнила про разговор об авантюре, Рома сделал вид, будто не понимает, какое отношение это может иметь к делу. Хотя, насколько я представляю себе пьяного Заславского, никому из вас не удалось бы пропустить мимо ушей папино признание в том, что "авантюра" научная. Далее Лашкевич задергался, когда ты начала рассказывать про розыгрыш, отпустил какую-то уничижительную реплику в надежде остудить твой пыл и разозлился, когда рассказ все-таки прозвучал. Но все это только подогрело мои подозрения. А заподозрил его я именно из-за родства с академиком.
- Странное основание для подозрений. Или ты где-нибудь читал, что по статистике потомки академиков - группа риска в смысле преступности?
- Преступности с плагиаторскими мотивами - наверняка. Хотя такую статистику вряд ли кто-нибудь собирал. Ты помнишь, с какой страстью он говорил о невозможности революции в физике твердого тела? Мне тогда подумалось: "Уж не затем ли ты ее выбрал, чтобы никто не ждал от тебя эпохальных открытий?" Видишь ли, я сам сын гениального физика и хорошо понимаю, каково это - чувствовать себя бледной тенью великого родителя. И это мне еще повезло! Отца всегда интересовала только наука, а не признание его научных заслуг, поэтому за степенями он не гнался и на академический Олимп не лез. И все равно я не пошел в физику. А Лашкевич пошел. Значит, чувствовал себя достаточно сильным, чтобы потягаться с дедом-академиком. Что говорит о больших амбициях. А выбор специальности, в которой заведомо "прославиться нельзя", может говорить о том, что он "не потянул".
- Значит, по-твоему, у нас с Димкой нет амбиций?
- Научных? По-моему, нет. Заславский и так получает от жизни удовольствие. Таким, как он, нет нужды кому-либо что-либо доказывать.
- А я?
- Ты умеешь восхищаться чужими талантами. Значит, в тебе нет ни грана завистливости и стремления к конкуренции. Кроме того, ты по-настоящему испугалась за папу. Ватное нутро - это про шок, про невозможность принять и смириться. Так бывает, только когда беда случается с дорогим человеком.
- Да. Леонид Карлович - чудо! Говоришь, я не завистлива? А вот и неправда. Я всегда завидовала тому, что у тебя такой отец. Господи, хоть бы у нас все получилось! Слушай, давай сходим в церковь, поставим свечку?
- Я вообще-то неверующий, - промямлил я. Потом решительно отставил чашку. - Но ведь Ему это все равно? Пойдем!
***
Я довел отца до угла институтского здания и сказал:
- Слушай, я забыл у охранника паспорт. Иди к остановке, я тебя догоню.
Папа послушно двинулся дальше, а я отбежал на несколько шагов и крадучись пошел за ним.
Он дошел до обрамленной сугробами дорожки, остановился перед щитом с надписью: "ОСТОРОЖНО! ИДЕТ УБОРКА КРОВЛИ!", и, обогнув его справа, побрел вдоль красно-белой ленты ограждения. Тишину институтского скверика периодически разрывал грохот сбрасываемого с крыши снега. Дойдя примерно до середины здания, папа остановился, привлеченный коротким вскриком, поднял голову и увидел обтянутую черными джинсами женскую попку и ноги в ярко-красных туфлях с загнутыми носами и большими пушистыми помпонами. Все это великолепие - женский манекен, филейная часть - свешивалось из открытого освещенного окна, создавая полное впечатление, что на карнизе третьего этажа лежит невидимая верхняя часть женщины, которая каким-то образом выпала из окна, но в последнюю секунду успела уцепиться за подоконник. (За эту часть реконструкции я особенно переживал, ибо не был уверен до конца, что Лашкевич подманил папу к окну именно таким способом.)
Папа ахнул, нырнул под ленту, сделал два шага, замер и вдруг крикнул приглушенно, почти шепотом:
- Поленька?! Не бойся, девочка, я здесь! Я тебя подстрахую!
2012
Раздел редактора сайта.
