© -- Маркеев Олег Георгиевич, 2002 г.

Ч Е Р Н А Я Л У Н А

роман

От автора

В этой книге, как и в предыдущей - "Угрозе вторжения", речь пойдет о самой загадочной тайной организации наших дней - Военном Ордене Полярного Орла.

Рубеж века ознаменовался тремя значимыми событиями: чернобыльской аварией, нанесшей неизлечимую рану району, где зародилась Русь; войной в Сербии, растоптавшей православную святыню - Косово поле; массовым вбросом в общественное сознание эзотерических знаний, до сего времени свято хранимых в недрах различных масонских и иных закрытых организаций. Силанум - период молчания тайных лож и орденов - закончен, теперь в открытую можно рассказать многим и о многом, не опасаясь навлечь на себя гнев хранителей тайн.

Ни для кого не будет откровением утверждение, что Россия переживает нашествие тайных эзотерических организаций. Мировая масонерия, исламские ордена, восточные кланы, сектанты всех ортодоксальных религий, адепты новомодных культов и мутанты из лабораторий психологической войны - все устремились в Россию, набросились, как вирусы на ослабленный организм. Наша родина больна смертельно опасной болезнью утраты Веры. Мы переживаем черные времена. Но, как не раз бывало в минуту отчаянья, когда, кажется, уже нет ни Веры, ни Надежды, ни Любви, на сцену истории выходят те, кого называют Хранителями земли. Они существовали всегда, и сегодня они среди нас, но их присутствие мы обнаруживаем лишь в "минуты роковые", когда мир балансирует на грани бездны. Они приходят в самый последний миг, вселяя надежду в обреченных, бескомпромиссно, порой беспощадно, творят свою работу и уходят, бесследно исчезая со сцены внешней, проявленной Истории, опустив за собой непроницаемую завесу тайны.

В Ордене Орла, собравшем под своими крыльями лучших из лучших Хранителей земли, существует уникальное, на мой взгляд, правило: "Знания обязывают к действию, лишь поступок дарует истинное знание". Возможно, в этом и сокрыт секрет силы Ордена.

И последнее. Не стоит допытываться, что и кто дал право автору толковать недавние политические события, описанные в книге, именно в таком ключе. Использовав стандартную для политических романов фразу: "Все события вымышлены, совпадения с реально существующими организациями и личностями случайны и непреднамеренны", автор предоставляет читателю право самостоятельно отделить правду от вымысла, реальность от иллюзии, истину от заблуждения.

ПРОЛОГ

Это просто мысли, которые лезут в голову от ночного хождения под дождем после двух тысячелетий христианства.

Генри Миллер

В конце эпохи Рыб, в начале Водолея...

Разбуженные Хаосом, бушующим в нашем мире, из подземелий Истории поднимаются тени давно ушедших Правителей, о чьем существовании мы успели забыть, а о могуществе даже не подозреваем. Забытые Боги уже обрели плоть и кровь, но еще остаются неузнанными. Они так похожи на нас, но в них нет ничего человеческого. Их глаза умеют видеть Вечное в мельтешении смертей и рождений. Их пылающие сердца способны растопить вековые льды Безверия. Им одним по силам обуздать Хаос и сковать Зверя. Но они слишком долго ждали, обманутые нашим всесилием, нам так и не удалось разрубить Цепь Двенадцати звезд. И теперь они спешат, до Конца Времен остались мгновенья.

Невидимые Правители уже выступили в поход. Они идут тяжелой поступью властелинов Времени и конкистадоров пространства. Генералы трусов, правители нищих, слепые поводыри слепцов трепещут в своих дворцах, улавливая в сгустившемся воздухе эхо приближающихся шагов. Их время кончилось, настает Вечность.

В последний миг перед Вечностью вершится Великое делание: молния бьет в Древо мира, сжигая бронзовые листья надежды, расстрелянные небеса сочатся горячим дождем проклятий и воспоминаний, из разверзшихся ран выползают гады и прорастают лилии, гиены снов воют на опустевший крест, забытые молитвы раскаляют добела Черный камень, и сквозь трещины в нем каплет Святая кровь, стекая в янтарную чашу. Горящие птицы расписывают мертвые небеса огненными письменами.

Умеющий читать Знаки понимает, что пробил час последней Битвы, час Дикой Охоты, и он сам находит меч Справедливости, сам отворяет им кровь и на своих белых одеждах пишет красным священные Руны Воина. И белый Орел падает с небес и садится ему на плечо, черный Волк выходит из лесов и ложится у его ног. Смерть умирает, завороженная взглядом Пробужденного, жизнь спешит прочь, опасаясь меча в руках вновь рожденного Стража Порога.

Суд вернувшихся Богов будет суров и беспощаден. Уже распахнуты Врата, сквозь которые бесконечность Времен пройдут лишь те, кого пощадит меч Справедливости.

Святые Сатаны и грешники Бога бросятся к Вратам, скользя по телам отвергнутых праведников. Блудницы прижмут к иссохшей груди убиенных младенцев. Руки, пробитые гвоздями, лягут на плечи палачей. Пепел сгоревших Писаний ослепит ищущих Истину. Ветер Сомнений сорвет рясы и вырвет из слабых рук иконы. Все золото мира растает, как воск, и потечет огненным Иорданом. Его жаркое дыхание расплавит кресты на груди взывающих к милосердию.

Лишь омытые золотом и крещенные огнем взойдут на девять ступеней, ведущих к Вратам. Они бесстрашно подставят сердца мечу Справедливости. Орел подхватит вырвавшуюся из раны душу и унесет за Порог, а опавший на ступни тлен сожрет голубоглазый Волк.

И когда Стражи Порога закроют Врата за последним обретшим Веру, в опустевшем мире грянет Великая Битва за право владеть Неизрасходованным Временем.

Боги отринут доспехи Бессмертия и станут грудью бросаться на раскаленные острия копий. Стражи Порога сорвут с себя белые одежды и подставят божественную наготу под ливень ледяных стрел. Души погибших будут вселяться в еще не остывшие тела, чтобы родиться вновь и в тысячный раз выпить священный поцелуй Смерти. Последние островки Неосвоенного Пространства затопит кровью павших на Дикой Охоте. Багровый прибой ударит в стены Седьмой Башни и разбудит хрустальный колокол. Силы Великих, сошедшихся в Битве, вновь расплющат земной шар и бросят эту остывшую лепешку навоза на горбатые спины трех китов, плывущих в Никуда по черным водам Забвения. Стрела Времени пронзит Сердце мира, и оно рассыпется на миллиарды холодных звезд.

Это и будут Конец и Начало, слившиеся в Никогда. Руки, обагренные кровью Дикой Охоты, наложат семь печатей на Память. Божественный Ветер умрет в завороженном воздухе, сотрутся Лики и забудутся Имена, Вечность поглотит эхо шагов последнего из Великих, и мир погрузится в сон, в котором нет сновидений.

Так будет до тех пор, пока на плоской земле, где реки текут вспять, а дороги плутают, чтобы вернуться к началу, не родится тот, кто пропустит сквозь озябшие пальцы звездную пыль, текущую из бесконечности в бесконечность, и прочитает на своих ладонях Знаки Великой Судьбы. И все начнется сначала.

В конце эпохи Рыб, в начале Водолея...

Глава первая

СВЯТАЯ КРОВЬ

Под ногой громко хрустнула ветка. Ольга вздрогнула, едва не вскрикнув, затравленно оглянулась. Никого. Тишина. Только тихо плескалась вода о поросшие мхом камни.

Мир замер в ожидании рассвета. На молочно-белом небе гасли последние звезды. Над дальним краем озера, пробиваясь сквозь кисею тумана, разгоралась малиновая полоса. Все вокруг заливал белый прозрачный свет, струящийся с неба. Ночная тьма поблекла, отступая с холмов вслед за туманом, собралась в узкой лощине, пахла болотом, тревожно шелестела пожухлой прошлогодней осокой. Что-то живое билось в траве, залитой гнилой водой. Нервная зыбь шла по вялому ручейку, вливалась в озеро, тревожа его гладь, непрозрачную и белую, как заиндевелое стекло.

Ольга замерла в нерешительности. Хотела было перекреститься, поднесла пальцы к лицу и с ужасом увидела, что они залиты красным.

"Вот зараза", - пробормотала она. Попыталась слизнуть кровь, но та уже успела превратиться в тонкую липкую пленку. На среднем пальце белел тонкий, как лезвием сделанный порез. Ольга с досады сплюнула на маячивший перед глазами острый лист осоки. Наверное, о такой же поранилась, разводя руками густые заросли, закрывавшие вход в низину со стороны озера.

Она еще раз осмотрелась. Никого. Только в седловине крутой Николиной горы поднимался белый столб дыма. Там то ли туристы, то ли археологи, зачастившие в последние годы на берега Ильмень-озера, опять разбили лагерь.

Полоска зари стала еще ярче, раскалилась до слепяще-оранжевого цвета. Времени оставалось мало. Ольга, прицелившись, прыгнула на валун, разделявший надвое ручей, взмахнула руками, поскользнувшись на его гладкой макушке, прыгнула с него как могла дальше, стараясь не попасть в жидкую глину у берега.

По топкой земле, отчетливо виднеясь среди блестящей от росы травы, петляла узкая тропинка. Ольга встала на нее, зажмурилась и трижды повернулась вокруг себя. Как учила бабка, нащупала нательный крестик на груди, сжала в горячей ладони и зашептала:

- Три раза вокруг себя поворотясь, на четыре стороны поклонясь, от всех хоронясь, росой умытая, тьмой укрытая, в час рассвета пойду к Горюн-камню спросить совета.

Она шла по тропинке, низко склонив голову, стараясь не смотреть по сторонам. Бабка наставляла, что идти надо зажмурясь, но ноги то путались в траве, то вязли в мокрой земле, Ольга то и дело открывала глаза, потом решила, то сойдет и так, главное - не смотреть по сторонам, а пуще, на этом особенно настаивала бабка, не оглядываться, тогда точно беду накличешь.

Горюн-камень стоял посреди единственного сухого пятачка в этой заболоченной низине. Трава вокруг него никогда не росла, жухла и выгорала еще по весне. Даже зимой снег вокруг него не ложился. Так и стоял черный плоский валун, окруженный черным кольцом. Была в нем особая сила, тайный невидимый огонь, не подпускающий к себе все живое. Говорили, что если оставить на нем на ночь только что забитую курицу, то потом она не протухнет месяц, хоть в погребе ее держи, хоть оставляй на солнцепеке. Но охотников до таких забав среди местных не находилось.

Камень издавна почитался чудотворным. Не одна баба, таясь от всех, приходила к нему на рассвете. Сила, живущая в камне, была страшной. Могла подарить жизнь, могла отнять. Но и то и другое она творила безбольно, не мучила и не карала. Кому что на роду написано, то и происходило. Суждено тебе понести и родить, так оно и будет. Грудняшек, над которыми устала биться поселковая докторша, несли к Горюн-камню, клали в ложбинку, разделявшую камень надвое, - словно на колени черной бабе, завалившейся в траву в сладкой истоме, за что и звали еще камень Бабьим. Кому жить суждено, заходился криком и орал, не смолкая, два дня кряду. А потом хворь сама собой уходила. Докторша, осмотрев малыша, только качала седой головой и облегченно вздыхала: "На Горюн ходили. Правильно сделали".

А кого Господь прибрать хотел, тот затихал на камне. Так во сне и отходил. Даже дед Ольгин, надорвавшись на ферме, неделю провалявшийся на печи, устав от боли и изведя всех своими надсадными стонами, собрался и, несмотря на стужу и пургу, поплелся к Горюн-камню. Вернулся тихий и какой-то светящийся изнутри. О чем-то долго шушукался с бабкой, запершись на кухне. Потом сходил в баню, переоделся во все чистое, выпил стакан земляничной наливки и лег спать. Перед этим попросил Ольгу с утра сходить на почту, отбить телеграмму Володьке - тот как последний раз вышел из тюрьмы, в поселке больше не показывался, жил в Ярославле, прибившись к вдове с двумя детьми. А наутро деда не добудились. Так и умер во сне, с улыбкой на просветлевшем и разгладившемся от морщин лице.

А археологи, что который год копались на противоположном от берега склоне Николиной горы, там, где от древнего городища осталась гряда камней, рассказывали, что тысячу лет назад, когда не было даже этого городища, на вершине горы было капище и Горюн-камень стоял там. Тогда жил в этих местах совсем другой народ, не славяне. Они пришли позже, но тоже стали поклоняться Горюн-камню.

После крещения Руси, как стали гнать старую веру, камень с Николиной горы стащили вниз. Но вера в силу черного камня в народе жила долго. Местный князь так разгневался на упрямство черни, что велел выкопать яму и столкнуть туда камень. Только весь он в яму не поместился, макушка осталась торчать из земли. На ней-то и стали находить то остатки куличей, то скорлупки от пасхальных яиц. Кончилось все тем, что монахи из Свято-Николина монастыря выкопали камень, погрузили тысячепудовую громадину на плот да и затопили в озере. Но на этом чудеса не кончились. Спустя десяток лет рыбаки стали шептаться, что камень ползет по дну. Действительно, в ясный день можно было увидеть дно на десяток метров вглубь, так прозрачна вода в Ильмень-озере. Все камни на месте стояли, а черный полз. Мало кто верил, пока однажды не нашли Горюн-камень у самой кромки воды. А перед самой японской войной вполз камень в низину. Сам собой. Тянула его к прежнему месту неведомая сила. Старики говорили, что когда Горюн вползет на вершину, тут тебе и Конец света, и Суд страшный.

Собственно, с этих разговоров с археологами все Ольгины беды и начались. В продмаге, где, кроме импортных макарон, кошачьих консервов и двух бочек масла, торговать было нечем, можно было свихнуться от скуки. Мужики за водкой прибегали еще до обеда. Да и что это за водка, скипидар пополам с денатуратом. За добавкой уже не приползали, то ли сил не было, то ли догонялись чем подешевле. По старой традиции всех поселковых продавщиц Ольга держала дома ящик водки. И хотя по ночам прибегали не так часто, как во времена тетки Зинаиды, прозванной за жадность Рубь-себе, но иногда случалось. А все остальное время в магазине толклись бабы, лузгали семечки да сплетничали почем зря. Иногда ругались, но больше не со зла, а от скуки. К обеду все разбредались по домам, и Ольга с чистой совестью запирала магазин.

Ходить к археологам Ольга начала сначала из любопытства, за первую неделю под разными предлогами в их лагере побывали все жители поселка. Потом стало интересно в обществе неглупых, а главное - почти не пьющих мужиков. Но были они какие-то странные, недоделанные, что ли. Как их жены с такими ужились, Ольга не представляла. Разговоры шли заумные, странные. Про какую-то энергетику поля да обмен информацией. Слова, если и были Ольге знакомы, наделялись каким-то непонятным смыслом. Короче, с чудинкой были мужики. Слава богу, хоть непьющие.

А Валерка ей сразу приглянулся. В первый же день. Самый работящий и самый спокойный. И на нее внимание обратил. Другие с ней как со своими подругами обращались. По-товарищески. Две страхолюдины в линялых штормовках и разбитых кирзачах, может, привыкли, а может, и не надо им этого, но Ольга шла к чужакам именно за тем, чтобы смотрели на нее, как Валерка, вроде бы и вскользь, но так, что мурашки по спине и в коленках слабость.

В палатку к нему она пришла сама. И продолжала ходить каждый вечер. Лагерь особого внимания на их отношения не обратил, а в поселке... Да плевала она на баб, пусть перемывают кости, если больше делать нечего. Двадцать пять в их местах - самый излет бабьего лета. Может, от этого, понимая, что отцветает Ольгина молодость, никто не корил, в глаза, во всяком случае.

А месяц назад лагерь неожиданно свернули. Правда, через неделю там уже появились новые, но к ним Ольга не пошла.

На Валерку зла не таила. Мужиком оказался порядочным, за день до отъезда пришел прощаться. Чай пили втроем, бабка все глядела на него да вздыхала. Ясно, о чем думала. Вовка, пропащая душа, в поселок уже не вернется, а вернется, так протянет на воле до первой пьянки, а она у него без драки не обходится. Опять, ирод, покалечит кого или, как было в последний раз, за нож схватится. Шли ему потом на зону посылки да моли Бога, чтобы его с таким сволочным характером не подрезали зеки или под лесовоз не бросили. Отец Ольгин сгорел от водки, когда ей шел седьмой год. Вовка вообще неизвестно от кого народился, мать всю жизнь молчала, даже перед смертью не сказала. Все хозяйство висело на деде Иване, как пришел с войны, впрягся, так и тащил, не разгибаясь, до самой смерти. А как помер, остался дом без хозяина.

Посидели они тогда по-людски, дедову наливку выпили. И уехал Валерка, с собой не позвав. Ночью Ольга завыла белугой, бабка крепилась, да потом и сама расплакалась. Заглянуло счастье в их дом, да не задержалось. Утром бабка, увидев красные глаза Ольги да обкусанные до синевы губы, проворчала: "Не убивайся, девка. На твоего жеребца еще хомут не сшили. Рано ему еще в стойле стоять. Верь, у меня глаз наметанный".

Глаз у бабки действительно оказался наметанный. Она первой заметила произошедшую в Ольге перемену. Косилась, как-то по-особенному гремела по утрам посудой, накрывая стол к завтраку, но до поры молчала. Ольга по привычке долго нежилась в постели, и бабкина возня, сопровождаемая перезвоном мисок, только раздражала. Прошла неделя, потом другая, и Ольга, почуяв в себе неладное, притихла.

Вчера вечером бабка молча, без обычных вздохов и комментариев смотрела очередную серию "Санта-Барбары". Потом выключила подслеповатый "Рекорд", аккуратно завесила экран вышитой салфеткой. Зажгла лампадку под иконой, чего не делала с поминок деда, долго и старательно молилась, строго поджав губы. Потом вздохнула, глаза сделались прежними, лучистыми и добрыми. Подошла к сидевшей на диване Ольге, погладила по голове и сказала:

- Завтра до зари к Горюн-камню сходи, девка. Грех, конечно, но Матерь Божья простит. Она баб строго не судит. Что нас судить, мы и так всю жизнь маемся. А ты сходи непременно. Что будет, то и будет. А к докторше под нож всегда успеется.

И научила, как надо идти к камню.

Ольга открыла глаза, камень чернел прямо впереди, шагов десять до него, не больше. Свет едва проникал в лощину, в сумраке, замутненном туманом, он казался гладкокожим зверем, с трудом вытащившим свою тушу из озера да так и уснувшим, едва отползя от берега.

Ольга развела руками холодные от росы ветки ольховника, вышла на полянку и крепко зажмурилась. Дальше надо было идти только вслепую, да еще спиной вперед. Если упадешь, предупреждала бабка, сразу уходи, не оглядываясь на камень. Значит, не хочет он тебя, не подпускает. А пойдешь к камню против его воли, выжжет изнутри, ни докторша, ни даже профессора не помогут.

"На зарю оборотясь, иду, не боясь, к камню черному, - шептала Ольга, осторожно ступая по мокрой траве, подошвы резиновых сапожек скользили; чтобы не упасть, приходилось ставить носок одной ноги впритык к каблуку другой. - То не камень лежит, то дева спит. На сырой земле, на голой спине, жар от девы идет, огонь в ней живет. Огонь-горюн, сожги, что мертво, обогрей, чему жить. Как есть, так и быть".

Едва договорила, нога ударилась о что-то твердое, Ольга взмахнула руками, подогнула колени, готовясь упасть спиной на землю. Но вместо этого тяжело, до искр из глаз плюхнулась на камень. Сжала зубы, чтобы не закричать от страха и боли, уткнулась лицом в колени и стала ждать. В голове была одна мысль: "Получилось!" Бабка наставляла, что именно так, на последнем слове заговора надо сесть на камень, тогда все и получится.

Ольга ждала, прислушиваясь к своим ощущениям.

Сначала был только холод. От камня, как и полагалось, сквозило тянущим, влажным холодом. Ничего необычного. Потом снизу через копчик по спине поползла слабая волна тепла. Ольга вздрогнула. Через минуту тепло стало ощутимей, покалывало, словно острыми иголками. Мышцы спины сами собой напряглись, Ольга выпрямилась. Снизу уже пылало жаром, словно она сидела на жарко натопленной печи. Вдруг камень выстрелил струей жгучего огня, он прошел насквозь от копчика через позвоночник в голову. Ольга ахнула, а от второго удара зашлась криком. В голове помутнело от боли. Третий, последний, взорвался в животе. Ольга скорчилась от конвульсий, разрывавших нутро на части. Тихо и протяжно, как умеют только бабы и насмерть раненные звери, завыла.

Боль исчезла неожиданно, как и вошла в тело, сама собой. Снизу уже ощущался не жар, а ласковое тепло, словно сидела не на камне, а на боку у чего-то живого, полусонного и доброго.

Ольга прислушалась к себе. Тяжесть внутри осталась. Что-то упругое и горячее трепетало в левом боку. Слабо-слабо, словно птенец в кулаке.

"Господи, что это я, - прошептала Ольга. - Разбудила... Сама, дура, разбудила!"

Она всхлипнула. Зажмуренные глаза щипали слезы. От отчаянья, от жалости к себе, от всего, что накопилось в душе за годы серой, натужной жизни, она разревелась.

Неожиданно что-то теплое коснулось лица. Ольга отпрянула, закрылась ладонью и лишь тогда открыла глаза. Луч поднявшегося над озером солнца ударил прямо в лощину. Вспыхнули капли росы на темных листьях ольхи. И сразу же мир взорвался пением птиц.

Словно подброшенная неведомой силой, Ольга вскочила с камня, вдохнула полной грудью чистый, как солнечный свет, воздух. По телу прошли мурашки, показалось, что поток солнечных лучей проходит сквозь него и оно, каждой клеточкой впитав свет, уже само способно излучать это ласковое и всепроникающее свечение.

Ольга закинула руки за голову, потянулась и легко засмеялась.

"Врилль, - вдруг вспомнила она. Именно так называл это Валерка. Самый умный и добрый из всех, кто у нее был. - Врилль - священный огонь, энергия жизни".

Жизнь была вокруг нее, разбуженная ласковым теплом солнца. Жизнь была в ней. Хотелось жить и дарить жизнь.

"Рожу, назло всем вам рожу!" - решила она. И снова засмеялась.

Машинально отряхнула юбку и поморщилась. Рука была в чем-то вязком.

- Вот зараза, - беззлобно выругалась Ольга, потерла ладонь о ладонь.

Обе они стали темно-красными. Она подхватила подол, вся юбка сзади оказалась перемазанной бурой жижей. Ольга оглянулась на камень. Его гладкая поверхность тоже была в жиже. Липкие студенистые комки собрались в раздвоенной ложбинке, рассекавшей гладкую макушку камня.

Ольга затряслась, инстинктивно поднесла ладонь к губам, но тут же отдернула перемазанную в темной жиже руку.

Крови было много. Весь камень и проплешина вокруг него были залиты этой жижей. Это была не ее кровь. Не может из живого человека вытечь столько.

Она испуганно посмотрела по сторонам. Лощина, насквозь пронизанная светом, не казалась уже зловещей и страшной. Просто заболоченный ольховник с поляной и камнем в центре ее.

Но Ольге было страшно. Так страшно, что даже помутнело в глазах, а ноги стали ватными.

Пичуга с отчаянным криком вспорхнула с куста, сбив с веток росу. Ольга вздрогнула, взгляд сам собой упал на куст, росший прямо за камнем. Потом ниже.

Она увидела человека.

Он лежал на спине, запрокинув голову. Черная одежда от горла до живота блестела от еще не засохшей крови. На левой половине груди одежда была распорота. В остром клинообразном разрезе белела кожа. И посреди этого белого пятна чернел крест с кровавыми сгустками по краям.

Ольга заорала во весь голос и бросилась напролом через ольховник в дальний конец лощины. Лишь выбравшись из нее, остановилась. Упала на колени, тяжело, загнанно дыша. Слева поднимался склон Николиной горы. Там лагерь. Люди. Дорога в поселок. Справа склон Чудова холма. На его вершине стоял монастырь. На фоне неба ярко горели маковки куполов.

Ольга посмотрела на Николину гору, потом на монастырь. Надо было бежать, но она никак не могла сообразить - куда.

Ударил колокол на звоннице. Протяжный, чистый звук поплыл над озером.

Ольга встрепенулась, решение пришло само собой. В монастырь. К отцу игумену. Убитый был монахом. Это только сейчас до нее дошло. Монахом.

Ольга бросилась вверх по склону. Несколько раз падала, вскакивала, раня руки о мокрую траву. Бежать было далеко. И не в силах больше терпеть она закричала:

- Убили! Люди добрые! Уби-и-и-ли!

Когти Орла

Десять дней спустя

Норду

Получен сигнал "Эрнстфаль". Источник использовал канал связи, законсервированный двенадцать лет назад. Псевдоним источника - Петр.

Сильвестр

* * *

Сильвестру

Примите незамедлительные меры по уточнению информации. Контакт с источником Петр разрешаю.

Навигатор

* * *

Вверх по склону холма медленно поднимался человек. Трава еще не высохла после ночного ливня, спутавшиеся зеленые пряди липли к сапогам, обвивали ноги. Склон был пологий, кое-где вода собралась в лужи, отсвечивала мутным стеклом. Высоко в небе залился песней жаворонок. Человек остановился и закинул вверх голову.

На вид человеку было за пятьдесят, волевое лицо отставного вояки, глубокие складки в углах рта, голубые, с прищуром глаза. Он был одет в полувоенную униформу российских дачников: камуфляжную куртку, темные брюки с накладными карманами и высокие армейские бутсы.

Человек смотрел вверх по склону. Монастырь скрылся за зеленой дугой вершины, только торчал белый шпиль звонницы. Луч солнца вспыхнул на золоченой маковке, как язычок огня на кончике свечи. Человек наскоро перекрестился, свернул с раскисшей тропинки и зигзагом стал подниматься вверх. Ноги ставил "лесенкой", крепко вдавливая ребра бутс в мокрую землю.

На вершине холма он остановился, вытер подошвы бутс о траву. Запахнул куртку, наполовину застегнул "молнию", незаметно поправил кобуру. Тропинка через десяток метров упиралась в ворота монастыря.

Оттуда, из низины, монастырь, подсвеченный клонящимся к закату солнцем, казался парящим над равниной. Здесь, вблизи, он неожиданно отяжелел, не хватало взгляда, чтобы проследить весь изгиб стены, сложенной из тяжелых черных камней. Монастырь, как кряжистый дуб, на века ушедший корнями в холм, довлел над округой, только свеча звонницы легко устремлялась в небо и, как на кончике свечи, на ее маковке горел золотой огонек. Человек уважительно покачал головой, осмотрев мощную кладку стен, сработанную из больших валунов, подогнанных так, что между ними не то что палец - спичку не просунешь. Монастырь, казалось, за века сросся с холмом.

Отец игумен сидел все там же, где он его оставил полчаса назад, - на скамье у ворот. Только теперь перед стариком стояла молодая женщина, одетая в легкое летнее платье. Она что-то говорила игумену, нервно теребя кончики черного платка, а тот слушал, положив подбородок на клюку. Человек решил не мешать им, достал из нагрудного кармана пачку сигарет, отвернулся, закурил, блаженно выпустив дым.

Внизу плескалось зеленое море. Заливной луг, зажатый с двух сторон редким лесом, плавно спускался к озеру. Зеленое море травы припорошило желтым и васильковым бисером, кое-где тускло отсвечивала застоявшаяся в лужах вода.

Человек втянул носом густой, настоянный на цветущем разнотравье воздух, и пробормотал:

- Одним словом - господствующая высота. Ничего не попишешь. Умели раньше строить. - Он бросил взгляд на холм справа, был он гораздо ниже, словно со срезанной вершиной, густо поросшей кустарником. Судя по редким скрюченным деревцам и густой темной траве, подступы к холму были сильно заболочены. Человек мысленно прикинул расстояние, траекторию огня, возможность скрытного выдвижения к монастырю и недовольно поморщился. - Умели раньше строить, - повторил он.

У берега ярко вспыхнул солнечный блик. Оставшиеся на катере рассматривали монастырь в бинокль. Человек снял с головы армейское кепи, трижды провел ладонью по седым волосам. Блик еще раз вспыхнул и пропал.

Там на катере на троих оставшихся было два карабина "Сайга" - охотничьей модификации знаменитого АК-47, помповое ружье и арбалет, принятый на вооружение американским спецназом. Все легально оформленное и хорошо пристрелянное. Запаса патронов и квалификации стрелков хватило бы, чтобы организовать в окрестностях малую партизанскую войну.

В стране, где закон существует лишь на бумаге, потому что не гарантирует неотвратимости наказания, туризм по родным просторам превратился в занятие для самоубийц. Да и в городах не лучше. В любой момент, как на войне, жизнь может поставить тебя перед вопросом: либо - ты, либо - тебя. И не позавидуешь тому, кому нечем будет ответить.

За долгие годы человек успел тысячу раз убедиться, что жизнь - это война, на которой выживают лишь трусы, сумевшие спрятаться за спинами других, и те, кто, не раздумывая о высоких материях, успевает выхватить оружие первым и решить вопрос "кто кого" в свою пользу. Остальных, не умеющих себя защитить, жизнь затаптывает в грязь, превращает в тягловый скот или пушечное мясо. Ни трусом, ни тягловым скотом человек себя никогда не считал. Несмотря на возраст, в рукопашной схватке он мог дать фору тем молодым ребятам, что остались на катере, один на один или один против трех - без разницы; о других, менее подготовленных, даже речи вести не стоило. Для более серьезных вариантов, когда физической силы не хватит, в кобуре под курткой грелся короткоствольный кольт.

Озеро, плавным изгибом раскинувшееся в низине, казалось старым зеркалом в темно-зеленой раме. Лес, у дальнего берега подступавший к самой воде, по пологим холмам уходил к самому горизонту.

Спокойная, благостная красота, окружавшая обитель, не могла обмануть человека в полувоенной форме, он отлично знал, что убивают везде: для смерти нет ни святых, ни заповедных мест. Где есть жизнь, там - и смерть.

Человек прищурил глаза от солнца и цепко, по известным ему ориентирам стал изучать местность. Справа правильной опрокинутой чашей темнел бок Николиной горы. Ложбина между монастырским холмом и Николиной горой упиралась в топкий берег озера, поросший жухлой осокой. В конце ложбинки темнела небольшая рощица ольховника и ивняка. Там и лежал Горюн-камень. Человек невольно провел ладонью по бедру, вспомнив жгучий ожог от прикосновения к камню. Солнце не могло так раскалить крутой бок камня, жар, идущий от него, имел другую природу, не обжигал, а прошивал насквозь тысячей невидимых стрел.

Тропинка, вынырнув из лощины, дальше змеилась вдоль берега, терялась на опушке сосняка. За поворотом озера она выводила к старому дебаркадеру. Второй год к нему причаливали теплоходы с гомонливыми туристами из двух столиц. Жизнь в забытом Богом поселке стали сверять по теплоходам: вторник - на Кижи, четверг - обратно. Местное население, худо-бедно жившее рыбалкой и огородами, быстро переориентировалось на турбизнес. Дары лесов, озер и огородов пошли на продажу туристам, но чаще - бартером обменивались на водку.

Человек встал вполоборота к озеру, чтобы одновременно видеть крыши поселка за Николиной горой. От шоссе, километрах в десяти от поселка, отвилок уводил в лес, к зоне усиленного режима. В свое время это был еще один источник рабочих мест и нетрудовых доходов для местных жителей. Но ввиду общего упадка в государстве зона, пятилетку за пятилеткой исправно выдававшая положенное количество кубов пиломатериалов, нынче маялась от безделья.

Очевидно, это и стало причиной побега, а может быть, у зеков обнаружились неотложные дела на воле или с братвой что-то не поделили, сейчас это активно выясняла спецчасть зоны. Дело темное, как душа зека. Но достоверно известно одно - четверо, подняв на заточки конвой, ушли лесом, унеся с собой три "Калашникова" и пистолет.

Бежали грамотно, в ночь на четверг. Пока на дорогах выставляли заслоны и слали во все концы описания беглых, они спокойно отсиделись в поселке. Прятались в подвале у местного мужичка, приютившего беглецов по наколке давних друзей. В поселке все мужское население с правилами содержания заключенных и воровскими законами были знакомы не понаслышке, а бабы, кто не сидел, отлично их знали по рассказам мужей, сыновей и внуков. Заложить беглых считалось западло, и если кто из работавших на спецчасть зоны что и засек, то вовремя не отстучал. В четверг к пристани причалил теплоход, а отвалить собирался только наутро. Зеки к тому времени успели привести себя в божеский вид и переодеться в мужиковские шмотки. Лагерное тряпье утопили в нужнике, туда же, после недолгого совета, спровадили и мужика, предварительно полоснув ножом по горлу.

Ближе к полуночи они бросились к дебаркадеру. Шли в обход, через лощину. Там и пересеклись с послушником. А потом за такой грех удача от них отвернулась. Теплоход на всякий случай на ночь отогнали на середину озера. И слава богу, потому что ребята оказались крайними отморозками, судя по всему, не получись миром спрятаться на нижней палубе, захватили бы корабль, как ливийские террористы. Прогремел бы тогда поселок по всем сводкам теленовостей. А так пришлось рвать когти. За поселком нарвались на заслон, и погнали бедолаг, как травят зверей, грамотно и азартно. Вытеснили к болоту, загнали в топь. Один оступился и сразу отмучился, только пузыри пошли, трое засели на островке, огрызались короткими очередями. Лезть под пули и брать беглых живьем никто из вэвэшников не пожелал, и после непродолжительных уговоров накрыли островок ураганным огнем из всех стволов и покрошили зеков в лоскуты. Вэвэшники с чувством выполненного долга вернулись домой и наплодили стопку маловразумительных рапортов. А местный уголовный розыск за три дня раскрутил двойное убийство. Провинция!

"Оперов винить не надо, - подумал человек. - Ребята честно признались, был звонок сверху - дело не раздувать. Послушник, конечно, не Патриарх Московский, но шум мог выйти изрядный. В конце концов, их совесть чиста. Ширина колотых ран у послушника и мужика совпали, маршрут движения беглецов проходил через лощину, следы сохранились. А копать, почему послушник оказался ночью на Горюн-камне, - осложнять себе жизнь. Медитировал он там на луну, в конце концов!"

- Здрасьте. Вы к отцу игумену? - раздался за спиной женский голос.

Человек давно уже засек шаги по мокрой траве, но обернулся только на голос.

- Да. - Он щелчком отбросил окурок.

Женщина оказалась лет двадцати пяти. Любопытный взгляд из-под низко надвинутого платка. Натруженные, заветренные руки, яркий лак на коротко остриженных ногтях. Лицо открытое, в мелких крапинках веснушек.

- А вы, наверное, издалека? - спросила она.

- Из Пскова, - легко соврал мужчина. - Проездом. Вот заглянул в обитель, теперь можно дальше.

- А-а, - протянула женщина. - Вы, часом, не отец Игоря? Ну послушника, которого... - Она чисто женским жестом прижала пальцы к губам. Взгляд сделался болючим, как у смертельно раненного зверька.

- Нет, - покачал головой мужчина. Он уже знал, что отца Игорь не видел с детства и весть о гибели сына тот получит не скоро, его еще найти надо. А мать уже первые слезы выплакала, пока везла гроб с сыном в Москву. - Пусть земля ему будет пухом, - добавил он.

Женщина всхлипнула, опустив голову. Пробормотала что-то и быстро побежала вниз по тропинке.

Мужчина проводил ее взглядом, вздохнул и пошел к скамье.

Отец игумен все еще неподвижно сидел в прежней позе, только крючковатые пальцы перебирали по гладко отполированной клюке. Взгляд сквозь толстые стекла очков был устремлен вдаль, туда, где небо сходилось с темно-зеленой каймой леса.

- Это она послушника нашла? - спросил мужчина, присаживаясь рядом.

- Да, Ольга, - пожевав блеклыми губами, ответил старик. - Все грех отмолить хочет. А в чем грех-то ее? Бабье это дело, кто же его осудит. Не проклял Господь Еву, а предупредил, что, познав смертную любовь, будет в муках рожать детей своих. А что без отца, и то не грех. Один Отец у нас. И Мария, если разобраться, не от законного мужа понесла, а от Него. Грех это или благодать, поди рассуди.

- Не по писаному судишь, отец, - покачал головой мужчина.

- А вера из головы идти не может. Я сердцем сужу. И болит оно у меня за Ольгу, как бы плод не скинула, такого страха натерпевшись. Утешаю как могу. Одного не сберег, так хоть другой пусть народится.

Мужчина покосился на старика. В профиль он напоминал Ивана Грозного из фильма Эйзенштейна. Глубокие, как порезы, морщины, хищный нос, тонкие губы, нижняя чуть выпячена. Седые волосы на остром подбородке свились в раздвоенную бородку. Глаза глубоко запавшие, наполовину скрытые низко нависшими всклокоченными бровями. Телом он уже был по-стариковски худ, но, видно, еще силен, как бывают сильны жилистые, тонкие в кости мужики.

"Что-то в нем еще осталось от того, кем он был двадцать лет назад. Если он сюда пришел замаливать грехи, то минимум лет сто решил прожить, - с усмешкой подумал мужчина. - В военной разведке святых не держат".

Ученая степень по философии, степень магистра богословия в католическом университете, степень, попутно полученная в ходе выполнения задания, - нужно было отрабатывать легенду, восьмая ступень посвящения в дзен-буддизм как результат работы в Индии. Остальное надежно засекречено под грифом "Хранить вечно". Если уход из разведки еще можно как-то объяснить, то отказ от преподавательской карьеры в столичном вузе и постриг в монахи поставил всех в тупик. И прежних сослуживцев, и коллег по кафедре. Со своими данными и подготовкой он мог рассчитывать на быструю карьеру в Церкви, но почему-то удалился от столичных дрязг и интриг в дальние обители, где чудом уцелели церковные книги. Из епархии в епархию за ним следовала любовно собранная личная библиотека, где большая часть книг были странные, а порой - страшные.

Что нашел он в них, что хранил в памяти, какие грехи хотел отмолить? Об этом знал только он - один из лучших Инквизиторов* Ордена.

##* Инквизитор (здесь: от лат. incvisiti - расследовать, исследовать). Так в Ордене называется особая группа проводящих исследования в тонких сферах Души и Духа. С католической инквизицией их роднит только одно - добытые знания используются в борьбе с теми, кто пытается использовать "тонкие" виды энергии в интересах Зла. Очевидно, что инквизитор обязан обладать глубокими знаниями не только в открытых частях мировых религий, но и в их "закрытых", эзотерических доктринах, а также в "черных магических" культах и учениях. Вне посвящения и орденского обучения подобные знания можно получить исключительно путем личного духовного поиска, что само по себе является колоссальным испытанием для психики и души человека.

- Я был у камня, Петр, - тихо произнес мужчина.

Старик кивнул, бледные губы дрогнули в улыбке.

- Рука не болит?

- Вообще-то болит. - Мужчина непроизвольно потер ладонь о колено.

- Вот теперь ты готов к разговору, Сильвестр. - Старик не повернул головы. - То, что я скажу, ты не найдешь ни в одном протоколе. Более того, я сделал все возможное, чтобы сыскари побыстрее закрыли дело. Начнем с мальчика. Игорь был со странностями, монастырь, особенно наш - не для него. Я сам уговаривал его не принимать постриг. Пожил в тиши, отдохнул душой, окреп в добре, пора и в мир. Здесь он себя сгубил бы, работать надо много, обитель ветшает, а братии всего два десятка человек. А мальчик был тонкий, с такой, знаешь ли, болезненно чувствующей душой. Путь себе давно избрал, хотя сам того еще не осознал. Рисует чуть ли не с пеленок. Талант, несомненно, от Бога. Только недолгий. Не выдержал бы он всего, что Бог своим избранникам посылает, сломался бы. Уже надломленный сюда пришел.

- Психически больным? - уточнил Сильвестр.

- А что есть психология? Наука о душе, если перевести с греческого. Но разве материалисты могут изучать душу, в существование которой не должны верить?

Все, на что способна современная психология, это измерять, подсчитывать да строить гипотезы о том, о чем представления не имеет. Это не психология, а высшая физиология и физическая биология, если быть точным. А истинная психология - это наука о Душе, о ее странствиях, метаниях и муках. Но сразу же спрошу: а какова цель блуждания Души? Ответ прост: восхождение к Богу. Или к Нему, или в Ад, другого нам не дано. Случается, что души заблудшие сами устремляются в бездну, кто по слабости, кто сознательно, дабы, испытав всю мерзость Ада, опалить в Геенне огненной скверну и струпья душевные - и чистыми, как вновь родившиеся, вознестись в Царство света. - Петр помолчал, поглаживая бородку. - В этом смысле - да, Игорь был больным. Он пришел сюда, порвав с сектой сатанистов. Пришел с растерзанной душой и заледенелым сердцем.

- Наркотики, оргии, зомбирование?

- Да, полный набор, - горько вздохнул Петр. - Я беседовал с ним не один раз. И знаешь, Сильвестр, сколько сейчас ни перебираю в памяти его рассказы, не могу найти зацепку. Не было в его секте ничего серьезного, дурь одна и помутнение рассудка. К подлинному сатанизму отношения не имели. Все знания из дешевых книжек и фильмов ужасов, не обряды, а поселковая самодеятельность.

- Может, вербовочная сеть? - подсказал Сильвестр.

- Очевидно, - кивнул Петр. - Но Игоря чаша сия миновала. К сожалению, по его рассказам я так и не смог вычислить, шел там активный отбор или нет. Честно говоря, не очень старался, случай уж больно заурядный. О чем сейчас и жалею.

- Считаете, что его убили сатанисты? - понизив голос, спросил Сильвестр.

- Знаю! - Петр стукнул клюкой о землю. - В день его смерти Дьявол сидел рядом со мной, на твоем месте.

Сильвестр покосился на старика. Захотелось развернуть его лицом к себе, увидеть безумие в блеклых подслеповатых глазах, но тот упрямо смотрел прямо перед собой. В стеклах очков плавали солнечные блики.

"Мне проще, - подумал он. - На мне висит всего лишь "силовое обеспечение". Привык иметь дело с крепкими мужиками с задубленными душами, им сам черт не страшен. Но и они иногда ломались. Жутко и мерзко вспоминать, во что превращается раздавленный человек. А как корежит душу "инквизиторов", всю жизнь балансирующих между адом и раем, даже представить страшно".

- Успокойся, Сильвестр, - усмехнулся старик, прикоснувшись сухими птичьими пальцами к колену Сильвестра. - Я здоров. Насколько может быть здоров человек, чья душа не раз прошла по всем кругам ада. А их больше, намного больше, чем придумал Данте. - Он пожевал блеклыми губами, потом продолжил, но уже четко и кратко, как на докладе:

- После обедни в обитель пришли туристы. Разбрелись кто куда. Я не запрещаю, красть у нас нечего, а им в поселке больше заняться нечем. Вошел в часовню, там Игорь иконостас расписывал. С ним была девушка. О чем они говорили, не знаю, услышал только ее последнюю фразу: "Ты же знаешь, он умеет ждать". Услышали мои шаги и отскочили друг от друга.

- Героин умеет ждать - один из постулатов наркоманов, - задумчиво произнес Сильвестр. - Игорь сидел на игле?

- Хуже - ЛСД. "Наркотик гениев".

Сильвестр присвистнул.

- Нет, хроническим наркоманом не был. - Игумен потряс седой головой. - Ему хватило трех заходов, чтобы нарваться на "бэд трип", как они говорят. После этого наркотик не принимал. Смысла уже не было, психику разодрал в клочья.

Сильвестр понял, о чем идет речь. Вместо фантастических райских видений наркоман рискует погрузиться в параноидальный бред, и тогда перед вспыхивающими в мозгу галлюцинациями блекнут все видения Апокалипсиса. Иногда достаточно одного "бэд трипа" - "плохого путешествия", чтобы навсегда лишиться рассудка.

- Не знаю, почему, но сердце заныло от предчувствия беды. Не наркотик она имела в виду, а то, что гораздо страшнее. Я под благовидным предлогом отослал Игоря. А девушка выскочила из часовни, смешалась с туристами. Тогда я пришел сюда и стал ждать. - Старик провел ладонью по толстой доске древней скамьи, почерневшей от времени. - Люблю здесь посидеть, душа отдыхает. Окликнул ее, когда выходила за ворота, попросил присесть, поболтать со стариком. - Он покачал седой головой. - Ох и сила же от нее шла! Я даже опешил сначала. А она, представляешь, знала о ней и наслаждалась своей властью.

- Что за сила? - Сильвестр опять искоса посмотрел на старика.

- Как от камня. - Он положил пальцы на раскрытую ладонь Сильвестра, ту, что еще хранила ожог от прикосновения к Горюн-камню. - Та же сила, беспощадная, нечеловеческая. Жизнь отнимет или подарит, слезинки не уронив. Я понял, крутить бесполезно, и сразу сказал: "Оставь Игоря в покое". И знаешь, что она ответила?

Сильвестр пожал плечами. Пальцы старика, цепкие и сильные, как когти птицы, вонзились ему в ладонь.

- Она сказала: "Кто ты такой, чтобы указывать Лилит? Иди, молись своему Распятому, пока я не сорвала Покров Богородицы и не сбила замок на Вратах. Потом будет поздно каяться и молиться!"

- Что это значит? - Сильвестр освободил ладонь от вцепившихся в нее пальцев старика. На коже остались белые пятна.

Старик прижал крест к груди, словно боялся, что тот сорвется с цепи.

- Возвращайся в Москву, Сильвестр, и передай Навигатору, что в мир вернулась Лилит. Она прольет реки крови, но добьется своего. Здесь, - он ткнул пальцем в сторону лощины, - она принесла первую жертву Сатане. Святая кровь пролилась в святом месте. Теперь ее можем остановить только мы.

Сильвестр надолго замолчал. Взгляд блуждал по раскинувшейся внизу долине, а мысли бешено метались в голове, пока не улеглись в странную, но законченную мозаику. Осталось задать лишь несколько вопросов.

- Я понял, почему ты не рассказал это милиции. Но почему не попытался остановить парня?

Старик тяжело вздохнул.

- Мой грех! Предложил ему исповедоваться, но он сказал, что не готов. Ушел в храм и молился. Я не стал мешать. Кто я, чтобы вставать между ним и Богом?

- А утром его нашли заколотым на камне, - закончил за него Сильвестр. - Как она выглядела, эта Лилит?

- Молодая, лет двадцать - двадцать пять. Походка энергичная, нервная. Движется очень плавно, как кошка. По говору - москвичка. Речь правильная, девочка образованна и хорошо воспитана. Не гнусавит и не тянет слова, как нынче модно. Голос мелодичный, возможно музыкальное образование.

- И все? - недоверчиво посмотрел на него Сильвестр.

Старик снял очки, повернул лицо к Сильвестру.

- Смотри мне в глаза, Сильвестр! - Он высоко закинул голову, подставив лицо солнцу.

Сильвестр сначала не понял, чего от него хочет старик, потом ужаснулся. Глаза были мертвыми. Зрачки не сузились, отразив солнечный луч.

- Уже второй год они не видят солнца. - Старик вновь отвернулся. - В обители об этом знал только Игорь. Сам догадался, но тайну хранил. А девчонка знала, что я слепой. Понимаешь, знала и заранее все рассчитала! Она из тех, от кого он здесь укрылся. Но он ей доверял, иначе не стал бы разговаривать. Предполагаю, что письма ей писал, из них она обо мне и узнала.

- А как же ты живешь? - выдохнул Петр.

- Мне повезло, слепота наступала медленно. Было время подготовиться. Псалтырь и Писание знаю наизусть, и святоотческие писания помню много лучше тех, кто над ними денно и нощно корпит. В обители каждый камешек знаю. И тренировал себя нещадно, готовясь к слепоте. - Он наклонился, пошарив на земле, подобрал два камешка, один протянул Сильвестру. - Брось, только не далеко.

Камень Сильвестра шлепнулся в грязь метрах в трех от скамьи, тут же, цокнув по его боку, рядом лег камень Петра.

Сильвестр удивленно хмыкнул. Стрелявших на звук он встречал не раз, но те были зрячими.

- Уверен, из твоего пистолета попал бы туда же, - усмехнулся старик. - Не удивляйся - от тебя пахнет ружейной смазкой. Запах ни с чем не спутать.

- А как пахла она?

- Чуть-чуть духами, горячим телом и почему-то дымом, - ответил старик. - Туристы с теплохода пахли иначе.

- Ты узнал бы ее, если бы встретились еще раз?

Старик налег грудью на клюку, словно хотел вдавить ее в землю.

- Не дай Бог! Я знаю многое о Лилит, Сильвестр. Любой Инквизитор обязан знать. Знал, но до конца не верил. А встретил - и впервые в жизни так испугался. Не за тело, нет! За душу. Не знаю, поймешь ли ты меня. - Пальцы нащупали крест на груди. - Стар я для Дикой Охоты. Пора идти к Горюн-камню.

Старик неожиданно затих, закрыл глаза. Из-под морщинистых век по щеке поползла слеза. Ветер, долетевший с озера, теребил жидкую бородку.

Вдруг громко и протяжно ударил колокол. Все смолкло вокруг, остался только этот тягучий звон, медленно поплывший над долиной, туда, где земля сходилась с небом.

Печоре

Срочно принять в разработку пассажиров теплохода "Серов", совершавшего в июне с. г. круизный рейс по маршруту Питер - Москва с заходом в Ильмень-озеро. Установить женщин в возрасте 20-25 лет, предположительно проживающих в Москве, с высшим или незаконченным высшим образованием.

Собрать установочные и характеризующие данные на ближайшее окружение Сосновского Игоря Леонидовича, 1976 г. р., москвич, русский, студент Строгановского училища. Особое внимание уделить интересующимся эзотерикой, "черной магией" и т. п. При получении информации о сохранении контакта с объектом в период его пребывания в обители либо отсутствии в Москве в июне с. г. информировать немедленно.

Сильвестр

* * *

Навигатору

Получена информация о смерти Петра, произошедшей от естественных причин в ночь на 10 июня с. г.

Розыск объекта по линии "Печоры" результатов не дал.

В составе группы выдвигаюсь к Ильмень-озеру для проведения дополнительных поисковых мероприятий.

Сильвестр

Неделю спустя

У арки окна, поставив ногу на низкий подоконник, стоял человек. В монастыре на нем была камуфлированная куртка, а теперь - строгий темно-серый костюм. За прошедшие недели лицо его осунулось и побледнело, глаза в мелкой сеточке морщин покраснели от недосыпания. Он с усилием провел ладонью по седому бобрику волос, словно пытаясь содрать стянувший голову стальной обруч. В темной комнате он был один и только поэтому позволил усталости проклюнуться наружу. На людях он загонял ее внутрь, годы уже давали себя знать, выносить пытку многодневным напряжением становилось все труднее, но он давно уяснил, что тот, кто взялся вести за собой других, обязан быть сильнее и мужественнее подчиненных, иначе - какой он командир.

Рация в его руке стала через равные промежутки выдавать: "Ноль-три - четыре... Ноль-три - пять... Ноль-три шесть". Пункты наблюдения, добавляя единицу к коду "объекта", докладывали об успешном прохождении им контрольных точек.

Черная "ауди-600" въехала в скудно освещенный переулок.

Человек поднес рацию к губам и отчетливо прошептал:

- Ноль-три - семь. Спасибо всем. До связи.

Ворота особняка распахнулись, машина, тихо урча, вползла во двор. Охранник, как инструктировали, потушил свет у подъезда и включил яркие прожекторы по периметру забора. Секундная вспышка должна ослепить наблюдателя, если таковой имелся в близлежащих домах, и надежно заблокировать приборы ночного видения. Стена света укрыла от посторонних глаз человека, быстро покинувшего машину и прошедшего в заранее распахнутые тяжелые двери. Тут же погасли прожекторы, и внутренний двор особняка залил бледный свет шарообразных плафонов.

Человек отвернулся от окна. Помассировал уставшие глаза. Постоял, медленно раскачиваясь с пятки на носок. Резко выдохнул, словно перед прыжком в воду, и вышел из комнаты.

В кабинете у круглого стола его уже ждали трое. Последний, прибывший только что на "ауди", как раз усаживался в кресло. Сидевший спиной к камину самый старый из собравшихся вопросительно посмотрел на вошедшего.

- Кабинет дважды проверен двумя разными бригадами техников. Третий раз проверил я лично. Все чисто. Ваше прибытие проконтролировано. "Хвостов" не было. Машины осмотрены, радиомаяков и прочей спецтехники не обнаружено.

- Прекрасно, - кивнул ему старший. - Вы остаетесь, Сильвестр.

Человек кивнул, протянул руку к выключателю. Люстра под потолком погасла. Теперь кабинет освещался только огнем, плясавшим в камине. Плотные шторы закрывали оконные ниши, но Сильвестр знал, что никаких окон в кабинете не было. Знал он и то, что за стеной работает мощный генератор, наводя помехи на любое электронное оборудование, работающее на ультракоротких и коротких волнах. Кабинет намеренно погрузили в полумрак и укрыли невидимым пологом силового поля. Люди, собравшиеся здесь, всегда старались держаться в тени. Они знали, только незримая сила - истинная. Страшно и непоборимо - только неявленное.

Сильвестр занял место между старшим и прибывшим последним.

Старший налил в высокий стакан минеральную воду. Несколько мгновений разглядывал столбик пузырьков, взрывавшихся на поверхности. Потом поднес стакан к губам и сделал долгий глоток. Передал стакан сидевшему справа. Тот, сделав глоток, передал соседу. Получив в руки стакан, Сильвестр вопросительно посмотрел на старшего.

- Да, Сильвестр. Сегодня нам понадобится твой совет. Ты здесь на правах Трикстера*. Нас слишком мало, чтобы принять верное решение. Надеюсь, что ты не дашь нам забраться слишком высоко или опуститься до банальности.

##* Трикстер - шут, пересмешник; тот, кто ставит все с ног на голову, высмеивает великих и заставляет усомниться в очевидном. Известно: от великого до смешного лишь один шаг. Как правило, это шаг вперед, за границы изведанного. Важность трикстера в любом серьезном деле известна давно. Меркурий, Локи, Иван-дурак - классические трикстеры.

- Благодарю. - Сильвестр залпом осушил стакан. Вода была самой обычной, но он вдруг почувствовал, что холодная струя, проникнув внутрь, растопила усталость, голова сделалась ясной. Ритуал очищения сработал.

- Сначала узнаем, что привело нас сюда, - сказал Навигатор, выкладывая на стол кожаный мешочек.

Каждый из прибывших достал свой. Сильвестр в этом обряде не участвовал, его роль уже определили.

Три руки одновременно нырнули в мешочки, погремели чем-то костяным внутри и выложили на стол по одной белой фишке. Сухие пальцы Навигатора перевернули по очереди каждую фишку. На всех трех был выгравирован один и тот же знак.

- Да, руны никогда не врут, - удовлетворенно произнес Навигатор и откинулся в кресле.

В кабинете повисла тишина, лишь тихо потрескивал огонь в камине.

Сильвестр знал, что в мешочке у каждого было по двадцать пять рун, попытался прикинуть вероятность трехкратного выпадения такой комбинации, но потом отбросил эту мысль. И так было ясно, трижды выпавшая руна "Хагалас" - знак страшный. "Хагалас" - силы разрушения. В Мир тонкий и Мир явленный ворвалась стихия, вне человеческого контроля и разумения. Трижды усиленная тройным повторением, она обрела магическую власть над всеми собравшимися за этим столом и грозила сокрушить все, что они берегли и охраняли.

- Пусть будет так, - произнес наконец Навигатор. - Начнем по порядку. Обстановка на вашей линии? - обратился он к сидевшему по правую руку.

- Если в двух словах... - Тот покрутил свою руну в сильных пальцах, потом убрал в мешочек. - Контрразведывательная активность в пределах нормы. Все сориентировано на безопасность первого лица в ходе выборов. От планов введения чрезвычайного положения отказались, но держат этот вариант про запас. Все зависит от состояния здоровья Первого. Не исключаю, что могут пойти на крайности. Хотя мне известна позиция МВД: удержать страну от массовых беспорядков хотя бы неделю они, увы, не в состоянии. А выводить армию на улицы - полное самоубийство. Неразложившихся частей практически не осталось, но боятся не столько перехода подразделений на сторону оппозиции, сколько самостоятельной роли армии в политической драке.

- На что же они рассчитывают? - резко бросил старший.

- На что рассчитывает человек, загнанный в угол? - усмехнулся говоривший. - Власть из рук упускать нельзя - это единственное, что засело у них в голове. Одной рукой вцепились в кормушку, второй гребут из нее все, что ухватят...

- Что у вас, Консул? - обратился старший к сидевшему напротив. Если первого Сильвестр раз-другой видел по телевизору, то второму удавалось держаться в тени. Про него Сильвестр знал лишь, что дважды отклонял предложение занять пост посла в европейской стране. Службу начинал в обществе советско-китайской дружбы, из бывшего союзного МИДа ушел сразу же после "Бури в пустыне". С тех пор, пользуясь старыми связями, время от времени выполнял негласные поручения тех, кто считал, что вершит международную политику. О своем мнении об этих людях, так и не научившихся выбирать галстуки и не избавившихся от повадок областных бонз, в известность никого не ставил. Равно как и о своем ранге в Ордене. Сила посвященного - в неведении непосвященных.

- Идет активный зондаж. Внутриполитическое положение чрезвычайно шатко, а наши великолепно научились использовать это для выбивания денег. Запад долго сам себя пугал угрозой коммунизма, теперь наши делают на этом генетическом страхе неплохой бизнес. Игра идет, мягко говоря, с душком. Контрагентов я вполне понимаю, они невольно стали заложниками наших временщиков. В страну стянут спекулятивный капитал со всего мира. Но "горячие деньги" все же - деньги. Их никто не хочет терять. Поражение президента вызовет панику на бирже. Оперативно сманеврировать такой денежной массой невозможно, часть "русского долга" просто превратится в труху. Удар по мировой финансовой системе гарантирован. Его ждут через два-три года из Юго-Восточной Азии. Но только не сейчас и только не из России. Поэтому, я считаю, игра идет открытыми картами - наши обещают победить любой ценой и угрожают национализацией капитала в случае прихода к власти коммунистов. Контрагенты согласны закрыть глаза на все, лишь бы сохранить стабильность власти, а значит - политические и экономические тенденции, которые их вполне устраивают. Как будет достигнута победа - демократически, пусть даже через фальсификацию итогов, или, - он кивнул в сторону первого, - быстрым переворотом уже не суть важно. При полном взаимопонимании сторон переговоры превращаются в рутину.

Он достал портсигар, придвинул к себе пепельницу, закурил. Сильвестр чуть потянул носом, табак был особенный, терпкий и пахучий. Сильвестр посмотрел на Навигатора, но тот молчал, глубоко утонув в кресле. В отблесках огня, игравших на стенах, были видны только сухие кисти рук, скрещенных на груди.

- Они никогда не найдут, потому что даже не знают, что искать, - пробормотал Навигатор.

От Сильвестра не укрылось, что двое обменялись взглядами. "Консул", так называли в Ордене бывшего дипломата, затушил в пепельнице сигарету, не докурив до середины.

- Навигатор... - обратился тот, кто говорил первым.

Старший в ответ поднял указательный палец.

- Пока нет, Смотритель. Пока не принято решение, я не Навигатор, а равный среди равных. А мы примем решение, лишь выслушав его. - Палец указал на Сильвестра. - Ситуация крайне опасная, и неведенье власть придержащих лишь усугубляет положение.

Консул и Смотритель взяли из папки на столе по листку бумаги, положили перед собой. Ручка у Смотрителя была, как и сигарета, особенная - старый "Монблан" с золотым пером. На этой золотой искорке, вспыхнувшей над белым листом, и сосредоточил взгляд Сильвестр, дождался, когда мысли придут в порядок, и начал:

- Две недели назад я получил сигнал из обители на Ильмень-озере. Неизвестные убили послушника. Тело обнаружили на камне. Есть данные, в старину камень использовали как жертвенный. Сейчас это место активной женской магии. К моему приезду со дня смерти послушника прошло девять дней.

- Чем вызвана задержка? - быстро спросил Смотритель, что-то черкнув на своем листе.

- Сигнал пришел от человека, давно прервавшего связь с Орденом. Потребовалась проверка. К тому же он использовал законсервированный канал связи. - Сильвестр с силой провел ладонью по волосам. - Через несколько дней после нашей встречи он умер. Нет, - грустно усмехнулся он, упреждая вопрос. - Старость. И бремя чужой смерти.

- Код сигнала? - задал вопрос Консул.

- "Эрнстфаль"*, - ответил за Сильвестра Навигатор. - Я знал этого человека, а Сильвестр беседовал с ним и полностью уверен, что старик находился в здравом уме и твердой памяти. Он полностью осознавал, что делает, посылая такой сигнал. Прошу пока воздержаться от вопросов, Сильвестру и так трудно.

##* Э р н с т ф а л ь (от нем. Ernstfall) - термин заимствован из трудов немецкого юриста Карла Шмитта. В своих трудах он постулировал положение, согласно которому существуют обстоятельства, диктующие принятие решения вне юридических и социальных норм. Например, партизанские действия, "нормальные" во время войны, в мирное время подпадают под массу статей уголовного кодекса: терроризм, бандитизм, грабеж, ношение оружия, убийство и т. д.

- Спасибо, - кивнул Сильвестр. Посмотрел на стакан, но воды в нем уже не осталось. Облизнул сухие губы. - Я прошу учесть, все, что я имел, - показания настоятеля и протокол осмотра места происшествия. Послушник был убит ударами ножа: в сердце и рот. От двух ударов в область сердца смерть наступила моментально, не будь этого, от третьего он захлебнулся бы собственной кровью.

Консул сделал пометку на своем листе.

- Территориалы ничего раскопать не смогли. Убийство списали на беглых зеков. Беглецов, к сожалению, в живых уже нет. У меня осталась только одна зацепка - теплоход с туристами, стоявший в ту ночь у пристани. Днем они посещали монастырь, а ночью, получив сообщение о побеге заключенных, капитан отвалил от пристани и встал на якорь на середине озера. Группа в полном составе ночевала на теплоходе. Среди них могла быть та, что в беседе с настоятелем назвала себя Лилит. - Сильвестр достал блокнот, сверился с записями и продолжил: - Поиск я организовал по двум направлениям: тургруппа и ближайшее окружение послушника. По первому направлению работали слушатели курсов ГРУ. Не вводя в курс дела, им дали задание в рамках учебного плана - отработать всех, находившихся на теплоходе. Из сорока двух женщин, включая персонал, под описание подходили десять. Две приобрели путевки на чужое имя. Мы установили всех. Данные на иногородних пришли три дня назад. Но это нам не помогло. Глухо.

Сильвестр вздохнул и тяжело покачал головой.

- Вторую линию отрабатывали только н а ш и. Послушник ушел в монастырь, порвав связь с сектой сатанистов. Пересечений его знакомых, выявленных нами, с тургруппой нет. Опять глухо, но работать продолжаем. Подвели агента к его матери. Знает она немного. Как сейчас водится, связь с сыном потеряла несколько лет назад. Парень жил сам по себе. Были подружки, но всех она не знает. Высот у сатанистов не достиг, но крыша у парня поехала основательно. Несколько раз мать приводила в дом знакомого психиатра. Кончилось ссорой и обоюдной истерикой. После этого парень пропал. Спустя два месяца пришло письмо из монастыря. Провел в обители девять месяцев. Мать приезжала, упрашивала не принимать постриг. Для нее все едино - что в дурдом, что в монастырь.

- Это и стало зацепкой в вашем классическом висяке, - подсказал Смотритель.

- Да, - кивнул Сильвестр. - Мать, я уверен, не могла не растрезвонить такую новость по всем знакомым. Кто-то зацепил эту информацию. Установить местонахождение послушника, свериться с расписанием теплохода и подгадать встречу - дело техники. И тот, кто убил его, азам оперативного искусства обучен, в этом я абсолютно уверен. Потому что знает, как ищут. Теплоход - идеальная приманка для следователя. Поэтому, пока мы отрабатывали этот след, они, заранее все рассчитав, выиграли две недели.

- Браво, - обронил Смотритель. - Но почему о н и?

- Я изначально предполагал, что женщина будет с сопровождающим. С подругой или с подругами гораздо труднее уединиться. А так можно играть влюбленную парочку и держаться особняком. Итак, их не было на теплоходе. Но я их вычислил. - Сильвестр перевернул лист блокнота. - В ночь убийства в районе шел поиск беглых зеков. Все машины досматривались. Мне пришлось еще раз выехать на Ильмень-озеро. Обшарили все окрестности. Стоянку машины мы нашли в лесу, на другом берегу озера. По следам на стоянке - их было двое. С прибытием парохода вышли к монастырю, смешались с толпой. Женщина назначила встречу послушнику у камня. Примерно в полночь он уже был мертв. Если и оставались какие-нибудь следы, то их затоптали сбежавшиеся на место преступления археологи, братия и местные жители. Остальное утрамбовали пинкертоны из местной милиции. Но уверен, что женщина и ее напарник не оставили дорожку следов на монастырском берегу. Они подплыли на лодке.

- Уверен? - поднял бровь Смотритель.

- Я ее нашел. Не поленились понырять у противоположного берега, там, где обнаружили стоянку. Обычная двухместная надувная лодка. Затопили ее грамотно. Нагрузили камнями, отогнали метров на тридцать от берега и открыли клапаны.

- Зачем они это сделали? - Консул недоуменно посмотрел на Сильвестра.

- Чтобы не светиться на первом же посту ГАИ с мокрой резиновой лодкой в багажнике, - ответил за того Смотритель. - Еще что-нибудь в этом же духе установили?

- Да, - кивнул Сильвестр. - Они не жгли костер, пользовались сухим спиртом. На стоянке, кроме примятой травы, - никаких следов. Ни пакетов, ни банок, ни бутылок. Простите, даже следов экскрементов нет. Трое суток, как спецназ в засаде.

- Очень дельное замечание. - Смотритель сделал пометку на своем листе.

- Итак, они переждали в лесу. Предполагаю, что у них был широкочастотный приемник и они контролировали милицейскую радиочастоту. В 10.45 по радио отдали приказ приступить к ликвидации беглых зеков. То, что их подозревают в убийстве послушника, уже знала вся округа. Зеки залегли на островке посреди болота и на предложения сдаться отвечали автоматными очередями. Штурмовать остров не рискнули, просто залили его свинцом. Всех покромсали в капусту, последний из смертельно раненных на глазах у всех бросился в топь. Кстати, на имевшийся якобы у него нож и списали послушника. В 11.00 дали команду свернуть операцию "Кольцо". - Сильвестр перелистнул страницу блокнота. - В промежутке с одиннадцати до полудня преступники могли показаться на трассе Питер - Москва. Судя по отпечаткам протекторов, у них был подержанный "фольксваген". Предполагаю, темного цвета, на оранжевом в лес же не поедешь? Движение на трассе в этот час не особо сильное, милиция еще не успела остыть после операции "Кольцо", а "фольксваген" с мужчиной и молодой женщиной - это не грузовик с картошкой, могли и запомнить - на этом я и строил расчет. На посту ГАИ, что после отвилки на озеро, такую машину вспомнили. А перед поселком - нет. Вывод прост.

- Номер? - спросил Смотритель.

- Московский. Это все, что удалось выпытать у гаишника.

- Секунду, - включился в разговор Консул. - Вы сказали, два удара в сердце? Как по-вашему, кто ударил в рот: мужчина или женщина?

Сильвестр пожал плечами.

- Гадать можно сколько угодно, данных никаких.

- А интуиция мне подсказывает, что в сердце ударила женщина, а воткнул лезвие в рот - мужчина.

- Интуиция должна базироваться на фактах, а их у нас нет, - возразил Сильвестр, вспомнив, что по роли Трикстера он должен опровергать и переворачивать с ног на голову все, что будет высказано за этим столом.

- Назовем это догадкой, - не сдался Консул. - Как и то, что на теле ее напарника имеется примерно такая татуировка. - Консул нарисовал на листке иероглиф. - Возможны варианты, но основа рисунка выглядит именно так.

- Что это за знак? - спросил Навигатор, чуть подавшись вперед.

- Знак воина Бон-по. Человека, выбравшего путь Левой руки и творящего зло ради познания добра. Если помните, в ставке Гитлера обнаружили трупы семи смуглолицых людей. У всех на теле была такая же татуировка. Говорят, это были посланцы из монастыря Бон-по в Тибете. К сатанизму, в его буддистском варианте, религия Бон-по имеет самое непосредственное касательство.

- А при чем тут удар ножом? - подал голос Смотритель.

- Так карают клятвоотступника или затыкают рот адепту, разгласившему тайну. Интуиция, если вы позволите употребить это слово, подсказывает, что женщина ударила, потому что хотела убить. А мужчина - потому что пришел покарать.

- Версия, не более того, - покачал головой Смотритель, однако сделал пометку в блокноте. - Возможны варианты: два человека - две цели для удара, или женщина работает ножом, а мужчина смотрит, или - наоборот. Но Сильвестр прав, их было двое. Монашек ее знал, поэтому и подпустил на удар. Остальное - догадки. Для меня важно другое. Днем она заявляет, что она - Лилит, а спустя несколько часов проливает кровь, соучаствуя в убийстве. Если она дважды, не дрогнув, воткнула нож в сердце жертвы, у девушки хорошие задатки. Слова с делом у нее не расходятся.

- Сто процентов - ритуальное убийство. Помазание кровью. - Консул брезгливо поморщился. - Выбор места и времени, сам тип ранений - крест на груди и горло, полное крови, - все это знаки, оставленные для тех, кто сможет их прочитать.

- Согласен в одном - на бытовуху это явно не тянет, - усмехнулся Смотритель. - Местные сыскари качали версию ритуального убийства? - обратился он к Сильвестру.

- Только этого им не хватало! Сверху дали команду не раздувать дело. Все списали на беглых зеков. Дорожка их следов действительно проходила через поляну с камнем. Время примерно совпадало. Мотив - убрать свидетеля. Жестокость вполне объяснима - бежали с зоны усиленного режима, контингент соответствующий. - Сильвестр пожал плечами. - Версия стройная, ничего не скажешь. Сам бы под ней подписался.

- Если бы не было сигнала от настоятеля. И барышни с напарником, - напомнил ему Консул.

- Может быть, Консул, ты угадаешь возраст напарника? - Навигатор откинулся в кресле, уйдя в тень.

- У него отменное здоровье, возраст может быть любой, но выглядит на тридцать лет. Если он владеет тибетскими методиками омоложения, это не проблема, - ответил Консул. Достал сигарету, медленно раскурил, давая понять, что основное уже сказано.

- Не понимаю, Сильвестр, в чем проблема? - Смотритель нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. - Поиск дал сбой, но это еще не повод для экстренной встречи.

- Все гораздо хуже. - Сильвестр вновь с силой провел по седому бобрику волос. - Гораздо хуже... Роль Трикстера сегодня не для меня. Куда там опровергать других, когда сам окончательно запутался! Я поясню, - сказал он в ответ на недоуменный взгляд Смотрителя. - Кроме классического висяка, который мы, я уверен, со временем раскрутили бы, произошло еще одно ЧП. - Он выделил интонацией "одно" и обвел присутствующих взглядом. - О реальности Лилит судить вам. Моя епархия - поиск. С разрешения Навигатора я привлек к поиску одного из лучших Инквизиторов. Больше него о сатанистах знает только сам Сатана. Едва получив задание, Инквизитор что-то нащупал. Вернее, нашел. И пропал. - Сильвестр тяжело вздохнул. - Третий день не выходит на связь. В квартиру не возвращался. "Почтовые ящики" пусты. Никаких следов.

- С ним такое уже случалось? - резко бросил Смотритель.

- Нет. Кроме мобильного телефона, у него есть комплект экстренной связи. Что бы ни случилось, он мог раздавить капсулу радиомаяка, через десять минут бригада "спасателей" была бы на месте.

- Он владеет навыками выживания в лесу, и в его алиби на момент акции в монастыре вы имеете основания сомневаться, - произнес Смотритель с холодной улыбкой. - Я угадал?

- Да. Только ему было не тридцать с небольшим, а сорок семь. Правда, выглядел моложе.

- Почему выглядел? - тут же уточнил Смотритель.

Сильвестр невольно усмехнулся, вспомнив, что оба раза, когда Смотритель мелькнул на экране телевизора, его мощную фигуру облегал прокурорский китель.

- Потому что получить информацию об Инквизиторе ни традиционными, ни нетрадиционными способами пока не удалось. - Сильвестр подумал немного, потом добавил: - Я вынужден предполагать худшее. А лучшее из худшего - что он уже мертв.

- Да, предательство страшнее, - вынес приговор Смотритель.

В комнате повисла тишина.

- Сильвестр, попробуйте разубедить нас, - произнес Навигатор, первым нарушив затянувшуюся паузу.

- Лилит - это легенда, в которую мы верим. Без веры - она лишь страшная сказка. Никаких данных о том, что мы имеем дело с Лилит, у нас нет. Только слова настоятеля. Я предпочитаю смотреть на мифическую Лилит как на банального убийцу, возможно, свихнувшегося на почве сатанизма. Единственная разумная версия - убийство как месть сатанистов. Пусть даже из Бон-по. Будем крутить эту версию. Попутно искать Инквизитора. - Он сделал над собой усилие и закончил: - Даже как предателя.

- В охоте на ведьм погибает сам охотник, - пробормотал Консул, продолжая что-то писать.

Смотритель забарабанил пальцами по полированной столешнице. Тяжело засопев, достал пачку сигарет, сдвинул к центру стола пепельницу, в которой исходила пахучим дымом сигарета Консула. Размял в пальцах свою сигарету, потом неожиданно отломил фильтр, раскрошив табак. Сунул в рот то, что осталось от сигареты, чиркнул зажигалкой. Консул на мгновенье оторвал взгляд от бумаги, цепко посмотрел на Смотрителя, но промолчал.

- Сильвестр все-таки выполнил роль Трикстера, - с усмешкой произнес Навигатор. - Мы чувствуем себя полными дураками, не так ли? - Он раскрыл свою папку и положил на стол большую фотографию. - Тамплиеры отсекли голову второй Лилит и превратили ее череп в чашу. Так велела легенда, которую они узнали от каббалистов в Святой земле. Согласно обряду новая Лилит должна выпить священное вино, смешанное с кровью жертвы, из черепа своей предшественницы. Кубок из черепа тамплиеры вывезли из Парижа за день до падения Ордена. Пять веков он хранился в склепе аббатства, в горах на севере Испании, пока его не обнаружили те, кто никогда не переставал искать. Они же нашли новую Лилит. Хранителям удалось сорвать обряд в самый последний момент. Голова третьей Лилит была отсечена в Белграде накануне мировой войны. За право хранить ее спорили инквизиторы Папы Римского и немецкие оккультисты. Но Хранители тайно переправили кубок в Тибет, подальше от обезумевшей Европы.

Мало кому известно, что в оккупированных странах гестапо больше заботили члены масонских и прочих лож, нежели коммунистическое подполье. Во Франции немцам удалось захватить архив ложи Великого Востока с прямым указанием на реальность мифа о Лилит. Черный Орден СС трижды предпринимал попытки добраться до монастыря, в котором укрыли реликвию. - Навигатор сделал паузу. - Сильвестр не знал, что заставило меня экстренно собрать вас на встречу. И что заставляет принимать решение втроем, потому что нет времени собирать остальных членов Внутреннего круга. Как только Сильвестр вернулся с Ильмень-озера, я послал запрос нашим друзьям в Индии. Только сегодня пришел ответ. Храм уничтожен, братия вырезана, реликвия похищена.

Он повернул фотографию так, чтобы изображение было видно всем. Готический кубок из серебра, мощные лепестки плавно взметают вверх, образуя чашу, внутри которой лежит череп. На теменной кости чернеет полоса распила.

- Отсюда ее душа покинула тело. - Сухим палцем Навигатор указал на распил. - К нему прикоснутся губы новой Лилит, чтобы выпить вино посвящения. Ты закончил расчеты, Консул? - неожиданно спросил он.

- Да-а. - Консул отложил ручку, не стал скрывать удивления. - В астрологии существует мифическая планета - Черная Луна, или Лилит. Ее ввели в качестве дополнительного элемента гороскопа, потому что не все явления описывались взаимодействием планет с Луной. Считается, что Луна влияет на подсознание человека. Но подсознательные импульсы бывают как положительными, направленными на выживание и созидание, так и отрицательными, направленными на разрушение. За Черной Луной закрепили именно эту, "темную", инфернальную часть подсознания. Убежден, что наша Лилит отлично осведомлена об этой малоизвестной астрологической концепции. Она действует согласно астрономическим циклам Черной Луны.

Судите сами, монастырь разгромлен сорок шесть дней назад. Послушник убит двадцать один день назад. Все это время Черная Луна находилась в созвездии Рака. Через неделю Черная Луна войдет в соединение с Сатурном, наступит самый благоприятный аспект для реинкарнации новой Лилит. В этот день она должна сбить замок на Вратах и впустить орды Зла в наш мир. Полагаю, это будет массовое жертвоприношение, она положит на алтарь Сатаны сотни тысяч жизней. Еще через неделю Черная Луна войдет в созвездие Льва. Лев - знак силы и могущества. Шестого июля сатанисты всего мира отмечают День рождения Сатаны. В этот день новая Лилит должна обручиться с Сатаной, и круг замкнется. - Консул постучал пальцем по листу бумаги. - Кто она, я не знаю. Но для барышни, свихнувшейся на сатанизме, слишком уж хорошо разбирается в узко специальных вопросах.

- Не без советников, - вставил Смотритель.

- Еще рано обвинять Инквизитора, - напомнил Сильвестр.

Навигатор поднял ладонь, призывая всех к молчанию.

- Лилит трижды являлась в наш мир, - начал он после минутной паузы. - Первый раз за ее появление Израиль заплатил Храмом и двумя тысячелетиями рассеяния народа. Второй раз Ордену тамплиеров удалось остановить ту, что была уже готова совершить обряд. Но Зла скопилось так много, что пришлось принести искупительную жертву. Внешний круг Ордена Храма был отдан на заклание королям. Четыреста рыцарей, носивших красные кресты на белых плащах, взошли на костер. Посвященные во Внутренний круг свято берегли тайну Лилит. Пять столетий им удавалось пресекать попытки Черных впустить Зло сквозь железный занавес. Никто не ведает, сколько стражей Порога погибло на своем посту. Летом четырнадцатого года нашего века звезды вновь сложились так, что Нижний мир был готов ворваться в наш мир безумной и безудержной лавой Зла. Наследникам тамплиеров удалось вырвать кубок из рук нареченной Сатаны. Но вихрь Хагалас уже ворвался в мир, и в Сараеве грохнул выстрел. Две войны подряд - вот чем пришлось заплатить на этот раз. Потому что мало уничтожить саму Лилит, надо разрушить то, что сделало возможным ее появление. Прорыв к новому порядку через временный хаос сокрушения старого - иного пути не дано. Иначе - вечное царство Хаоса, в котором первозданный ужас и нежить навсегда закроют нас от Светлых. Нас всего трое. Но правила Ордена позволяют даже троим принимать решение в чрезвычайных обстоятельствах. Я призываю на помощь мужество и мудрость. Пусть они не оставят нас в эту минуту.

- Мы готовы принять решение, - ответил Смотритель, обменявшись взглядом с Консулом. - Трикстер, тебе слово.

- У нас всего семь дней. Время работает против нас. Если Лилит пришла в этот мир, она уже опередила нас на несколько ходов. - Сильвестр потер висок, поморщился. - А если это не она? А если она не реальность, а лишь химера, призрак, оживший в вашем сознании? Подумайте о цене ошибки! Кто остановит силы Хагалас, которые вы хотите обрушить на страну, чтобы остановить Лилит? Вы готовы принести магическую жертву, разрушив то, что сделало возможным появление новой Лилит. Но где гарантия, что вашими душами не овладела гордыня, а руками не водит Зло? Прислушайтесь к себе! Иначе вы - Стража Порога - сами распахнете врата в Нижний мир.

Навигатор, закрыв глаза, стал медленно разглаживать морщины на сухом орлином лице. Пальцы касались темной пергаментной кожи, чутко вздрагивали, рисуя волнистые линии от острых скул к глубоким вискам. Смотритель сцепил сильные пальцы и склонил голову, как католик на молитве. Консул через плечо Навигатора, не отрываясь, смотрел на огонь в камине.

Сильвестр переводил взгляд с тех, кому предстояло принять решение. Их всего трое, а решение способно круто изменить судьбу страны. Нет, оно не смогло бы сделать мир лучше, это обещают только прожженные циники и авантюристы. Количество добра и зла в мире всегда поровну. Мир не меняется ни к лучшему, ни к худшему - он только становится д р у г и м. Это отлично знали те, кто владел Arc Rexi - Искусством Королей - Священной наукой Власти, алхимией Истории. У Ордена вполне доставало могущества и знаний, чтобы необратимо изменить мир. Но он еще ни разу напрямую не вмешивался в ход событий, предпочитая незаметно направлять их в заранее приготовленные русла. Возможно, момент настал. В новом, изменившемся мире не будет места для Лилит. Но в мире, в котором воцарится Лилит, не будет ничего человеческого. Это будет тот самый Конец Света, который ждут, не веруя и не веря в него.

"Можно созвать Большой Капитул Ордена. Пусть решение примут все, - Сильвестр отчаянно ухватился за возможность отсрочить неизбежное. Он посмотрел на этих трех, все еще молчащих, и подивился их мужеству. Эта мысль обязательно должна была прийти к ним в голову первой, но никто не высказал ее вслух. - Они правы, - оборвал он себя. - Слишком поздно!"

- Время. - Навигатор мягко хлопнул ладонью по столу.

Консул очнулся, взгляд сразу же сделался жестким.

- Я принял решение, - твердо сказал он.

Смотритель молча кивнул.

- Нас трое. Согласно правилам проходит предложение, за которое проголосовали единогласно. - Навигатор перевел взгляд на Сильвестра. - Ты подтвердишь, что решение принято без давления, после того, как мы заглянули внутрь себя. Консул, бумагу.

Консул достал из своей папки три листка, каждый взял по одному. Сильвестр отметил, что перед тем как писать, ручки на несколько секунд замерли над бумагой, потом вывели короткие строчки.

Все трое, обменявшись взглядами, разом положили ручки и, перевернув листки, придвинули их к Сильвестру.

- Прочти, - сказал Навигатор, откинувшись в кресле.

Сильвестр перевернул листки. На всех разными почерками было написано одно и то же.

Сильвестр сглотнул ком в горле и отчетливо прочитал вслух:

- Дикая Охота.

Проконтролировав разъезд гостей, Сильвестр вернулся в комнату совещаний. Там все еще витал острый запах горелой бумаги. Навигатор, присев у камина, ворошил кочергой угли. По давно установленной традиции все записи, сделанные в ходе заседания, по его окончании немедленно предавались огню.

- Что ты думаешь о нашем решении? - спросил Навигатор, не обернувшись на звук шагов Сильвестра.

- Оно принято, - коротко ответил Сильвестр, остановившись в двух шагах от камина.

- И все же? - Навигатор повернул к нему лицо, рассвеченное огненными бликами.

- Это меньшее из зол. "Эрнстфаль" мог стать катастрофой.

Навигатор кивнул и отвернулся к огню.

Они поняли друг друга без слов. "Эрнстфаль" - игра без правил. Неделя - слишком мало, чтобы изменить мир. Но большевикам хватило десяти дней, чтобы потрясти его основы. Разрыв всех договоренностей - явных и тайных, ниспровержение авторитетов, по необходимости поднятых над толпой, отмена законов, существование которых обусловлено лишь желанием сохранить статус-кво в обществе, вброс в массовое сознание информации, долго и намеренно скрываемой ради сохранности привычных догм, развенчание кумиров, развеяние мифов и обязательное сотворение новых, золото, хлынувшее лавиной на экономические руины, и нищета посреди былой роскоши, - вот что такое Эрнстфаль. Всесокрушающий вихрь перемен, беспощадный и благодатный. Потому что нельзя привнести в мир то, чего не было в нем с момента Творения. Эрнстфаль не творит новый мир, а лишь делает неузнаваемо новым тот, в котором нам предписано жить.

- Да, глупо поджигать дом, спасаясь от воров, - промолвил Навигатор, неотрывно глядя на языки пламени.

- Нам придется за неделю поймать черную кошку в темной комнате. - Сильвестр устало вздохнул.

- Не так уж в ней темно, - возразил Навигатор.

- Мы сделаем все, что можем, даже больше того. Но - неделя! Притом, что Лилит идет к своей цели, опередив нас на несколько ходов.

- Поэтому мы и решили начать Дикую Охоту. - Навигатор повернул лицо к Сильвестру. В глазах вспыхнули злые огоньки. - Мы найдем ее, убедимся, что это действительно Лилит, а потом уничтожим. И всех, кто вызвал ее к жизни. Иного нам не дано, - добавил он после паузы.

"Либо - мы, либо - нас", - мысленно закончил за него Сильвестр.

Дикая Охота - самая страшная из битв. В ней нет раненых и пленных. Нет нейтралитета и временных союзов. В ней все на грани, узкой, как лезвие бритвы. Один неверный шаг - и ты чужой. Потому что Добро и Зло, сбросив маски, схлестнулись в последней схватке, и смерч разрушения корежит все: судьбы, веру, души. Наградой погибшим будет забвение, а память оставшихся в живых станет для них безжалостным палачом.

- Немедленно вызывайте Олафа, Сильвестр. Это работа для него, - как о давно решенном сказал Навигатор.

Сильвестр завел руки за спину, хрустнул сцепленными пальцами.

- Это окончательное решение, Навигатор?

- Есть возражения?

- Да, - кивнул Сильвестр. - Полтора года назад Олаф действовал в Москве. Результат вам известен, равно как и побочные последствия. Полтора десятка трупов и незакрытое дело с окраской терроризм. Но не это главное. Олаф пережил клиническую смерть, что само по себе чрезвычайно серьезно. Я счел за благо временно вывести его из игры. Рядом с Олафом постоянно находится наблюдатель. Тревожных симптомов не обнаружено, но психолог пока не дает гарантии, что пережитый шок не даст о себе знать в самую неподходящую минуту. Олаф может утратить контроль над собой и превратиться в обезумевшую боевую машину.

- Возможно, именно таким он нам и нужен, - задумчиво произнес Навигатор.

- Простите, Навигатор...

- Я поясню. - Навигатор выпрямился, отбросив кочергу. - Вы правильно заметили, что Лилит для нас - черная кошка в темной комнате. Несмотря на массу зацепок, найти ее будет чрезвычайно сложно. А Олаф связан с ней самым непосредственным образом. - Навигатор прошел к столу, взял из папки лист бумаги, вернулся к камину. - Вы знакомы лишь с частью досье на Олафа. Вот послушайте то, о чем до сего дня не имели права знать. - Он наклонил лист так, чтобы на него упал свет, идущий от камина. - В ночь на пятницу, 13 октября 1307 года, отряд из девяти всадников прорвался через ворота Сент-Мартен и покинул Париж. Золотом, хитростью и мечом они проложили себе путь к Пиренеям. Там, в горном аббатстве, они укрыли одну из святынь Ордена тамплиеров - Чашу Лилит, или Грааль Нечестивых, или Мертвую голову Черной девы. Каждый из девяти рыцарей выбрал по букве латинского алфавита, чтобы имя мальчика в его роду, начинающееся с избранной буквы, стало для соратников знаком наследника великой миссии Хранителя.

Род того, кто носил букву "М", мог угаснуть в нашем веке, как угасли до этого три рода. В июне 1936 года, во время войны в Испании, республиканцы осадили цитадель Алькасар. Руководил обороной полковник Маскарадо. Республиканцы связались с ним по телефону и предложили сдать город в обмен на жизнь сына. И передали трубку мальчику. Отец попросил его умереть героем, а командиру красной милиции бросил: "Не медлите, Алькасар не сдастся никогда". Сына расстреляли. История жуткая, какой и должна быть история человечества. Для многих Алькасар до сих пор является символом верности и чести. Но это внешняя часть Истории. А вот то, что скрыто за семью печатями.

Среди соратников Маскарадо был один из Хранителей. Он погиб в Алькасаре, не оставив прямых наследников. Как часто бывает на гражданской войне, братья оказались по разную сторону баррикад. Его племянник, носивший имя Массиме, был вывезен из страны вместе с детьми интербригадовцев. Если быть до конца точным, в Союз по ошибке привезли члена семьи "врага народа". Невероятно, но НКВД проморгал сей порочный факт. В Ивановском детском доме мальчишке выправили документы на фамилию, произведенную от имени, - Максимов. В тридцать шестом ему исполнилось четырнадцать, а в сорок втором он выполнил первое боевое задание по линии Управления спецопераций НКВД. Полковник военной разведки Максимов погиб в шестьдесят пятом в Парагвае. Он знал, что у оставшейся в России женщины от него родится ребенок - и просил назвать его Максимом. - Навигатор поднес бумагу к языкам пламени. - Сам того не зная, он оказался последним в роду Хранителей. Мы взяли мальчика под свою опеку. Карьеру военного он выбрал не без нашего влияния. Но мы лишь указали путь, а шел по нему он сам. Он выжил в Эфиопии, и это стало испытанием, подтвердившим наш выбор. Я, лично я посвятил его в Орден. Максим принял имя Олаф. Дальше вы знаете.

Он уронил на угли вспыхнувшую бумагу и молча смотрел, как ее корежит огнем, превращая в хрупкий пепел.

Навигатор оперся на каминную полку, провел ладонью по раскрасневшемуся от близости огня лицу.

- Я не питаю иллюзий, Сильвестр, - произнес он так тихо, что тот с трудом расслышал. - Шансов остановить Лилит, если это действительно она, у нас слишком мало. Олаф - моя единственная надежда. Если опасность разбудит в нем голос крови, святой крови рыцарей, он сможет уничтожить Деву Черной Луны. Вызывайте его в Москву. Дикая Охота - это то, что излечит его или окончательно погубит.

Глава вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Дикая Охота

Незаметно темнота загустела, и вечер превратился в ночь. По-южному низкие звезды разгорелись еще ярче, посреди черного неба искрилась сеть Млечного Пути. Земля отдавала накопленное за день тепло, легкий ветер, шевеливший листву, приносил запах моря и фруктов.

Шаги человека затихали в конце аллеи. Тихо поскрипывал песок под ногами. Через несколько секунд все смолкло. Остался только нежный плеск волн там, в непроглядной темноте. Далеко-далеко вспыхнул огонек, задрожал, стал расти, наливаясь ярко-красным светом.

"Костер, - догадался Максимов. - Беззаботные времена. Можно жечь костры и пить вино, не опасаясь пограничников. Спустя семьдесят лет, сами того не ведая, претворили в жизнь программный тезис Троцкого: "Ни войны, ни мира, а армию распустить". За такие слова и получил ледорубом по голове. Глядя из сегодняшнего дня, понимаешь, что еще мягко обошлись".

Огонек стал ярче и, показалось, еще ближе. Максимов вспомнил другой костер. Из другой жизни.

Лето 1990 года

Проводник, шедший впереди, замер, вскинув руку. Максимов послушно остановился. Костер, горевший впереди, стал ближе, уже отчетливо виднелся острый язык пламени. И фигура неподвижно сидевшего человека.

Километровый марш-бросок по ночному лесу - пустяк для молодого тренированного тела, но Максимова била мелкая дрожь. И дело не в сырости, поднимавшейся от земли, и не в темноте. Он остро чувствовал, вот-вот должна оборваться жизнь, к которой он только начал привыкать. А начнется ли новая, лучше не загадывать.

Максимов опустился на одно колено, жадно втянул носом прелый лесной запах. Именно о таком он мечтал, чувствовал во сне сквозь тугую вонь камеры. Сколько ему суждено наслаждаться, сколько осталось до последнего вздоха? Никто и никогда не скажет. Это решаешь сам. Если он что-то и понял за короткую жизнь, так эту немудрящую истину.

Но это было в другой жизни, в той, где меньше часа назад лязгнул засов, крепкие руки вытолкнули его из камеры, проволокли по коридору и бросили в другую, влажную и воняющую баней, где по стенам душевой струйками змеилась вода. Под горячим душем он драл кожу жесткой солдатской мочалкой и все пытался разглядеть в тусклом свете лампочки щербинки от пуль на стене, а на лавке ждала стопкой сложенная новенькая форма, чуть пахнущая дезинфекцией и раскаленным утюгом. Потом опять длинный затемненный коридор, гулко вторящий шагам. После бесконечных маршей и поворотов он наконец уперся в железную дверь, которая тут же распахнулась, стоило ему и конвоиру подойти, и темнота за дверью неожиданно пахнула свежестью, какая бывает только вблизи леса, а потом сразу же сменилась духотой, пропитанной бензиновой гарью.

Он вздрогнул, когда покачнулся пол и совсем близко заурчал мотор. Несколько раз останавливались - тогда гулко, с металлическим скрипом ползли в сторону ворота, хрипло отзывались часовые. Потом машина понеслась вперед. Темнота и мерное покачивание убаюкивали. Максимов уперся затылком в холодную металлическую переборку, сжал между колен руки. И лишь тогда понял, что наручников на них нет. Впервые за бесконечные месяцы его перевозили без наручников.

Машина затормозила. Хлопнула дверца. Заскрипели шаги. Клацнул замок. В распахнутую дверь ворвался ветерок, остро пахнущий землей и лесом.

- Выходи, Максим. - Голос был знакомый, это он отдавал команды, когда шли бесконечным коридором через посты и грохочущие металлические лестницы.

Ни скрытой угрозы, ни равнодушия человека, готового выстрелить в затылок, Максимов в нем не почувствовал, но живот все равно сжался в комок.

- Выходи, теперь все позади.

Максимов невольно усмехнулся - слишком двусмысленно после всего произошедшего прозвучала эта фраза. Он заставил себя собраться и, захолодев изнутри, как перед ночным прыжком с парашютом, шагнул к двери.

Ночь. Дорога. Лес с двух сторон.

Человек, одетый, как и Максимов, в военную форму без знаков различия, хлопнул дверью. Машина сразу же плюнула гарью из выхлопной трубы и, взревев мотором, тронулась по дороге. Максимов невольно оглянулся на удаляющиеся рубиновые огоньки. Поймал себя на мысли, что именно сейчас удобнее всего получить пулю. Не больно, потому что неожиданно.

Ни выстрела, ни вспышки, ни тупого удара в спину не последовало. Человек за спиной крякнул в кулак, прочищая горло.

- Хватит страдать, парень. Может, когда-нибудь тебя и грохнут, но только не сегодня. Можешь мне верить.

- Это почему? - усмехнулся Максимов. За последние месяцы ему не верил никто. И он уже привык не доверять никому.

- Старший лейтенант Максимов, с вас сняты все обвинения. Следствие окончено, - произнес человек уже официальным тоном. Потом в темноте сверкнула белозубая улыбка. - Да расслабься ты, дурила. Пойдем, прогуляемся.

Он кивнул в сторону леса, упреждая вопрос Максимова, и первым перепрыгнул через кювет и вошел в лес.

Шли молча. Ноги Максимова поначалу отказывались слушаться, но потом тело само собой вспомнило забытые навыки, шаг сделался бесшумным, по-кошачьему мягким. Человек, шедший впереди, перестал оглядываться, ускорил темп. Когда тропа шла открытым участком и отчетливо виднелась в траве, он гнал почти бегом, в густых зарослях крался быстрым шагом, осторожно передавая в руки Максимова отведенные в сторону ветки.

Лес становился все гуще. Березняк сменил темный ельник. Воздух сразу же сделался студеным, остротерпким, как разогретая солнцем еловая смола. Ельник расступился, распахнув вход на большую поляну. В темноте яркой звездочкой горел огонек.

Человек остановился, указал на огонек, потом дважды плавно указал рукой вправо. Не выходя на поляну, стали пробираться вдоль последнего ряда деревьев. Шли, стараясь попасть шагом в шаг. Пока человек не замер, вскинув руку над плечом.

- Мастерство уже не пропьешь, - прошептал человек, повернувшись к Максимову. - И в тюрьме не просидишь, - добавил он. Хлопнул по плечу. - Пошли.

Перебежкой преодолели открытое пространство. Сидевший у костра, заслышав шорох влажной травы, вскинул голову.

- Свои, - отчетливо прошептал сопровождающий, на секунду остановившись, прежде чем войти в освещенный костром круг.

Он перебросился парой фраз с человеком у костра, оглянулся на Максимова, сделал приглашающий жест рукой и растворился в темноте. Несколько секунд шелестела трава, потом все стихло.

- Садись, Максим, - произнес человек. Откинул капюшон плащ-палатки. В отсветах пламени ярко вспыхнули коротко остриженные седые волосы.

Максимов сел на поленце, скрестив по-турецки ноги.

Над костром висел котелок, из него поднимался парной головокружительный запах. Картошка с тушенкой. Человек помешал варево деревянной ложкой.

- Запах, а! - улыбнулся он. - Скоро будет готово. Вот возьми, поешь, пока слюной не захлебнулся.

Он придвинул к Максимову квадратики фольги, на которых лежали аккуратно порезанные хлеб, сыр, сало и колбаса.

- Бери, не стесняйся. - Откуда-то из-за спины достал пакет с огурцами. - Свежие. Ребята помародерствовали на огородах.

Максимов решил ни на что не обращать внимание: ни на якобы случайную обмолвку про "ребят", ни на провожатого, притаившегося где-то поблизости, ни на странного собеседника, завернутого в кокон плащ-палатки. Понял, что роль его в этом спектакле минимальная, - сиди и слушай.

Сделал бутерброд с колбасой, стал жевать, наслаждаясь давно забытым вкусом.

Сидевший напротив взял огурец, захрумкал.

- Сейчас идут учения местного разведбата. Я их инспектирую. И по случайному совпадению к моему костерку подошел старший лейтенант Максимов. Что он делал в это время в лесу, хотя по документам еще двенадцать часов должен был находиться в спецбоксе штрафного батальона, а проще говоря - военной тюрьмы, этого историки не узнают. Как и не знают многого из того, что никогда и нигде не предавалось бумаге.

Он потянулся за куском хлеба, плащ-палатка распахнулась на груди, и Максимов увидел офицерскую форму без знаков различия.

"За пятьдесят, точнее не скажешь, - прикинул Максимов. - Кадровый военный, это точно. Армейскую косточку я чувствую. Но не из тех, кто спивается по дальним гарнизонам. Это - каста".

- Кто вы? - спросил он.

- Какая тебе разница, если три человека готовы подтвердить, что в эту минуту я находился в трех разных местах? - Улыбка у него получилось мягкой и чуть ироничной, но глаза остались пронзительными и холодными. - Сам понимаешь, нашей встречи никогда не было, потому что ее не могло быть никогда.

- И зачем весь этот цирк? - Максимов прикинул шансы встать и уйти. Их не было.

- На твоем месте я бы не напрягался и не стрелял глазками в поисках ножа. Если он тебе нужен. - Рука человека скользнула под плащ, и через секунду рядом с ладонью Максимова в землю по самую рукоятку вошел нож.

- Класс! - выдохнул Максимов, невольно отдернув руку.

- Фокусы окончены, переходим к делу. - Человек прилег, опершись локтем о землю. - Несмотря на возраст, ты уже прожил несколько жизней. До Эфиопии считать не будем, щенячий возраст. В Эфиопии началась новая жизнь, когда ваша группа оказалась в зоне наступления сил провинции Эритреи. И эта новая жизнь оборвалась, когда ты остался один. Согласись, одиночный рейд через всю страну - это совершенно особое. И эта жизнь оборвалась, когда ты вышел на нашу резидентуру в Найроби. Не знаю, может, эти ребята на солнце перегрелись, но с перепугу устроили тебе "эвакуацию" по полной программе. В сознание ты пришел уже в Москве и сразу же попал на "конвейер" допросов. Откровенно говоря, мурыжить тебя три месяца особой нужды не было. Довольно быстро нам удалось проверить и перепроверить твои показания. Ты вправе спросить, зачем мы волтузили тебя дальше? - Человек замолчал, предлагая Максимову задать этот вопрос.

- Ну и зачем? - выдавил Максимов.

- Для следствия ты уже никакого интереса не представлял. Власть, пославшая в пекло очередного оловянного солдатика, интересовалась только одним - уж не предал ли он ее, чтобы не сгореть без остатка. Нас же ты заинтересовал именно тем, что не сгорел. Но закаленный металл становится хрупким, поэтому мы решили испытать тебя на слом. Чтобы нам не мешали, решили перебросить тебя подальше от Москвы. Штрафбат округа, спецбокс, о существовании которого никто не знает. Лишних глаз и ушей нет, а обстановка позволяет прессовать клиента по полной программе. Результатом все довольны, иначе ты бы здесь не сидел.

- А дальше что? - Максимов вытащил из земли нож, вытер лезвие о штанину. Подцепил ломтик сала, отправил в рот. Сидевший напротив никак не отреагировал на оружие в руках Максимова. - Пикник на обочине для вернувшегося к жизни в кругу боевых товарищей? Под охраной местного разведбата?

Человек отрицательно покачал головой.

- Следствие закончено, Максим. И вместе с ним еще один этап в твоей жизни. Или еще одна жизнь, если хочешь. Утром тебя официально освободят, дадут двухмесячный отпуск, а потом отправят к новому месту службы. В какую-нибудь глушь, подальше от людей, которым могут быть интересны твои африканские похождения. Это и станет твоей новой жизнью. Но я решил вмешаться и дать тебе шанс самому выбрать себе судьбу. До сих пор ты мужественно преодолевал то, что подбрасывала тебе жизнь. Сейчас есть шанс самому выбрать ту жизнь, которой ты достоин.

- Звучит вкусно, как слово "халва", - усмехнулся Максимов. - Особенно если закрыть глаза.

Человек пристально посмотрел ему в глаза, потом улыбнулся.

- Уже научился не доверять никому. Все правильно, жить надо так, чтобы не прозевать удар. Как говорят в центре подготовки морской пехоты США: "Если выглядишь как еда, тебя обязательно сожрут".

Максимов кивнул. Три месяца в саванне он чувствовал себя именно так - прожаренным до костей цыпленком табака, вызывающим у окружающих непреодолимое чувство голода. Охотились там на него все: и звери, и люди.

Человек приподнялся, помешал ложкой в котелке, попробовал, удовлетворенно кивнул.

- Еще минут пять. - Он принял прежнюю позу. - Итак, ты мне не доверяешь, чему я, откровенно говоря, рад. Возможно, в высоком кабинете, будь я при погонах с большими звездами, ты был бы и посговорчивее. Но там сплошной официоз, там ты вновь превратился бы в оловянного солдатика. А мне это неинтересно. Есть приказ, есть задание, а есть миссия и судьба. Я хочу, чтобы ты выбрал последнее.

- И жизнь сразу же превратится в праздник, - иронично подхватил Максимов. - А звезды сами будут падать с небес и укладываться на моих погонах согласно уставу.

- Нет, Максим. Я не берусь предсказать, какой будет твоя жизнь. Но я точно знаю, чего в ней не будет. Не будет карьеры и успеха в том смысле, как это понимают все. Будет мало друзей и, скорее всего, не будет семьи. Не будет привязанностей, которыми обычный человек связан с жизнью. Потому что либо ты сам будешь их рвать, либо это сделают за тебя другие. Порой жестко, подчас жестоко. Я даже не могу обещать, что твоя жизнь продлится долго. Оборвать ее легко, ты это сам знаешь. Смерть твоя станет серьезной потерей для тех немногих, кто тебя ценит, и для большинства останется незамеченной. На могилу со звездой, прощальный залп и прочее можешь не рассчитывать. Ты просто исчезнешь, словно и не рождался вовсе.

- А что взамен?

- Только знания и опыт, которые не получить другим путем или в другой жизни. Но знания не делают свободным, потому что они обязывают к действию. А опыт - лишь бремя, если он не стал источником знания. Действовать, потому что обладаешь знаниями, знать сокрытое от других, потому что можешь совершить то, во что большинство отказывается верить. Вот и все, что я могу тебе предложить.

Максимов, не отрываясь, смотрел на пляшущие языки пламени. Голова немного кружилась от свежего воздуха, дыма костра, аромата поспевающей в котелке еды. В него вновь возвращалась жизнь. Оказалось, что для полного осознания себя живым достаточно влажных стебельков под ладонью, шелеста листвы, костра и звездного неба над головой. Тот в нем, кто цеплялся за жизнь из последних сил, рвался в схватку, как затравленный зверь, путал следы и таился в засаде, - исчез, растворился без следа от уютного тепла костра и тишины вокруг. Но Максимов знал, что никуда он не делся, проснется, непременно оживет и вновь потребует своего: медного привкуса крови на губах, усталости, холодной ярости ночного боя. Он тоже имел право на жизнь и рано или поздно потребует своего. Две жизни в одном человеке не уместишь, рано или поздно они разорвут тебя в клочья. Пока не поздно, надо выбирать, к а к и м быть.

- Я не вчера родился и могу отличить вербовочную беседу от трепа у костра. - Максимов поднял взгляд. - Надеюсь, не забыли, что я офицер и давал присягу?

- Конечно, нет. Но будет тебе известно, что подпись на типовом бланке присяги, подшитом в личном деле, есть лишь реверанс перед законом, чтобы с чистой совестью и по определенной статье расстрелять труса, предателя и подлеца. - Человек зашуршал плащевкой, положил руки на колени. - Что будет, если не станет страны, которой ты присягал? Если втопчут в грязь ее знамена? - Он не стал ждать ответа. - Ты редкий тип, Максимов. Честь, долг и верность находятся в тебе самом. И умрут лишь вместе с тобой, даже если исчезнут внешние признаки того, во что ты верил и чему ты присягал. Вспомни, что заставляло тебя идти вперед, когда от солнцепека и потери крови кружилась голова? Почему не сдался в плен? Или еще проще - не вышел из игры, наплевав на всех? Родина, командиры, родные и близкие - все они остались в другой жизни. Почему ты шел к своим?

- У меня был груз. - Максимов чуть прикусил губу, чтобы сгоряча не сболтнуть лишнего.

- Контейнер с биологической отравой, - равнодушно, как о банке тушенки, обронил человек. - А кому он был нужен? Ну, стало одной пробиркой с гадостью у нас больше, а у американцев меньше. Африканцы как ничего не имели, так ничего и не получили, судьба у них такая. Даже если бы ты выбросил контейнер, ничего страшного не произошло бы. Африка просто биологический котел, в котором ежесекундно рождаются миллионы новых видов бактерий и вирусов. Стало бы на один больше, только и всего. С точки зрения вирусологии тебя бы и обвинить было невозможно.

- Издеваетесь? - вскинул обритую наголо голову Максимов.

- Нет, просто передаю мнение тех, кто решал твою судьбу. Слишком много проблем ты создал своим возвращением. Ты оказался слишком живуч, слишком верен и слишком предан. Даже шпиона из тебя сделать не получилось. А поверь мне, некоторым очень этого хотелось.

Человек присел на корточки, повозился в рюкзаке, вытащил два солдатских котелка. Отщелкнул крышки, с горой навалил в них исходящую паром картошку, воткнул ложки. Придвинул одну порцию к Максимову.

- Чем проще, тем лучше, - пробурчал он с набитым ртом. - В равной мере относится к еде и к людям. Согласен?

Максимов не стал возражать. Рот был забит обжигающим варевом, а голова не менее жгучими мыслями. Человек дождался, пока Максимов проглотит пару ложек, потом как-то вскользь спросил:

- Не помнишь, что сказал Наполеон о солдатских медалях?

Максимов на секунду задумался, слишком неожиданно и не к месту прозвучал вопрос.

- Кажется, что государству они обходятся дешево, а купить на них можно весь мир.

- Браво! - Человек отставил свою порцию, запустил руку в вещмешок. На плащ-палатке, которую постелили на землю как скатерть, появились бутылка водки и два пластиковых стаканчика. - Граненые уже, увы, не выпускают. А жаль, весь шик церемонии пропадает. - Он ловко перебросил Максимову бутылку. - Открывай и наливай. А я сейчас.

Он подтянул к себе за ремешок командирскую сумку, раскрыл, дождался, пока наполнятся стаканы, и извлек небольшую коробочку.

- За мужество и героизм, проявленные при выполнении служебного долга, наградить старшего лейтенанта Максимова Максима Владимировича орденом Красной Звезды. - Человек испытующе посмотрел в глаза Максимову. - Ты мне веришь на слово или показать бумагу? - спросил он.

- Такими делами не шутят. - Максимов ошарашенно покрутил головой.

Человек достал из коробки звезду цвета спекшейся крови, осторожно опустил в стакан Максимова. Теперь согласно традиции требовалось выцедить стакан до дна, чтобы звезда коснулась обожженных водкой губ.

Но Максимов медлил, покачивая неожиданно ставший тяжелым тонкостенный стаканчик. И медлил сидевший напротив, пытливо вглядываясь в закаменевшее лицо Максимова. Максимов закрыл глаза, чтобы не отвлекал свет костра и жгущий взгляд незнакомца. Выдохнул, задержал дыхание.

"Дед, Кульба, Страус, Вильгельм, Громила Первый и Громила Второй, Сашка Лютый. Пусть земля вам будет пухом. Простите, мужики, если что было не так", - мысленно помянул он тех, кто давно смешался с прокаленной землей Африки.

Медленно, мучительно долго вливал в себя водку, пока к губам не припал острый лучик звезды. Вытряс ее на ладонь, протер выпуклые лучи, словно отлитые из загустевшей крови. Помолчал, взвешивая кусок металла на ладони. Вздохнул и спрятал в нагрудный карман.

Человек, все это время молча следивший за Максимовым, спокойно произнес:

- Хочешь или нет, но ты - наш.

- Кто вы? - Максимов встряхнул головой, отгоняя наваждение.

- Зови меня Навигатор.

- Тот, кто указывает путь? - усмехнулся Максимов. Это была последняя попытка вернуться в ту жизнь, где все ясно и просто, где всё давно за него решили. В душе он знал - выбор уже сделан.

* * *

Максим расправил на колене шарик папиросной бумаги. Связной на словах ничего не передал. Только сунул в ладонь записку и пошел дальше.

Максимов достал сигарету, чиркнул зажигалкой. В ее неярком свете успел пробежать глазами значки на бумаге.

Олафу

Срочно прибыть в Москву. Вариант связи "Гора". Личный контакт.

Навигатор

Через секунду бумажка вспыхнула, легкий пепел унес ветер.

Максимов достал из кармана кожаный мешочек, потряс, перемешивая камешки внутри, развязал узелки и, не глядя, вытащил по очереди три плоских камешка. Разложил на ладони.

"Врата, Бездна, Молния", - прочел он руны, нацарапанные на камешках.

Через пять минут на освещенном участке аллеи мелькнул силуэт мужчины. Рядом у ноги брел огромный кудлатый пес.

Глава третья

ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ

Дикая Охота

От только что политого асфальта поднимался полупрозрачный дымок. Листва тополей успела нагреться, и теперь пахло по-летнему терпко. Склон Воробьевых гор, круто уходивший к реке, блестел от спелой травы. Внизу, укрытый утренней дымкой, лежал город. Над огромной котловиной, на дне которой он распахнулся скатертью-самобранкой, в блеклом утреннем небе плыла белая луна.

Максимов был далек от того, чтобы по поводу и без повода закатывать глаза и читать наизусть: "Москва, как много в этом звуке..." и далее по тексту. Он отлично знал цену этому городу. Нет более русского города на земле. И как русский человек, он размашист и расхлябан, жесток и радушен, красив в загуле и страшен в тоске. Перед всеми шапку готов ломать и ею же всех закидать. Душа нараспашку и нож в сапоге, одной рукой перекрестит и ею же фигу покажет.

Бился, в кровь мордовал царь Петька, дабы учредить все по порядку европейскому. А на-ка, выкуси! Кровавой юшкой умывались, но перетерпели. Кряхтя и треща костями, Северную Пальмиру отстроили царям на потеху, да так по-русски и не обжили. А свою посконную, ситцево-разляпистую сберегли, как полушку за щекой. Пришел черный день, плюнули на ладонь, оттерли, чтобы орел заиграл медным цветом, и вновь провозгласили столицей. Как знать, что бы с большевиками сделали, не придумай они такую хитрость. Коммунизмы-империализмы - понятия высокие, умом понять, конечно, можно, а к сердцу не прикипают. А Москва, Россия... Тут все понятно, родное, русским духом продубленное, хуже некуда. Здесь и опричник при деле, и боярин в теле, и юродивый в почете. Здесь не надо мудрить, живи как Бог на душу кладет, небось не пропадем. А неровен час, враги придут, так и тут думать не надо. Потому как отступать некуда. Стало быть, с четырех углов поджечь, рвануть рубаху от горла до пуза, да и пошло, поехало... Эх, какой там Восток-Запад, Европа-Азия. Россия, твою мать, Россия! Только тут русскому человеку и развернуться, только тут ему - жизнь.

Максимов закрыл глаза и носом втянул остронервный московский воздух. Пахло хорошо - опасностью.

- О чем думаешь, Олаф? - Седовласый крепкий старик, сидевший рядом на скамейке, щелкнул портсигаром.

- О городе. Исполинская разболтанная машина или огромный расхлябанный организм. Порядок и жизнь висят на волоске. Даже страшно подумать, насколько просто превратить эту низину между семью холмами в озеро кислоты с пленкой горящей нефти.

- Это отклонение вероятности в сторону удачи и есть "покров Богородицы", простертый над городом. Что бы ни происходило в Москве, катастрофических последствий не наступает, - отозвался сосед. - На этом Лилит и строит расчет. Достаточно лишь на йоту превысить долю хаоса, как город превратится в преисподнюю. Весь вопрос, как она это сделает.

Максимов проследил, как осторожно выудили сигарету цепкие пальцы, никаких коричневых старческих пятен на голой до предплечья руке не было. Кожа у соседа была сухой, чуть тронутой загаром.

С той памятной встречи в лесу Навигатора он встречал лишь дважды, каждый раз поражаясь, насколько время не властно над этим человеком. Все таким же крепким оставалось пожатие сухих пальцев, все так же остер и бесстрастен взгляд блекло-голубых глаз. Но после каждой встречи жизнь Максимова совершала очередной смертельно опасный кульбит. "Личный контакт" для конспиративной встречи, когда выходишь только на того, с кем знаком, кому привык доверять безраздельно, само по себе явление чрезвычайное, "светить" сразу двоих, равноценных для Ордена, - так рисковали только в случае крайней необходимости. А "личный контакт" с Навигатором, последним из открытой части Ордена, - такое может случиться только раз в несколько лет, да и то не у каждого.

Их последняя встреча прошла в самый канун августа девяносто первого. Что было после, об этом никогда не узнают те, кто будет писать историю. Бой на плавучем острове в Балтийском море, отмель с зависшим в небе вертолетом, трупы своих и чужих в холодных волнах... Как их привязать к спектаклю "обороны" Белого дома, речам с танка и многоголосой толпой, орущей здравицу новому царю? Никак. Потому, что все концы - в воду.

- Она действительно существует? - спросил Максимов.

Навигатор проследил его взгляд. Луна на небе окончательно выцвела, сделалась похожей на мертвую медузу.

- Луна - да. Черную Луну придумали астрологи. Как другие придумали Ад. Нет такого места на земле - Ад, как и нет Рая. Все здесь. - Навигатор похлопал себя по груди. - Слишком близко, чтобы поверить, да? Но, как сказал Гермес Трисметист*, то, что внутри, то и снаружи, что внизу, то и наверху. Можно считать, что Лилит лишь миф, игра ума. Если бы не свойство человека материализовывать химеры, живущие в бездне подсознания. Как бы мы ни изощрялись в построениях, но мыслим по сути лишь двумя понятиями - Добра и Зла. Так вот, Лилит - один из феноменов Зла, тотального, абсолютного, совершенного в своей законченности. Не скрою, от этого еще более привлекательного. Но, оформившись в миф, пустив корни в сознании, он неминуемо породил жизнеспособную форму. Лилит - это культ. А значит - организация. Сплоченная группа адептов, готовая на все, чтобы миф обрел плоть. Истинно знающих, что творят, естественно, мало, больше сочувствующих, инфицированных мифом, как бациллой.

* Мифический основатель алхимии. Автор "Изумрудных крижалей" - квинтэссенции эзотерической науки, наиболее известная сентенция из них: "Что наверху, то и внизу".

- Значит, она существует. Я уж подумал, что вы предлагаете гоняться за призраком.

- Лилит - это женщина во плоти, Олаф. Дело в том, что Зло никогда не бывает абстрактным. В мире людей оно проявляется вполне осязаемо, конкретно и безоговорочно. Единственный носитель Зла в мире - человек. Потому что лишь он знает, что есть Зло. - Навигатор нервно щелкнул зажигалкой. - Опасность в том, что она женщина. Опасность в том, что рядом с ней опытный и беспощадный воин. Опасность в том, что ты сам не знаешь, где пределы Зла в тебе самом. Я говорю это, чтобы ты понял, шансов проиграть слишком много, выиграть - почти нет.

- На охоте за ведьмой гибель ждет охотника. - Максимов вдруг вспомнил максиму средневековых инквизиторов.

- Они знали, о чем говорили, - вздохнул Навигатор.

- Считаете, что Инквизитор рядом с ней?

- Не знаю. Не уверен. - Навигатор посмотрел в глаза Максимову. - Но если это так, ты обязан убить его. Это приказ.

Максимов молчал, прислушиваясь к себе. Первый шок от полученной информации давно прошел, ушла и растерянность. Теперь внутри вслед за растущей тревогой медленно всплывала жажда схватки. Пусть пока с тенью. Он знал, любой бой - это бой с самим собой. Противник лишь помогает раскрыть в себе то, что дарует победу или несет смерть. Бой не страшен, если к нему готов.

- Есть возможность жить там, где жил Инквизитор? - спросил он.

Навигатор сбил пепел с сигареты, внимательно посмотрел в лицо Максимову.

- Да.

- Других просьб пока нет. - Максимов щелкнул пальцами.

Дремавший на газоне пес вскинул голову, осмотрелся по сторонам, как будто нехотя поднялся, неторопливо подошел к скамейке. Не обращая внимания на соседа, прижался мордой к коленям Максимова.

- Извини, а зачем тебе кавказец? - поинтересовался Навигатор.

- Пусть будет. - Максимов потрепал пса по густому загривку.

- И все же?

Это была первая попытка считать внутренний настрой, до этого Навигатор ограничился внешним осмотром.

- Конвой мне теперь как родной. Вы, наверно, не знаете... Когда наши нашли меня в подкопе и полумертвого вывезли с той сгоревшей дачи*, первое, что увидел, выглянув из окна, была вот эта образина. Я неделю без сознания лежал, а он, оказывается, мало что нашел тот "объект", на который меня эвакуировали, но и прятался все это время в кустах. Подозреваю, не жрал ни черта. Как такого бросишь?

##* Об этих событиях вы можете прочитать в романе О. Маркеева "Угроза вторжения", изданного в "ОЛМА-ПРЕСС" в 1999 г. и переизданного в 2000 г.

Навигатор отметил, что глаза и у пса, и у человека потеплели, словно сквозь янтарь прошел солнечный свет. Он не раз замечал, что измотанный разлуками и одиночеством человек выливает все накопленное в душе на бессловесное живое существо.

- Как знаешь. - Он покачал головой, ничего не добавив.

- Нет, сентиментальности в этом нет, - усмехнулся Максимов. - Голый расчет. Я слишком давно не был в деле, возможно, чутье на опасность притупилось. Глупо было бы узнать это в последнюю секунду. А Конвой - сплошной нюх на опасность. Пусть пока подежурит. Будет мешать, передам вам на временное содержание. - Он запустил пальцы в густую шерсть, пес сладко прищурился. - А что касается тонких чувств... - Максимов поднял взгляд на Навигатора. Глаза вновь сделались холодными, как янтарные шарики в студеной воде. - Если надо, Конвой не задумываясь умрет за меня. А я, если придется умирать от голода, буду питаться его мясом. Подозреваю, что он это знает, и если я хоть на секунду сделаюсь слабее, сожрет меня первым. Вот такая у нас любовь. И другой быть не может, пока я - это я, а он - это он.

Навигатор кивнул. Отбросил недокуренную сигарету.

- Все, Олаф, заканчиваем. Погуляй минут сорок, потом возвращайся на эту же скамейку. Запомни. - Навигатор незаметно кивнул на соседнюю скамейку, где сидел уткнувшийся в газету плотный мужчина лет пятидесяти. - Это Сильвестр. От него получишь все необходимое. Как всегда, действуешь в автономном режиме, но, если потребуется, выходи на связь с Сильвестром, он обеспечит силовую поддержку. - Навигатор протянул сухую ладонь. - Удачной охоты, Олаф.

- Спасибо. - Максимов пожал протянутую руку.

Встал, тихо щелкнул пальцами. Пес встрепенулся, пристроился у левой ноги. Пошли по аллее вдвоем, как привыкли, медленно, никуда не торопясь. Пес время от времени вскидывал голову, заглядывал в лицо человеку, что-то прочитав в глазах, удовлетворенно сопел и брел дальше.

Сильвестр бросил свернутую трубочкой газету на скамью.

Навигатор все еще смотрел в тот конец аллеи, где скрылись человек и пес.

- Как он? - тихо спросил Сильвестр, делая вид, что разглядывает носки своих ботинок.

- Я в нем не ошибся. - Улыбка чуть тронула сухие губы Навигатора. - Он выбрал самый опасный путь к цели. Через полчаса он вернется. Передашь новый паспорт и прочие документы и отвези в квартиру Инквизитора, - тоном приказа закончил он.

Сильвестр тихо присвистнул.

- Да, ты прав, - кивнул Навигатор. - И либо туда вернется Инквизитор, либо там появятся те, кто его похитил. Чертовски опасно. А пока он попытается найти в квартире и бумагах Инквизитора то, что просмотрели мы.

- И сколько он будет сидеть в засаде? - с сомнением протянул Сильвестр.

- Не думаю, что долго. У нас слишком мало времени. У нас и у Лилит.

Оба подняли взгляд на небо. Мертвая медуза плыла над просыпающимся городом.

Лилит

Вода бурлила, словно готовилась закипеть, но оставалась прохладной и нежной, как в лесном ручье. Маленькие пузырьки остро покалывали кожу. В теле вялая истома медленно уступала место тугой бодрости, искристой и злой, как эта пенящаяся вода. Лилит потянулась, прикусила губы и застыла, ловя каждое прикосновение тугих струй. Почувствовала соленый привкус на губах, вспомнила, и от этого ласка воды сделалась еще нестерпимей, еще острее...

...Камень гладко отсвечивал, как бедра завалившейся в траву женщины. Послушник стал медленно оседать, рукоятка ножа чуть не выскользнула из пальцев Лилит от навалившейся на клинок тяжести. Послушник вытянул руки, словно хотел прижать Лилит к своей черной одежде, пропахшей ладаном и свечами, но она двинула нож вперед, толкая послушника к камню. Послушник закинул голову, а потом медленно завалился, широко разбросав руки. Нож остался у нее в руке. А на груди послушника заблестело и стало расти влажное пятно.

- Еще раз, - подсказал Хан.

Она взяла нож обеими руками, прицелилась и вогнала клинок туда, где под одеждой бился тугой черный родничок. Послушник дрогнул, тяжелые армейские сапоги проскребли по земле, и он затих.

Она встала над послушником: белое лицо, рот полураскрыт от застрявшего в горле крика.

Хан выдернул нож из груди послушника, прошептал что-то резкое, нечеловеческое, словно птица тихо вскрикнула. Клинок, вспыхнув в лунном свете острым ребром, с хрустом вошел в распахнутый рот.

Лилит не успела охнуть, как он вытащил нож и с силой пригнул ее голову прямо к лицу мертвого. А во рту уже бурлила, клокотала пенящаяся струя, словно проткнули мех с молодым вином. Она поняла, чего от нее хочет Хан, припала к резиново-тугим губам. Горячая струя ударила в горло, она чуть не захлебнулась, хотела оторваться, глотнуть воздуха, но Хан не дал, крепче вдавил руку ей в затылок. И тут она почувствовала вкус напитка, соленый и жирный, как горячий бульон. Проглотила все, что набралось во рту, и сразу же его забило новой струей. Голова пошла кругом. Тошнота заставляла судорогой заходиться живот, а она все глотала и глотала...

Оторвалась, почувствовав, что еще немного, и сердце не выдержит бешеной скачки. Покачнулась на ослабевших ногах. Вцепилась в плечо Хана.

- Нож, - прохрипела она, с трудом разлепив липкие от крови губы.

Опустилась на колени. Подняла сжатый в руках нож к небу. Клинок, показалось, насадил на острие круглый бок луны.

Она знала слова, помнила, но в эту секунду показалось, они сами рождаются внутри, дикими беспощадными пчелами срываются с губ и несутся вверх, туда, где слепли звезды и мутным глазом безумца смотрела вниз луна.

- Творение Невыразимого Имени и Безбрежная Сила! Древний Его Величество Хозяин тьмы! Ты холодный, неплодородный, мрачный и несущий гибель! Ты, чье слово, как камень, и чья жизнь бессмертна. Ты, Древний и Единственный непроницаемый. Ты, кто лучше всех исполняет обещанное, кто обладает искусством делать людей слабыми и покорными, кого любят больше всех, не знающий ни удовольствия, ни радости. Ты, старый и искусный, непревзойденный в хитрости, оставляющий лишь руины и развалины. Приди сюда и прими жертву. Имя твое - Рогатый бог Гернуннос! Трижды три раза произношу твое имя, Бог ведьм, и прошу принять эту жертву. - Зажмурилась и, раскачиваясь всем телом, стала чертить клинком письмена. - Эко, эко, Азарак! Эко, эко, Зомерак! Эко, эко, Гернуннос! Эко, эко, Арада! Багаби лача башабе, ламак кахи ачабада, Кареллуос! Ламак, ламак Бахалиас, габахаги Сабалиас, Бароулас, лагос ата фемоилас, Харрайя!*

##* Здесь: подлинный текст заклинания Рогатого бога.

Она широко распахнула глаза. Прямо над их головами, там, куда указывал клинок, в небе задрожала звезда, сорвалась, чиркнула от зенита до горизонта, оставив за собой искристый след.

- Свершилось! - Она выдохнула, уронив руки.

Хан завозился за спиной. Перед ней упал на землю тряпичный комок.

- Что это? - потухшим голосом спросила она.

Он осторожно вытащил из ее пальцев нож.

- Разверни.

Липкими пальцами Лилит развязала узелок.

Горстка бижутерии. Присмотрелась, стала разбирать. Оказалось, с дюжину бус. Света едва хватало, чтобы разглядеть их на белой тряпке.

- Что это? - Оглянулась на Хана. Лица не рассмотрела, только темный овал на фоне неба. Но увидела отведенный для удара нож.

- Выбери свое, - прошептал Хан. Положил руку на ее плечо, прижал колено к спине: ни вырваться, ни вскочить.

Она перебрала в пальцах ниточки бус. Одни были теплыми, другие - каменно холодными, безжизненными, как стекляшки. Вдруг одно кольнуло пальцы, хотя шарики были абсолютно гладкими, как налитые ягоды.

Она подняла ожерелье к свету. Черные бусины, тугие и гладкие, как волчьи ягоды.

- Да, госпожа. - Цепкие пальцы Хана разжались. - Оно твое.

Когда лодка, беззвучно скользя по мертвой воде, отплыла на середину озера, она открыла глаза, безучастно следила за плывущими в высоте звездами. Поиграла тяжелыми бусинками, обвившими шею. Камни казались горячими.

- Что бы ты сделал, если бы я ошиблась?

- Убил, - ответил Хан на выдохе, всаживая весла в черную воду.

- А теперь?

- Теперь ты моя госпожа.

Она усмехнулась, провела влажной ладонью по губам. Соленый привкус еще остался. Святая кровь первой жертвы...

...В ванную вошла Нина. Сунула руку в воду.

- Боже, это же ледник! - ужаснулась она. - Как ты терпишь?

- Мне нравится, - прошептала Лилит, не открывая глаз.

- Ну ты дикарка!

Лилит знала, что сейчас Нина разглядывает ее тело, укутанное шлейфом пузырящейся воды. Стесняться было нечего, она знала, что у нее безупречное тело амазонки, упругое и сильное. Пальцы Нины скользнули по груди, крепко сжали сосок, Лилит поморщилась и открыла глаза. Хватило одного взгляда, чтобы Нина отдернула руку.

- Ты изменилась, Ли, - обиженно прошептала Нина.

- Ну я же еще расту, - усмехнулась Лилит, подняла над водой ногу. - Посмотри, что там щиплет.

Нина пощупала небольшую царапину чуть ниже колена. Лилит недовольно поморщилась.

- Шляешься неизвестно где, - проворчала Нина, легко шлепнула по бедру.

- Ревнуешь?

Нина ничего не ответила, только поджала губы. Села на пуфик перед зеркалом, сбросила с плеч халат. Уставилась на свое отражение, задумчиво барабаня пальцами по столику.

Лилит сквозь полуприкрытые веки наблюдала за Ниной.

Для женщины, проскочившей тридцатилетний рубеж и затормозившей у отметки "сорок", ее тело можно было считать великолепно сохранившимся. Именно сохранившимся, не без злорадства уточнила Лилит, уж она-то знала, каких усилий стоила Нине ее красота. К сорока пяти, когда "баба ягодка опять", Нина превратится в плотную засахаренную ягодку, ни сока, ни вкуса, ни цвета, ни запаха, одни консерванты. У нее были все задатки стать аппетитной пышечкой в стиле Мэрилин Монро, но Нина задалась целью превратить себя в сушеную воблу. Все доходы, свои и любовников, Нина тратила на борьбу с природой, которая неумолимо брала свое. Шейпинг, степ-аэробика, тренажеры, три диеты одновременно, витамины и травяные отвары - все шло в бой против каждого килограмма живого веса и каждой лишней морщинки.

- Допрыгаешься, девочка, - процедила Нина и стала массировать подбородок.

- Это ты мне? - Лилит с головой ушла под воду, а когда вынырнула, наткнулась на жесткий взгляд Нины.

- А кому же еще?

- Нинон, а тебе не кажется, что ты ведешь себя так, словно я твоя собственность?

- Для этого я тебя слишком редко вижу. - Нина отвернулась. - Особенно в последнее время.

- Делай что хочешь - вот закон! - продекламировала Лилит, вскинув руку, как патриций в сенате Рима.

- Ты слишком буквально понимаешь абстрактное. - Нина принялась легко пошлепывать себя по щекам. - Эту сентенцию выдал Алистер Кроули*. Но ни одна женщина, связавшаяся с этим сатанистом, добром не кончила.

##* Легендарный сатанист ХХ века, член ложи "Золотой зари", принял при посвящении имя "зверь 666", автор ряда романов и эзотерического сомнения "Книга Лжей".

- Что лишний раз подтверждает, что свобода - удел избранных, - возразила Лилит. - Большинству она просто противопоказана. А я делаю что хочу и нахожу это естественным.

- Конечно, теперь у тебя опять есть то, что делает тебя сильной. Интеллект, эгоизм, чувственность. - Нина покосилась на Лилит, перевернувшуюся на живот. - А вспомни, какой ты ко мне пришла! Маленькая, издерганная, затравленная девчонка. Ершилась, как волчонок. Бредила, скулила по ночам.

- Ниночка, ну если никто не додумался лечить меня, как ты? Я жертва экспериментов Франкенштейнов от психиатрии. Меня, можно сказать, изнасиловали, вдули в самый мозг. А ты зализала, в прямом и переносном смысле, то, что от меня осталось. - Лилит протянула руку, коснулась бедра подруги, заметив, что та готова взорваться. - Прости меня, гадину. Ты хорошая, добрая, умная. Кстати, почему бы тебе книжку не написать или докторскую не защитить?

Нина вздохнула, удержала ее пальцы, царапнув себя по бедру.

- Ли, лягушонок ты мой, да кто же мне позволит?

- Ой, да и не такое публикуют! - Лилит села, поджав под себя ноги. - Ради прикола, а? "Материализация психозов устойчивых шизиков без гипноза и клизмы". Или что-то вроде этого. Нобелевскую дадут за одно название!

- Издеваешься? - Нина испытующе посмотрела на Лилит.

- Даже не думала! - сыграла обиду Лилит. Отдернула руку и вновь вытянулась в воде. - Скажи, Нинон, а ты не в "Твин Пиксе" это подсмотрела? Там у мужика крыша поехала, а врач ему начал подыгрывать. Всей гостиницей играли в войну южан с северянами. С барабанами маршировали, из игрушечных пушек стреляли. А потом сели подписывать перемирие, и тут выяснилось, что южане победили. Мужик считал себя генералом Грантом, уже взял перо, но тут, видно, вспомнил школьный курс истории США - и брык в обморок. А встал - и все о"кей. Так разве бывает?

- Бывает, - кивнула Нина. - Провокация психоза. Методика редкая и опасная. У нас почти не применяют, проще аминазин в задницу вколоть. Дешево и сердито.

- Но ведь только ты додумалась создать секту в лечебных целях, да?

- Возможно, - пожала плечами Нина. - Хотя ничего оригинального в этом нет. Ну бредят люди магией и всякой ересью. На костер тащить нельзя, лечить пока рано. Что с ними делать? Создать псевдосекту, пусть дуркуют, сколько влезет. У шизопатов в остром периоде психика регрессирует до уровня двенадцатилетних детей: они такие же внушаемые и такие же неуправляемые. Половые импульсы уже мощные, а выхода через адекватное поведение еще не получили, осознание отстает от поступков, повышенно эмоциональны - значит, доминирует правое полушарие, миф заменяет знание. Короче, взрослые дети. Так почему бы им не создать площадку, где могут беситься под присмотром профессиональной няньки?

- С дипломом психологического факультета МГУ, - невинным голосом добавила Лилит.

- Ли! - Нина в сердцах шлепнула по столику. - У меня и так неприятности.

- Извини, я же не знала. Что случилось?

Нина с треском провела гребнем по волосам.

- Мамаша Игоря объявилась. Ныла тут полдня.

- А ты мне не сказала... И что ей от тебя надо?

- Черт ее знает! Дура набитая, раньше за сыном следить надо было. Хватило ума рожать парня без мужика, а теперь виноватых ищет. У Игоря был классический невроз на почве бабьего воспитания. Со мной он перебесился, поиграл в магию да успокоился. Это ее проблема, если недосмотрела. Попробовал мальчик ЛСД, крышу сорвало моментально. Ты не слышала о новом определении наркомании? - Она оглянулась на Лилит, та отрицательно мотнула головой. - Считается, что это невроз, вытесненный в физиологию. Ну, например, страдает человек от неразделенной любви к красавице. А сам - конек-горбунок с кепкой. Другой взъярится и сделается Наполеоном. "Солдаты сорок веков смотрят на вас с этих пирамид! Императору, ура! Гвардия не сдается!" - Она взмахнула щеткой над головой. - Невроз, реализованный в истории. А другой просто хлопнет стакан, потом другой. Окосеет и гоголем по деревне рулит, стекла неверной бьет, а ему - морду. Потом еще стакан, уже по привычке, когда на душе тяжко. Через год-другой его уже можно в алкоголики записывать, печень ни к черту, почки по утрам "стреляют", характер сволочной сделался. А какой он алкоголик? Невротик нереализовавшийся, вот и все! Так что, после того, как Игорь начал глюки от ЛСД ловить, простите, с меня взятки гладки. Пусть лучше вспомнит, что он ко мне попал после двух попыток суицида на почве мамашиных похождений!

- И ты ей так и сказала?

- Нет, естественно. Утешала, как могла. Кто же знал, что его зеки в монастыре прикончат! - Нина передернула плечами. - Бред совковый!

- Слушай, Нинон, а ты ей не рассказала, что на правах Великой жрицы трахнула ее сыночка?

Нина уронила руку на колени.

- Ли, как ты можешь... - протянула она, уголки пухлых губ стянуло к подбородку. - Сучка ты все-таки!

- Есть немножко, - улыбнулась Лилит. - Нет, я понимаю, мальчик молоденький, глазки бархатные, щечки пушистые...

Нина хотела возмутиться, но лишь гортанно хохотнув, махнула рукой.

- Ну тебя к черту, Ли! С тобой серьезно нельзя разговаривать. - Она придвинулась к зеркалу. Закрыла глаза, осторожно стала втирать крем в веки. - Между прочим, первый раз это было из чисто терапевтических соображений. Мальчик рос без мужика в доме. Что он видел? Бабьи тряпки по всем углам, подружек мамаши, таких же феминисток озабоченных, да вереницу мужиков разной степени свежести. Вывод: латентный эдипов комплекс. Как его нейтрализовать? Только овладев женщиной старше себя. Он и в группу к нам пришел именно за этим, можешь мне поверить.

- А может, ему не хватило? - Лилит слушала вполуха, покусывая согнутый палец.

- Меня?

- Нет, тут у меня сомнений нет. - Лилит продолжала разглядывать потолок: белые решетки, увитые пластмассовой зеленью. Вся ванная комната была в бело-зеленых тонах, как беседка на юге, а сама ванна цвета моря - зелено-голубая. - Допустим, ему не хватило того, что давала твоя псевдосекта. Согласись, это фуфло выеденного яйца не стоит.

- Ну я же не полная дура, чтобы давать им настоящее! - откликнулась Нина, не разжимая век.

- Вот он и пошел самостоятельно искать настоящее. Чем не версия?

- Да, выдвигать версии - это у тебя врожденное, - вздохнула Нина. - Лучше скажи, где тебя черти носят?

- С мальчиком гуляю.

- Ну-ну. А ногу с ним расцарапала?

- В темноте не разглядела.

- Двадцать с хвостиком девке, а она все по кустам лазит! - тяжело вздохнула Нина.

- Сама сказала, что у больных психика деградирует на уровень детского возраста. А у меня как раз обострение от жары.

- Вот за что люблю, что слушаешь невнимательно, а все запоминаешь!

- Только за это?

Лилит встала в ванне, вода все еще кипела, жадно облизывая колени. Стала ладонью стирать капельки со смуглой кожи. На Нину не смотрела, и так знала: та сейчас не отрывает от нее глаз. Ступила на колючий пластмассовый коврик, по замыслу дизайнера имитирующий газон, на цыпочках прошла к зеркалу. Заглянула в него, положив подбородок на плечо Нины.

- А мы смотримся. Черненькая и беленькая. Инь и Ян. - Она подмигнула своему отражению. Пригладила короткие темные волосы.

Нина была натуральной блондинкой, чем несказанно гордилась.

Нина нашла ее ладони, еще влажные и упругие от воды, прижала к своей полной груди.

- Ли, что с тобой происходит?

- Все в порядке, Нинон. Не делай такое скорбное лицо. Мы же договорились, я делаю что хочу. Это закон.

Она скользнула губами по щеке Нины и выскочила из ванной.

Прошлепала на кухню, оставляя за собой мокрые следы. Налила в чашку остывший кофе, взяла яблоко. Надкусила. Осмотрелась вокруг. Брезгливо наморщила носик. Ничего не изменилось.

То, что оставалось неясным в общении, Лилит добирала, разглядывая вещи человека. Нина - в этом Лилит уже давно не сомневалась - в своей битве со временем окончательно потеряла все ориентиры.

В углу оконной рамы примостилась маленькая иконка с седобородым стариком. На бра в виде менторы - иудейского семисвечника - болтался медный колокольчик из буддистского монастыря. На двери холодильника выписывал кренделя ногами круглолицый Кришна - плакат подарили на ежегодной тусовке бритоголовых с барабанами. В квартире Нины царил хаос эпох и культов, в точном соответствии с тем хаосом, что бушевал в ее голове.

Первый муж был намного старше молодой аспирантки Ниночки. Что окончательно свело с ума профессора - внешние данные или умение Нины тайно гипнотизировать своими маслянисто-коричневыми, как перезревшие маслины, глазами, а, может, еще что-то, от чего старика среди ночи разбил второй инсульт, осталось неясным. Возмущенным родственникам достались профессорская библиотека и старая мебель, выброшенные из квартиры молодой вдовой. К этому времени Нина уже поняла, что вести душеспасительные беседы в кабинете психологической разгрузки на каком-нибудь заводе или вытирать сопли побитым женам в районной поликлинике - не ее стезя. Диссертация, с грехом пополам принятая погодками и друзьями не ко времени околевшего мужа, по сути ни к чему не обязывала. Ни новоиспеченного кандидата наук, ни государство. Оно как раз озаботилось собственной перестройкой, а Нине пришлось самой строить свою судьбу.

Времена пошли лихие, только крутись. Среди коллег она одной из первых поняла, что умных научных слов для врачевания душ мало. Дорвавшийся до запретного чтива народ желал непонятного, чертовщины и энергетики. Десятка книжек в мягких обложках вполне хватило для пополнения словарного запаса. И, дав объявление в эзотерической газетенке, Нина стала ждать, когда косяком пойдут желающие болеть и лечиться "по Кашпировскому". А число таких, как вдруг выяснилось, по мере демократизации растет в геометрической прогрессии.

Вторым мужем молодой энергичной хозяйки центра нетрадиционной медицины стал комсомольский кооператор. Разница в возрасте, само собой, она, как ружье на сцене, - в третьем акте непременно бабахнет. Но рвануло раньше. Молодой человек так несся по жизни вперед и вверх, что не разглядел разбросанных для особо рьяных противопехотных мин. Спешил на ваучерный аукцион по продаже алюминиевого комбината, а вернулся в цинковом ящике. Нина утешала себя тем, что кое-что, не без ее влияния, молодой человек успел переписать на ее имя. Хватило на черный день и на все последующие. Квартиру в уютном московском дворике с видом на высотку МГУ продавать не пришлось.

В оклемавшийся от передряг и безденежья "свет" Нина вышла под руку с седовласым американским финансистом. Разница в возрасте бросалась в глаза, что придавало паре дополнительный шарм. Кто мог, сдержался, остальные умерли от зависти. Нина обрела почву под ногами и еще больше похорошела. Финансист, довольный удачной покупкой и прилагающейся в качестве подарка "клубной карточкой" московского бомонда, просто сиял от счастья. Правда, предлагать руку и сердце не спешил. Нина не настаивала, бумажник финансиста и так был в ее руках, а добраться до основного капитала при умелом обращении особого труда не составляет, но сей факт она собиралась засвидетельствовать не по убогим российским законам, а брачным контрактом, зарегистрированным в Штатах.

Метание между стариной и модерном добром не кончаются. Это только по поговорке считается, что старый конь пашет неглубоко, но борозды не портит. Нормальный старый конь не пашет вообще, бережет остатки здоровья. На этой почве у Нины случилось легкое недомогание. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам, но тут выяснилось, что у выходца из страны Дяди Сэма чувство собственника доведено до абсурда: сам не ам, но и другим - шиш. Финансист, вовремя поставленный в известность о бой-френде Нины ее же лучшей подругой, поставил вопрос ребром. Нина оказалась перед выбором: либо смириться с положением сопровождающей, получающей оговоренный оклад и гарантирующей, что шептаться и хихикать за спиной финансиста не будут, либо остаться у разбитого корыта. А ее роль с радостью возьмет на себя подруга, предварительное согласие которой уже получено. Нина умело закатила истерику, чем выиграла неделю на размышление.

Тупиковая ситуация рассосалась сама по себе, раз в жизни подсобило родное государство. Грянул кризис девяносто четвертого года, Гайдар колобком выкатился из кресла, банк, который облагодетельствовал своими консультациями американец, издал прощальный гудок и "Титаником" пошел ко дну. Петлявший между Белым домом, американским посольством и валютной биржей седовласый бизнесмен неожиданно вильнул налево, ненароком заскочил в Шереметьево и - "пролетая над вашей страной, позвольте поприветствовать весь советский народ". До Америки, кстати, не долетел. Десантировался в районе Парижа, но весточек не присылал. От имени народа, заподозрившего что-то неладное, приходили какие-то вежливые люди в штатском, но ничего в профессорской квартире, подвергнутой капитальному евроремонту, не нашли.

Нина вздохнула, вытерла слезы и решила жить дальше. На что жить, она знала. Народ за это время окончательно сдвинулся на магии и прочей парапсихологии, босые кришнаиты сигали через сугробы, в телевизоре крутил пальцем патлатый гуру Аум Сенрикё и вещал истины под космические мелодии сводного образцово-показательного симфонического оркестра; бесновались марии-дэви-христосы и плескались в тухлых прудах баптисты. Идея создать на базе чахнувшего медицинского центра собственную секту родилась сама собой. Диплом МГУ и степень гарантировали от неприятностей, в любой момент все можно было списать на психотерапию или на научные исследования. К тому же Нина не перегибала палку, в тоталитаризм не играла, просто потому, что не имела к нему никакой тяги.

- Хали-гали Кришна, хали-гали Рама, - промурлыкала Лилит любимую песенку. Прислушалась к перезвону флакончиков и баночек на туалетном столике: Нина, невыспавшаяся, но веселая, - Лилит заявилась в первом часу, - восстанавливала красоту.

"Глотку ей перерезать, что ли?" - подумала Лилит, сама удивившись, как легко об этом подумалось. Сморщила носик, махнула рукой. Для себя уже решила, что с Ниной пора завязывать, а как - вопрос времени и настроения.

Пританцовывая, прошла коридорчиком в соседнюю комнату.

"Немножко тайны, побольше непонятного и вдосталь секса, вот и все, что им требуется, - как-то раз поделилась Нина формулой успеха. - Понимаешь, любая организация - плод невроза ее лидера. И служат в ней те, которые в той или иной мере соответствуют "клинике" лидера. Кто спит с шефом, кто стучит ему, кто тихо ненавидит, кто самозабвенно корпит над бумажками, кто вытирает ему сопли и гладит по головке - все реализуют свои комплексы и неврозы. Поверь, такая организация будет существовать вечно, потому что все подсознательно заинтересованы в том, чтобы эта сладкая пытка продолжалась вечно. Фирма, партия, секта - все живут так. И им хорошо, потому что если все дружно больны, то все - здоровы. Найди свое место в этом опрокинутом мире, и ты станешь счастливой".

Лилит подошла к краю огромной кровати. По разумению Нины, это низкое ложе и было тем самым местом, где следовало обрести счастье. Своим правом самозваной Великой жрицы она пользовалась в полный рост, через ее постель прошли все члены секты, по очереди, попарно и более, вне зависимости от пола и возраста. Действительно, организация вовсю обслуживала проблемы ее лидера.

Покрывало из тонкого шелка, два черных квадрата, два белых. Конечно, все гармонировало с интерьером спальни, не зря же старался Игорь, недоучка-дизайнер. Знал ли он, что постелил боевой стяг тамплиеров - священный Босеан? Вряд ли. Лилит знала. Нина - нет. Она заблудилась во времени и не разглядела ту, новую и страшную, что оказалась рядом.

Но даже тогда Нина не соврала: зло, мерзко напомнила она, что Лилит упала сюда израненная, полураздавленная. Лилит знала, что обязательно встанет и все падут перед ней на колени. В обожженном мозгу уже тогда зло и настойчиво бился молоточек, не давая забыть обретенное в бредовых снах знание. У нее было все необходимое, чтобы создать "пирамиду ведьмы": сильное злобное воображение, огненная воля, непоколебимая воля и тайна, в которую она никого не собиралась посвящать. Требовалось лишь время, чтобы прийти в себя и окрепнуть. И когда Сила ведьмы сложилась в пирамиду, первой покорилась Нина, из Великой жрицы незаметно превратилась в рабыню.

Лилит сорвала покрывало, закуталась в него по плечи. Постояла, вздрагивая от холодных прикосновений шелка к телу. Танцующей походкой прошла к окну, подняла жалюзи, впустив в комнату свет.

Город, лежащий в низине, купался в солнечных лучах. Утро предвещало жаркий летний день.

Черная Луна

Мир радовался солнечному утру, предвещавшему еще один жаркий летний день, а на душе у прапорщика Бондаря было слякотно и мрачно. Он с оттяжкой сплюнул вязкую перегарную слюну, зло осмотрелся по сторонам. Лес парил, в косых лучах между елями клубилась пелена, влажно блестели заросли крапивы. Солнце уже основательно припекало спину, что не могло радовать. Бондарь в сомнении почавкал сапогами в раскисшей от ночного дождя колее. Назад идти не лежала душа, а вперед не было сил. Просека вела прямо к узкоколейке, а та выводила к ветке на Бологое. Час ходу, не меньше, а потом еще минут сорок по шпалам до поселка. Назад, в часть, столько же.

Он глубже надвинул фуражку и опять сплюнул. Пошарил в кармане засаленного бушлата, вытащил полураскрошившуюся сигарету. Полез в нагрудный карман за зажигалкой. Ничего не нашел. Стал лихорадочно обыскивать все карманы, а их в новом бушлате понашлепали столько, что полсклада за раз вынести можно. И не нашел.

- Твою душу-мать! - почти пропел он. - Елы-палы, бля, это же надо так...

Он жалобно шмыгнул носом, на красных от недосыпа и с перепоя глазках выступили слезы.

Бондарь выбрался из глубокой танковой колеи, выбрал место посуше и грузно плюхнулся задом в траву. Ситуация была хоть вешайся, до ближайшей бутылки, хоть вперед, хоть назад, минимум полтора часа, а без курева не дотянуть. Требовалось принять решение, но голова соображала с трудом, мысли вязли, как танковый тягач в болоте.

В ельнике отчаянно заверещала птаха. Хрустнул влажный валежник. Бондарь улыбнулся, обнажив прокуренные зубы. Удача сама шла в руки.

Часть не зря стояла в глухомани. Еще со времен войны сюда начали свозить боеприпасы. Штабеля со снарядами, заложенные в то время, уже почти вросли в землю. Трогать их боялись, а охранять требовалось. Этим маетным делом и занималась часть. В шестидесятые бывший первый парень на деревне Бондарь поддался на уговоры командира и остался служить в родной советской армии. Порядка тогда было побольше, план перевыполняли, и часть принимала на хранение все новые тонны взрывоопасных болванок. Отрыли бетонные укрытия, куда и скирдовали до лучших времен снаряды, бомбы и мины. Чем больше их привозили, тем меньше Бондарю верилось, что придется хоть раз повоевать по-настоящему. "Какая там, на фиг, ядерная война... Если рванут хотя бы такие склады, то и без атомной бомбы - писец всему миру", - здраво рассудил он.

Правда, начался Афган, и со складов кое-что вывезли. Но не так уж много, чтобы ополовинить. А когда Ельцин сплясал отходную в Берлине, то начались странности. Бондарь даже в этой комариной глуши недалеким умишком понял, что служивый народ ударился во все тяжкие. По документам что-то приходило, оприходовалось по порядку, но новых складов не откапывали, а старые не тревожили. Потом даже вывозить начали. Бондарь всегда относился к армейскому имуществу, как к колхозному добру: надо в хозяйстве - бери. Одно дело приспособить мачту антенны в качестве поливальной установки на огороде, километр портяночной ткани продать или отработавшие свое пулеметные стволы охотникам загнать, патроны и взрывпакеты - это вообще ерунда, но списать десяток танковых пушек или вагон противопехотных мин - в такое он поверить не мог. Однако жизнь заставила. По долгу службы пришлось выписывать накладные, подделывать ведомости и химичить, как не умеют даже на складе ПФС*. Им-то вообще малина, недостает тушенки или гречки, думать не надо - пиши, сожрали бойцы, вот и все. А снаряды и мины? Рванут где-нибудь, по номерам на осколках установят, где они лежать должны, всех за губу особый отдел подвесит. Самое обидное, что его, Бондаря, по малости звания никто отмазывать не станет. Не делились, а виноватым сделают.

##* ПФС - продфуражная служба - снабжение продуктами питания личного состава и служебных животных.

Бондарь в политграмоте за годы службы поднаторел и уяснил: если бы не Чечня, на которую сактировали все недовезенное и недополученное, рванули бы его склады, как в Приморье, даром что Питер с Москвой почти под боком.

Валежник продолжал хрустеть все ближе и ближе. Насупившийся было от грустных мыслей Бондарь вновь просветлел лицом, как любой командир при приближении рядового. Младший по званию в армии - это благодать Господня, тут тебе и развлечение, и снятие стресса, и решение всех проблем. В том, что идет боец, Бондарь не сомневался, кому тут еще быть. Порядка в части не было никакого, офицерский корпус дружно спился от тоски и безнадеги, а бойцы по тем же причинам мордовали друг друга и дезертировали. Искать, как в добрые времена, их никто не собирался, оставшихся вполне хватало. Прошлым летом четверо слиняли, жили под Бологим в захваченной даче, а к осени приперлись за документами на дембель. И ничего, дали.

Бондарь сорвал травинку, азартно захватил ее крепкими лошадиными зубами. Хрустело совсем близко. Само собой, отличника боевой и политической подготовки увидеть он не рассчитывал, давно таких не встречал. Брел или очередной "самоходчик", или часовой, затосковавший на своем участке и пробирающийся в гости к соседу.

В караул набирали всех, а по постам расставляли молодняк. Случалось, не меняли пару дней. Дедсоставу, кайфовавшему в караулке, было не до них. На такой случай молодые хранили в укромном месте НЗ: сухари, картошку, сигареты, спички. Забитые и забытые салаги наслаждались свободой. Пекли картошку в углях, чай кипятили в кружке, спали вдосталь, положив под себя автомат.

Именно на курево и рассчитывал сейчас Бондарь, не окажется у бойца в кармане, пошлет галопом за НЗ.

Вздрогнула крайняя елка, сбив с себя бисеринки воды. Бондарь сплюнул зеленую горечь, встал, крякнул в кулак.

- Красноармеец, бля! - рявкнул пропитым командирским голосом. И осекся, увидев вышедшего из-за елки.

Их разделяла только умятая гусеницами дорога. Бондарь ошарашенно таращил глаза, в горле застрял ком.

Человек к их части не имел никакого отношения. Широкоплечий, поджарый, в темном камуфляже и заляпанным темными разводами лицом, на голове зеленый платок, как у тех отморозков в Чечне. И взгляд тот же, волчий. Спецназ - его ни с кем не спутать. Человек чуть подал грудь вперед, уравновешивая тяжесть зеленого цилиндра, притороченного к спине. От неожиданности чуть присел да так и застыл, как встревоженный зверь.

Ветки раздвинулись, на опушку вышел еще один, точная копия первого, только пониже ростом. И тоже с грузом.

Бондарь глупо усмехнулся. Ветки ельника дрогнули, словно вспорхнула птица. Что-то сверкнуло в воздухе, жужжа, перелетело через дорогу и воткнулось в грудь прапора. Удар вышел таким сильным, что его отбросило в траву.

Бондарь ощерился от боли, хотел закричать, но, опустив глаза, увидел черную рукоять, торчащую из груди, и протяжно, со всхлипом выдохнул. Под сердцем сделалось горячо и тяжко. Он боялся пошевелиться, лишь ртом ловил воздух.

Чавкнула земля, потом зашелестела приминаемая ногами трава. Пока шаги приближались, Бондарь вдруг отчетливо понял, что было у гадов за спиной.

В то утро груз привезли такие же отморозки. Глаза пустые, руки хваткие, с набитыми костяшками на кулаках. Вагон подогнали из Бологого, караул у них был свой, сами же сопроводили груз к тринадцатому складу. Майор Еремин матерился сквозь зубы, кляня приехавших и их груз, но старший среди прибывших только посмотрел, и Еремин сразу заткнулся. Двенадцать ящиков заложили в глубокий склад на самый нижний ярус.

Бондарь даже вспомнил название этих цилиндров, похожих на обычные армейские термоса, - изделие "Капкан". По пьянке Еремин обмолвился, что одним таким "термосом" можно запросто поднять на воздух все Бологое, а привезли не в спецвагоне, а просто так, как железо обычное, и вообще на хрена это сюда приволокли, и так рваться есть чему. Лепетал он спьяну всегда много чего, всего не упомнишь. А вот сейчас вспомнилось.

И еще Бондарь вспомнил, что уже с месяц на тринадцатом складе из-за замыкания отключили сигнализацию. Пробило провод, а где, никто искать не стал.

Он застонал от боли и бессилия, но тут на глаза упала тень. А потом обрушилась темнота...

Лилит

Она плечом прижала трубку к уху, подхватив соскользнувшее покрывало. В этот момент их соединили.

- Хан? Это я. Проблемы были? - Лилит прикусила губку, выслушав ответ. - Ерунда, до понедельника никто не хватится, а после будет поздно. Встретимся в восемь. Пока.

Лилит бросила трубку. Повела плечами, с наслаждением ощутив прикосновение шелка. Сладко улыбнулась, прищурившись на солнечный зайчик, игравший на шпиле университета.

- А ты смотришься, - раздался за спиной голос Нины. - Обнаженная в черно-белом. Давно Муромскому не позировала? Он говорил, что портрет твой писал. Или опять наврал? Зная его, уверена, что обнаженку малевал.

Подошла вплотную, обдав ароматом духов.

- На кого наша девочка загляделась? Ого, вот это экземпляр!

Лилит всмотрелась в идущего под деревьями мужчину. Отметила прямую осанку, сдержанную гармоничность движений. Он не шел, не шагал, а именно двигался, как движутся животные, плавно и достойно. Из знакомых Лилит только Хан обладал такой же уникальной способностью переходить от замедленной плавности к летучей стремительности, обычный мордобой в исполнении Хана превращался в завораживающий танец. Хан научил и ее видеть звериное в человеке.

Рядом с левой ногой человека трусил кудлатый кавказец, пес время от времени поднимал морду, пытаясь посмотреть в лицо хозяину. Казалось, они ведут неспешный разговор на только им понятном языке.

- "Он выходит под лунный свет, и голубоглазый волк Фенфир ложится у его ног, орел падет с небес и садится ему на плечо. Его губы не умеют улыбаться, глаза его холодны, как подземные воды, у него квадратные зрачки Дважды рожденного, и ты не увидишь в них своего отраженья", - прошептала Лилит. Она не знала, откуда пришли эти слова. Последнее время такое случалось все чаще.

- Опять бредишь! - мягко, как врач больного, укорила Нина.

- С чего ты взяла?

- Девочка моя, в магию можно играть, но главное - не заиграться.

- В отличие от тебя, Нинон, я серьезно.

- Вот это меня и беспокоит.

Лилит коротко хохотнула, спустила с плеч покрывало.

- Посмотри на меня! - Она подняла руку, уткнув палец в стекло. - Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня! - Голос сделался низким, грудным. - Рогатый бог Гернуннос, я прошу тебя, пусть не будет ни сна, ни утешения, ни удовольствия, пока сердце и тело не будут повернуты ко мне у того, кто сейчас поднимет на меня взгляд. Смотри на меня, человек!

Человек остановился. Лилит почувствовала на щеке прерывистое дыхание Нины.

Дикая Охота

Максимов остановился. Еще раз прислушался к себе. Волна враждебности, накатившая неизвестно откуда, прошла насквозь, оставив в теле тревожное эхо. Словно ветром качнуло колокол.

Посмотрел на пса. Тот тоже напрягся, прижав подрезанные уши.

Двор был тих и пуст. Лишь шелестела листва, потревоженная заблудившимся между домами ветерком.

Он не мог ошибиться, ощущение притаившейся опасности не спутать ни с чем.

Медленно поднял взгляд. В окне второго этажа стояла женщина, завернутая в бело-черное. Секунда - и она пропала.

Глава четвертая

КРЕСТ ИНКВИЗИТОРА

Дикая Охота

Литераторы погубят Россию. Кто не верит, пусть откроет соответствующий том полного собрания сочинений Ленина и посмотрит его анкету. В графе "профессия" вождь мирового пролетариата скромно указал - литератор. Николай Второй в той же графе прямо написал - "хозяин земли русской". И накаркал. Литератор расстрелял императора, отобрал землю и ввел интернационализм.

Сталин умел учиться на чужих ошибках, знал, что от этих инженеров - вредителей человеческих душ - вся зараза и идет. По сути своей профессии - идеологические диверсанты они чистой воды. Думают, копаются в архивах, кропают что-то, бумагу переводят, а потом вдруг: "Не могу молчать!" И все, гад, норовит пасть жертвой, на худой конец - подставить просиженный зад под царские розги. Короче, хлопотно с ними. Народ они нервный, легко и много пьющий, капризный, завистливый и склочный. Это гения видно сразу, а с остальными как быть, нельзя же совсем без книг в самой читающей стране! Как ни делил Сталин их на заслуженных и талантливых да ни стравливал первых со вторыми, как ни охаживал кнутом и ни поощрял пряником, но одолеть литераторов не смог, махнул сухой рукой и изрек: "Работайтэ с этыми, у мэня другых нэт". А на нет - и суда нет.

С судами, действительно, палку старались не перегибать. Зачем делать из рифмоплета великомученика? Кого надо, свои сами харчили, только брызги летели. Так к заслуженным и талантливым прибавлялись запрещенные.

Не всех власть любила, но всех лелеяла. Потому что нет среды более информационно насыщенной, чем пишущая, танцующая и рисующая братия. На каждый талант приходится по тысяче поклонников. Дружить с "людьми творчества" престижно и милицейскому генералу, и вору в законе, и секретному авиаконструктору, и леснику. Связи в этой среде немыслимые, как лабиринт Минотавра, неизвестно куда выведут. Здесь все всё знают, обо всем имеют мнение и обо всем судят-рядят, особо не таясь. Информации в этом отстойнике души и мыслей - море, черпают из него все спецслужбы, отечественные и импортные. И выходит, что кто не агент, тот невольный информатор. Традиция добрая, стыдиться нечего. Сам Тургенев резидентом русской разведки в Париже трудился, пока "Отцов и детей" сочинял, факт, как говорится, широко известный в узких кругах. А ведь дворянин, и талант несомненный. Что уж тем, кто, кроме подписки о сотрудничестве и пары мелких доносов, ничего путного не написал, рожу кривить?

Максимов встал с продавленного дивана, до хруста потянулся. Мысли, что лезли в голову, были странными, ему несвойственными. Так и должно было быть. Квартира чужая, и мысли здесь - чужие.

Максимов был уверен, что жилище Инквизитора обыскивали профессионалы, и не стал играть в пинкертона. Бросил сумку в угол, осмотрелся: кухня, санузел, комната. Лег на диван, закрыл глаза, постарался хоть ненадолго заснуть. Он называл этот метод "наспать место". Пока работает сознание, оно невольно фильтрует информацию сквозь прошлый опыт, хочешь или нет, а вывод будет с известной погрешностью. Во сне или полудреме вся информация, видимая и невидимая, что накопилась в помещении, впитывается всеми органами чувств так полно и чисто, что сознание, ограниченное опытом и знанием, в эту полноту и безошибочность никогда не поверит.

Итак, Инквизитор был литератором. Вольная профессия: свобода мыслей, времени и передвижения. Идеальная "крыша" и легенда. Профессиональное право снимать, накапливать, обрабатывать информацию. И использовать в своих интересах. Интересы Инквизитора простирались, если верить книжным полкам, от средневековых поэтов до классиков детектива. Последнее объяснимо, если учесть, что в любом детективе на поверку оказывается лишь десять процентов вымысла, остальное - факты, сценарии операций, дешифровка чужих тайн. Книги на полках стояли в ряд, вне зависимости от языков, на которых они были написаны, очевидно, проблем с переводом у Инквизитора не было.

Имя его Максимову ничего не говорило, как, очевидно, большинству читающей публики. Инквизитор был "широко известен в узких кругах" почитателей средневековой поэзии, издал несколько сборников переводов, вел семинары в Институте культуры... И все. Никакой связи с рангом и функцией в Ордене не обнаружить, даже если усиленно копать. Правда, и Даниэль Дефо - шеф британской разведки - "Робинзона Крузо" накропал, сколько ни читай, никогда не догадаешься, кем был автор. Навигатор упомянул, что Инквизитор был одним из лучших в своем деле. Надо верить, если за ним закрепили Москву, второй по эзотерическому значению город после Питера. Знания и особый талант в герметических науках открыли перед Инквизитором двери во многие салоны, клубы и ложи. Он сумел поставить себя в положение "почетного члена" и "высокого гостя": везде заседал, но нигде не председательствовал, везде присутствовал, но нигде не состоял в членах.

Максимов посмотрел на фотографию в рамке над рабочим столом. Мужчина, полуобняв молодую женщину, улыбался прямо в объектив. Зачесанные назад волосы открывали его высокий лоб с глубокой, как шрам, вертикальной морщиной у переносья. Темные глаза, пытливый, здоровый взгляд, без мути и сумасшедшинки. Правильные черты лица. Ничего особенного. Ничего от Инквизитора - исследователя запредельного и следователя по сверхсекретным делам тайных организаций.

"Фотография пятилетней давности", - пояснил Максимову Сильвестр, открывший своим ключом квартиру. Он же сказал, что это "мастерская", здесь Инквизитор только работал, правда, иногда проводил целые недели. Женщина с фотографии не потревожит, четвертый год нет ее в стране. В подробности вдаваться не стал. Гарантировал, что с участковым и соседями проблем не будет, Инквизитор имел обыкновение отдавать ключи от "мастерской" друзьям. С остальными придется разбираться по обстоятельствам.

- Ну и что ты на это скажешь, Конвой? - Максимов обратился к псу, заглянувшему в комнату.

Пес свесил голову набок, шумно задышал, высунув язык.

- Правильно, молчи - сойдешь за умного. - Максимов хлопнул по бедру, пес радостно вильнул хвостом, подошел, уткнулся носом в ладонь. - Так, образина, марш на кухню. Сидишь тихо и не мешаешь работать.

Пес тяжко вздохнул, с тоской посмотрел на диван.

- Даже не думай! - предостерег его Максимов, слегка шлепнув по загривку.

Конвой потрусил из комнаты, а Максимов сел за стол.

На нем, по словам Сильвестра, все осталось, как было при Инквизиторе. Утром тот выключил компьютер, сложил в папку бумаги и вышел. С тех пор его никто не видел.

Максимов посмотрел на часы. Полдень. Открыл папку, взял первый лист.

Восемь часов вечера. На город заходила гроза, за окном быстро темнело. В окно тянуло сыростью, близким дождем.

Максимов откинулся в кресле, потер уставшие глаза.

Восемь часов непрерывной работы в жестком режиме, сорок минут "мозгового штурма": документ из папки, поиск ссылок в книгах и компьютерном архиве, пять минут интенсивной физической нагрузки: двадцать приседаний, двадцать наклонов, сто отжиманий от пола, сто подъемов ног лежа, десять минут неподвижности, раскинув руки на полу, пока в теле не останется напряжения, и опять - "мозговой штурм". И так восемь раз, восемь попыток взять штурмом лабиринт знаний, в котором свободно ориентировался Инквизитор.

Максимов вышел на кухню, насыпал корм в миску Конвоя, сам сел на угловой диванчик. Нехотя отхлебнул кофе, несчетную чашку за день.

Его мозг был натренирован обрабатывать невероятный объем информации, а тело привычно к предельным нагрузкам. Но сейчас он ощущал себя старателем, перемывшим тонны песка ради одной золотой крупинки. Только не было ее, лоток пуст. В одном лишь убедился Максимов: Инквизитор взял след и пошел по нему. Как он это сделал, осталось загадкой. Восстановить ход рассуждений Инквизитора не представлялось возможным. Ни одна машина не в состоянии просчитать, что послужило спусковым крючком, вызвавшим к жизни рой образов и поток ассоциаций, что бередило душу, пока сама собой не легла последняя строчка: "...как дай Вам Бог любимой быть другим". Творчество - это единственное, что не смог механизировать человек, логическому анализу оно не поддается.

Максимов закурил, вернулся в комнату. Как остывшие угли, переворошил листы в папке. Пусто, мертво. Всего двадцать страниц, разрозненные заметки; потребовалось восемь часов, чтобы приблизительно представить, какой объем информации связан с ними, а чтобы собрать и пережить то, что задействовал из своей памяти Инквизитор, на это нужна еще одна жизнь. Ее у Максимова не было.

Устало плюхнулся в кресло. Желтая бумажка на панели монитора резала глаз. Отлепил, в который раз за день прочитал: "Все близко. Если я хочу найти, достаточно представить, и оно само ко мне приходит". Почерк Инквизитора.

- Надо думать, тебе это удалось. Только оказалось слишком близко. - Максимов прилепил бумажку на место.

Запустил компьютер. Пока шла загрузка, отметил, что квартира действительно была "мастерской": ничего лишнего, ничего отвлекающего, неизбежный телевизор, уменьшенный до предельной миниатюрности, сослан на кухню. На стеллаже с лазерными дисками не нашел ни одной записи новомодных громыхалок, только классика и этническая музыка. Говорят, что ученые в средние века, как и всякие ремесленники, занимались своими опытами в жилых домах. Лишь алхимики сочли за благо удаляться подальше от невинных родственников. Знали, тонкие превращения, что творились в их ретортах и душе, могли натворить бед посерьезнее, чем юбка, прожженная кислотой, и ослепившая глаза вспышка магния. Инквизитор был из того же проклятого племени, знал, что за попытку проникнуть в заповедное приходится платить и одиночество не просто необходимое условие, а суровый закон.

Максимов без всякой задней мысли нажал клавишу, монитор высветил историю команд - все, что делал с компьютером Инквизитор в последние часы. Все текстовые файлы Максимов давно просмотрел. Занятно, ново, порой шокирующе. Но никаких зацепок.

Посмотрел на последнюю строчку. Получалось, что Инквизитор, отработав двенадцать часов, еще три часа играл в игрушку.

Машинально Максимов шлепнул по клавише "Энтер". Компьютер послушно загудел винчестером.

- И дальше что? - Максимов устало посмотрел на шахматную доску на экране. Шлепнул по клавише.

"Вы готовы войти в Бездну и сыграть с ней партию?" - высветилось на экране.

- Давай. - Максимов подогнал "мышку" к окошечку "да" и щелкнул клавишей.

"Вы сделали выбор. Врата открыты". - Вслед за надписью из динамика донесся мажорный аккорд.

Максимов усмехнулся. Но, неожиданно покачнувшись, вцепился пальцами в столешницу. Показалось, пол ушел из-под ног.

Шахматная доска на экране, плавно вращаясь, ухнула в звездную бездну. Камера понеслась мимо висящих в пустоте фигурок. Эффект был потрясающий, словно космический корабль петлял между планетами. Фигурки то росли, приближаясь, заливая собой весь экран, то проскальзывали мимо, едва удержавшись в фокусе.

Картинка уменьшилась в размерах, словно отвели трансфокатор камеры, и удивленному взору предстал прозрачный куб, разбитый на квадраты. Фигурки, как полагается в шахматах, выстроились строем друг напротив друга. Но не на доске, а в трехмерном пространстве, усыпанном бисером мелких звезд.

Максимов от неожиданности встряхнул головой. Вот, оказывается, в какие игры играл Инквизитор.

Максимов знал сакральный, не описанный ни в одном учебнике смысл шахматной игры. Шестьдесят четыре клетки, столько же, сколько знаков в гадании И-Цзын, все, как Босеан - стяг тамплиеров, как Инь и Ян у китайцев, все черно-белое. Бескомпромиссная графика жизни. Фигурки - как символы ролей, масок и характеров. Право пешки погибнуть или стать Фигурой, агрессивная вольность Ферзя, тяжеловесная прямолинейность Ладьи, привилегия Короля подставить любого, закрываясь от удара. Игра эта - жизнь в своей максимальной простоте и непознаваемости. Этюды, начала и эндшпили, классические партии и забавы любителей - все это лишь модели того, что было, будет или могло быть. Не зря постигших законы этой игры награждают масонским титулом Гроссмейстер - Великий Мастер.

Шахматы - модель мира, связанного неразрывными цепями причины и следствия, поступка и результата. А трехмерные? Космос. Вселенная в миниатюре. Бесконечная в пространстве и времени, бесконечная в количестве вариантов, заключенных в ней.

Бездна ждала, равнодушно посверкивая искорками звезд. Вызов хрупкому, ограниченному сознанию человека, в гордыне решившего, что может объять Необъятное, был брошен. Врата в Бездну открыты.

Максимов, борясь с головокружением, покатал "мышь". Изображение ожило, оказалось, "летящей" камерой можно вращаться вокруг куба, проникать внутрь его, скользить в любой проекции. Максимов по привычке двинул королевскую пешку вперед.

Шок. Черный ферзь взлетел на три клетки вверх. Максимов от неожиданности чуть не поперхнулся дымом. Раздавил окурок в пепельнице.

Картинка сама собой повернулась на трех осях, предоставив возможность самому оценить угрозу, - следующим ходом ферзь "зависал" над королем белых и ставил мат. Единственным ответом был ход конем - три клетки по горизонтали, одна вверх. Черные ответили А-2 - А-2/2 - пешка "нырнула" на клетку вниз, открыв путь по горизонтали ладье. А дальше закрутилось, как воздушный бой, атака следовала за атакой по всем направлениям, удачный ход на одном уровне становился ошибкой на другом. Вскоре Максимов сообразил, что никакие этюды и начала из "классических" шахмат здесь не действуют. Новый, трехмерный мир требовал нового мышления. Игра захватила, в какой-то момент, честно говоря, он даже не понял как, ему удалось выровнять партию. И тут он почувствовал, как тянет, всасывает в себя это живое, полное звезд пространство...

...Белый свет возник неожиданно, словно кто-то прижал фонарик к переносью. Свечение становилось все ярче и ярче, пока не затопило все вокруг. Угасающее сознание еще сопротивлялось, что-то мешало полностью раствориться в слепяще белом свете. На долю секунды обжег страх: из памяти всплыло, что такой свет видят умирающие...

Лилит

На город медленно надвигалась гроза. Одна за другой гасли звезды, закрываемые невидимой в темноте тучей. Уже полнеба сделалось непроницаемо-черным, беззвучно вспыхивали дальние отсветы зарницы. Ветер припал к земле, крался, тревожа сухие стебли, взбивая тонкие султанчики пыли.

По темной воде медленно проплыл теплоход, раскрасив ночь разноцветными огнями. На верхней палубе гремела музыка, визгливые голоса подвыпивших и возбужденных близкой грозой людей, усиленные эхом, неприятно резали слух.

Лилит наморщила носик.

Теплоход ушел под мост, к Речному вокзалу. В отвилку от основного русла пришли волны, блики заиграли на растревоженной воде, она стала еще чернее и гуще, как машинное масло.

Лилит осмотрелась. По левую руку, там, где отвилок утыкался в дамбу, белел корпус гостиницы "Союз". Светились несколько окон, на нижнем этаже разноцветными огнями вспыхивали окна ресторана. Музыку слышно, но, что наяривают ресторанные лабухи, разобрать невозможно. Очевидно, градус веселья уже перевалил за ту черту, когда, кроме интернационального танца "семь-сорок", народу уже ничего не требуется. На противоположном берегу вспыхивали красные точки сигарет. Горел огонь в мангале, плясали причудливые тени снующих вокруг мангала людей. Даже сюда долетал уксусный запах шашлыка.

Стоявший перед Лилит мужчина до хруста потянулся, закинув за голову руки.

- Класс! - Отсвет фонарей упал на его лицо.

За небольшим обрывчиком, за строем сосен стояли приземистые корпуса военного госпиталя. Постояльцы, уже приняв положенную дозу лекарств, готовились ко сну.

Лилит сидела, обхватив колени. Снизу вверх посмотрела на мужчину.

- Странно, люди пьют, любовью занимаются, а в двух шагах от них страдают и умирают, - прошептала она.

- Ты о госпитале? - Мужчина скрестил на груди руки. - Ерунда. Одним повезло, другим - нет. Что за мысли похоронные? На погоду куксишься?

- Наверно. Прохоров, а ты везучий?

- Конечно, если пока цел. - Мужчина стянул с себя майку. - Купаться будем?

- Обязательно. - Лилит не пошевелилась. - Ты раздевайся и ныряй. Я потом.

Он сбросил штаны. Поиграл мышцами, пошлепал себя по плоскому животу. В отсветах фонарей, пробивавшихся сквозь деревья, его тело казалось отлитым из черного металла.

Спустился к воде. Постоял, привыкая к прохладе, выдохнул, шумно взбив воду, в два шага оказался на глубине, нырнул, на прощание ударив ногами по воде.

Лилит подошла к краю бетонного бортика, поднимавшегося над водой почти на метр. На их берегу стояла ночная тишина: ни голосов, ни шагов, ни плеска поздних купальщиков. Посмотрела на воду, на черной поверхности то и дело вскипали водоворотики, словно крупная рыба поднималась из глубины. Мужчина, она знала, способен в два нырка переплыть канал.

"Силы в нем много, не дурной, не жеребячьей. К мощи, сокрытой в своем теле, он относится, как сапер к динамиту. Ни разу не видела, чтобы он бултыхался, как конь. Всегда бесшумно, осторожно, словно крадется. Интересно, это у него так условные рефлексы работают или играет на публику? Нет, он такой и есть, мощный, но тупой, как танк. Готовили к войне, а потом вдруг решили разоружаться. К сожалению, для этой боевой машины программа действий в мирной жизни не предусмотрена. Жаль терять такой экземпляр, но что делать".

Лилит через голову стянула узкое черное платье, сбросила босоножки, подумав немного, сняла трусики. Все оставила на бортике. Вернулась к тому месту, где сидела, подняла с песка бутылочный осколок.

Беззвучно вошла в воду. В живот плеснула слабая волна, по воде шли радиальные круги, где-то на середине, залитой непроглядной темнотой, мужчина вынырнул, перевернулся и поплыл к берегу.

Лилит прошла по воде к обрывчику, обложенному бетонными плитами. Вода здесь дошла ей до груди, прохладной ладонью ласкала соски. Лилит на секунду закрыла глаза, закинула голову. Втянула воздух сквозь сжатые зубы, коротко, нервно хохотнула. Нагнула голову к самой воде. На фоне дальних огней четко выделялся короткий штырь, на двадцать сантиметров торчащий из воды. Лилит прошла к нему. Положила осколок на бортик. Легла на воду.

Черная медуза, выплыв из-за крон сосен, зависла прямо над головой. Край тучи, подсвеченный огнями города, четко выделялся на фоне последних звезд.

"Творение Невыразимого Имени и Безбрежная Сила! Древнее Его Величество Хозяин Тьмы! Ты холодный, неплодородный, мрачный и несущий гибель! Ты, чье слово, как камень, и чья жизнь бессмертна. Трижды произнося твое имя, Рогатый бог, я призываю тебя и прошу принять эту жертву. Не я, не моя рука, а Ты, великий Горнуннос, пронзишь это тело. Великий Бог войны и разрушения, Горнуннос, прими того, кто служил тебе. Не я, а ты возвращаешь себе огонь, что горел в его груди. Я лишь разрушаю Вторую башню, башню Огня. Ее стражник - мой дар тебе, суженый мой, Горнуннос!"

- Ты где? - раздалось над водой.

- Здесь. - Лилит ногами нащупала дно. Острый гравий. По грудь поднялась над водой. - Плыви сюда.

В теле, несмотря на прохладную воду, разливался жар, чем ближе приближались всплески, тем больше жгло изнутри, ей показалось, что вода, прикасаясь к коже, начала парить. Дыхание сделалось лихорадочным, больным. Только мозг работал ясно и четко.

Из темноты пришел бурун, и вслед за ним выплыло белое лицо. Мужчина улыбался.

Лилит отступила, маня его простертыми над водой руками. Мужчина сделал сильный гребок, вода, разбитая крутыми плечами, вспенилась. Он подобрался, готовясь встать, но Лилит шагнула вперед, обхватила его голову, потянула вверх, он, всплеснув руками, выскочил по пояс из воды, но не удержался, она продолжала давить. Его лицо сохранило удивленное выражение, когда он стал заваливаться назад.

С хрустом штырь вошел в затылок.

Глаза мужчины полезли из орбит. Вода вокруг него вспенилась. Лилит отскочила. Мужчина бился, как заостроженная рыба, но вскрикнуть не мог. Из распахнутого рта медленно проклевывался штырь, блестевший от темной слизи.

Лилит подплыла ближе, всмотрелась в белые рыбьи глаза. Толкнула ладонью воду. Вода воронкой всосалась в открытый рот мужчины, заклокотала внутри, вырвалась наружу фонтаном брызг. Лилит повторила, от кашля и судороги мужчина выгнулся, дернул головой, сипло всосал в себя воду. Захрипел, лицо налилось темным, потом хрустнуло, подбородок прижало к груди, и он затих. Его нога, скользнувшая по животу Лилит, показалась ей большим сомом. Такая же холодная, мерзко склизкая.

Лилит вскинула руку, нащупала на бортике осколок. Подняла белесую ступню мужчины над водой. Глубоко вонзила осколок, хрустко сломала острие в ране. Оттолкнула от себя ногу. То, что осталось от осколка, зашвырнула подальше в воду.

Ее еще трясло от жара, полыхавшего внутри. Она плеснула себе в лицо пригоршню черной воды. Вскинула голову.

- Горнуннос, Горнуннос, Горнуннос! Великий Бог Тьмы, прими жертву! - Сама не узнала свой голос, низкий, с дребезжащей трещинкой.

В непроглядной черноте неба стало нарастать свечение, вспыхнула огромная искра, огненный зигзаг распорол брюхо черной медузы, залившей собой все вокруг. Грохнуло, словно взорвалось небо. На еще не пришедшую в себя Лилит обрушился черный ливень. Она не видела струй, только вздрагивала, когда тугие кнуты стегали по плечам, груди, закинутому вверх лицу.

* * *

Она плыла, вяло перебирая ногами. А вокруг кипела вода, исхлестанная миллиардом острых струй. Лилит иногда поднимала тело так, чтобы струи били по ней, от лица до бедер. Казалось, тело насквозь прошивают холодные иглы.

Ее несло по большой воде. В темноте берегов канала не разглядеть, словно паришь, запутавшись в дожде. Слева вспыхнули огни спасательной станции. Сквозь шум дождя донеслась музыка. Лилит перевернулась на живот, без всплеска ушла под воду, пыла, сколько хватило дыхания.

Течение стало быстрым, нервным. Лилит начала сдвигаться вправо. Впереди чернели опоры моста. Вверху горело свечение, дрожащая корона на фоне неба подчеркивала дугу моста. Гул потока идущих по нему машин становился все гуще, резко и нервно вскрикивали клаксоны.

Ей удалось проплыть между берегом и опорой. Здесь впервые стало страшно. Мост гудел от несущихся по нему машин, и низкая вибрация наполняла все вокруг. Лилит едва успела обогнуть что-то черное, выставившее острый бок из воды, тихо вскрикнула. Миновав опасный участок, ушла под воду. Представила себя черной гибкой торпедой, неукротимо и безжалостно несущейся к цели. Сердце азартно и зло забилось в груди.

Всплыла бесшумно, перевернувшись под водой на спину. Обрывистый берег медленно проплывал мимо. Ручейки воды, скользящие по мокрым откосам, казались серебристыми змеями. Стволы сосен отливали черным, как наведенные в небо стволы орудий. Тихо. Ни души.

Линия обрыва треснула, сбежала к воде песчаным пляжем. Лилит перестала грести, перевернулась на живот. Развернулась лицом к течению, оно стало медленно подтягивать ее к берегу. Лилит всматривалась в ряд сосен и темноту за ними, пляж был пуст, песок влажно блестел, следы на нем давно растаяли.

Лилит подплыла к самой кромке воды. Руки уже коснулись дна. Она не вставала, ждала. Тишина, если не считать шлепков капель по песку и листьям.

Она выскочила из воды, перебежала в тень. Удивилась, что холода до сих пор не ощутила, тело все еще жгло изнутри огнем. Лилит развязала узел скрученного вокруг талии платья. Босоножки упали на песок. Она выжала платье, встряхнула, оно приняло обычную форму. Вздрогнула, когда сырая ткань коснулась плеч, быстрее натянула его до бедер. Платье прилипло, словно черная кожа. Лилит провела ладонью по волосам, приглаживая короткие пряди.

Прислушалась. Ливень стал ослабевать. Все громче гудел в темноте несущийся через мост поток машин. За лесом завыла, набирая ход, электричка.

Лилит подхватила босоножки, резво взбежала на откос. Постояла, прижавшись всем телом к влажному и пахучему стволу сосны. Перевела дыхание и осторожно пошла по едва различимой в темноте тропинке.

Она отлично знала дорогу, подруга жила в Левобережном, часто летом на весь день уходили с ней на канал. Это было в той жизни, о которой старалась не вспоминать. Тогда ее еще никто не называл именем Богини Черной Луны - Лилит.

Дикая Охота

Максимов медленно приходил в себя, словно выныривал из глубины на размытый слепящий свет: ближе, еще ближе, уже свет разлился вокруг, ты паришь в нем, растворившись в прозрачном тепле, а вверху уже оформился круг, переливается, дразнит, потом, когда удушье уже рвет легкие, когда хочется хлебнуть полным ртом этот свет, вырываешься на поверхность - и голова кругом...

Голова, действительно, шла кругом. Плечи и шея затекли, мышцы спины сделались резиновыми. Максимов со стоном потянулся. Бросил взгляд на часы.

- Ни фига себе! - Удивленно покачал головой.

Одиннадцать вечера, три часа игры. На экране в звездной пустоте парили несколько фигурок. Максимов с трудом сосредоточился. Оказалось, каждый раз требуется сделать усилие, чтобы "войти" в трехмерный мир. Партия оказалась безнадежно проигранной: одинокий белый король прижат к нижней плоскости куба, а с трех сторон зависли ферзь, ладья и два коня черных. Немногочисленные фигуры белых разметало по всему объему куба, и помочь своему королю они уже не могли.

"Для первого раза хватит, - решил Максимов. - Три часа "промывки мозгов". Или это называется "расширением сознания"? - Он прислушался к своим ощущениям. - Здорово, и не надо никакой наркоты".

Теперь он знал, к а к умел мыслить Инквизитор. Трехмерные шахматы, очевидно, использовались не для забавы, а для постоянного тренинга сознания, приучая косное, земное и ограниченное опытом сознание выходить на тот уровень, где нет верха и низа, левого и правого, где все далеко и все рядом; это сознание внушало ему, что мир богаче и многообразней, чем представляется: в нем все есть, все может быть и все всегда рядом, каким бы далеким ни казалось.

Максимов придвинул к себе папку, перелистал, открыл на нужном листе. Почерк Инквизитора соответствовал мышлению: четкий, убористый, лаконичный.

"Миф о Лилит относится к основным эзотерическим положениям иудаизма, составляющим "тайну Торы" - каббалу.

Лилит - первая женщина и первая жена Адама - оказалась неудачным творением /sic!/ всемогущего Бога и была отброшена в мир демонов. По каббале Лилит является женой демона Самоэля - змея-искусителя. (В таком случае миф о яблоке с Древа познания Добра и Зла и последующем проклятии Адама и Евы приобретает дополнительный "сатанинский" подтекст. Змеем, соблазнившим Еву, был муж Лилит, соответственно, это был акт мести Творцу и коварная операция по компрометации, первая в истории человечества.)

Лилит и Самоэль являются верховными антибожествами "демонического пантеона". Им подчиняются Аза и Азаэль - два ангела, отказавшиеся поклониться Адаму, за что были свергнуты на землю, где блудодействовали с дочерьми человеческими, рождавшим от них демонов. Лилит предводительствует сонмом демонов, терзающих людей во сне. Вампирична и беспола. Но если внимательно проанализировать текст, то она скорее двупола, на практике - бисексуальна. По каббале, Каин и Авель были рождены ею, а не Евой. Это полностью идет вразрез с "официальной" библейской доктриной, но если признать, что история человечества, по Библии, есть освоение мира после утраты Рая, то Лилит следует считать п е р в о й, утратившей его.

Возможно, Каин как мифический архетип братоубийства - самого тяжкого преступления против рода - стал еще одним эпизодом мести Лилит своему Создателю: по иудейским законам первенец посвящался Богу, но первенцем в семье человека стал сын демона-искусительницы. Можно не сомневаться, какому именно божеству посвятили Каина. Кроме этого, став продолжательницей рода человеческого, Лилит доказала, что не только мирная и верная Ева, но и она - отвергнутая и проклятая - способна к существованию в форме человеческого тела.

Из бока Каина родилась Наама - "красавица" (иврит). Обратим внимание - из бока, или ребра, что в точности повторило акт создания Евы. Сатана и Лилит тем самым доказали, что они ни в чем не уступают Творцу. Наама блудодействовала с Азой и Азаэлем, после чего присоседилась к Лилит и вместе с ней охотится на мужчин, время от времени рождая от них духов.

Тем, кто активно ищет "параллельные миры" и "внеземные цивилизации", следует отдавать себе отчет, что они играют с огнем. Каббала прямо указывает, что "внеземная цивилизация", если под этим понимать н е ч е л о в е ч е с к а я, реально существует и развивается "параллельно", но создана она Дьяволом. Это Царство Лилит - земля Каина. По описанием это страна Хаоса и злых духов, то, что называют Нижним миром.

Кроме явной психопатологии, в вышеизложенном интересно то, что, оказывается, каббалистам было известно о существовании Нижнего мира. Считается, что мы живем в Среднем мире, многие процессы в котором вызваны и обусловлены влиянием Нижнего - адского, инфернального, и Верхнего, горнего, божественного. Обычно Нижний мир прорывается в наше дремлющее сознание в виде снов-кошмаров. "Темная" часть нашего подсознания, в эзотерике символизируемая Лилит - Черной Луной, если не создана напрямую в период существования человека в Нижнем мире, то, безусловно, находится с ним в постоянной резонансной связи.

Изощренные методики "путешествия в Нижний мир", известные в шаманизме и в их современном европеизированном варианте - фрейдизме, позволяют "расширить" обыденное сознание человека, включив в него мир кошмаров, инцеста, вампиризма и иных извращений. Опасность не в том, что человек познает нечто, не укладывающееся в рамки обыденного сознания, а в том, что "открывается" лишь один мир - Нижний. По сути своей сеанс психоанализа является покаянием без причащения, не просто пародией, а извращением акта очищения перед сближением с Богом. В таком случае вектор церемонии диаметрально меняется. Это уже "черная месса" в современном ее варианте. "Облегчение", "очищение", "катарсис", которые испытывают пациенты психоаналитика, есть лишь эмоциональное переживание слома тонкой перегородки между инфернальным и "средним" миром, существующим внутри каждого.

Массовая культура, прежде всего детективы и "фильмы ужасов", базируются на "научном" фундаменте фрейдизма. Признание и невольное принятие самодовлеющей роли подсознания привели к страшным последствиям. Впустив Ад в свои души, люди оказываются его заложниками. В традиционных обществах с главенством религиозно-этической оценки деяний и преступлений действия серийного убийцы однозначно воспринимаются как "дьявольские", покушающиеся на божественные законы бытия. Современное "просвещенное" общество "научно обосновывает" самые кровавые и патологические преступления неудачным сексуальным опытом и психическими травмами раннего детства. В сексуальных оргиях, наркомании и массовых шабашах рок-концертов видят лишь "снятие стресса", "бегство от реальности", все, что угодно, но не самое очевидное - явный или скрытый культ Хаоса, культ тотального разрушения, культ Сатаны.

Концепция о "Яйце Мира", выдвинутая известным мыслителем и эзотериком XX века Рене Геноном*, напрямую связана с мифом о Лилит.

##* Рене Генон - крупнейший мистик и эзотерик ХХ века, автор фундаментальных трудов по традиционализму "Символы священной науки", "Царство количества и веление Времени", обладал уникальными энциклопедическими знаниями в европейской культуре, во второй половине жизни принял ислам, стал суффием, безвыездно проживал в Каире, за что получил прозвище Каирский отшельник.

Согласно ей наш мир можно уподобить яйцу, чья скорлупа полностью изолирует нас от Верхнего мира (Божественного мира) и мира Нижнего (инфернального). Создание "скорлупы" приписывается Демиургу, проигравшему битву Богу, но по принципу "ни нашим и ни вашим" умудрившемуся полностью изолировать творение от создателя.

Понятно, что в любой закрытой системе будет нарастать энтропия вещества (сил распада). Энергоинформационный обмен в условиях нарастающего дефицита этих двух составляющих любой здоровой и развивающейся системы неизбежно затухает, наступает старение и смерть. Требуется постоянный приток энергии и информации извне, как витамины ослабленному организму. Для этого Демиург подтачивает нижнюю часть скорлупы, пропуская внутрь "низкие" инфернальные энергии. Подпитываемые им люди развиваются интенсивнее других, но все больше отходят от своей "божественной" природы, превращаясь кто в скотов, кто в бесов.

Отдельные люди идут по пути святости и периодически получают подпитку "благодатью" - чистой энергией, пробивающейся сквозь "оболочку" яйца сверху. Понятно, что они становятся на порядок выше простых смертных - "святыми", за что их активно травят "бесы" и простые смертные, пребывающие в скотском состоянии.

Концом Мира согласно Библии будет окончательное разрушение нижней оболочки и вторжение полчищ нелюдей - "орд гогов и магогов" и воцарение Антихриста. Сатанисты упорно надеются, что им удастся "удержать" верхнюю часть скорлупы - и новый мир, после конца Времен, станет миром первородного Хаоса.

Восстановление первоначального замысла Творца возможно, если сквозь верхнюю часть яйца прорвется "божественная" чистая энергия, уничтожая всех "нечистых" заодно с "бесами" и скотами. Это и будет библейский Страшный суд, или Дикая Охота Одина, по скандинавской мифологии.

Дикая Охота, как незримая битва со Злом, идет постоянно. Особую роль в ней играют т. н. Стражи Порога - члены тайных военно-религиозных орденов, осуществляющих магическую и вооруженную защиту "Порогов" - зон тонких взаимодействий между мирами. К "Порогам", безусловно, относятся значимые для этнического сознания архетипы: столицы; "места славы" - поля битв, определивших ход истории этноса; "святые" места - обители, пустыни, монастыри - все то, что коллективное сознание этноса описывает словом "Родина". Также к "Порогам" следует отнести и малоизвестные "места силы" и "вредные места" - зоны проявления различных аномалий и феноменов. Речь в данном случае идет как об охране материальных объектов, так и об их отражении в сознании - идей, вероучений, мифов, религиозных и иных доктрин. Противостояние поэтому зачастую принимает форму "идеологической войны". Данное понятие опорочено в советский и постсоветский периоды, но для сакральных обществ и орденов "война идей" - высшая форма магической битвы, которая порой принимает черты открытого вооруженного противоборства: от загадочных смертей отдельных людей до военных конфликтов между странами.

Самое опасное в феномене "Порога" состоит в том, что при определенных магических практиках он может быть временно создан в любой точке группой подготовленных людей - членов магических "сатанинских" сект. Не посвященные в суть ритуала адепты, как правило, - молодежь, используются лишь в качестве аккумуляторов биоэнергии. Для ее выработки и снятия служат различного рода экстатические методики - сексуальные оргии, наркотики, шабаши. Полученная таким образом психическая энергия расходуется на "открытие Врат" - пробивание перегородки между Мирами. Переживание этого момента описывается участниками шабаша как "явление Дьявола". Лидеры шабаша "подпитываются" чистой инфернальной энергией Нижнего мира и направляют ее на совершение черномагических практик - насылание порчи, убийства, "любовную магию". Приблизительно это можно сравнить с попытками проделать дыру в трубопроводе ради похищения бензина. Неосторожное обращение с тонкой психической энергией неминуемо оборачивается гибелью всех участников ритуала. Но глобальные последствия своих "игр с Сатаной" представляет лишь ничтожная часть сатанистов. Существует юридическое правило - "незнание не освобождает от ответственности", в ходе Дикой Охоты оно применяется беспощадно и бескопромиссно по отношению ко всем, рискнувшим "взломать Врата".

Лилит

Электричка тронулась, поплыли окна вагонов, с характерным завыванием поезд ушел в темноту. Платформа опустела. Мертвенно светились фонари, свет едва пробивался сквозь частую сетку дождя.

Лилит застыла, прижавшись к мокрому стволу, слушала темноту, наполненную капелью и шелестом влажной травы. Вдруг зачавкала земля под грузными шагами. Человек чертыхнулся, хрустнул веткой.

Лилит отступила, полностью уйдя в тень. Мимо проплыл огонек сигареты. Человек дышал шумно, с сиплой одышкой. Лилит проводила взглядом силуэт приземистого мужчины. Припозднившийся дачник, попавший под дождь. До микрорайона Ховрино ему оставалось минут десять ходу. Больше на эту сторону никто не вышел, все пассажиры по подземному переходу пошли в Левобережный.

Лилит еще раз осмотрела платформы по обе стороны пути. Встречающих и задержавшихся пассажиров не было.

Она пробежала по тропинке, нырнула в воняющий мочой и сыростью тоннель. Брезгливо поморщилась, когда босые пятки зашлепали по влажному полу, но босоножки обувать не стала. Некогда.

Стараясь держаться в тени, прошла по улочке. Черный "фольксваген", играя бликами на капоте, стоял там, где она ожидала. В салоне вспыхнула зажигалка. Лилит облегченно вздохнула.

Дверца распахнулась раньше, чем она взялась за ручку, и сразу же заурчал мотор.

Лилит удобно устроилась на сиденье рядом с водителем, откинула голову на подголовник.

К главным достоинствам Хана она относила умение ждать и молчать. И сейчас он лишь бросил на нее взгляд и вновь бесстрастно уставился в залитое водой стекло. Пальцы на руле, казалось, были начисто лишены жизни, не вздрагивали, не барабанили, просто застыли в неподвижности, как и весь Хан. Лилит знала, насколько обманчива эта омертвелость тела, в любую секунду одним неуловимым движением Хан мог отправить на тот свет любого. И лицо осталось бы бесстрастным и равнодушным, как у жестокого восточного божка.

- Дай сигарету. - Лилит потерла о колено влажными пальчиками.

Хан взял с панели пачку, открыл, протянул Лилит. Щелкнул зажигалкой. Черные, чуть раскосые глаза, за которые она и звала его Ханом, на секунду впились в лицо Лилит.

- Что смотришь? - Она выдохнула дым.

- Очень рисковала. - Голос у Хана был таким же бесстрастным, как и лицо. - Я сделал бы лучше.

Лилит потрогала рукав его рубашки. Сухой. Перегнулась через сиденье, нащупала влажный пакет, сунула руку.

- Ясно. - Она села, зло усмехнулась. - Следил. Переоделся в спортивный костюм и лежал где-то под деревьями.

- Страховал, - коротко ответил Хан.

- Я же сказала, ждать здесь!

Он равнодушно пожал плечами.

- Я сказала ждать здесь, Хан. Или забыл?

- Я поклялся быть рядом с тобой до конца, Ли.

- Но не путаться под ногами! - Лилит нервно затянулась. - Что улыбаешься?

- Вспомнил, что на Востоке самыми опасными убийцами считали женщин. Только ее мужчина подпускает на максимально близкое расстояние. Охрана напрягается, когда приближается мужчина, но стыдливо отворачивается, когда хозяин ведет в спальню женщину. А наутро там находят его труп.

Лилит улыбнулась.

- Ладно, что сделано, то сделано. - Она продолжила монотонно, словно читала протокол: - Смерть от асфиксии в результате попадания воды в легкие. Лабораторный анализ подтвердит, что она точно соответствует жидкому дерьму Москвы-реки. Сквозное ранение в затылочной области с выходом в ротовой полости несовместимо с жизнью, но посмертная экспертиза мозгового вещества установит, что погибший в момент смерти находился в сознании. В крови и тканях следов яда, алкоголя и наркотиков не обнаружат. Порез левой пятки, остатки стекла в ране. Картина ясна - плавал, порезался, потерял равновесие, ударился затылком о штырь. Следов насилия нет, под ногтями чужой кожи нет, я специально страховалась. - Лилит стряхнула пепел. - Несчастный случай.

- А что он делал в такое время на канале?

- Отработают знакомых и соседей, в пять минут установят, что каждый вечер этот фанат здоровья бегал по пять километров и до осени купался в канале. На этом самом месте. - Она опустила солнцезащитный козырек, навела на себя приклеенное к нему маленькое зеркальце. Растрепала влажные волосы. - М-да, ну и рожа у тебя, Шарапов.

- В прокуратуре дураков нет. - Хан щелкнул зажигалкой, прикурил свою сигарету.

- Там работают люди, Хан. Обычные люди. Им зарплаты не платят, дети у них болеют, жены пилят. А у каждого минимум по десять дел, которые надо грамотно довести до суда. За неделю спишут этот труп на смерть по неосторожности. Грамотно и доказуемо. Или думаешь, что найдется патриот и трудоголик, который начнет копать глубже, чем надо? - Лилит усмехнулась. - Лично я сомневаюсь. Ты бы лучше молился, чтобы твоего прапора до завтра не нашли!

Хан медленно повернул к ней лицо.

- Его труп мы спрятали надежно, я гарантирую. А ты свой выложила на виду. Стоит поднять его личное дело в военкомате, и сразу же все встанут на уши.

- Во-первых, запись о допуске к работе с таким штуками, как изделие "Капкан", в обычном личном деле не ставят. Надо запрашивать Минобороны. А во-вторых, у них просто нет времени. Когда привезешь фугасы?

- Они уже в Москве. - Хан опустил стекло, выбросил окурок.

Лилит сузила глаза. Откинулась на сиденье, прижав колени к панели. Горячий воздух нежно гладил ноги. Сигарета медленно дотлевала в ее пальцах, но она не чувствовала приближающегося к коже жаркого уголька.

- Ты специально молчал об этом, Хан, - прошептала она. - Ждал, получится у меня или нет, так? У канала ты не просто страховал меня, ты контролировал, как тогда, на озере.

- Да. - Свет фонаря упал на его лицо. Беспощадное и равнодушное лицо восточного бога. - Ты моя госпожа, Ли, я всегда буду рядом с тобой и выполню любой приказ. Но если ты совершишь ошибку, я стану твоим палачом.

Лилит уронила окурок в пепельницу. Провела ладонью по телу. Странно, но платье почти высохло. Жар, полыхавший внутри, превратился в ровное тепло. Она отметила, что температура тела стала ненормально высокой, но это ее ничуть не тревожило. Знала, так и должно быть.

- У меня получилось, Хан.

- Да, Лилит, я видел.

Хан положил руку на ее горячее бедро. Лилит устало улыбнулась.

- Поехали, Хан.

- Домой?

- Да. - Она погладила его по жестким волосам, царапнула ногтем за ухом. - Спать хочу - умираю.

Когда выехали на Кольцевую, она уже крепко спала, свернувшись калачиком на сиденье. Хан вел машину осторожно, стараясь не попадать в выбоины, залитые водой. Но все же машину несколько раз жестко подбросило, и тогда Лилит вздрагивала и тихо постанывала во сне.

Ливень кончился. Небо очистилось от туч, легкие и прозрачные, как пушинки, облачка несло к горизонту, вслед уходящей грозе. Хан опустил стекло, в салон ворвался горьковатый запах мокрых тополей.

Дикая Охота

Гроза ушла из города. В небе ярко разгорались звезды. Мокрая листва отливала металлом. Стало как-то не по-городскому тихо. И запахи были особенные, только в лесу после дождя пахнет так: грибами, папоротником и прелой прошлогодней листвой.

Максимов стоял у открытого окна, в руке все еще держал последний лист из архива Инквизитора. Схема: круг, перечеркнутый крестом, и краткий комментарий. Почерк быстрый, бисерный. Словно Инквизитор торопился оставить записку тому, кто пойдет по его следам.

"Сейчас мне абсолютно ясно, каким путем идет Лилит. Как и во всяком ритуале черной магии, она движется по кругу против хода солнца. Во время ритуала по внешним сторонам магического круга, в соответствии со сторонами Света, устанавливают светильники, символизирующие Башни, в которых обитают Стражники, обладающие силой, соответствующей значению башни. Башни в точности соответствуют основным стихиям и первоэлементам языческого мира.

Запад - "вода", качество - интуиция, духовный поиск.

Юг - "огонь", качество - энергия, сила.

Восток - "воздух", качество - знания, интеллект.

Север - "земля", качество - стабильность, управление смертью и рождением.

Разрушив Башню и лишив силы Стражника, Лилит приобретает необходимые ей черты для полного и законченного воплощения в образе "невесты Рогатого бога". Отнять силу у Стражника можно лишь в магическом обряде жертвоприношения. Первым был послушник, заколотый на Горюн-камне. Следом погибнет человек, рожденный под знаком Марса, вероятно - профессиональный военный. Третьим будет интеллектуал, перед знаниями которого преклоняется Лилит. Последним - Стражник Севера, Хранитель Земли.

О нем следует упомянуть отдельно. Ритуал магии требует, чтобы ведьма входила и выходила из магического круга с северной стороны - через Башню Севера, символизирующую смерть. В таком случае Стражника Севера правильнее будет называть Стражем Порога. В его руках ключи от Врат, закрывающих вход в Нижний мир, в его же руках жизнь и смерть ведьмы. Если первых трех Стражников ведьма опознаёт сама из числа своих знакомых, то, по поверью, Стражник Севера приходит сам. Если для преодоления первых трех препятствий достаточно воли, злобы и веры, то для последнего потребуется все могущество ведьмы. Против нее в лице Стража Порога восстают все силы земли, противящиеся вторжению сил Нижнего мира.

У Лилит осталась всего неделя, чтобы разрушить оставшиеся Башни и разорвать магический круг. Не позднее двадцать первого числа, чтобы привлечь внимание Рогатого бога, она должна будет принести стотысячную жертву, буквально - "предать огню великий город и создать озеро крови меж семи холмов", как написано в одной древней книге. Лишь после этого в ночь на шестое июля, в день рождения Сатаны, она выпьет вино, смешанное с кровью на свадебном пиру, и все склонятся перед Лилит - супругой Рогатого бога. А мы, наш мир перестанет существовать. И произойдет это в один миг, как рождается безумие, пожирающее разум".

Максимов отложил лист. Втянул носом ночной воздух. Ночь пахла лесом.

Он вспомнил, что в сотне метров от дома раскинулся парк Тимирязевской академии, одичавший и запущенный, настоящий лес. Инквизитор, надо отдать ему должное, позволял себе некоторые странности. Улочка, на которой стоял дом, называлась странно - Сенная сторожка. И по аллейкам парка приятно прогуляться после нескольких часов работы за письменным столом. Только место это странное и страшное. Уж кто-кто, а Инквизитор просто обязан был это знать.

Сегодня лишь груда кирпичей осталась на том месте, где стоял грот, в котором первый революционер Нечаев повесил студентика, заподозренного в связях с охранкой. Знаменательное событие в нескончаемой истории русской революции. Нечаев написал "Катехизис революционера" - правила жизни и "кодекс чести" борца за свободу, поразительно напоминающие клятву сатаниста. Вряд ли это знали восторженные гимназисты и курсистки, игравшие в революцию и зубрившие по ночам "Катехизис". Достоевский, судя по всему, знал доподлинно о подпольщиках-революционерах многое, как сейчас говорят, - сакральное. Роман о Нечаеве он назвал гениально кратко - "Бесы". Кстати, подпольная группа Нечаева называлась странно - "Черный передел". Светлым будущим человечества от такого названия, естественно, и не пахнет.

Совпадение или нет, но именно в этом парке в девяностом лютовал серийный убийца и насильник. Возможно, спустя сто лет жертвенник сатанистов потребовал новых кровавых даров, и нашелся человек, услышавший зов.

Максимов не сомневался, что Инквизитор намеренно выбрал для "мастерской" именно этот район. Парк был одним из "Порогов", вратами, ведущими в преисподнюю. Очевидно, прогулки по запущенному и одичалому парку помогали Инквизитору сохранять форму, как ежедневные тренировки боксера-профессионала.

- Черт! - Он щелчком отправил окурок в темноту.

Вернулся к столу, лихорадочно перебрал содержимое папки.

Газетная заметка со статьей о парке и Нечаеве, это ее он только что невольно вспомнил. В центре, обтекаемая колонками текста, фотография грота в диком лесу. Художник наложил на черный проем рогатую морду Сатаны. Для профанов - картинка, для знающих - знак.

Максимов, уже кое-что знающий о том, как тайные общества используют открытые СМИ для передачи информации своим членам, посмотрел газетный лист на просвет. Рожа Сатаны наложилась на чье-то фото на обороте.

Перевернул и опять не удержался:

- Черт!

Реклама салонов черно-белой и прочей серо-буро-малиновой магии, обычная для дешевой газетенки. Нездорово оплывшие дамы и колдуны с глазами язвенников гарантировали здоровье и счастье в личной жизни. Изображение Сатаны проецировалось на рекламу некого центра "Космическое сознание". Полный комплект услуг: нетрадиционная медицина, гадание, поиск утерянного и возврат утраченной любви. Прием ведет магиня в третьем поколении, госпожа Маргарита.

На рекламе рукой Инквизитора оставлен значок - остроконечная буква "р", но верхний хвостик равен нижнему. Рунический знак "Турисаз" - Врата. Лучшей подсказки и не придумать.

Все оказалось, как в трехмерных шахматах, близко и далеко одновременно. Не из-за статьи Инквизитор положил вырезку в папку. Адрес на рекламе - это вход в лабиринт, в котором пропал Инквизитор.

Мозаика фактов, гипотез, мифов оказалась такой невероятной, такой простой, что в это трудно, почти невозможно было поверить. Все прочитанное за день вдруг встало на свои места. То, что он искал, оказалось слишком близко.

Глава пятая

ВРАТА В ПРЕИСПОДНЮЮ

Дикая Охота

Дома стояли справа от дороги, слева тянулся бесконечный ряд гаражей, а сразу за ними в небо упирались огромные конусы дымоходов ТЭЦ. Из одного медленно поднимались густые клубы дыма. Максимов сверился с адресом и притормозил. Покосился на мрачные конусы и цокнул языком: "Ну и видик же у кого-то из окна. Повеситься можно. Особенно в дождливую погоду".

Сегодня светило солнце. Но вид мутно-серого клубящегося столба дыма, медленно втягивающегося в ясное небо, на мажорный лад не настраивал.

"Гринписа на вас нет!" - вздохнул Максимов и стал осматриваться. Как и рассчитывал, никакого указателя не было. Иных признаков присутствия в ближайшем доме медицинского центра не наблюдалось. Что немудрено, со времен инквизиции нормальные алхимики, чародеи и прочие экстрасенсы себя не афишируют.

- Делать нечего, Конвой. Пойду погуляю по чердакам и подвалам. А ты посиди, ладно?

Пес привстал на заднем сиденье, положил тяжелую морду на плечо Максимову.

- Не на год прощаемся, псина. - Он ласково потрепал пса по загривку. - Все, все! Упал и умер. Лежать, говорю!

Он дождался, пока пес улегся на сиденье, уткнув морду в скрещенные лапы. Вышел из машины, аккуратно прикрыв дверцу. Со стороны пса можно было принять за забытую старую потертую шубу. Он был натаскан ждать, сладко облизываясь, пока чужак не садился за руль или не начинал шарить блудливой рукой в бардачке, дальше Конвою разрешалось поступать в меру своего собачьего разумения.

Максимов закурил и стал разглядывать дом. Последний абзац в сталинской теории градостроительства. Дальше уже шел хрущевский индустриализм в виде монстрообразной ТЭЦ, а за ним виднелся ряд прямоугольных курятников с подслеповатыми окошками - хрущобы, пятиэтажки. За последнее сумасшедшее десятилетие Максимов научился видеть рваный ритм истории страны буквально во всем. Как вздыбил Петька Россию, так с тех пор и выделывала она невообразимые антраша, бросаясь из крайности в крайность то от боли, то от пьяной удали, то просто так, из вредности.

"История нас оправдает, как сказал Фидель Кастро, когда ему шили срок за вооруженный налет на казармы Монкада. Все, пора работать", - сказал сам себе Максимов. Он выждал достаточно, чтобы наружка, если таковая и была, успела замаячить на этой пустынной, как сельский проселок, улочке.

Поиски заняли минут десять. Медицинский центр, как и предполагал, находился в полуподвале дома. Обходя груду старых батарей и ржавых труб, сваленных прямо на клумбу, Максимов еще раз задал себе вопрос: "Что искал здесь Инквизитор? И что нашел?"

Место для явочной встречи и приватного разговора было просто отменным. Особенно темным вечером. Максимов машинально осмотрел траву. Нет, к спуску в подвал машины никогда не подъезжали.

"Если что, волокли или вели к дороге. Или к гаражам у дороги. Или... Нет, это совсем уже бред". - Он покосился на ТЭЦ. Мало кто знал о втором, а на случай войны и массовых бедствий - основном назначении подобных установок. Лучшего крематория для массовой утилизации трупов в миллионном городе придумать невозможно.

Он медленно спустился по лестнице вниз. Несмотря на жаркий день, здесь тянуло подвальной сыростью. Мысленно досчитал до трех, надо было дать себе прийти в норму. Знал, что в минуты опасности тело начинало двигаться с характерной звериной пластикой, а это сейчас было ни к чему. Предстояло сыграть нормального посетителя подобного заведения, чуть трехнутого пыльным мешком, но еще не совершенного шизика. Максимов усмехнулся, прочитав табличку на двери - "Центр нетрадиционной медицины "Космическое сознание"". Толкнул дверь и скользнул через порог.

В предбаннике нестерпимо пахло ржавчиной и паром. Следующая дверь была покрыта замысловатыми разводами засохших ржавых струек. Максимов, брезгливо поморщившись, толкнул ее ногой.

Неизбежная примета наших дней - накачанный детина, на которого молился бы любой колхоз Нечерноземья, - развалился за обшарпанным столом. Сунув руку под спортивный костюм "Адидас" китайского производства, он азартно чесал грудь. И продолжал почесываться, пока Максимов не подошел к столу. Детина уставился на него бесцветными глазками. Мыслей в них не было. Равно как и реакции на лице.

- Извините, это Центр? - вежливо спросил Максимов.

- Ну. - Детина опять азартно заелозил рукой под курткой.

- А куда дальше? - Вопрос был заведомо глупый. Единственная дверь находилась справа от стола детины.

- Смотря к кому, - глумливо ухмыльнулся детина. - Врач будет после обеда. А девок и вовсе нет.

- Какой врач? - удивился Максимов.

- Ясно, какой. Трипперолог. - Розовая рожа расплылась в улыбке. Чувствовалось, что эта подколка была единственным развлечением, скрашивающим тупое сидение напротив голой стены.

- Нет, мне гадалка нужна.

- Сам ты гадалка. Медиум она и это... Хреномант.

Максимов не стал поправлять.

- Но она-то принимает? - Максимов добавил в голос немного щемящей грусти истинного интеллигента, затурканного жизнью. Оказалось, именно это и требовалось.

- Последняя дверь в конце коридора. Без стука не лезь. Сама вызовет.

Охранник сразу же потерял к Максимову всякий интерес, вжикнул "молнией" на куртке и стал сосредоточенно изучать красные расчесы на груди.

Максимов вежливо обошел его кроссовки гигантского размера, торчащие из-под стола, и пошел в конец коридора. По потолку шла огромная труба, наспех забеленная известкой. Труба в конце коридора изгибалась вправо и уходила за угол.

Первую дверь украшала бумажка с одним словом "Врач". Максимов успел заглянуть в щелку приоткрытой двери. Стол с набором колб, микроскоп, лампа. Два стула.

"Экспресс-диагностика и моментальное излечение от всех венерических болезней, - сообразил Максимов. - Только выдержала бы задница лошадиную дозу антибиотика".

На следующей двери надпись была куда многословнее. "Массаж. Лечебный, оздоровительный и прочий - в четыре руки. Предварительная запись".

"Тридцать три удовольствия с последующим излечением", - покачал головой Максимов и свернул за угол.

В тупичке вдоль стен стояли кресла, явно добытые в каком-то жэковском клубе. Одно у самой двери занимала женщина. Хотя рядом с ней были еще два свободных кресла, Максимов вежливо поздоровался и сел напротив. Сиденье под ним жалобно скрипнуло. Пришлось поджать ноги, коридорчик был очень узкий, и положить руки на колени, подлокотники на креслах давно отбили.

С минуту они молча разглядывали друг друга, потом женщина сказала:

- Если вы ненадолго, могу пропустить.

- Спасибо, я не тороплюсь.

- Там сейчас закончат. - Ее пальцы нервно теребили ремень сумочки, лежащей на коленях.

Максимов отметил тщательный маникюр, тонкие розовые царапины на правой кисти. Колени у незнакомки были худые, с остро торчащими чашечками.

- Очень хорошо, - ответил Максимов и прикрыл глаза, показывая, что готов ждать до бесконечности.

"Нервная дамочка с высшим образованием, - подумал он. - Уже сорок, а дома только кот. Вот и весь диагноз". Он н а с т р о и л с я на нее, и через секунду...

...Сигарета дотлела до фильтра. Белый столбик пепла надломился и упал в темноту. Горячая тяжесть в низу живота рассосалась, и теперь стало холодно. Холодно, хоть плачь. Первая слезинка прощекотала по щеке. Она слизнула горькую каплю и закусила губы. "Только не сейчас". В доме напротив зажглось окно. И она увидела, что между ней и ночью есть только тонкая паутина тюля. Потянулась вперед. Ветер прижал занавесь к лицу. Мелкая сетка, колючая и холодная. Захотелось сорвать ее и шагнуть дальше. В темноту. Рука сама собой медленно поплыла вверх. Она следила за бликами света на коже с отрешенностью и ужасом, которые бывают только во сне, когда видишь, понимаешь, но не в силах остановить. Ночь завораживала, тянула в бездонную черную пропасть. Сердце сладко заныло. Еще шаг - и все. Бесконечное скольжение в никуда.

Вода в ванной перестала журчать. Раздались тяжелые шаги. Мокрые пятки жадно чавкали по холодному паркету. Ближе. Еще ближе. Уже совсем рядом.

Она вздрогнула от отвращения. Сейчас он прикоснется к ее телу, омытому ночным воздухом, своей распаренной тушей.

- Ты что?

Никогда не думала, что его голос может вызвать приступ тошноты.

- Уходи. - Она боялась оглянуться и увидеть его влажное, словно залитое потом лицо.

- Не понял?

- Убирайся, или я прыгну с балкона!

- Лена, что с тобой?!

Темнота впереди теперь не манила, не звала к себе. Она стала холодной и непроницаемой, как черное стекло. Стена. Все. Миг, когда открываются врата, был упущен...

Максимов открыл глаза и сразу же встретился с испуганным взглядом незнакомки.

- Вас зовут Лена?

- Света, - ответила она.

- Не угадал. - Максимов улыбнулся: "Если женщина не врет привычно и легко, значит - это мужик в юбке". - Когда приходишь в такое место, хочется быть чуть-чуть экстрасенсом. Действительно, вы же блондинка, значит, и имя должно быть светлым. Светлана. Все правильно.

Она машинально поправила сбившуюся на лоб прядь и улыбнулась. Уголки большого рта скашивались книзу, что говорило о том, что особым оптимизмом его обладательница не отличается.

"Ого!" - Максимов заметил белую ниточку шрама на запястье незнакомки.

- Вы не смотрите, что здесь так... - Она сделала неопределенный жест. - Маргарита Ашотовна - замечательный экстрасенс. Вы же знаете, истинные сенсы работают не за деньги.

- Конечно, - охотно согласился Максимов.

Женщина немного замялась. Тема была исчерпана. Говорить о своих проблемах было как-то не с руки. Все равно что в очереди к зубному больные сами принялись бы рвать друг другу зубы. Максимов молчал, сохраняя на лице заинтересованную мину. Все, от чего страдала Лена, - отсутствие внимания к своей персоне.

- А вас как зовут? - нашлась она.

- Игорь. - Так, по крайней мере, значилось в документах, лежащих в кармане Максимова.

- Вы бизнесом занимаетесь?

- В некотором роде - да.

- Но не крупным. Вряд ли что-то связанное с куплей-продажей. На этих я уже насмотрелась.

- Туризм. - "А почему бы и нет?" - подумал Максимов.

- Фирма маленькая, но прочно стоите на ногах.

- Угадали.

- Нет, просто опыт. - Она скользнула взглядом по Максимову, он был абсолютно уверен, что калькулятор в ее голове тут же выдал стоимость его одежды и обуви, приплюсовал мобильный телефон, часы и подвел итог. - Приходится иногда халтурить на тех, у кого есть деньги. Рекламой заниматься не пробовали?

- К сожалению, большую часть моей жизни в стране была одна реклама - "Летайте самолетами Аэрофлота". Так что я в ней - полный ноль.

- Но и границы открыли недавно! Где же вы набрались опыта туроператора? - Лена явно обрадовалась, поймав тему.

- А в нашем бизнесе все идет самотеком. Не мы гостиницы строили, не мы самолеты гоняем. Собрать группу и запихнуть ее в самолет, привезти в гостиницу и бросить на пляже - много ума не надо. Русский человек на отдыхе неприхотлив, как солдат Красной армии. С ним не хлопоты, а сплошной смех. Что ни группа, то труппа Московского цирка. Так что бизнес у нас веселый, но прибыльный. Народ всегда мечтал ломануть из страны, поэтому спрос еще долго будет превышать предложение. По инерции, так сказать, - он перешел на тон зануды профессионала, зная, что ничто другое так не осаживает собеседника. - Тенденции к спаду пока нет, что нас, откровенно говоря, несколько тревожит. В этой стране что хорошо, то слишком неожиданно кончается.

- Нет, вам действительно стоит заняться рекламой, - не унималась блондинка. - Я в некотором роде художник. Вам надо рекламировать сигареты "Давидофф". Тот же типаж.

Максимов отвел глаза, спасаясь от оценивающего взгляда блондинки. То, что он увидел на косяке двери над головой блондинки, заставило вздрогнуть. Тихо-тихо внутри запела натянутая тетива. Тело моментально среагировало на опасность. Сначала бросило в жар, потом он почувствовал, какими тугими вдруг сделались мышцы спины.

- Что-то не так? - встревожилась блондинка.

Она чуть подалась вперед, и Максимов отчетливо увидел маленький значок, нарисованный на косяке.

- Нет, просто вспомнил.

- А-а, - протянула женщина, словно только сейчас до нее дошло, что и у других бывают проблемы.

- Пойду покурю.

Он встал, демонстративно достал пачку сигарет и расслабленной походкой пошел по коридору. Стоило только свернуть за угол и скрыться от взгляда блондинки, как шаг Максимова сделался по-кошачьи скользящим и пружинистым. Глаза обшаривали стены по обе стороны коридора от уровня головы до самого плинтуса. Ничего. Но еще один знак непременно должен был быть. Инквизитор обязан был продублировать сигнал.

Охранник за дверью все еще маялся от безделья. Вопросительно уставился на Максимова.

- Уже?

- Нет, покурить вышел.

- Это правильно, братан. Курят у нас на улице. - Максимов мимоходом осмотрел стол и косяки дверей.

"Нет, только не здесь. Этот бегемот здесь постоянно торчит".

Толкнул дверь в тамбур. Осмотрелся. Ничего. Вышел на улицу.

За это время стало еще жарче. Волны знойного ветерка доходили и сюда, смешиваясь с затхлой подвальной сыростью.

Дверь, тягуче заскрипев, закрылась.

"Идиот же ты, Макс", - выругал себя Максимов.

Знак был нарисован на самом видном месте - в левом нижнем углу таблички на двери.

Не больше пяти сантиметров, но так, чтобы свой, идущий по следу, обязательно обратил бы внимание. Остроконечная буква "р", только верхняя часть основания равна нижнему.

"Турисаз, - прошептал Максимов вслух название этого рунического знака. - Врата".

Он закурил, медленно поднялся по ступеням вверх. Постоял, закинув голову, разглядывая сквозь густую зелень столб дыма. Бросил окурок в траву и быстро спустился в подвал.

В коридоре едва разминулся с толстяком. Тот тяжко дышал, как взбирающийся в гору паровоз. И пер так же нагло, выставив круглое брюхо. Блондинка наверняка определила бы в нем представителя крупной торговой фирмы, едва стоящей на ногах. Но блондинки уже не было. Максимов сел на свое место, уставился взглядом на значок на косяке двери и стал ждать.

За дверью монотонно гудел низкий женский голос, время от времени что-то тонко тренькало, словно кто-то неосторожно задевал рукой колокольчик.

"Турисаз, турисаз, турисаз", - в такт ударам сердца повторял Максимов.

Врата... Нельзя приближаться к вратам и проходить сквозь них без размышления. Это место, где жизнь остается позади. Это время, когда еще можно вспомнить прошлое. Это последний шанс оглянуться назад. Понять и простить. Никогда не спрашивай у врат, что ждет впереди. Сделай шаг - и узнаешь. Или беги прочь.

Ему было, что вспоминать. Было, кого прощать и у кого просить прощения. Только не было, о чем жалеть. Путь был правильный, если до сих пор ничто его не оборвало. Что ждало впереди? Никто не знает. Инквизитор шел своим путем, пока его Дорога не уперлась во Врата. О чем думал этот человек, о чем вспоминал? Этого Максимов не знал. Что толкнуло его вперед? Азарт охотника, жажда схватки? Максимов прислушался к себе. Нет, ничего подобного не ощущал. За Вратами зияла Бездна. Она-то и манила, тянула к себе. Инквизитор шагнул в нее первым. Как зарубку на память и предупреждение для того, кто пойдет следом, оставил знак Турисаз. Врата...

Дверь бесшумно отворилась. Из темноты вышла блондинка. На бледном лице жил только рот, кривился, судорожно вздрагивал, как пунцовый моллюск на медленно раскаляемой сковородке.

- Входите. Она ждет вас, - прошептала блондинка и как сомнамбула пошла по коридору.

"Круто тут у вас людишкам хребты ломают", - покачал головой Максимов.

Встал, протяжно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и шагнул через порог.

И сразу же будто попал в другой мир. Полумрак. Пахнет свечой и травами. Мягкий ковер под ногами. С улицы не проникает ни один звук. Полная тишина. Вязкая, как перед обмороком.

Впереди стол. Два кожаных кресла. Лампа с матовым абажуром давала ровно столько света, чтобы осветить поверхность стола. Взгляд притягивала яркая звезда, переливающаяся над поверхностью стола.

- Проходите и садитесь, - произнес голос из темноты за столом.

Максимов подошел ближе. Звезда оказалась хрустальным шаром, в глубине которого дробился и играл свет.

Сел. Мягкое кресло втянуло в себя тело. Максимов расслабился и вытянул ноги.

- Я хотел...

- Не надо, - оборвал его голос. - Я все узнаю сама.

Из темноты вынырнули две сухие кисти рук. Стрельнули лучиками камни на перстнях. Пальцы сноровисто перетасовали колоду карт. Разбросали на столе. Перевернули несколько карт рубашкой вниз. Потом смели и опять стали тасовать колоду.

Максимов следил за этим живущими своей жизнью руками и боролся с неожиданно навалившейся тяжестью. Тело медленно обволакивала предательская слабость. Свет в шаре стал мерцать, постепенно утрачивать искристость, сам шар стал похож на подслеповатую матовую лампочку, которая вот-вот должна погаснуть.

Пальцы вновь выложили на стол карты.

- У вас много имен. Не произнося вслух, назовите то, что дала вам мать, - с мягкой настойчивостью произнес голос.

"Ага! Чтобы ты, старая перечница, через пару фраз невзначай его спросила?" - усмехнулся Максимов, разом стряхнув с себя наваждение.

- Маргарита Ашотовна, у меня очень серьезная проблема.

Руки смели со стола карты и исчезли.

Максимов чувствовал упершийся в него тяжелый взгляд, хотя ни глаз, ни лица женщины видно не было.

- Вы слишком долго ко мне шли, - произнесла она после долгой паузы. - Вам надо очиститься.

Вспыхнула спичка и поплыла к белому столбику в углу стола. Через мгновенье огонек стал ярче, с треском вспыхнул фитилек свечи. В воздухе поплыл странный горько-сладкий аромат.

Максимов принюхался. Белладонна. Ведьмаковская травка всех времен и народов. В наших широтах вполне может заменить импортную анашу.

"Рядом пора открывать кабинет нарколога. Тогда вкупе с венерологом и массажистками здесь будет полный сервис".

- Видите, как трещит фитиль. Это сгорают лярвы и вредоносные сущности, окутавшие вас. Расслабьтесь, теперь вам не о чем беспокоиться. Огонь сделает свое дело. Ничто так не очищает, как живой огонь. Смотрите, он и вправду живой.

Женщина говорила медленно, тягуче растягивая слова. Максимов отметил, что никакого акцента, несмотря на восточное отчество, у нее нет.

"Дважды принуждать смотреть на огонь - это уже перебор, матушка. Мягче надо. Клиент должен п л ы т ь, а не напрягаться. Так ты даже от алкоголизма не закодируешь. Только с истеричками тебе и работать! - подумал Максимов. - Но умна, стерва, ничего не скажешь. Прокололась с именем, но вопрос не задала, откуда мне ее имя-отчество известно. Оставила на потом или сообразила, что блондинка-суицидница могла рекламу навести?"

- Спасибо, я чувствую, что стало легче. - Максимов заворочался в кресле. Сидеть было удобно, а вот вскочить при случае - нет.

- Тогда пойдем дальше.

Женщина подалась вперед. Из темноты вынырнуло тяжелое одутловатое лицо. Широко поставленные глаза без искорки, как у пресмыкающегося. Взгляд сосущий и холодный. Глубокие морщины в уголках брезгливо вывернутых губ. Черные волоски над верхней губой.

- Постарайтесь быть искренним, только тогда я смогу вам помочь. - Голос женщины сделался грудным, низким.

- Именно на вас я и рассчитываю. - Максимов сознательно ответил на вторую часть фразы, отбросив первую, сдобренную изрядной порцией внушения.

Женщина подвинула шар так, чтобы он оказался между ней и Максимовым, точно на линии его взгляда.

- Говорите.

- Я ищу друга, - начал Максимов.

- Он ненамного старше вас. Как и вы, всего достиг сам. - Глаза женщины расширились и помутнели. - Я начинаю видеть его... Помогите мне. Смотрите вместе со мной на шар и говорите. Говорите, не останавливайтесь.

- Он пропал совсем недавно.

- Да... Он был одинок, - прошептала женщина. - Очень одинок. Как и вы. Говорите! Я уже вижу его... Вижу...

- Конечно. Вот он. - Максимов достал из нагрудного кармана фотографию Инквизитора и положил рядом с шаром.

На секунду ее и без того безобразное лицо передернула гримаса отвращения. Потом оно застыло, как маска.

- Узнала, крыса старая? - Максимов приготовился встать. - Когда он здесь был в последний раз? Колись, стерва, пока я не спалил здесь все вместе с тобой!

Старуха закряхтела, словно подавилась коркой. Оказалось, это она так смеется. В глазах были ненависть и торжество.

- А ты не боишься, что пойдешь вслед за своим дружком, Стражник?

- Как ты меня назвала, ведьма старая? - Максимову пришлось резко податься вперед, иначе выбраться из кресла было невозможно.

Это и спасло жизнь. Удар просвистел там, где еще мгновенье назад была его голова.

Нырнул кувырком вперед, успев толкнуть ногой кресло. Нападавший сдавленно выругался. Максимов вскочил и выбросил ногу на звук. Удар ушел в пустоту.

Лампа на столе погасла. В дрожащем свете свечи ярко вспыхнула серебристая дуга. Что-то со свистом пронеслось у самой груди Максимова, вспоров рубашку. Он резко присел, закрутился на месте, попытавшись подсечь ноги противника. Пустота. Инстинкт толкнул в кувырок, Максимов перекатился в сторону, а там, где он был, гулко ударила об пол пара чьих-то ног.

А дальше удары пошли лавиной. Ничего не было видно, казалось, что из темноты хлещут упругие щупальца спрута. Максимов ушел в вязкую оборону, не пытаясь отбиваться, а стараясь перехватить хоть одну щупальцу. Дважды почти удалось, но всякий раз рядом с лицом свистел клинок. Приходилось отскакивать, не дожидаясь нового удара. Противник был явно опытный, давно с таким не приходилось иметь дело. К тому же он прекрасно видел в темноте или просто был обучен "слепому бою".

Как только в сознании вспыхнуло "слепой бой", все встало на свои места. Максимов больше не пытался разглядеть что-либо в темноте, просто стал чувствовать все вокруг.

Их было двое. Один кружил вокруг, работая "бабочку" двумя ножами. Второй неподвижно стоял за креслом старухи. А та все еще заходилась своим куриным смехом. Максимов увернулся от атаки ножом в корпус, выждал, когда противник пойдет в пируэт с круговым ударом из-за спины, и рванул вперед, к столу. Второй явно этого не ожидал. Гортанно крикнул, выбрасывая вверх руку. И у него был нож. Намерение Максимова он угадал: на стол, а потом вниз на добивание. Но вместо этого Максимов оттолкнулся ногой от края стола и перелетел за спину первого, невольно шагнувшего вслед за ним к столу и сорвавшего тем свою атаку.

Маленькая, но победа. Противник запаниковал, закрутился. Максимов знал, что сейчас одна его рука с ножом прижата к боку, страхуя от захвата корпус, а вторая далеко выброшена вперед, нож летит на уровне лица врага, заставляя или присесть, или отпрянуть назад. И то и другое смертельно, потому что следом пойдет жесткий круговой удар ногой.

Выброшенную вперед руку он и перехватил, сжав в локте. С великим наслаждением врезал кулаком чуть выше локтя. Сустав хрустнул, как полено. Максимов подхватил падающий нож, увернулся от второго лезвия, вспоровшего воздух у самого лица. Мощным рывком отправил расслабившееся от боли тело противника в угол комнаты.

Свет больно ударил в глаза. В проеме двери стоял человек. Контур его фигуры, подсвеченный сзади, очертило четко, как в тире.

- Але, козлы, я не по...

Максимов смел со стола хрустальный шар и метнул в центр мишени. Охранник охнул, сложился пополам, как вратарь, поймавший мяч, и вывалился в коридор. Дверь за ним захлопнулась. В комнате опять стало темно.

Перед глазами Максимова все еще пылал прямоугольник - сетчатка сохранила моментальный снимок дверного проема, только теперь цвет его сделался ярко-бордовым. И вдруг он взорвался снопом искр.

Максимов почувствовал, что летит вперед. Выбросил руку, гася падение. Но все равно тяжело грохнулся на пол, больно ударившись плечом. Попытался откатиться в сторону, но плечо врезалось во что-то твердое. Сверху посыпались тяжелые пакеты, потом хлынул поток бумаг. В глаза и нос забилась едкая пыль.

"Все, сейчас добьют! - мелькнула мысль. Он попытался вскочить, но ноги не послушались. - Все".

За столом послышалась какая-то возня. Чей-то голос бросил короткую команду. Топот ног. Туда, к столу.

Максимов метнул нож на звук. Это было единственное, чем можно было выиграть время. Ни крика, ни звука падения тела не последовало. Только глухой удар и характерное пение клинка, вошедшего в твердое. Тишина. Чутье подсказало, что в комнате никого нет, все исчезли, словно провалились под землю.

Послышался какой-то шум и топот ног, но уже за стеной. Потом гулкий удар, словно захлопнули створки стальных ворот. И вновь тишина.

Максимов разгреб папки и ворох бумаг, засыпавших его до колен. Встал, кряхтя, помял плечо. Прихрамывая, подошел к двери, нащупал выключатель.

В мертвенном свете ртутных ламп, вспыхнувших под потолком, комната смотрелась весьма убого.

"Дешевый шик, как в публичном доме", - оценил интерьер Максимов.

Мягкий ковер на поверку оказался темно-синим ковролином. Хватило его лишь на пол и половину стен. Остальные стены, не предназначенные для взглядов посетителей, были кое-как измазаны черной краской. В углу, куда отлетел после удара Максимов, сгрудились стеллажи, до потолка заваленные старыми папками.

"Наверно, вся документация местного ЖЭКа за последние полвека", - решил Максимов.

Угол со стеллажами стыдливо прикрывала ширма, теперь вдребезги разбитая.

Максимов распахнул дверь в коридор. Охранник уже пришел в себя. Лежал, прижав руку к животу, как язвенник на процедуре, и беспомощно хлопал ртом. Увидев Максимова, он бешено выпучил глаза, но сказать ничего не смог.

- Вползай, чудо. Разговор будет.

Охранник замычал, как бык, и как бык же тупо рванулся вперед.

Максимов уступил ему дорогу, дал влететь на полусогнутых ногах в комнату и вполсилы врезал по тугому затылку. Охранник зарылся лицом в ковролин, хрюкнул и затих.

- Полежи, потом поговорим.

Максимов прикрыл дверь. Подошел к столу. Обычный совдеповский конторский стол, только клеенку, протертую за долгие годы до дыр, заменили черным сукном да покрыли черным лаком бока. Лапок летучих мышей, зубов дракона и кисти висельника на столе не увидел. Старуха обходилась походным набором психиатра - свечой и хрустальным шаром. Для гипноза вполне хватит. Травка в свече - для особо продвинутых натур, знающих кое о чем в этой жизни не понаслышке. Карты старуха захватила с собой. Одну, правда, обронила.

Максимов поднял карту. По формату гораздо больше обычных. Если судить по рубашке, полиграфия импортная, сделано для человека со вкусом и деньгами. Перевернул карту и тихо присвистнул: "Таро Бафомета! Занятно... Уверен, из всех московских гадалок не больше сотни слышали о таком, а уж гадать умеют - единицы. Старая ведьма, как оказывается, была не дешевой шарлатанкой, а просто профессором черной магии!"

Он обошел стол, осмотрел стену. Эти двое появились из-за спины старухи, но так, что сидевший вполоборота к ней Максимов ничего не заметил. Примерно там, где могла находиться дверь, в стене торчал нож. Максимов мысленно себя похвалил. Шансов попасть было не так уж много, но если бы человек не успел прикрыть дверь, нож торчал бы сейчас из его груди.

Стык между двумя полосами ковролина не мог бросаться в глаза только в полумраке. Сейчас в зазоре между ними отчетливо виднелась металлическая полоска - явно щеколда, запирающая потайную дверь изнутри. Максимов оглянулся. Охранник засучил ногами по полу, но бестолково, как щенок во сне.

Максимов вырвал из стены нож, внимательно осмотрел клинок. Качественная работа. И сам нож не заурядное пикало, а настоящий темпо. Нож для фаната самурайства.

Прицелился и всадил клинок точно в зазор, туда, где поблескивала щеколда. Хрустнуло, и дверь беззвучно поплыла в сторону.

"Даже не напрягайся, их там нет. У одного перебита рука. Сидеть в засаде с полоумной бабкой и раненым второй не станет. Трюк старый - хлопнуть дверью, но не уйти. Дурак инстинктивно рванет следом и в темноте нарвется на нож. Все правильно, темнота и инстинкт преследования... Но ждать он не мог".

Он вернулся к столу, зажег свечу, поднял над головой и шагнул в темный проем.

Блики заплясали на шершавых бетонных стенах. Коридорчик был узкий - двоим не развернуться. Максимов прислушался. Откуда-то из темноты доносились приглушенные звуки улицы.

Через пять шагов в стене открылась ниша. Он просунул руку. Свеча осветила маленькую комнату. Топчан, столик, разбитое кресло. Никого.

Дальше коридорчик делал поворот и круто уходил вверх. Перед первой ступенькой его и поджидал сюрприз. Максимов хмыкнул, когда в круге света отчетливо вспыхнула тонкая струна. Присел, осмотрел конструкцию ловушки. Поднял глаза вверх, к двери. Подарок должен был прилететь оттуда.

Поднял камешек, отступил на пару шагов. Обычная растяжка, но ни гранаты, ни газовой шашки он не ждал. Мальчики, умеющие в темноте работать японским ножом, до такого примитива не опускаются.

Бросил камень и отпрянул. Звука спущенной тетивы не услышал, стрела, дико взвыв, срикошетила от пола и ушла в темноту, едва не зацепив плечо.

- Класс! - покачал головой Максимов. Развернулся и пошел к комнатке. - Несколько часов в клетушке без окон, в полной тишине, под мерный перестук капель, срывающихся с идущих под потолком труб, - испытание не для слабонервных.

Максимов осветил стол и стену перед ним и понял, что тишина у ребят была относительной, а развлечений хватало. Аппаратуру унести, естественно, не успели. Но кассеты в видеомагнитофоне не было.

Он вернулся в комнату, аккуратно закрыл дверь. Охранник все еще лежал на полу - судя по хриплому дыханию, нокаут перешел в сон.

Максимов присел рядом с ним, шлепнул по вялой щеке:

- Просыпайся, браток, разговор есть.

Через десять минут он сел в машину. Конвой встревоженно завозился на заднем сиденье, просунул морду ему под локоть и фыркнул.

- Знаю, псина. - Разрез на рубашке потемнел от запекшейся крови. - Надеюсь, ребятки не додумались смазать клинок чем-то особо мерзким.

Максимов достал из бардачка аптечку. Обработал рану, залепил пластырем.

Конвой недовольно заурчал, когда кабину наполнил запах антисептика.

- Потерпишь, - сказал Максимов то ли себе, то ли псу. Поймал в зеркальце взгляд янтарных глаз Конвоя, подмигнул. - Поехали домой. Дальше действуем порознь. Ты сторожишь квартиру, а я - по бабам.

Глава шестая

СТРИПТИЗ В НЕУРОЧНЫЙ ЧАС

Дикая Охота

Клуб "Казанова" был последним заведением на свете, порог которого не побрезговал бы переступить великий итальянец. Масон, агент монархов и тайный стукач инквизиции Джаккомо Казанова, в чью честь назвали это убожество, умер в счастливое время, когда разврат был элегантен, порок куртуазен, а грех почитаем. Иными словами, он умер вовремя. А на нашу долю выпала Великая русская сексуальная революция, отягощенная неуклонным обнищанием масс.

Максимов, как всякий самодостаточный человек, общественных мест чурался. Отдавать там некому и брать не у кого. Если бы не крайняя необходимость, ноги бы его в "Казанове" не было. Адрес клуба добровольно-принудительно сдал охранник. Как жизнь связала стриптиз-клуб с центром здоровья, где с успехом врачевали все - от астральных лярв до твердого шанкра, и предстояло сейчас выяснить. Особенно интересовало, куда уходила информация, выболтанная под гипнозом доверчивыми клиентами магини в третьем поколении.

Максимов проехал немного вперед, оставлять машину на платной стоянке клуба не хотелось. Вернулся пешком и вбежал по ступенькам под шатер из разноцветных лампочек, вовсю мигавших, несмотря на неурочный час. До времени, когда принято предаваться разврату, оставалось еще минимум десять часов.

Двери распахнулись сами. В бордовом полумраке холла его встретила белозубая улыбка. Негр, наряженный в черный китель, в фуражке с золотым околышем на курчавой голове, улыбался так искренне, словно минуту назад узнал, что его далекая родина в очередной раз обрела независимость.

"В Африке сейчас, наверно, ни души, - подумал Максимов, вежливым кивком отвечая на поклон негра. - Все иммигрировали в Россию".

Дальше по коридору ждала еще одна примета наших дней - арка металлоискателя с обязательным квадратномордым охранником при ней. От того, что сейчас отдыхал на полу в Центре здоровья, его отличал только костюм. На местном он был не спортивный, а "от Кардена", но, впрочем, скроенный там же - в Китае.

Охранник скользнул взглядом по Максимову, пытаясь подогнать новичка под известные категории посетителей. Полное отсутствие "голды" не позволяло причислить к "братве", одет явно не в комсомольско-банковском стиле - значит, не из высокооплачиваемых шестерок, сто процентов - не из голубо-розовой богемы, а то, что нет по бокам двух шварценеггеров, - явный признак того, что клиент к финансово-политической элите отношения не имеет. Последней надеждой мог бы стать прямоугольник, оттопыривающий нагрудный карман. Специально для этого Максимов оставил куртку в машине, теперь любой легко мог убедиться, что в карманах рубашки и светлых брюк служебного удостоверения не было. "Фраер залетный, - очевидно, сделал вывод охранник. - Чем быстрее уйдет, тем лучше".

Максимов прошел сквозь арку, аппаратура не среагировала на стилет из металлокерамики, спрятанный в ножнах на правой лодыжке, после легкой разминки в Центре здоровья Максимов решил прихватить с собой хоть какое-то оружие. Вежливо кивнул белобрысому охраннику. Тот изобразил на лице улыбку.

"Вольно!" - мысленно скомандовал ему Максимов и поднялся вверх по ступенькам в полутемный зал.

Подиум с вертикальной штангой пустовал. Из динамиков медленно вытекала саксофоновая патока. Зал был почти пуст. Только в углу гомонила компания.

- Что желаете? - раздалось за плечом.

- Для начала - сесть, - ответил Максимов, не оглядываясь. Голос у спросившего был слишком угодлив, чтобы ошибиться.

- Прошу за мной.

Мэтр провел Максимова через лабиринт полукруглых диванов. Подвел к крайнему у стены.

- Здесь будет удобно?

- Прекрасно. - Максимов сел.

Мэтр сразу же включил на столе светильник под маленьким абажуром. В круг мягкого света на столе легла папка в черном переплете.

- К сожалению, программа начинается вечером, - профессиональной скороговоркой затараторил мэтр. - Но вы можете заказать что-нибудь из специального меню. - Он сам раскрыл папку, перелистнул несколько страниц, запаянных в пластик. - Извольте полюбопытствовать.

В специальном меню значилось: просто танец, экзотический танец, парный танец, танец на столе, танец между ног клиента и какой-то танец с облизыванием.

- Облизывать до или после? - уточнил Максимов.

- Простите? - склонился в полупоклоне мэтр.

- Это я так, - улыбнулся Максимов.

- Возможно, вас заинтересует обслуживание в VIP-кабинете?

- Скорее вечером. - Максимов перелистнул страницы. - А сейчас принесите салат-авокадо, тосты, апельсиновый сок. Кофе по-турецки. - Прислушался к себе, боль в ушибленном плече притупилась, но все еще давала о себе знать. - И коньяк, - добавил он.

- Простите, какой?

- Что порекомендуете? - "Сводник из мужика никакой, пусть хоть халдеем поработает", - подумал Максимов, ощущая на себе липкий взгляд мэтра. И этот его прощупывал, как рентгеном, пытаясь сообразить - кто такой.

- Французский, естественно. - Мэтр решил позаботиться о выручке заведения.

"Дагестанского розлива", - мысленно добавил Максимов. Подчеркнул пальцем третью строчку в карте спиртных напитков. Передал папку мэтру.

Тот прогнулся, как посол на церемонии вручения верительных грамот. Если не смотреть на плутоватую морду тихого алкоголика, то в неярком свете вполне бы за посла сошел.

- Девочка принесет заказ через минуту.

- И вот еще что, - остановил его Максимов. Придвинул к себе пепельницу, чиркнул зажигалкой. - Если Соболь здесь, передай, что у меня к нему разговор.

Рентгеновская пушка в глазах мэтра выдала такой залп, что Максимову стоило изрядных усилий сохранить безмятежное выражение лица.

- Хорошо, - процедил мэтр. И вихляющей походкой двинулся по лабиринту зала.

"Время пошло", - скомандовал себе Максимов. Со стороны могло показаться, что ничего не произошло. Но с этой секунды он стал ждать, как ждет затаившаяся в чаще большая кошка - ягуар.

Девочка с усталым лицом принесла заказ. В зал вошли четыре сына гор, одуревшие от жары и изобилия женщин в мини-юбках. Расположились в центре зала, стали шумно организовывать застолье. "Апельсины продали, можно танцы заказывать. Лезгинку с раздеванием", - вздохнул Максимов и больше на них внимания не обращал.

Его интересовала компания крепких ребят, совещавшаяся в дальнем углу зала. Из-за полумрака и расстояния лиц разглядеть не удавалось. Но что в углу кипит подпольная жизнь, Максимов был уверен. Поблескивали браслеты на азартно жестикулирующих руках, пиликали мобильные, подлетал и так же быстро исчезал посыльный из бывших спортсменов.

Охранник экстрасенсов не соврал, штаб группировки Соболя заседал именно здесь. Само собой разумеется, начштаба на военном совете присутствовал обязательно. Но пока себя никак не проявлял. Максимов и не рассчитывал, что Соболь сломя голову бросится к нему в объятья. Ход он сделал, теперь оставалось ждать.

Слева хлопнула пробка. Максимов покосился на троицу, расположившуюся через два дивана от него. До этого они внимания к себе не привлекали. Сейчас единственная девица взвизгнула, подставив бокал под шипящую струю шампанского. Ее спутники относились к той странной категории молодых бизнесменов, что умудряются делать деньги, не появляясь в офисе. И считают хорошим тоном не обременять налоговую инспекцию ежегодными декларациями.

Максимов невольно прислушался к их разговору.

- Саша, ну о чем ты говоришь! Эта страна никому не уперлась. Надо опять закрыть границы и сделать ее всемирной резервацией дураков. А первое апреля объявить национальным праздником.

- Давно пора уж, вашу мать, умом Россию понимать, - подколол цитатой второй.

- Ага! Если совсем крыша улетит, тогда поймешь. Слушай прикол. В Парке культуры "тарзанку" видел? Народ сто пятьдесят рублей платит, чтобы вниз головой сигануть.

- Ну и что? Я сам прыгал.

- Ой, а меня подбивали, но я такая трусиха! - встряла девица.

- Не о тебе речь, - обрубил первый, подлив ей шампанского в бокал. - Слушай дальше. Побазарил с пацанами, которые там работают. Говорю, на бабках сидите, а на пиво не хватает. Короче, продал им бесплатно идею.

- Пьяный был, что ли?

- Не, настроение просто хорошее было. Объяснил, что просто так народ прыгать не заманишь. Нужна халява. Это в нормальных странах прибыль - двигатель экономики, а в этой стране - халява. И не надо изучать Джеффри Сакса, чтобы до этого додуматься. Короче, у всех на глазах кладу "штуку" баксов в конверт, заворачиваю в пакет, а пакет привязываю к пенопласту. И пускаю в пруд, над которым "тарзанка" болтается.

- Нет, ты точно в тот день нажрался!

- Говорю же, ни в одном глазу! Ты бы видел, какой ажиотаж поднялся. Народ был готов своим ходом на башню лезть. А мы сели в кафешке, заказали пивко и на этот праздник дураков любуемся. Одна девка пять раз прыгала, представляешь? Не рассчитает, окунется в воду по самые пятки, ее на резинке вытянет, висит, как курица, течет с нее, а она, дура, орет: "Я - следующая!" Охрана кипятком писает, мы за животы держимся, а она чуть не плачет от страха, но опять наверх лезет.

- Ничего хоть мокренькая?

- Фи, Сашка! - хлопнула его по руке девица.

- Есть на что посмотреть, - кивнул рассказчик. - Но не о том речь. Добилась она своего, сцапала пакет с пятого захода. Вот, гвозди бы делать из этих людей!

- Короче, посмотрел ты на мокрую бабу за штуку баксов. Круто, но не умно, - подвел итог второй.

- Это еще не все. Девка оказалась библиотекаршей из какого-то медвежьего угла в Сибири. Не поверишь, она все бабки в кассу сдала! Олигофренам местным на "штуку" баксов книжки купили. Ради этого и прыгала. Веришь?

- Не-а.

- Спорим?

- На что?

- На "штуку".

- Ну я же не такой, кхм, как ты. Двести, идет?

- Забили. - Рассказчик достал из кармана бумагу. - Я ради хохмы в конверт свою визитку вложил. Эта чокнутая подумала, что моя фирма проводит конкурс. Сегодня в офис принесли благодарственное письмо от местного комитета народного образования. Смотри: бланк, печать, подпись - все как полагается.

Первой прыснула девица, следом надтреснутым тенорком подключился второй. Рассказчик почему-то угрюмо молчал.

Максимов покосился на их головы, торчащие над спинкой дивана. Представил, как пули прошивают их насквозь и во все стороны разносит красные брызги. На сердце сразу полегчало.

"Разродились, наконец!" - Максимов заметил, как от угла, где заседал штаб группировки Соболя, по направлению к нему залавировал между столиками мэтр.

- Да? - Максимов опустил на стол рюмку. Коньяк действительно оказался дагестанским, но приличного качества.

- Если вы уже закончили. - Мэтр потупил глазки. - Вас просят подойти. - Последовал легкий кивок в сторону угла.

- Соболь там? - уточнил Максимов, не меняя позы.

"Да", - ответили глазки мэтра. Он положил рядом с рюмкой маленькую папочку. Максимов раскрыл, пробежал глазами столбик цифр на счете, решил, что вместо девиц здесь раздевают клиентов. Достал портмоне, отсчитал купюры. Мэтр стрельнул взглядом на отделение, где лежали доллары. Глаза сразу потеплели. Может, менты и берут больше, но столько с собой не носят.

- Благодарю. - Он успел провести нехитрые вычисления, определив сумму чаевых. - Надеюсь, вам у нас понравилось.

У столика детей гор уже извивалась девица в купальнике. Кто-то из них вскинул руку, громко щелкнул пальцами. Мэтр кивнул на прощание и поспешил на зов.

Максимов встал, незаметно осмотрел зал. Троица соседей молча смаковала шампанское. Судя по выражению лиц, каждый молчал о своем. Девица явно скучала. Появление в поле зрения Максимова вывело ее из состояния медитации. Но он прошел мимо, не удостоив взглядом соблазнительно скрещенные ноги. Сейчас его больше интересовали крепыши, оккупировавшие уголок в дальнем конце зала.

На полукруглом диване, рассчитанном минимум на восьмерых, едва разместились четверо. Больше всего это напоминало скамейку запасных сборной страны по регби, все одинаково стриженные под бобрик, фигуры как у скульптур ударников коммунистического труда сталинской эпохи, золотые цепи на бычьих шеях и здоровый антибский загар на откормленных лицах.

- Ну и что тебе надо? - Сидевший в центре откинулся на подушки, вперив взгляд в подошедшего к столику Максимова.

По описаниям охранника из центра, это был Соболь. Но и без них Максимов без труда опознал бы среди близнецов старшего. В свое время специально ходил в зоопарк наблюдать за животными. Не из любви к биологии, а из профессионального интереса к человеческой психологии. Звери общаются на языке тела, на нем ни соврать, ни пустить пыль в глаза. Люди давно забыли этот язык, но, как ни странно, продолжают им пользоваться. И тело им мстит, выдавая то, что пытаются скрыть под рубищем слов. Потому что тело не умеет казаться, оно умеет только быть. Научившегося читать язык тела уже не обмануть. И чем примитивней человеческий коллектив, чем ближе он к стае, тем больше о нем рассказывают ужимки, повадки и позы его членов.

Соболь играл вожака. Умудренного опытом, самого сильного и смелого, но не тратившего силы без надобности. Первый в бою и на охоте может на отдыхе позволить себе развалиться в холодке, лишь время от времени постреливая острым взором на снующих вокруг членов стаи.

Максимов понял: разговора не будет, сейчас пойдет театр, игра на публику. Ему определили роль "лоха залетного". Естественно, он мог сыграть честного опера, мента продажного, бизнесмена средней руки, кого угодно, хоть бомжа привокзального. Но только не здесь и не сейчас. Провокацию следовало довести до конца. Иначе - какой в ней смысл? И он решил ничего не изображать, а остаться тем, кем был - человеком, заключившим с миром договор о вооруженном нейтралитете.

- Поговорить, - ответил Максимов, спокойно выдержав взгляд Соболя. - Желательно, с глазу на глаз.

- А кто ты, в натуре, такой? - усмехнулся Соболь. - Я многих знаю. Вот вчера тут гульбарил начальник райвоенкомата. Через часок опера из двенадцатого отделения подвалят. Чурки с рынка веселятся, видал? Не кореша, а по именам знаю. А кто ты такой, чтобы я с тобой базары травил, а?

- Оздоровительный центр "Космическое сознание" на Хорошевке. - Максимов выдержал паузу, дав усвоиться информации в бритой голове Соболя. - Я там был сегодня утром. И сразу же возникли вопросы.

Три головы повернулись к вожаку, три недоуменных взгляда скрестились на его закаменевшем лице. Максимов понял- тот уже в курсе. На секунду в глазах мелькнуло замешательство, которого по всем раскладам и быть-то не могло, но Соболь быстро взял себя в руки.

- Не, пацаны, говорят, что трудно жить, а я не верю. - Он вытянул под столом ноги. - Вот мы тут судили-рядили, где бабок намыть. А я считаю, что за них даже разговора быть не может. - Он ткнул пальцем в Максимова. - Пока такие живут.

Крайний справа сделал попытку встать, но Соболь цыкнул:

- Буба! Я же еще не кончил. Значит, и его кончать рано.

В ответ все загыгыкали. Соболь наслаждался, как актер, сорвавший аплодисменты.

- Я все понял, разговора не получится, - прервал всеобщее веселье Максимов.

- Ни хрена ты не понял! - Соболь дернул щекой. Нервный тик был такой сильный, что уголок губ съехал почти к уху. - Ты на бабки попал, фраер. Это ты понял? Или Буба тебе сейчас объяснит.

- Не надо. - Максимов покосился на привставшего Бубу. Уходить, оставив после себя даже, как минимум, один труп, в планы не входило.

- Короче, пять штук. - Соболь растопырил пальцы. - За все, что там наколбасил, плюс за этот базар.

- Зелеными? - неподдельно удивился Максимов, вспомнив убожество обстановки Центра и степень ущерба.

- А мы другими, крендель, не берем. - Соболь посмотрел на стаю, приглашая посмеяться вместе с ним. Стая уважила вожака.

Максимов выждал, пока они закончат.

- Сегодня вечером. В одиннадцать.

- Лады, отдашь Бубе. - Соболь не стал разыгрывать удивление. Чуть прищурил глаза. На то он и вожак, чтобы первым чувствовать опасность.

- А потом поговорим, - пообещал Максимов. Развернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Никто его не остановил, не окликнул. Максимов отметил, что его уход заинтересовал еще двоих - девицу с бокалом шампанского в руке и сухощавого пожилого мужчину в светлом костюме, вполуха слушавшего стоящего за его плечом метрдотеля.

Глава седьмая

СПАРРИНГ В ПОЛНЫЙ КОНТАКТ

Дикая Охота

Максимов не стал светить свою машину, слишком уж легко его выпустили из клуба. Пошел в противоположную сторону, потом неожиданно срезал по чахлому газону к дороге. Вскинул руку. В потоке машин сразу же объявились добровольцы, горящие желанием заняться извозом.

"Есть контакт!" - усмехнулся Максимов, бросив взгляд на стоянку машин у клуба. Там его маневр вызвал неожиданное оживление. По лестнице сбежал Буба, сопровождаемый такими же, как он, крепышами. Вспыхнули подфарники крайней в ряду иномарки.

У бордюра резко затормозил "жигуленок".

- Куда? - Водитель наклонился, пытаясь на взгляд оценить клиента.

Максимов распахнул дверь, нырнул в салон.

- Прямо, командир, - скомандовал он, захлопнув дверь. - По Садовому.

- А далеко собрался? - Водитель был молод, но, очевидно, опытный, спорить не стал, тронулся, ловко проскочив во второй ряд.

- Нет, - успокоил его Максимов. - К Курскому вокзалу.

Водитель удовлетворенно кивнул и весь отдался езде, вернее, уклонению от столкновений. Их машину сразу же подхватил поток, машины пробивались через плотную массу себе подобных, как лососи, спешащие на нерест.

- Кругом враги! - прошипел он, выворачивая руль, отводя передний бампер от подрезавшей их малолитражки. - И самоубийцы, - добавил вслед рванувшему по крайней полосе джипу.

Максимов поднял взгляд на зеркало заднего обзора. Сквозь плотный поток агрессивно пробивалась синяя иномарка. Пользуясь привилегией цены и крутизны пассажиров, она буквально отбрасывала в стороны металлический лом на колесах, вроде "жигуленка", в котором ехал Максимов.

"На слежку не похоже, - подумал Максимов. - А вот на погоню тянет. Интересно, это они недостаток сообразительности так компенсируют или что-то там случилось?"

Он с минуту наблюдал за иномаркой, пробившейся в крайний левый ряд и настойчиво сокращающей дистанцию, время от времени нагло вылетая за белую полосу. Покосился на водителя, тот сосредоточенно крутил баранку, казалось, ни о чем другом, как доехать живым до Курского, думать был не в состоянии.

Парня Максимову стало жаль, в любом случае крайним окажется именно он, довольно бедно одетый и на невзрачных "Жигулях" третьей модели.

- Слушай, командир! - обратился к водителю. - Принимай вправо и тормозни вон у того дома.

- А на Курский? - удивился тот.

- Забыл, что без звонка поехал. А туда так просто не заявишься, - с печальным вздохом соврал Максимов.

- Крутой офис, что ли? - Водитель закрутил головой, как летчик во время воздушного боя.

- Типа того. - Максимов достал из нагрудного кармана три десятки, положил рядом с рычагом переключения скоростей. - Это тебе компенсация. Ждать не надо.

Едва машина пошла юзом вдоль бордюра, Максимов выскочил, хлопнув за собой дверцей. Махнул на прощанье водителю. "Жигуленок" весело припустил в сторону площади Маяковского.

Поток разноголосицей гудков ответил на маневр синей иномарки, резко вильнувшей вправо. Максимов проводил машину взглядом: если в ней сидели не окончательные отморозки, способные ледоколом протаранить весь поток, то их неминуемо унесет метров на триста вперед.

И тут он краем глаза отметил, что еще одна машина юркнула к обочине. Все время шла в правом ряду для тихоходов, но умудрилась не отстать. В ней, наверняка, сидел кто-то опытный и хладнокровный. Дистанция до Максимова была достаточной, чтобы отреагировать на любые действия: поймает машину - тронутся вслед, пойдет пешком - выскочат и потопают следом, а машина поедет по параллельным улицам.

Обрубить "хвост" труда не составляло, стоило спуститься в подземный переход и вынырнуть на противоположной стороне Садового. Машина преследователей в таком случае моментально выбывала из игры, а оторваться от пешей "наружки" - дело техники.

"Да, но кто тогда ответит на вопрос, как Соболь связан с гадалкой?" - возразил себе Максимов. Из тех, кого он видел в клубе, ни один не походил на человека, способного грамотно биться в полной темноте. Экстерьер не тот.

Максимов вскинул руку, демонстративно посмотрел на часы и бодрым шагом делового человека направился к зеленому карнизу, закрывавшему от света и пыли вход в полуподвал. Судя по надписи на сукне, спускаясь вниз по лестнице, попадаешь в точку общепита с благородным названием "Золотой дукат". Он вспомнил, что несколько лет назад здесь на грани издыхания сражалось за жизнь кооперативное кафе. Прошло время, все изменилось, но то, за что он еще тогда облюбовал это заведение, наверняка сохранилось.

Он широким шагом подошел к спуску в подвал, не сбавляя темпа, стал спускаться по лестнице и неожиданно замер на ступеньке, едва его голова скрылась за парапетом. Вернулся на ступеньку назад и медленно поднял голову. Трюк удался. Дверца машины распахнулась, вышедшего не было видно - слишком низко, взгляд шел на уровне земли, но увиденного оказалось достаточно.

"Наружка" умеет ловко менять одежду, напяливать парики и даже менять походку. Но не обувь. Вряд ли кто-то станет возить с собой несколько пар туфель. Достаточно запомнить обувь подозрительного человека, чтобы потом, как бы он ни исхитрялся, быстро вычислить, топают за вами или просто так, мерещится.

Вышедший из машины был обут в легкие светлые мокасины. Самая удобная для города обувь, никому и в голову не приходит, что их обладатель в любой момент может перейти на бег или войти в спарринг, не опасаясь подвернуть ногу. Но Максимова встревожило не это: человек вышел со стороны водителя.

Самое простое было выскочить и, с р и с о в а в незнакомца, уйти переулком к Патриаршим прудам. Если тот действительно работает один, слежку можно считать безнадежно проваленной.

"А кто тебе сказал, что он будет следить?" - Максимов отметил, какие мягкие и скользящие шаги у незнакомца. Приближался умеющий красться к жертве, как зверь, прекрасно владеющий своим телом.

Максимов спустился вниз, потянул на себя тяжелую дверь.

Со времен кончины кооперативной забегаловки в полуподвал вкачали изрядно денег, решил он, осмотрев помещение. Зал по-прежнему разделяли на две половины огромные колонны, некое подобие сросшихся сталактитов и сталагмитов. Помнится, за них и за шершавые стены кафе прозвали "Грот". Деньги превратили убогую пещеру в уютный баварский погребок. Особый шик придавали неизвестно как пронесенные сюда просмоленные бревна, перекрещивающиеся на низком потолке. Новый хозяин, не мудрствуя лукаво, оставил бар на прежнем месте - в полусфере в дальнем конце зала. Максимов вскользь осмотрел зал - лишь один столик был занят парочкой - и направился сразу к стойке. Сразу же за ней, если не произвели глобальной перестройки, должен был находиться вход в подсобные помещения.

Максимов уселся на высокий табурет. Потянул носом. Отчетливый запах кухни шел из-за красной драпировки, закрывающей нишу. Запах был поблагороднее, чем в кооперативные времена, но тем не менее явно указывал, что запасной выход из этой норы есть. Придвинул к себе пластиковую карточку, пробежал глазами список того, чем здесь кормят и что это стоит. С поправкой на центральное местоположение, цены оказались вполне божескими.

Драпировка всколыхнулась, и, как на сцене, возник бармен. Лет тридцати, но уже с авторитетным брюшком, с наглыми глазками профессионала обсчета и недолива. Особой радости от появления нового клиента не высказал, но на лице все же изобразил некое подобие улыбки. Поправил бабочку, поправил чуть выбившуюся из брюк рубашку.

- Добрый день. - Он оценивающе посмотрел на Максимова, резво что-то скалькулировал в уме и принялся протирать глянцевую поверхность стойки. - Что будем пить?

- Кофе, коньяк. - Максимов демонстративно бросил взгляд на часы и добавил: - Посчитай сразу. - Интуиция подсказывала, что пользоваться местным сервисом придется недолго.

- Конечно, - кивнул бармен. Жестом фокусника выудил из-под стойки рюмку. Потянулся к выставке бутылок на стеллаже. Максимов кивнул, когда рука бармена выбрала нужную. Последовал обряд переливания из мензурки в рюмку, после чего завозился у кофеварки.

Максимов прислушался к себе, тревога все нарастала, но никаких изменений вокруг, если не считать мельтешения бармена, все еще не было.

- Вот и кофеек. - Бармен ловко поставил перед Максимовым чашечку. Смахнул тряпкой со стойки невидимую пыль. Сейчас он напоминал актера, после дикого похмелья медленно входящего в роль.

Максимов отметил, что бегающие глазки у него действительно что-то подозрительно розовые, очевидно, пьет на работе в немереных количествах.

- Спасибо. - Максимов достал из нагрудного кармана рубашки деньги, купюра словно сама собой исчезла со стойки.

- Что-нибудь еще? - отвлек внимание бармен, явно не собираясь пробивать чек в кассе. Протер и поставил перед Максимовым пепельницу.

Максимов полез в карман за сигаретами, но плавным движением вернул руку на стойку. Негромко хлопнула входная дверь.

В подвале стоял полумрак, лишь пятачок перед стойкой ярко освещали лампочки, вмонтированные в потолочную балку, поэтому в зеркале за спиной бармена Максимов не разглядел, кто вошел. Но по выражению лица бармена понял, что особой радости от появления нового посетителя тот не испытал. Скорее тревогу. Растущую с каждой секундой.

Максимов опустил одну ногу на пол, чуть отклонился, готовясь повернуться и встретиться взглядом с подходившим со спины.

Бармен, находившийся прямо перед Максимовым, вдруг охнул и отпрянул к стеллажу. Жалобно треснул бокал, выпущенный барменом из рук. На его белой рубашке чуть левее кармана проступило красное пятнышко. Словно спелой вишней попали.

А дальше пошло кино в замедленной съемке...

Максимов плавно соскользнул с одноногого сиденья, развернулся. Противник уже был совсем рядом, тянул растопыренную пятерню. Максимов выбросил руку, вцепился в мизинец, заломил. В полосу света вплыло толстое лицо с разинутым в немом крике ртом, глаза удивленно пучились из орбит. В захвате Максимова палец остро хрустнул, как переломленный карандаш, от боли противник просел на ногах, и тогда Максимов ударом ноги вышиб весь воздух у него из груди. Качнулся к стойке, хлестким движением послал пепельницу в голову второго, успевшего принять боксерскую стойку. Реакции у боксера не хватило, блестящий диск врезался в лысую голову и круто ушел вверх. Максимов нырнул вниз, провернувшись на опорной ноге, подсек под пятки, противник оторвал руки от залитого кровью лица, взмахнул ими, пытаясь удержать равновесие, Максимов пошел на добивающий удар, но тут из полумрака раздался отчаянный рев и следом - вспышка. Что-то вжикнуло в воздухе и с треском врезалось в стойку. Только потом бабахнул выстрел.

Под аккомпанемент второго выстрела Максимов взвился в отчаянный кувырок через стойку. Приземлился на что-то мягкое, и сразу же сверху посыпался дождь из осколков. Прямо перед глазами оказалась белая рубашка бармена с торчащим из красной капли штырьком. Максимов машинально вырвал его, и тут же под тканью забился темно-красный родничок. Максимов откатился в сторону. Бармен, очнувшись от болевого шока, накрыл рану ладонью и отчаянно заверещал. В ответ грохнул выстрел, раскрошив остатки зеркала. Максимов кувыркнулся вперед, стараясь пробить ногами то, что закрывала драпировка. Оказалось, угадал, ступни ударили во что-то твердое, он рывком собрался, вкатился через порог двери, молниеносно, одним движением оказался на ногах.

Повара на кухне замерли, изображая немую сцену "Налет санэпидемстанции на пищеблок". Даже, показалось, пар над котлами временно застыл в воздухе.

- Лежать! - заорал Максимов, по опыту зная, что команду "ложись!" человек в экстремальной ситуации отрабатывает без излишних размышлений. Все дружно залегли. А за дверью уже ревели, как кастрируемые носороги. Потом в дверь стукнуло, будто гвоздь вколотили одним ударом. Глухо взорвался выстрел.

"Вперед", - скомандовал себе Максимов. Рванулся по скользкому кафелю к дальнему концу цеха, где чернела дверь. Из коридора пахнуло сыростью и картошкой. Он перепрыгнул через какие-то ящики, свернул за угол. Алкогольной внешности дядька тащил по полу мешок, оглянулся, затравленно вдавив голову в плечи. Максимов шлепнул растопыренными пальцами ему по глазам, ослепив ненужного свидетеля, в прыжке распахнул дверь и вырвался на свежий воздух.

Захламленный дворик еще тихо спал, не ведая о случившемся. Максимов осмотрел окна, наблюдательных старух не заметил. Быстрым шагом пустился через двор. По наитию не пошел сразу к выходу, а свернул к низкому заборчику, перегородившему проход в соседний двор. Не сбавляя темпа, перемахнул через него, отряхнулся, присев за грудой картонных ящиков. Острые стеклянные иголки набились в рубашку, искрились на солнце, на брючине красовалось огромное кофейное пятно.

"М-да, видок сейчас, как у курицы, вылетевшей из-под самосвала", - констатировал Максимов. Но надо было двигаться дальше. Он выглянул из укрытия. Ничего подозрительного. Мусорный бак, полуразложившийся труп "Запорожца", плотный слой лежалого тополиного пуха вперемешку с прошлогодней листвой там, где когда-то была детская площадка. Максимов достал пачку сигарет, вытащил ту, на фильтре которой был выдавлен крест. Раскрошил, посыпал вокруг себя и на подошвы. Адская смесь табака с красным перцем гарантировала отшибание нюха у любой собаки. Лишь после этого вышел из укрытия.

Он пошел к арке, ведущей к выходу из двора. Но тут на улице отчаянно взвыли тормоза. Послышались возбужденные голоса. Максимов метнулся назад.

Времени бежать к подъездам уже не оставалось. Поднял голову. Изгиб газовой трубы, вынырнув из подворотни, шел под окнами второго этажа. Ближнее к углу окно чья-то добрая рука приглашающе распахнула настежь. Довольно высоко, дом старый, но иного пути не было.

Уже ни о чем не думая, Максимов прицелился на выступ стены, разбежался, подпрыгнул, точно попав ногой на выступ, вытянулся, вцепившись рукой в трубу, рванулся вверх, энергии хватило, чтобы подтянуть тело еще выше, едва пальцы коснулись подоконника, перенес тяжесть на них, отчаянно толкая себя еще выше, ударил ногой по стене, уходя в горизонтальный полет, и кувырком ворвался в окно.

Просто повезло, что не врезался в стол, воткнув в спину все, что на нем лежало, руки ждали препятствия, а провалились в пустоту, он сгруппировался, закончив кувырок мягким торможением. Замер на корточках, уперевшись одной рукой в пол. Не шевелился, хотя тело сохраняло пружинную готовность к броску. Взгляд перебегал с предмета на предмет, уши ловили каждый звук, ноздри чуть вздрагивали, в мозгу в бешеном ритме обрабатывалась вся полученная информация...

Он немного расслабился, не обнаружив признаков присутствия других людей. И медленно повернул голову к единственному живому существу в непосредственной близости.

На расстоянии вытянутой руки, едва прикрытая простыней, лежала девушка. Тонкая кисть свешивалась с тахты, вторая - уютно устроилась под щекой. Девушка медленно открыла глаза, недоуменно уставилась на чужака. Откуда-то из глубины темных глаз с расширенными от сна зрачками стал всплывать ужас. Едва по-детски скривились ее губы, Максимов рванулся вперед, развернул ее голову и вжал в подушку. Тело у нее оказалось по-звериному сильным и гибким, оно отчаянно и яростно билось, пытаясь сбросить с себя тяжесть врага. Острые зубы вцепились в ладонь, Максимов налег всей грудью, прошептал в горячее ухо:

- Только не кричи. Прошу. Иначе меня убьют.

Дикая кошка под ним на секунду замерла.

- Меня убьют, - отчетливо прошептал Максимов, не ослабляя захват. - Я отпущу, но ты только не кричи. Прошу тебя.

Кошка отчаянно рванулась, в последний раз попытавшись вырваться, истошный крик едва заглушила подушка.

"Ну и черт с тобой", - обозлился Максимов. Отстранился, продолжая вминать ее тело одной рукой, прицелился и вонзил твердый палец чуть ниже ее лопатки. Девушка вскинулась, на секунду оторвала лицо от подушки, потом сипло выдохнула и разом обмякла.

Максимов сполз на пол, взял в руку тонкую кисть девушки, нащупал ниточку пульса. Лишь после этого устало вытянул ноги и закрыл глаза.

За окном глухо ударил выстрел, потом еще и еще. Трескуче вступили автоматы. Хлопали одиночные, в ответ яростно огрызался автомат. Потом все стихло. Откуда-то по Садовому приближался вой сирены.

Максимов прокрался к окну, не поднимая головы над подоконником, осторожно закрыл створку. Тонкая занавеска, вздутая ветром, медленно опала, прощекотав по щеке. Двор, погруженный в вечную дрему, пока никак не отреагировал на пальбу.

Зато он знал, что сейчас начнут реагировать другие. Сразу несколько групп охотников начнут облаву на одного зверя.

Розыск

Оперативному дежурному ГУВД

В 11 часов 20 минут совершено вооруженное нападение на кафе "Золотой дукат" (Садовая-Кудринская, д. 24). Преступники были заблокированы в помещении нарядом 8 о/м. В ответ на предложение сдаться оказали вооруженное сопротивление работникам милиции. В результате пресечения преступления прибывшим нарядом СОБРа двое из нападавших были убиты, третий тяжело ранен. Работник кафе Александр Витальевич Жуков, получивший колотое ранение в область левой половины груди, доставлен в Институт скорой помощи им. Склифосовского.

Со слов свидетелей, находившихся в зале и в подсобных помещениях, до прибытия милиции неизвестный оказал сопротивление нападавшим, после чего скрылся с места происшествия. Ведется поиск.

На месте преступления работает оперативно-следственная группа прокуратуры ЦАО г. Москвы.

* * *

Оперативному дежурному ГУВД

Раненный на месте преступления гр-н Жуков А. В. скончался в приемном отделении Института им. Склифосовского в 12 часов 20 минут в результате реверсивного отека легких. Дежурный врач настаивает на проведении токсикологической экспертизы, так как, с его слов, смерть не могла быть вызвана полученным гр-ном Жуковым колотым ранением.

Прошу информировать следственную группу, работающую по данному делу.

Глава восьмая

ЧАШКА КОФЕ С ВИДОМ НА ПРУД

Дикая Охота

Максимов покрутил в пальцах остро заточенный металлический стерженек. Кровь бармена уже превратилась в липкую бордовую пленку, и теперь отчетливо проступили тонкие бороздки, идущие вдоль острия. Кто-то добросовестно поработал, чтобы превратить этот шакен* в посланника смерти.

##* Шакен - японское холодное оружие в виде короткого заостренного металлического стержня.

Как правило, шакен используют, пытаясь ошеломить противника. Даже брошенный умелой рукой, он способен лишь вызвать болевой шок или временно парализовать конечность. Им убивают редко, - лишь превратив его в шприц, накачанный быстродействующим ядом. Чем смазали острие, Максимов не знал, в старые добрые времена применяли органические яды, очевидно, потому, что не знали других, говорят, лучший яд получался из пестиков хризантем.

В наши дни доступнее неорганические яды, в любой школьной лаборатории легко получить любую отраву, но профессионалы по-прежнему отдают предпочтение натуральным продуктам: попав в организм и сделав свое черное дело, яд распадается на органические соединения, в той или иной пропорции всегда встречающиеся в живом организме. Выделить токсин, ставший причиной смерти, порой сложно, а спустя некоторое время - почти невозможно.

Он закрыл глаза, тренированная память по кадрам стала выдавать произошедшее в кафе. Тело сразу же вспомнило, по мышцам прошлась тугая волна, но он заставил себя расслабиться, сейчас должно работать только сознание, а память тела пока может помолчать. Раз за разом возвращаясь к началу драки, он поймал нужный кадр. Сосредоточился на нем, стал разглядывать детали.

В скудном освещении ярко бликовала гладко выбритая голова нападавшего, свет выхватил протянутую к Максимову руку. За спиной нападавшего из тени выплывал еще один, остро блестела цепочка на груди, третий в кадр не попал, очевидно, в этот момент находился за колонной. Максимов напряг зрение и на стоп-кадре, отпечатанном в сознании, отчетливо разглядел светлое пятно на пороге зала. Сосредоточился на нем. Медленно, словно наводилась резкость в видоискателе, пятно обрело отчетливые контуры. Все.

Максимов помассировал веки, потом открыл глаза.

"Вышел из машины, пошел к кафе, но столкнулся с подбежавшими бандюками Соболя. Уступил им дорогу, вошел следом. Сориентировался и метнул шакен из-за их спин. Промахнулся, но все равно - молодец! - Максимов всегда отдавал должное чужому мастерству. - Так, палил кто-то из отморозков. А м о й... Вряд ли мой сцепился с ними, тем более из-за меня. Скорее всего, увидев, что пошла заваруха, слинял тихим шагом и спрятался поблизости. Работает один. Значит, единственный способ убедиться, что меня грохнули, - дождаться торжественного выноса трупов. Короче, затаится и будет ждать. А менты в это время начнут отрабатывать жилой сектор".

Он посмотрел на пленницу, распростертую на тахте. Картинка из "Плейбоя".

Девушка спала глубоким сном, сквозь приоткрытые губы вырывалось легкое дыхание. Короткие черные волосы сбились в немыслимую панковскую прическу. Одну руку она закинула за голову, вторая расслабленно свешивалась с тахты. Сбившаяся простыня позволяла определить, что загорать хозяйка квартиры предпочитала без купальника. Максимов с трудом отвел взгляд от задорно торчащих сосков.

"Диана-охотница", - вздохнул он. Из всех типов женщин он отдавал предпочтение именно таким: малогрудым, грациозно сухощавым, с плавной кошачьей агрессией в каждом движении. Матери и хранительницы очага из них получаются никудышные, об этом знали еще в каменном веке. Такие становились подругами охотников и воинов, на равных деля опасности и радость победы. Им поклонялись и их боялись за неспособность любить иначе, чем с испепеляющей страстью, в такой любви больше ярости воина, сливающегося в схватке с достойным противником, чем тепла и заботы женщины-матери.

О своей Диане Максимов знал ровно столько, сколько может рассказать беглый осмотр квартиры. Прежде всего, жила одна. Одноразовые лезвия и пара запасных зубных щеток, равно как и упаковка презервативов в шкафчике в ванной комнате еще ни о чем не говорили. Но явных признаков постоянного мужского присутствия не обнаружил. Друзей обоего пола достаточно, если судить по записной книжке, лежащей у телефона. Максимов мимоходом включил автоответчик, чтобы не тревожили сон хозяйки. Запасы в холодильнике объемом не поражали, но качество и цена продуктов говорили, что на пакет кефира наскребать ей не приходится.

О самой квартире Максимов образно заключил: "Элегантное запустение". Всю старую мебель вывезли или заперли в одной из трех комнат, дверь в нее открыть так и не удалось. Длинный коридор украшала только старинная вешалка с гнутыми рогульками, но раскрашенная в по-современному неистовые люминофорные цвета. То немногое из мебели, что стояло в комнатах и на кухне, было дорогим и современным, но никак не вязалось со старыми выцветшими обоями и пожелтевшими потолками. Создавалось впечатление, что купившего квартиру нежданно поразил финансовый кризис и до грандиозного ремонта с обязательным сносом перегородок дело не дошло.

Под категорию наследственных обладательниц квартир с окнами на Патриаршие пруды Диана-охотница подходила с трудом. "Какая же удачная ей выпала охота, если удалось получить такой трофей? - подумал Максимов и уважительно покачал головой. - Красива, молода, сексапильна. Это какие же мальчики у таких-то девочек?"

Девушка застонала, потянулась, от чего скомканная простыня, и так прикрывшая лишь живот, соскользнула с бедра. Веки ее несколько раз дрогнули. Максимов сунул шакен в пачку сигарет и от греха подальше отодвинул ее от себя. Возможно, хозяйку придется второй раз насильно отправлять в царство Морфея, а, не дай бог, царапнув отравленным острием, можно невзначай выписать ей билет в один конец - в Нижний мир.

Он мягко улыбнулся, встретив ее удивленный взгляд. Она с минуту рассматривала Максимова, сидевшего на полу у противоположной стены. Потом, очевидно, дошло, что это не сон, встрепенулась, села, прижав простыню к груди. Максимов внимательно следил за ее реакцией: пока паники в глазах не было, только страх. Свежее лицо хорошо выспавшегося ребенка заострилось и сделалось бледным, только ярко выделялись плотно сжатые губы.

- Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю, - начал он ровным голосом с едва заметным нажимом. - Так получилось, что мне больше некуда деться. Я уйду, обязательно уйду. Но пока надо сидеть тихо, как мышкам.

- Я закричу, - хрипло предупредила она.

"Нет, - ответил Максимов. - Раз уж начала говорить, то кричать не станешь. А станешь, я не дам".

Вслух же сказал:

- Не надо. Иначе меня убьют. - При этом сделал жалобные глаза доброго неудачника, попавшего в переплет.

Судя по лицу, в ее голове лихорадочно прокручивались все возможные сюжеты "мыльных опер" и американских боевиков, снятых на деньги феминисток.

- Мне еле удалось спастись, - подсказал Максимов. - Пойми, пока мне некуда идти.

- Я позову людей. - В ее голосе не было ни капли решимости.

- Зачем? - сбил ее вопросом Максимов. - Обещаю сидеть тихо и не приставать. Я же не маньяк, не насилую, не режу. Просто прячусь.

- Сейчас я позову мужа, - она неожиданно пошла в атаку.

- Зачем? Тем более никого здесь нет.

В комнату протиснул морду черный кот, радостно мяукнул, увидев Максимова, и, поигрывая пушистым хвостом, побежал прямо к нему.

Хозяйка удивленно уставилась на питомца, трущегося о ладонь Максимова.

- На бандита ты, вроде бы, не похож, - протянула она. - И аура добрая, если Макс тебя не боится.

- Возможно, - легко согласился Максимов.

Кот, пока спала хозяйка, получил двойную порцию кошачьего корма, и теперь его любовь к Максимову была прямо пропорциональна тяжести желудка. Очевидно, он решил, что для выражения переполнявших его чувств простого тыканья мордой в ладонь мало, и взобрался на колени Максимова, уперся передними лапами в грудь, заурчал, пытаясь пощекотать усами лицо.

- Макс, скотина! - задохнулась от возмущения хозяйка.

Оба - и кот, и Максим - посмотрели на нее, и каждый по-своему усмехнулся.

Максимов остро почувствовал, что у Дианы-охотницы уже вызрело решение. Кричать не будет, но попытается переломить ситуацию в свою пользу - и сделает это непременно. Он перехватил ее взгляд, брошенный на мягкую игрушку, зверя неизвестной породы, сиротливо лежащего в изголовье, и уже понял, что последует дальше. Восхищало, как медленно и хладнокровно она начала исполнять задуманное.

- Так, кота ты уже соблазнил. Что дальше? - Она поправила простыню на груди.

- Ничего.

Она скользнула взглядом по Максимову.

- А если я пошевелюсь, ты не выстрелишь?

- У меня нет оружия. - Соврал достаточно убедительно. Спрашивала же о том, что стреляет, а стилет в ножнах на лодыжке в таком случае в счет не идет, хотя достать - одна секунда.

- Тогда я покурю.

Она потянулась к столику у изголовья, взяла сигареты. Закрытым от нескромного взгляда осталось лишь то, к чему удалось прижать простыню.

- Глаза не сломаешь? - бросила она через плечо.

- Уже видел, - парировал удар Максимов. "Если на бис исполнишь так же в суде, присяжные меня оправдают даже за многократное изнасилование с последующим расчленением". - Если хочешь, можешь одеться.

От него не скрылось, что вместе с пачкой сигарет на колени хозяйки перекочевал игрушечный зверь неизвестной породы. Дарить такие мягкие игрушки знакомым теперь вошло в моду.

- Непременно. - Она медленно раскурила сигарету. Правая рука теребила бок зверя. Неизвестно как держащаяся простыня вот-вот должна была опасть с груди. Она, не отрываясь, смотрела в лицо Максимова, оценивала впечатление. Если можно пытать наготой, то именно это она сейчас и проделывала.

Кот, почувствовав скопившееся в воздухе напряжение, нервно завозился на коленях Максимова.

Он опустил взгляд, этого и пыталась добиться Диана-охотница, потому что, подняв взгляд, Максимов увидел черный зрачок ствола. Маленький пистолет дрожал в цепких пальцах.

- А теперь, урод, медленно встал - и мордой к стене. - Она не скрывала торжества.

Максимов бесстрастно смотрел ей в глаза. Ждал.

- Быстро встал! - не выдержала хозяйка.

Максимов не пошевелился.

- Урод, гадина, я тебя пристрелю, сволочь! - Из нее хлынул весь накопившийся страх.

Максимов молчал.

- Что смотришь, выстрелю же!

- Стреляй.

Пистолет в ее руке задрожал.

- Это просто. Ни о чем не думай, просто нажми на спуск, - спокойно подсказал Максимов.

В комнате отчетливо щелкнул боек. Кот взбрыкнулся, отчаянно мяукнув, рванул под тахту.

- Фокус-покус. - Максимов завел руку за спину, выкатил на ковер желтые цилиндрики патронов. - Кто-то слишком крепко спит.

Подозрительную тяжесть игрушки он обнаружил давно и сразу же принял меры.

Сейчас хозяйка могла выбрать дикий крик, отчаянный бросок бесполезного пистолета в голову Максимова или, что еще хуже, в стекло. Но после минутной оторопи она медленно опустила ствол. Во взгляде не было ни отчаянья, ни страха, а только неприкрытое любопытство. Он угадал, предложив ей опасную игру с неизвестным концом. Диана-охотница, одинокая воительница о таком могла только мечтать.

- И что дальше? - спросила она, смахнув с глаз черную прядку.

- Предлагаю попить кофе.

- Офигеть можно! А больше тебе ничего не надо?

- О большем, прекрасная Диана, я и мечтать не смею. - Максимов улыбнулся, хотя спину щекотали струйки пота. Он знал, что победил.

- Идиот! - Она натянула на себя простыню.

"Если бы за такие интермедии давали баллы, как в фигурном катании, я бы получил все "десятки" за технику и артистичность, плюс приз жюри за наглость", - похвалил себя Максимов, с удовольствием ощущая ее восторженный взгляд.

Встал, стараясь не заступать за невидимую черту безопасности - метр вокруг тахты, прошел к окну.

Спиной чутко уловил движение, звякнула пряжка ремня, вжикнула "молния" на джинсах. У нее был шанс уже одетой броситься к дверям и выскочить из западни, но она им не воспользовалась.

- Я серьезно спрашиваю, что дальше?

Максимов в щелку плотной шторы увидел милиционера с папкой под мышкой, торопливо прокосолапившего в подъезд дома напротив. Участкового пинком послали шерстить родной участок.

"Сейчас начнется, - с досадой подумал он. - Обзвонит все квартиры. И через пять минут все информаторы участкового займут наблюдательные посты. Придется сидеть до вечера".

- Будем пить кофе, - решил он.

Повернулся. Невольно восхищенно прищурился. Пленница относилась к тем счастливым женщинам, что равно красивы в одежде и без. Она, кстати, отлично это знала.

Оказалось, зовут ее Вика. Максимов всегда относился к женщинам, как к существам абсолютно недоступным мужскому пониманию, думай о них, что хочешь, все равно понять невозможно, почему плачут, отчего смеются, за что тебя любят и из-за чего уходят. Параллельная цивилизация, которой бредят свихнувшиеся от безработицы кандидаты наук, живет до смешного рядом, практически - перед глазами. У ее представительниц свой язык, свои понятия и ценности, свое видение мира, в котором слабость становится силой, а грубая сила лишена всякого смысла. Больше всех передач на родном ТВ Максимову нравилась та, где затурканные жизнью мужики сидят в загончике, как на скамье подсудимых, и тужатся сказать что-то умное под насмешливым взглядом куколки-ведущей, а набившиеся в студию женщины, наплевав на них и на тех, кто у экранов, самозабвенно перемывают косточки друг другу. Иногда, когда особенно доставала реклама специфических средств гигиены, ему хотелось выскочить на балкон и заорать: "Мужики, хватит жрать водку! Вторжение инопланетян уже началось, а мы его проспали!" Но никогда этого не делал, знал, большинству, наливающим и выпивающим, уже все равно, спирт вытеснил гормоны.

А Вика вообще оказалась представительницей новой расы инопланетянок. В свои двадцать два спокойно, как о поездке на дачу, рассказывала о шести месяцах, проведенных в Париже, о Венеции, утонувшей в мартовском тумане, о калифорнийском солнце и о том, как легко бредится, когда на Иерусалим налетает знойный ветер пустыни. Она успела пережить и перечувствовать больше, чем ее сверстницы во времена Максимова, а если и не больше, то - иначе. Мудрецы утверждают, что путешествия избавляют от иллюзий, - если это так, то в Вике осталась только ненасытная жажда новых приключений.

- Вика, прости за нескромный вопрос, но это все... - Максимов обвел рукой уютную кухню. Сам сидел на краешке углового дивана, перекрыв выход, а Вика возилась у плиты.

- Квартира? - Она оглянулась. - Каждый мыслит в силу своей испорченности.

- Понятно, наследство.

- Не угадал. - Вика ловко подняла над огнем турку, не дав коричневой пене переползти через край.

Разлила кофе по чашкам, села спиной к окну. Оценивающе посмотрела на Максимова. (За час он удостоился минимум сотни таких взглядов.) Прикурила от протянутой Максимовым зажигалки.

- Вряд ли ты решил взять меня в заложницы, - неожиданно сделала вывод Вика.

- У меня своих проблем полно, - пробурчал Максимов, пробуя кофе. Вкус был отменный, густой и терпкий.

- И я так думаю. - Вика уже успела переварить краткую историю появления Максимова: ищет пропавшего друга, а в него почему-то стреляют, все вполне в духе времени. - К тому же хорошо держишься и трясущиеся руки к голым девушкам не тянешь.

- Спасибо за комплимент, - усмехнулся Максимов.

- Проехали. - Вика аккуратно стряхнула пепел, очевидно, доходы позволяли курить "Парламент". - А с квартирой все просто, с поправкой на сегодняшние реалии. Муж сестры относится к пресловутой категории "новых русских". Между прочим, на нем я убедилась, что во многих деньгах много и печали. Или, как говорят в Мексике, богатые тоже плачут. Провинциальный комсомольский вожак, удачно разбогатевший благодаря старшим товарищам по партии. Что они через него приватизировали, я не знаю, но сделал все по уму, потому что жив и весь в шоколаде. Когда в области уже ничего бесхозного не осталось, его, по традиции, двинули в Москву. Женился на моей сестре. Сейчас крутит дела на всероссийском уровне. Бизнес - на пять баллов, купил депутата от своей нищей губернии и пьет водку с генпрокурором... А в личной жизни сплошные проблемы.

- Любовницы одолели? - хмыкнул Максимов.

- Если бы! Родня. - Вика взъерошила черный ежик волос. - Просто нашествие какое-то. Представляешь, мужик особняк отгрохал в лесопарке, одних взяток раздал на полмиллиона, думал, отдохнет. Фиг там! Потянулись со всех концов родичи, как ходоки к Ленину. Кто проездом, кто учиться в Москву, кто просто так... Как же, Пашка-то свой парень, в люди выбился, чаво уж тут... - Она сморщила носик. - А у Паши комплекс по этой части. Совестью называется. В шампанском купается, а все думает, что о нем в родном Мухосранске скажут. Вот и живут теперь в доме всей деревней, как в сказке "Теремок". Тетьки, дядьки, свояки, деверь золовки и крестная брата кума деда Николая, который жил рядом с невесткой Пашиной тетки. Ты въезжаешь в степень родства?

- Не очень.

- А я тем более. - В темных глазах прыгали веселые бесенята. - Где-то прочитала, что генетически мы все родственники тех, кто бился на Куликовом поле. Рассказала Пашке, он поскреб лысину и прошептал: "Не дай бог!" Вот так. Так что жить в этом русско-мексиканском сериале желания у меня нет. А когда поступила в Строгановку, Паша встал на дыбы. У него в "Теремке", блин, интерьеры! А я все красками провоняю. Вот и выделил эту квартирку. В общагу отпускать побоялся, сказал, что квартира дешевле, чем потом встанет лечить меня от наркомании.

- Разумная щедрость, - согласился Максимов.

- О, ты Пашу не знаешь! Квартиру он купил на меня, выписав ссуду через свой банк. Деньги возвращать не надо, потому что банк через месяц накрылся, управляющий в бегах, а Паша опять - в шоколаде. Сколько и чего купили на деньги тех дураков, что доверили бабки Пашиному банку, не знаю и знать не хочу. Но все прошло мило и полюбовно, потому что Паша даже за границу временно не линял.

- Интересно люди живут! - вздохнул Максимов. Выдумала или нет, установить сложно. А на возможные крупные неприятности намекнула достаточно прозрачно.

- Но и ты не скучаешь, - напомнила Вика.

Максимов хотел ответить, но осекся. В прихожей запиликал звонок. Звонили настойчиво и нервно, в расчете разбудить крепко спящего.

"Вот теперь самое интересное. - Максимов затаился. - Пошли в обход по квартирам. Чашку кофе - мне в лицо, заорать во все горло, дверь начнут вышибать сразу же".

Он внимательно следил за чашкой кофе в ее руке. Вика, странно прищурившись, смотрела на Максимова.

Звонивший бухнул кулаком в дверь. Гулкое эхо прокатилось по пустому коридору.

Чашка медленно поплыла к раскрывшимся губам. Вика сделала глоток.

- Что дальше? - прошептала, облизнув губы.

- Пьем кофе, - так же тихо ответил Максимов.

Посмотрел через ее плечо в окно. На детской площадке возилась малышня, мамаши судачили о своем, сбившись в стайку. По зазеленевшему от жары пруду, вяло перебирая лапками, плыла утиная семья. Где-то на одной из скамеек, просвечивающих сквозь густую зелень, наверняка уже устроился наблюдатель. Возможно, сразу несколько. Ментовская наружка усидит до конца рабочего дня. А тот, кто умеет метать шакен и драться в темноте, будет ждать до конца.

Их взгляды встретились. Зрачки Вики расширились, затопив глаза черным.

По тому, как беззвучно она опустила чашку на блюдце, Максимов понял, он останется здесь. Опасность будет кружить на мягких лапах вокруг, а здесь будет тишина.

Глава девятая

И БЫЛО УТРО

Профессионал

Эскалатор медленно тянул вверх плотную человеческую массу. Измочаленные давкой в вагонах, еще окончательно не проснувшиеся люди нервно переминались с ноги на ногу, поднимали лица вверх, навстречу свежему утреннему сквозняку.

Белов свернул газету в трубочку и сунул в карман пиджака. Ежеутренняя порция чтива, наскоро сварганенная молодыми дарованиями из "Московского комсомольца", на трудовой лад не настраивала. Скороговоркой упомянув о пожаре, трех трупах и угнанной у известного певца машине, газета весь разворот отдала глубокомысленным рассуждениям о шансах политиков на грядущих выборах.

Пожар и выборы Белова не интересовали. О трупах, и не о трех, а обо всех, обнаруженных за прошедшие сутки, он узнает через полчаса из милицейской сводки, а на машину певца было наплевать. По трем соображениям сразу. Во-первых, не Хулио Иглесиас, чтобы иметь машину за сорок тысяч "зеленых"; во-вторых, не обеднеет, если живет, как пишет газета, в восьмикомнатной квартире, а в-третьих, это Белов знал от агента, безголосый соловей совсем недавно щебетал на свадьбе у одного "авторитета", так что, надо думать, все обойдется без заявления в милицию.

Белов ухватился за эту мысль, изощренное чутье опера подсказало, что в ней есть толика смысла.

"Почему нет? - подумал он, прищурив глаз. - Присмотрели сладкоголосого, приласкали, а потом сымитировали угон. Куда пойдет соловушка? Только не к ментам. К "крыше". Если есть. Должна быть, иначе не напел бы на квартиру размером с футбольное поле. Значит, одна "крыша" решила подвинуть другую. Сейчас начнутся разборы, и журналюгам из "МК" подвалит работенка. Трупа три им нарисуют в два счета. А может, и не будет ни фига. Просто проиграла "крыша" своего певца в карты или отдала за долги. Вот новый хозяин и учит лабуха уму-разуму. Тачку вернут, они такие финты любят. Если у человека забрать все, а потом вернуть часть, он тебе всю жизнь будет в ноги кланяться. Уж кто-кто, а "авторитеты", без разницы - с партийным или лагерным стажем, - эту нашу рабскую сущность знают и играют на ней по-черному".

Он краем глаза зацепил молодую блондинку, проплывавшую вниз на соседнем эскалаторе, и философское настроение само собой улетучилось. Белов невольно охнул и уже не смог отвести от нее глаз.

Легкое платье насквозь просвечивалось бившим сверху солнечным светом. Если что и было под платьем, то такое же прозрачное и легкое. Белов отметил, что ее тело покрыто ровным, явно не московским, а морским загаром. На голой до плеча руке отчетливо виднелся золотистый пушок. Белов посмотрел на кисть незнакомки, лежащую на изжеванной по краям ленте поручня, и ощутил нездоровое сердцебиение. Все, как он любил. Острые хищные ногти, тонкое запястье с белой косточкой, просвечивающей сквозь загар.

- Так идет, что ветки зеленеют,

Так идет, что соловьи чумеют,

Так идет, что облака стоят,

- прошептал Белов, вцепившись взглядом в проплывающее мимо лицо.

Незнакомка, до этого равнодушно смотревшая вниз, словно что-то почувствовала, повернула голову и с интересом посмотрела на Белова. Длилось это ровно секунду. Потом огонек в ее глазах погас. Она чуть дрогнула уголками ярко накрашенных губ и отвернулась.

"Расслабься, Игорек, - сказал сам себе Белов. - Повело старого мерина! В твоем возрасте для участия в чемпионате по сексуальному многоборью одного роста и широких плеч мало. Нужен "мерс" и счет в швейцарском банке. А ты в сером пиджачке прешься на работу на метро. И можешь не изображать из себя Джеймса Бонда на боевом задании, не пацан уже. Удостоверение в нагрудном кармашке мужской гордости не прибавляет, а в наше время полной свободы и того хуже - как справка о кастрации. Вот ты же не можешь сейчас рвануть за ней, плюнув на все? Нет. Вот и не возбуждайся без надобности. А то инсульт схлопочешь".

Оглянулся. Фигурку в белом уже закрыла плотная стена спин, было лишь видно копну искристых волос, стянутых на затылке белой резинкой.

"Раньше мог бы. В два счета. Звякнул бы Пашке, мол, срочно шушукаюсь с агентом, прикрыл бы меня на часик. Десять минут, и она дала бы телефон, а за полчаса обговорили бы планы на выходные. Куда бы делась, милая!"

"Раскатал губу", - произнес кто-то другой, мерзкий, как неопохмелившийся алкаш. Этот другой сидел внутри с самого утра. Разбудила его благоверная своим скулежом по никчемному поводу. В душе Белов был согласен, что жена имела моральное право на легкий скандал: заявился за полночь, еле отрапортовал о прибытии и сразу же рухнул замертво. Но пилить все утро, как старая бензопила "Дружба", еще не оклемавшегося мужика - садизм крайней степени. Белов даже не стал завтракать, хлопнул две чашки чая и поспешил удалиться на безопасное расстояние. Мерзкий голосок внутри подбивал на убийство.

"Меньше надо было пить", - опять ожил мерзкий алкаш.

"Да пошел ты!" - цыкнул на него Белов. Вчера, действительно, перебрали. Втроем поехали навестить друга Женьку, повезло человеку, нашел теплое местечко в отделе при Шереметьеве-2, такое грех не отметить. Две бутылки уговорили сразу. За встречу. Потом пошли за добавкой, но во фри-шопе от цен сделалось дурно. Пришлось посылать гонца в соседнюю Лобню. Что разливают по бутылкам в этом городке, для Белова осталось тайной. От первого же стакана он окосел хорошо и надолго. Как оказался у дверей родного дома, еще предстояло выяснить.

"Плохо мне, плохо!" - заскулил голосок внутри.

"Пошел в задницу", - не выдержал Белов.

"Сам пошел, опер недоделанный!" - огрызнулся алкаш и временно затих.

У выхода его опять стиснул людской водоворот, смял, закружил и сам собой вынес сквозь распахнутые настежь двери.

Белов облегченно вздохнул, вытер испарину со лба и сунул в рот сигарету. Денек должен был выдаться на славу: на небе ни тучки, легкий ветерок разгонял бензиновый чад, накопившийся за неделю жары.

Поток пассажиров, выжимаемый из дверей, как фарш из мясорубки, сам собой разделялся на неравные части. Белов давно уже привык делить людей на агентуристов и агентов, оперов и объектов оперативных разработок, на тех, кто сажает, и тех, кому положено сидеть. Знал, что не по-людски это, но иного взгляда тебе не дано, пока в кармане лежит удостоверение. Да и потом, как выпрут на пенсию, мало что в голове меняется. Опер, как художник, шлюха и священник - не профессия, а мировоззрение и образ жизни. И если разобраться, не так уж велик грех, все равно же обещано, что, в конце концов, будут отделять злаки от плевел, а овец от козлищ. Поторопились разделиться, конечно, но это простительно. Потом легче будет разбираться - "ху из ху".

Белов смаковал первую за утро сигарету и с улыбкой наблюдал, как блаженные овцы кучкуются у ларьков, сбиваются в группки и гомонливым стадом уходят влево, к "Детскому миру". Козлища, наскоро побритые, хмурые и невыспавшиеся, по одному, реже по двое пробивались сквозь овец, толкущихся под арками, и сворачивали вправо - на Кузнецкий мост.

Своих Белов вычислял моментально. Молодые, еще спортивные на вид, и старые, поизносившиеся, как их же пиджаки, несли на себе неизгладимую печать принадлежности к касте допущенных к совсекретным бумагам. Белов по себе знал, что клеймо исключительности уже ничем не вытравить. Год-два работы в "органах", и в тебя намертво въедается противоестественная двойственность: щекочущий холодок власти от возможности захлестнуть петлю компромата на шее очередной "овцы" и ощущение подсознательного страха, что сам в одночасье можешь стать козлом отпущения или бараном для заклания. Все это Белов уяснил давным-давно, благо учителя попались толковые. А совсем недавно понял, что другой жизни ему уже не отпущено. Слишком поздно меняться, просто не хватит сил.

Год назад у полусгоревшей дачи, в которой нашли труп Кирилла Журавлева, отличного опера и настоящего мужика, Белов поклялся, что уйдет. Он так и не дознался, какая неладная затащила Журавлева в ту операцию, на чем его взяли, как сломали, да и ломали ли - еще вопрос. Скорее всего, как и самого Белова, "сыграли втемную". Выжали, как лимон, а потом бросили с перерезанным горлом. Белову еще повезло. Провальную операцию - гора трупов и никаких концов - неожиданно приказали считать успешной. Все материалы по делу, раскрученному Беловым, затребовала к себе Служба безопасности Президента. Заодно и лучшего молодого опера Димку Рожухина переманили. В приватной беседе Белову дали ясно понять, что дело закрыто навсегда, утрись и живи дальше. А главное, не мешай жить другим. Его решение уйти восприняли с пониманием, устал человек, перенапряг вышел, не железный все-таки. По блудливо отводимым глазам начальства Белов понял, что именно этого от него ждали, хуже - на это рассчитывали.

На воле он продержался ровно три месяца. По протекции устроился в фирму, занимающуюся "бизнесом" - то есть всем подряд: от строительства дач силами хохлов и узбеков, нелегально живущих в Москве, до розлива финской водки в польском местечке. Едва освоился в должности начальника службы безопасности и привел в божеский вид охрану первых лиц, как началось. Дважды пришлось передавать валюту. В спортивной сумке. Сто пятьдесят тысяч долларов за раз. И ни копейки премиальных за риск. Потом начались нудные разборы с небритыми личностями кавказской национальности. Все закончилось диким мордобоем и пулей в окно шефа. Шеф выполз из-под стола с просветлевшим, как после исповеди, лицом и через два часа уже летел на Канары. Белов остался. На следующий день, едва вставили новое стекло, пришел опер из Краснопресненского райотдела ФСБ и предложил дружбу, что означало подписку о сотрудничестве или добровольную передачу информации бывшим собратьям по чекистскому цеху. Как вешать лапшу на уши попавшей в передрягу "овце" и демонстрировать чудеса гуманизма в обмен на согласие таскать в зубах информашку, Белов знал и без него, поэтому покрыл малохольного опера семиэтажным матом и выгнал из кабинета. Погонами не вышел вербовать отставного подполковника. Но легче от этого не стало.

Как профессионал Белов понимал, что безопасность ни черта не стоит без агентурной работы. А как ее организовать, как держать под колпаком весь криминал и конкурентов, и не в близлежащих подворотнях, а на территории страны? Для этого нужны аппарат и архивы. И то и другое пестуется десятилетиями. Он с ухмылкой смотрел на фирменный вензель с надписью под названием: "Компания основана в 1993 году". Детский сад! Как ни крути, а пришлось бы идти на поклон к ментам, ФСБ и ворам. Только у них была сила, идущая от опыта, приобретенного в ежедневных схватках за власть. Белов трезво рассудил, что хоть и влип, как последний козел, но это еще не повод превращаться в барана среди волков. До больших звезд на погонах не дослужился, до больших денег скорее всего не доживет. Он слишком хорошо знал, как относятся сильные мира сего к остальным его обитателям. Вывод был прост - немедленно возвращаться под сень родимого щита и брать в руки притупившийся от многолетнего использования чекистский меч.

Благо дело, старый кадровик, отпуская на вольные хлеба, надоумил не рвать окончательно, а выйти за штат; считай, взять академический отпуск по случаю непредвиденной беременности: погуляй, поумнеешь - вернешься. Тот же кадровик и нашел способ вернуть его в родное Московское управление. Белов ему потом в ноги кланялся и водкой поил. А старик только похохатывал над его рассказами о жизни на воле, а в итоге выдал перл, больно царапнувший сердце: "Сынок, ежели на работу ноги не идут, а больше идти некуда, - надо идти на работу".

"Кстати, о работе! - вспомнил Белов и посмотрел на часы. - Половина десятого. Не страшно, еще вчера загодя предупредил, что задержится. Срочные дела в отделении, вроде бы, не планировались".

Живот свела судорога. Белов поморщился. Организм окончательно проснулся и требовал горючего.

"Пива давай!" - радостно заверещал голосок внутри.

Белов оценил здравость мысли, но усилием воли подавил секундную слабость. Пиво с утра, при наличии "Дирола" в каждом ларьке, - штука полезная и не оставляющая подозрительного запаха. Но как воспримет организм на старые дрожжи такой подарок судьбы, заранее сказать было трудно. Минимум полдня в душном кабинете и коридорной суете могли плохо кончиться. Белов сам еще не понял, почему так вчера сломался, раньше за ним подобного не замечалось.

Он оценивающе посмотрел на свое отражение в черном стекле киоска. Мужик еще крепкий, рожа здоровая и наглая.

"Нервы, - решил он. - Все болезни от работы и нервов. Один триппер - от удовольствия".

Купил дымящуюся сосиску с булочкой, переименованную в "хот-дог", и, окончательно задавив в себе слабость, пакетик апельсинового сока.

Кетчуп, естественно, пополз на пальцы, из трубочки, воткнутой в пакетик, выстрелила желтая струйка, но Белов не стал обращать внимания на неизбежные недостатки быстрого питания. Жевал с аппетитом, морщась от удовольствия.

- Дозаправка в воздухе? - раздалось над ухом.

Белов проглотил недожеванный кусок, чтобы освободить рот для соответствующего выражения, но, повернувшись к кандидату на посыл, охнул от удивления:

- Димка?

Дмитрий Рожухин, чисто выбритый и розовощекий, сиял, как первокурсник на Доске почета Высшей школы КГБ. Светлый костюм, голубая рубашка, галстук в тон - раньше такой щеголеватости в нем Белов не замечал.

- М-да. Не место красит человека, а человек - место, - сделал вывод Белов. - И какими судьбами кремлевский сокол да в наш курятник?

- Скажу, что прогуливаюсь, не поверите, так? - Дмитрий широко улыбнулся.

- Милый мой, по Кузнецкому мы с тобой будем просто так гулять лет через сорок, шаркая ножками и тряся склерозной башкой.

- Если доживем, - вставил Дмитрий.

Белов отметил, что глаза у парня изменились, стали цепкими, с холодным стальным отливом.

"Матереет. Еще не волк, но толк будет. Интересно, помнит, шельмец, что это я его вывел на первую охоту? Первая травля двуногого с "моментом истины", такое никогда не забудешь". - Белов скомкал бумажку, прицелился, метнул комок в урну, следом отправил коробку из-под сока.

- Видал? Еще поживем, Димка!

- Полдесятого. Не опоздаете?

- Нет, у меня еще дельце. Да и воздухом подышать охота.

Он подтолкнул Дмитрия в спину. Они втиснулись в поток, просачивающийся сквозь две арки на улицу. Народ пер, не глядя под ноги, держа равнение на витрины лотков. Время от времени кто-нибудь выбивался из потока, замирал, тупо уставившись на заморские товары, но народ, поднавалившись, срывал его с места и волок за собой дальше.

- Ну бараны, блин! - Белов с печалью посмотрел на затоптанные туфли. - Пойдем отсюда, пока по асфальту не размазали.

Они свернули на Кузнецкий. Улица была залита утренним светом, лучи дробились на еще мокрой брусчатке. Фасад особняка напротив приемной ФСБ был наполовину затянут зеленой сеткой. Сквозь нее отливала фисташково-белая побелка стены. Строители в синих комбинезонах сновали по лесам, несмотря на ранний час, работали быстро и сноровисто. Обычного в таком случае матерного сопровождения каждого телодвижения почему-то не было. На аккуратно покрашенном заборчике висел плакат: "Реставрация особняка XIX века. Генеральный подрядчик: фирма "Энма", Турция".

- Красота, - вздохнул Белов.

- Угу, - Дмитрий водрузил на нос черные очки с прямоугольными стеклами, сразу став похожим на фэбээровца, прибывшего для обмена опытом. - Бартер: мы к туркам за куртками, они к нам - на работу.

- Я не о том. - Белов кивнул на проходившую мимо женщину. - Вот это архитектура!

- Ничего.

- Сам ты "ничего"! В твоем возрасте мне все подряд бабы нравились, только из-за того, что они - бабы. Нас на все хватало: и супостатов ловить, и водку пить, и баб валить. А вы... - Белов пожал плечами. - Холоднокровные какие-то.

- Это у вас "оттепель" была. Кранчик на пол-оборота открыли, вот никто и не захлебнулся. А я на перестройку попал. Хотели кран побольше открыть, да резьбу сорвало. Вот в фекальных водах и барахтаемся. Кому-то в кайф, а мне не особо нравится.

Белов скользнул взглядом по отутюженному костюму Дмитрия, хотел что-то сказать, но удержался.

- Я вам, кстати, не мешаю?

- Ты за кого меня держишь? - ухмыльнулся Белов. - Даже в самые наплевательские периоды службы я не унижался до такого. Забыл, чему учил?

- Помню, - протянул Дмитрий. - В радиусе трех километров от Феликса - заповедная зона.

Мерзкой привычкой назначать встречи агентам поближе к родным стенам страдало большинство оперов. Начальство периодически разражалось порцией молний с соответствующим звуковым сопровождением, но заваленные бумажной работой опера упорно гнули свое. Знали, что таким образом светят агентуру безбожным образом, но успокаивали себя тем, что людишки это мелкие и информаторы никакие.

При "развитом социализме" мания планирования достигла апогея маразма, план существовал буквально на все, и оперативная работа не стала исключением. Вот и приходилось, чтобы не портить личные показатели во всекагэбэшном ударном труде, в нагрузку к одному-двум "коронным агентам" вербовать целую сетку мелочи пузатой. "Коронных" как поставщиков ценной информации и участников оперативных игрищ, естественно, берегли. А что делать с остальными, если зуд стукачества в человеке, после того, как с него ловко слупили подписку о сотрудничестве, просыпался с неудержимой силой? Каждый выкручивался в меру сообразительности. Наиболее наглые, имея до сотни завербованных душ, умудрялись не встречаться с ними месяцами; десятка наскоро настроченных агентурных сообщений вполне хватало для отчетности. Те, кому периодически вставляли за бездеятельность и угрозу завалить показатели отдела, проклиная все на свете, выскакивали из душных кабинетов в близлежащие переулки, где максимум за полчаса снимали информашку с агента. Как правило, пользы от таких свиданий было с гулькин нос, если не считать глотка относительно свежего воздуха, успокоенной совести и очередной бумажки, подшитой в агентурное дело.

- Во, один уже ползет! - Белов кивнул на продрейфовавшую мимо парочку. Один - высокий, сутулый от многолетнего корпения над бумагами - вышагивал на длинных ногах, как журавль, и так же забавно кивал на каждом шагу, умудряясь сохранить задумчивую мину на бледном лице. Второй - не по возрасту пузатый, весь раздувшийся нездоровым жиром - уткой семенил рядом, бдительно-испуганно стрелял глазками по сторонам и что-то быстро говорил, в паузах по-гайдаровски надувая щеки, поросшие поросячьей щетиной. - Угадай с трех раз, кто есть кто, - Белов слегка ткнул Димку в бок.

- Ну-у, - тот хитро улыбнулся. - Длинный - н а ш. Толстяк явно кооперативно-торгашеского вида. Правда, с признаками высшего образования. Что-то по инженерной части, так мне кажется. Скорее всего наехали на бедолагу, пришел просить защиты. Или стучит на конкурентов. Симбиоз кормильца и стукача в одном лице. Одним словом, "фирма друзей". Деньжат подкидывает, как считаете?

- Вряд ли. Не похоже, что на серьезных бабках сидит. На одну жратву и хватает. Бабами с такой комплекцией не интересуются. - Белов презрительно выставил нижнюю губу. - Дешевка, одним словом. А н а ш не дурак, чтобы у такого деньги брать. Скорее всего натурой получает. Ну, услуги кое-какие. Опять же водочки на халяву можно выпить.

Длинный, словно почувствовав, что говорят о нем, повернул голову в их сторону, с одного взгляда определил - с в о и, Белову даже показалось, что подмигнул, и спокойно зашагал дальше.

- Гад ленивый первой категории, - прокомментировал Белов. - Только такие по Кузнецкому стукачей и выгуливают.

- А другие категории?

- Вторая категория сидит на скамеечках на Старой площади. Помню, в конце месяца там нужно было занимать очередь. Во всем парке, кроме цековской наружки, - одни опера и их люди. Представляешь! А третья... - Белов посмотрел на свои туфли. - М-да, хоть в валенках ходи!

- Где обитает третья?

- Служебная тайна. Так как сам отношусь к лентяям третьей категории, - хохотнул Белов. - Момент! - Он выхватил у безработного интеллигента, раздававшего рекламные листовки, сразу несколько листков, плюнул на них, наклонился и тщательно протер мыски туфель. Выпрямился и болезненно поморщился - перед глазами заплясали серебристые букашки. - Время терпит, Дим?

- Пока - да. - Рожухин машинально взглянул на часы. - А вы все-таки кого-то ждете. Я не помешаю?

- Нет, не дергайся. Племянник должен ключи от машины вернуть. Упросил оболтус, приспичило ему с барышней на природу съездить. Договаривались на без четверти десять. Время терпит, пойдем пока книжки посмотрим.

Дмитрий сразу пошел вдоль лотков с книгами. Белов отстал, наткнувшись на тележку с напитками. Еле отвел глаза от запотевших бутылок пива, купил две банки "Фанты" и шоколадный батончик. Нагнал Дмитрия, тот уже успел вытащить из стопки какую-то книгу.

- Держи водичку. "Сникерс" будешь?

- Спасибо, нет.

- Напрасно. - Белов дернул за колечко на банке, жадно припал губами к холодной струе. - Ох, аж на душе полегчало.

- Трудно вчера пришлось? - Дмитрий сделал маленький глоток.

- Вчера было легче, - усмехнулся Белов. Зубами сорвал обертку, надкусил батончик. - Кстати, рекомендую. Завтрак холостяка. Быстро и питательно.

- Не, я такое не ем.

- Уже женился?

- Даже не собираюсь.

- Ну-ну.

Белов отхлебнул из банки и через плечо Дмитрия посмотрел вниз по улице. Племянник, как все мужики в роду Беловых, вымахал под два метра, такого можно заметить издалека даже в толпе, но никого похожего на него пока не наблюдалось.

"Изменился Димка, - подумал Белов. - Холодок от него идет, как от этой банки. Спросить про Настю? Нет, не надо. Может, как и я, боится вспоминать. Чувствую же, что ничего у них не вышло. Иначе так резко не ответил бы".

Белов не удержался и вспомнил. Бледное, беспомощное лицо Димки в приемном покое Склифосовского. Настино лицо, белым пятном выделяющееся на застиранной больничной наволочке, прозрачная трубка, прилепленная пластырем к полураскрытым посиневшим губам. Он тогда сыграл крутого опера, хотя сердце готово было разорваться от боли. И был захват. Бестолковый и угарный, как похмельный сон. И пришлось смотреть в еще одно знакомое лицо... Кирюха Журавлев сидел в кресле, высоко закинув голову, рот широко распахнут, словно готовился захохотать во весь голос. Но не получилось. Потому что горло вспороли от уха до уха...

Отца Насти привезли из Новосибирска в гробу. Сердце не выдержало. Не перед кем было повиниться, оправдаться, что Настька сама сделала все, чтобы попасть под бандитские пули. Столетов понял бы, не один год отпахал "важняком" в союзной прокуратуре, а Белов рассказал бы ему все, о чем знал и о чем только догадывался... Понял бы, конечно. Простил бы - навряд ли. Обещал же Белов беречь девчонку до приезда отца и не сдержал слова. На похороны Столетова он не пошел. Сидел в машине и ждал, пока отыграет оркестр и выйдут из ворот люди, увезут друзей три автобуса, а бывших начальников Столетова - черные машины с мигалками. Только тогда вошел на кладбище, по следам на снегу отыскал свежую могилу, сгреб промороженную землю в комок и медленно высыпал поверх венков...

Белов с трудом проглотил тягучий шоколадный ком, запил остро защипавшей горло "Фантой". Слезы выступили сами собой. Взял банку в другую руку и заледеневшими, как тогда на кладбище, пальцами протер глаза. Димкины глаза прятались за темными стеклами, и Белов не знал, что у того сейчас на душе. У Белова было гадостно.

- Что за книжка? - спросил он, чтобы отвлечься от воспоминаний.

- На любителя. - Дмитрий пристроил кейс между ног, свободной рукой раскрыл книгу. - Оглавление интересное, Игорь Иванович. Методика вербовки, составление психологического портрета, способы добывания информации, ведение досье. Даже методики проникновения в психику есть. А дальше в серии... - Он перелистнул страницу и подставил книгу почти под нос Белову.

- "Совершенный снайпер: методы, подготовка, тактика", "Тактика антитеррористических подразделений", "800 приемов боя китайской триады", "Подготовка боевого пловца", - прочел Белов вслух. Машинально отхлебнул из банки. - Не кисло.

- Брать будете? - без особой надежды в голосе поинтересовался хозяин лотка.

- В другой раз. - Дмитрий положил книгу, подхватил кейс. - Погреемся на солнышке?

Они подошли к стене выставочного зала. Достали сигареты. Дмитрий снял очки, сунул в нагрудный карман.

"Правильно, - подумал Белов. - А то тебе только парашюта за спиной не хватало. Боец невидимого фронта!" - Что-то в Дмитрии раздражало и настораживало одновременно. Что именно, Белов никак не мог понять и от этого еще больше злился.

- Понравилась книжка? - Дмитрий выпустил дым, отвернувшись в сторону, успев при этом с р и с о в а т ь пристроившегося в пяти шагах дядьку провинциальной наружности.

- В застойные годы, если бы у кого-то в библиотечном формуляре нашли такие книжки, дело оперативной разработки организовали бы в два счета. С такими интересами две дороги: или применять таланты на благо родного государства, или по странному стечению обстоятельств оказаться в глубокой провинции под надзором территориалов. А они страсть как потенциальных террористов любят. "ДОН"* по нему можно тянуть, пока голубь сизый не помрет от старости. Карьера оперу, ведущему дело, гарантирована.

##* ДОН - дело оперативного наблюдения.

- Это операм. А читателю прок есть, как считаете?

- Черт его знает. - Белов пожал плечами. - От человека зависит. Если данные есть и ума хватит не светиться раньше времени, то года за два может выйти толк. Психология - наука гуманитарная, можно изучать якобы для общего развития, не подкопаешься. Каратэ и прочее у нас теперь не запрещены... Со стрельбой еще проще: купи "воздушку" в любом ларьке и отрабатывай навыки где-нибудь в лесочке или на стройке. А если уж совсем приспичит, можно добровольцем съездить, благо, есть куда. В итоге из двух сотен, кому такие книжки в душу запали, получаем одного боевика-одиночку экстра-класса. Кто, кстати, книжки кропает? Я что-то не запомнил.

- Бывший полковник ГРУ. Пишет под псевдонимом, - с ходу ответил Дмитрий.

- Яйца оторвать мало, - пробормотал Белов, вылил остатки из банки в рот, смял жестянку и точным броском отправил в урну. - Но с другой стороны, фигня все это.

- Почему? - удивился Дмитрий.

Белов сознательно выдержал паузу, давая Димке возможность не вытягивать из него ответ и переключиться на другую тему. Но тот молчал и ждал. Белов мысленно перепроверил сложившуюся в уме мозаику. Вязалось все: и показная мужиковатость Дмитрия, и набитые костяшки на кулаках, чего раньше не было, и этот змеиный холодок в глазах. Его странную зажатость в разговоре с бывшим горячо любимым шефом Белов решил оставить напоследок. Интуиция подсказывала, что за ней и скрывается главное.

- Потому что я имел в виду талантливого террориста. А любой талант - самодостаточен. Хрен он попадет в ваши сети. У него врожденная антипатия к стаду. Соответственно, ни в какие ветеранские организации, лево-право радикальные партии и прочие ловушки для лопухов его не заманишь. Он сам по себе. Будет пестовать в себе талант, шлифовать его день за днем. А потом выйдет на тропу войны. Только не будет на него ни учетов, ни оперданных. Мистер Икс, Чикатило и Карлос-Шакал в одном. Почувствуйте разницу, как говорят в рекламе. Вот тогда вы все раком и встанете.

- Мы? - сыграл интонацией Дмитрий, давая понять, что Белов невольно вычленил себя из стройных рядов тех, кому при удачном акте "центрального террора" светила подобная поза.

- Конкретно, ты, Дима. - Белов с садистским удовольствием захлопнул капкан. - Потому что по антитеррору в своей конторе работаешь без году неделю, но уже мечтаешь о громком деле. Я же пока вижу, что тебя спецподготовкой как пыльным мешком по башке трахнули, а ума от этого не прибавилось. Подумай пока, я мигом.

Он отстранил Дмитрия, вышел на мостовую и ухватил за локоть высокого парня в спортивном костюме. Тот сразу принял вид нашкодившего сенбернара, страдающего от мук совести. Белов что-то выговаривал ему, а тот только кивал крупной головой и прятал за спину пудовые кулаки. Очевидно, из-за нехватки времени моральная экзекуция вышла чересчур темпераментной. Белов несколько раз выразительно похлопал себя ладонью по лбу. Потом махнул рукой и, не обращая внимания на парня, вернулся к Рожухину.

- Пошли.

- Проблемы? - вежливо поинтересовался Дмитрий.

- Главная проблема, что этот дебил - мой родственник. Остальные прилагаются бесплатно. Пошли, а то опоздаю.

Он искоса взглянул на пристроившегося рядом Дмитрия. Тот снова надел свои фэбээровские очки, но по плотно сжатым губам было ясно, что удар он еще не переварил, и Белов решил дожать.

- А думать ты, мой юный друг, должен вот о чем. - Белов указал на двух греющихся на солнышке ментов. - Кто этих недоделанных на улицы с автоматами выпустил, рогами в землю воткнуть надо! Какая дальность прямого полета пули у "Калашникова"? Просвети, если знаешь.

- У этой модификации - четыреста двадцать метров.

- Во! Иными словами, если шарахнуть вдоль по Кузнецкому, то пойдет почти по прямой. Серьезная штука. Дед Калашников, кстати, как его ни ломали, полицейское оружие разрабатывать отказывался. Работал исключительно на родную советскую армию. Значит, автоматом этим сподручно косить только злодеев оккупантов в чистом поле. А у нас эти "Калашниковы" прямо перед глазами маячат. Бери и пользуйся! Подойди сзади к этим сусликам с отягощенной наследственностью, приложи кирпичом по фуражке - и решай наболевшие проблемы окончательно и бесповоротно. У тебя есть проблемы?

- Как у всех. Но я таким способом решать не буду.

Белов остановился, вытер испарину со лба.

- Посмотри на людей, Димка.

Тот послушно осмотрелся вокруг.

- Это лучшая часть народа, Дим. Счастливые, потому что оказались в Москве. Есть деньги, чтобы толпой валить в ЦУМ и "Детский мир". Но если сейчас у десятерых из них отобрать все, что есть в кошельке, восьмерым уже завтра нечего будет жрать. Вот такая проблема нарисуется. Поэтому таскать боевое оружие, как на подносе, среди этих людей - провокация чистой воды. Вот о чем ты должен думать. И доказать тем, кто тебя озадачил блюсти их вельможную безопасность, что не снайпер-одиночка им опасен, а люди, от отчаяния и безнадеги схватившиеся за оружие.

- Будем надеяться, до этого не дойдет.

- Оптимисты, блин! - Белов нервно дернул головой. - Упаси Господь, террор войдет в моду. Не захват уголовниками автобуса с детьми, а нормальный ч и с т ы й террор. Когда на дело пойдут мальчики с горящими глазами и неиспоганенной душой. Те, что не пошли в рэкет и бизнес. А ведь они уже выросли, Дим. Новые. Не было у них пионерии-комсомолии, не было великой страны. А только бардак сейчас и полная безнадега - завтра. Мне, да и тебе их уже не понять, а значит, просчитать их ходы мы не сможем. Что в их светлых головках творится, мы не знаем, а по большому счету - нам на это плевать. А вдруг они решат объявить войну государству, которое растоптало свое прошлое, обобрало свой народ и продало на сто лет вперед все и всех. Что тогда? Пара громких актов, и все сдетонирует само по себе. Италия семидесятых нам покажется раем. Вот о чем надо в докладных писать. А не высасывать терроризм из пальца.

- "Красные бригады", "Фракция Красной армии", группа Майнхофф, да? - усмехнулся Дмитрий. - Чего они добились? Их же раздавили.

- Чувствуется, накачали тебя информашкой, но через клизму. - Белов покачал головой. - Не задавал себе вопрос, что самое страшное было в этих "бригадах"? - Он слегка подтолкнул Дмитрия в спину, приглашая не останавливаться, приблизился и прошептал в самое ухо: - А то, сынок, что с ними и г р а л и практически все спецслужбы мира. И наша "контора", само собой. Помнишь, в комсомоле хохмаческий лозунг ходил? - спросил он отстраняясь: - "Если не можешь остановить процесс, надо его возглавить". Заметь, имели в виду движение "неформалов". А оно возникает, когда общество вместо патриотов начинает плодить изгоев.

До перекрестка с Лубянкой дошли молча. Уже заметно припекало, и Белов успел вспотеть. В горле опять запершило от жажды, и он выбросил едва прикуренную сигарету.

- Вы всерьез считаете, что начальству что-нибудь можно доказать? - неожиданно спросил Дмитрий.

- Идеализмом вроде бы поздновато страдать, - немного подумав, ответил Белов. - Надо пытаться. Это единственный способ быть честным перед самим собой.

- Понятно. - Что ему стало понятно, по тону определить было сложно. - Вы сейчас в розыскном отделе?

Белов кивнул и мысленно поздравил себя с успехом: "Я же чувствовал, что он за душой что-то прячет! Окликнул, балда, от щенячьей радости, а потом не знал куда глаза деть. Потом решил покрутить, да вышло все по-школярски убого. Ненавязчиво ввести в тему, с ч и т а т ь реакцию, если клиент готов к обсуждению, подыграть немного: уточняющие вопросики, восхищение в глазах, комплименты полету мысли и эрудиции... Все, как учили. Только забыл, что я на таких разговорах язык до дыр протер, когда он еще в коляске агукал. И чужую игру, хоть и с бодуна, но за версту чую. Чем это я СБП заинтересовал, а?" - подумал он и повторил вслух:

- Чем это я СБП заинтересовал?

- Лично - ничем. Наши решили инициативу проявить. Потребуется взаимодействие всех служб.

- Так ведь Коржаков бородатого демократа уже сожрал и над нами своего кореша поставил. Какое ему еще взаимодействие надо? Снимай трубку - и решай все вопросы.

- Вот он и снял. А нам дальше работать.

- И в связи с чем шум, если не секрет?

- С выборами, естественно.

- Блин, мужики, мне бы ваши проблемы! - вырвалось у Белова. - Ведь даже дураку ясно, кого изберут. У нас, прости меня, Всенародноизбранный, из Кремля только вперед ногами выносят. Были два исключения - Хрущев да Мишка. Но это ошибка природы и историческое недоразумение. Надеюсь, подписи в поддержку горячо любимого с агентуры собирать не прикажут?

- Все гораздо серьезней.

- Что-то с трудом верится.

- И тем не менее. - Дмитрий вскинул руку, посмотрел на часы. - В одиннадцать шеф вызовет вас на совещание. Есть время подготовиться.

- Вот за это, голубь ясный, огромное спасибо. - Белов хлопнул Димку по плечу. - От лица всего разгильдяйского отдела. Мог бы, между прочим, и раньше сказать.

- Раньше было нельзя. А сейчас мы уже почти пришли. - Дмитрий взялся за ручку тяжелых дверей. - И разглашение служебной тайны мне уже не припишешь.

"Хрена два ты бы раскололся, если б я не помог. Благодетель в фирменных очках!"

- Ко мне зайдешь?

- После совещания, - кивнул Дмитрий.

- Ну-ну. Тогда извини, я полетел.

Белов первым проскользнул в дверь. Прапорщик на вахте знал его в лицо, кивнул, едва взглянув в распахнутое удостоверение. Дмитрия, как незнакомого, тормознул. Взял в руки его удостоверение, стал отрабатывать проверку по полной программе.

* * *

Белов повесил пиджак на спинку кресла, достал из верхнего ящика стола баллончик дезодоранта, зажмурился и направил на себя пахучую холодную струю.

В дверь постучали. По стуку Белов тут же определил, кто: младший оперсостав стучит вкрадчивее.

- Входи, Михаил Семенович.

С замом Белову повезло. В первый же месяц работы к нему в отдел перевели Барышникова. И было это тогда довольно странно.

Белов давно смирился с кадровой чехардой, издавна царившей в родном ведомстве. По давней, но свято сохраняемой традиции опера не задерживались на одном участке дольше трех-четырех лет. Стоило войти в курс дела, обрасти наработками, как тут же приходил приказ паковать чемоданы. В новом отделе, на новой линии, на тебя обрушивался вал работы, в которой ты ориентировался, как папуас на ВДНХ. И вновь приходилось, позабыв о прошлых заслугах, ходить в полудурках и терпеть щелчки от более компетентного руководителя, в бездне тупости которого мог убедиться не раньше, чем через год-два. Исключение составляли только члены негласных "команд", которые тянул за собой, как шлейф, идущий в карьерную гору руководитель. В их перемещениях хоть и не было логики, но все-таки присутствовал здравый смысл. Если капитану везло и он плотно усаживал зад, хотя и не на трон, то в мягкое кресло, то вся команда разом размещалась на ключевых постах бюрократической пирамиды. Кому-то доставалось кресло, кому-то - полужесткий стул, кому-то - жесткий, продавленный за долгие годы службы, а кто-то по малости своей довольствовался табуреткой. Отворачивалась от хозяина фортуна, и все они разом вылетали с нагретых мест, получив жесткий пинок от представителей победившей команды.

Но с Барышниковым случай был особенный. За грандиознейший провал операции* двое - Рожухин и он - получили повышение. Случай не исключительный, но подозрительный. По ошибке чаще били по голове, а не гладили. Для Барышникова повышение было последним, да и в отношении себя Белов иллюзий не питал, на пенсию придется уходить с должности начальника розыскного. Так что поводов плести интриги друг против друга у них не было, вместе работали не один год, на новом месте даже притираться не пришлось. Барышников, ставивший традиции выше морали, быстро наладил поступление информации, и Белов, как полагается начальнику, знал о подчиненных буквально все. Что это значило в отделе, чей оперативный состав по традиции комплектовался из несостоявшихся "блатных", правдоискателей, залетчиков и тунеядцев, списанных по профнепригодности и неуживчивости с начальством из других отделов, объяснять не надо. Имелся у Барышникова еще один плюс - житейский опыт, нажитый в экологически опасных условиях "конторы". Его хитрый мужицкий ум здраво отвергал все надуманное и нездоровое, суждения о людях, хоть и нелицеприятные, всегда оказывались верными. Он прекрасно ориентировался в местных интригах, кадровых и личных, но, по всем признакам, активно в них не задействовался. Возможно, понимал, что вторым быть выгодно, худо-бедно, а прикрываешься первым. Рос тихо, без надрыва. Типичный тягун, на котором всегда вся работа держится.

##* См. роман "Угроза вторжения".

Барышников запер дверь, подошел к стоящему у приоткрытого окна Белову, протянул пухлую ладонь.

- Как здоровье, шеф?

- Лучше не спрашивай. День только начался, а уже весь мокрый.

Белов внимательно осмотрел зама. "В меру упитанный", как тот говорил про себя, с одутловатым лицом и вечно хитрыми глазками неопределенного цвета. Никаких последствий вчерашней пьянки в Шереметьеве не наблюдалось, а ведь допил все, что не влезло в Белова.

- И не говори, Иванович. Вся жизнь, блин, в борьбе. До обеда с голодом, после обеда со сном, летом - с жарой, зимой - с холодом. - Барышников устало плюхнулся в кресло.

Белов обошел стол, сел в свое кресло. Белобокий электрочайник как раз щелкнул выключателем.

- Кофейку будешь?

- Не-а, уже реанимировался. Мне лишней жидкости в организм не надо. И так, - Барышников похлопал себя по животу, туго натянувшему рубашку, - скоро лопну и всех тут обрызгаю.

Белов налил себе полную кружку. Кружка была особенная, с мятыми боками и надписью: "Мы любим тебя таким, какой ты есть". Подарок от личного состава на день рождения. С юмором у оперов всегда были проблемы.

Белов отхлебнул, крякнул от удовольствия.

- Та-ак, Семеныч. Интуиция подсказывает, что вчера мы расслаблялись в последний раз.

- Это почему? - Барышников воспринял его слова с невозмутимостью Будды: пить и курить бросают все, но еще никто не бросил.

- Потому что минут через двадцать зазвонит телефон, и меня дернут пред светлы очи начальства. Перед выездом на дачи решили нас озадачить. Будем бегать высунув языки все лето, помяни мое слово.

Барышников согнал с лица блаженное выражение, беспокойно заворочался в кресле.

- Уже интересно. Откуда ветер дует, известно?

- Из Кремля.

- Вот бля. - Барышников сделал круглые глаза. - Извини за рифму, вырвалось.

Протяжно заблеял телефон.

- Черт, сглазил! - Белов свободной рукой схватил трубку. - Белов слушает! Та-ак... Да. Послушайте, это не мой вопрос. А вы попробуйте поговорить об этом дома. Та-а-ак. - Он прикрыл микрофон трубки ладонью, сделал страшное лицо и прошептал: - Семеныч, Авдеева сюда! Галопом!!

На его памяти Барышников ни разу не поддавался панике. Вот и сейчас он, тяжело вздохнув, перегнулся через стол, ткнул в клавишу селектора, прохрипел:

- Найти Авдеева - и галопом к шефу!

- Я все понял, уважаемая... Зоя. А по отчеству? Сергеевна. Прекрасно! - Белов откинулся в кресле и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику. - А теперь выслушайте меня. Вы, кстати, откуда звоните? Очень хорошо! - Если бы Зоя Сергеевна могла видеть, каким сделалось лицо Белова, она тут же бросила бы трубку. - Понимаю ваше положение, но, увы, парткомы давно ликвидировали, так что жаловаться на мужа некому. Я? Что-то не помню, чтобы это входило в мои служебные обязанности.

В дверь постучали, и Барышников быстро, насколько позволяли габариты, побежал открывать.

- Вызывали? - Дежурная улыбка сразу же слетела с лица Авдеева, стоило ему увидеть Белова.

- Давайте сделаем так, - сказал тот в трубку, успев поманить к себе пальцем замершего в дверях Авдеева. - Если можете, подождите меня минут пятнадцать, хорошо? Я освобожусь, и мы спокойно поговорим. Нет, я сам выйду.

Он грохнул трубку на рычаги, сделал несколько медленных глотков из кружки.

- Сергей, ты почему начальство не ставишь в известность, что в субботу уезжать собрался? - тихо спросил Белов. - Непорядок.

- Так ведь... Выходные же, Игорь Иванович. - Авдеев посмотрел на Барышникова, ища поддержки. Но тот изображал из себя младшего помощника палача, хотя, естественно, не понимал, что стряслось.

- А почему тогда твоя супруга меня в известность ставит?! - Белов в сердцах врезал ладонью по столешнице. - Конспиратор, блин, хренов!! Короче, она стоит на лестнице у белого здания. Хоть ползком, хоть по канализации, меня не волнует, но через минуту ты должен невзначай оказаться рядом. Какую ты ей лапшу навесишь, меня опять же не волнует. Но чтобы ее духа не было на Лубянке. Даю на все десять минут. Понял?

- Понял, Игорь Иванович. - Лицо Авдеева в секунду из мертвенно-бледного сделалось пунцовым.

- Секс-гигант! - прошипел Белов, погрозив ему кулаком.

Барышников закрыл дверь за Авдеевым, вылетевшим пулей из кабинета, вернулся на свое место.

- Застукала? - спросил он, удобно усаживаясь в кресло.

- Угу, - промычал Белов в кружку, жадно допивая остатки кофе. - Уф! Тут своих проблем выше крыши...

- На месте преступления накрыла? - поинтересовался Барышников, сцепив пальцы на животе и вытягивая ноги под столом.

- Говоря юридическим языком, на стадии подготовки. - Белов усмехнулся. - Представляешь, купил путевку в дом отдыха. Не посмотрел, дурак, а ему написали "с женой". А жена ни ухом, ни рылом! Сегодня утром нашла.

- Молодой еще, учить надо. Может, ему выговор объявить? "За халатное отношение к секретной документации".

- Барышников, не подкалывай! - простонал Белов.

- Я в порядке обсуждения. - Вздохнул и мимоходом обронил: - А отдыхать собирался с Алкой из двенадцатого отдела. Роман у них.

- Давно?

- А кто их разберет? По моим данным, с месяц.

Источники у Барышникова были надежные, в этом Белов не раз имел случай убедиться.

- Ладно, потом разберемся! На чем остановились?

- К начальству должны дернуть, - подсказал Барышников.

- Во! - Белов развернул кресло. Долил в кружку кипятка, бросил три ложки кофе. - Что мы имеем на сегодняшний день?

- Разброд и шатание, усугубленные жарой и сексуальной озабоченностью.

- Михаил Семеныч, давай серьезно! В режиме "мозгового штурма". - Белов нервно зазвенел ложкой в кружке. - Есть чем отчитаться?

- Ну... Китайского супостата почти вычислили. На следующей неделе уточним, и можно брать. А что, чем не результат? Сейчас столько узкоглазых - что по Москве, как по Пекину, ходишь. Даже черномазого установить сложно, столько их развелось. А для меня они как галоши - черные и не отличишь.

- Прибалт?

- Как ушел из-под наблюдения, так до сих пор сидит в посольстве. Это точно. Я мужикам информашку передал, пусть дальше сами работают. Остальное - рутина, начальству неинтересная. Справку за прошлый месяц я подготовил. Если надо, можно торжественно зачитать вслух. Для внеочередного отчета сгодится.

- Бумажку мне сейчас дашь, там будет время пробежать глазами. Та-ак. По "хлопушкам" сдвиги намечаются?

Барышников тяжело вздохнул.

Белов и сам знал, что сдвигов быть не может. Два непонятных взрыва в Москве стали классическим "висяком". Два безоболочных заряда рванули в пустых троллейбусах. Жертв не было, если не считать легких порезов от вылетевшего стекла у водителя. За это и прозвали "хлопушками" - звук был, а результата - ноль. И столько же смысла.

Использовали обычные армейские толовые шашки. Вощеную бумагу с них содрали, серийных номеров не установить. По нынешним временам премудрость не великая, по телевизору и не о том расскажут. Хуже другое: тол, как выяснили эксперты, оказался еще времен Отечественной войны. Такой находят "черные следопыты" и продают всем желающим. Был бы тол современным, по химическому составу легко установить завод-производитель, хоть маленькая, но зацепка. А так - "висяк". Отпечатков пальцев, естественно, никаких. Изолента каждый раз разная и, как сказали эксперты, наматывалась разными людьми. Значит, искать надо минимум двоих. За взрывами стояли или нахватавшиеся вершков лохи, или серьезные профи, четко сработавшие под лохов. Во вторую версию Белов верил больше, но печальный опыт подсказывал, что раскручивать ее на свой страх и риск не стоит. Вполне могло оказаться, что распутываешь не клубок, а дергаешь за хвост свернувшуюся в кольцо змею. Дело Кирилла Журавлева напрочь отшибло тягу к служебным подвигам. Слишком дорого они, оказалось, обходятся близким.

- Хорошо на Западе. - Барышников, кряхтя, развернул кресло, сев лицом к Белову. - Там не успеет рвануть, как звонят и говорят: "Берем ответственность на себя". Понимаю, могут и дезу толкнуть, но и то хлеб. Играют ребята по правилам. Война так война. А у нас...

- Радикалы молчат? - перебил Белов.

- Клянутся, что не они. Можно верить. У патриотов кто не бывший агент, тот бывший наш. Естественно, мелочь лопоухую и шизиков я не имею в виду. Если бы патриоты погорячились, давно бы стук пришел.

- "Висяк" в духе времени. - Белов сделал глоток, достал сигарету. - Я же с розыскного начинал. В конце семидесятых примерно такой же "висяк" нарисовался. Но с точностью до наоборот. Позвонил один шизик и сказал, что на Киевском вокзале заложена бомба. В багажном отделении. Даже номер ячейки, гад, указал. Ну, естественно, все встали на уши. Вокзал освободили от публики, чтобы начальству места хватило. Генералов понаехало - ты бы видел! Рвани "закладка", вакансий на руководящие посты открылось бы столько, что пришлось бы объявлять новый партнабор в органы. Короче, открыли ячейку. А там полпакета молока.

- И дальше что? - Барышников, известный коллекционер и лучший рассказчик комитетских баек, навострил уши.

- А дальше... - Белов закурил. - Как сам понимаешь, начались трудовые будни. Дело взяли на самый высокий контроль. Был у нас такой Сема. Умный мужик. Как на грех, ему это дело и сосватали.

- По маркировке определил, с какого комбината молоко. Потом установил, в какие магазины пошла партия. Пальчиков на пакете, естественно, не было. Разослал запросы по территориалам: кто из подопечных шизиков, диссидентов и бывших власовцев выезжал в эти дни с места жительства. - Барышников закатил глаза к потолку. - Потом... Суп с котом.

- Соображаешь. - Белов грустно вздохнул. - Партия распродавалась в магазинах Киевского района. Что в те годы творилось в магазинах, надеюсь, еще не забыл? Сам догадываешься, куда посылали Сему, когда он пытался узнать у продавцов, видели ли они кого-нибудь подозрительного. А начальство клевало его в задницу через день. Пока сообразили, что ордена за раскрытие угрозы теракта не светят. ...И прошел почти год. Надо дело закрывать, а как, если опер по нему уже все ноги стер и два тома бумаги настрочил? Сему за недобросовестность тихо перевели в провинцию и уже без него спровадили дело в архив. И мораль не в том, что Сема погорел ни на чем, это отдельная печаль нашей жизни. А в том, что целый год нам жить не давали спокойно из-за полупустого пакета.

- А тут рванули почти два месяца назад, а мы с тобой даже полразика мешалкой по промежности не получили, - сделал вывод Барышников. - Даже странно.

- И мне странно. - Белов выпустил струю дыма в потолок.

"Главный вопрос розыска - кому выгодно? Кому были выгодны две "хлопушки", рванувшие в центре Москвы? Кому выгодно, что розыск идет в вялотекущем режиме? Добились ли они своих целей, или это была разведка боем? Странно, что такой опытный опер, как Барышников, ни разу не задал эти вопросы. Между прочим, и ты, Игорек, молчал. От греха подальше. Тем более странно, что СБП вдруг решила развить кипучую деятельность", - подумал Белов, но вслух ничего не сказал.

Про встречу с Дмитрием он решил пока молчать. Это англичане считают, что лучшая новость - это отсутствие новостей. Ничто так не раскалывает человека, как грамотно срежиссированная неожиданная встреча. Белов давно решил, что случайности в жизни, особенно в оперативном ремесле, практически исключены. То, что ему, "погорельцу" и первому кандидату в козлы отпущения, в замы сосватали именно Барышникова, за случайное совпадение мог принять только откровенный лопух. Таковым Белов себя не считал. Самолюбие не позволяло.

Спустя два часа он ввел в кабинет Димку Рожухина. Указал на кресло справа от приставного столика. - Располагайся. Будь как дома, но не забывай, что в гостях. - Белов остался стоять в дверях. - Кипяточку сообрази, а я схожу, восстановлю кругооборот воды в природе.

- В смысле? - Димка сел в кресло, аккуратно поддернув брюки.

- В смысле - в туалет. Чуть не описался от восторга, получив "цэ-у" руководства, - огрызнулся Белов.

Вернулся он с Барышниковым. Вошел первым, чтобы иметь возможность считать реакцию обоих.

- Ха, крестник! - Барышников не скрыл удивления и радости. - Вот это сюрприз. Какими судьбами?

- Зашел проведать. - Дмитрий проворно вскочил, протянул руку. - Здравствуйте, Михаил Семенович.

Барышников до хруста сжал его ладонь в своей лапе, хлопнул по плечу.

- А помнишь, как я тебя водкой отпаивал?

- Тогда все перенервничали, - зарделся Дмитрий.

- Особенно тот, кто с гранатой на балкон через стекло выпрыгнул. Ума не приложу, что бы мы с тобой делали, если бы та хата была без балкона. Осталось бы мокрое пятно песочком присыпать!

Белов наблюдал за ними со своего места, так играть невозможно, они с тех пор друг друга не видели, решил он.

- Мужики, облобызались - и хватит. Димка к нам прямо с совещания, так что не тряси его, старый, а то он все забудет.

Барышников стрельнул взглядом в сторону Белова, как кот, услышавший в углу скребок мыши. Одного намека ему хватило. Он как-то весь подобрался, словно закрутил до отказа тугую пружину, спрятанную внутри.

- Где ты теперь, сынок? - как бы мимоходом спросил он, усаживаясь в кресло напротив Дмитрия.

- Все еще в СБП, - ответил тот.

- Ясненько. - Барышников опять стрельнул кошачьим взглядом в Белова. - Там и оставайся, расти больше некуда.

Белов налил в чашки кипяток, свою кособокую кружку оставил рядом, остальные подвинул вперед. Поставил рядом банку кофе и сахарницу.

- У нищих слуг нет, мужики. Кофе делайте сами. - Он достал из стола початую пачку импортного печенья, высыпал коричневые кругляшки в сахарницу. - Это вместо обеда.

Закурил, наблюдая за Дмитрием и Барышниковым. С о б и р а л с я. Проиграть первый разговор он не имел права. Встречу с Дмитрием у метро можно, дабы не впасть в паранойю, признать случайной. Но то, что он узнал на совещании, было заранее принятым решением. Первым ходом в игре, как подсказывала интуиция. Своей роли в ней он еще не знал, но в том, что ему явно не отводилась роль короля или на худой конец ферзя, был уверен. А вот Димку сразу же определили в слоны или, как иногда говорят, - в офицеры.

"Интересно, как к этой новости отнесется Барышников? - подумал Белов. - Совпадения и странности множатся со скоростью шпанских мушек. Грядет большая и г р а. И Барышников это смекнет в момент. Ставки придется делать быстро, по наитию. Вот тут и увидим "ху из ху" и "кто кого"!"

- С этой минуты и неизвестно еще сколько мы работаем вместе. Дима к нам приставлен в качестве офицера связи. Назовем это так, потому что другого определения подобрать не могу. - Белов сделал маленький глоток. - Так что, Барышников, попрошу фамильярности ограничить этим кабинетом и на личный состав не распространять. И так уже оборзели, дальше некуда.

Во взгляде Барышникова на секунду вспыхнуло удивление такого накала, словно ленивый кот вдруг увидал, как из угла выполз сам мышиный король во главе всей своей серой свиты.

"Эффект удара кирпичом по темечку, - определил Белов. - Не дай ему сказать ни слова. Пусть офигеет до конца".

- Дмитрий, введи Барышникова в курс дела. - Белов лениво откинулся в кресле. - А я по второму кругу послушаю, может быть, хоть сейчас что-нибудь пойму.

Дмитрий облизнул губы, отставил чашку.

- Кхм. Суть сводится к следующему. Надеюсь, лекцию по текущему положению читать не надо?

- Мы тут от скуки все газетки подряд читаем, Дим, - усмехнулся Барышников. - Давай суть.

- Выборы. - Дмитрий сделал многозначительную паузу. - В свете их решено усилить оперативное реагирование на угрозу терактов.

- На старые или новые? - тут же уточнил Барышников.

- На предупреждение и оперативное пресечение новых.

- Понятно. - Барышников покосился на Белова. - Очень даже правильно.

Тот решил немного подыграть ему, чуть кивнув, что должно было означать: "И мне странно, но о "хлопушках" приказано забыть".

- На время выборов СБП становится головной организацией по антитеррору. Потому что...

- Что бы и где бы ни рвануло, это скажется на имидже дорогого товарища "Голосуй - или проиграешь", - закончил за Дмитрия Барышников. - Лучше скажи, конкретные данные об угрозе терактов есть?

- Сигналы поступают постоянно, - ответил Дмитрий.

- По телевизору, - подал голос Белов. - Возьмут, блин, интервью у какого-нибудь небритого "полевого командира", а тот брякнет, что отправил диверсионную группу в Россию. Следом лезут с микрофоном к нашему шефу, тот надувает щеки и говорит: "Мы бдим". Вот мы и начинаем бдеть. А потом в Измайловском парке находим контейнер с изотопами. И весь мир ржет, когда НТВ показывает, как мы эту посылку от абрека из снега выковыриваем.

- Зачем же утрировать, Игорь Иванович? - поморщился Дмитрий.

- А я говорю, что думаю. - Белов раздавил окурок в пепельнице. - Наш клиент тот, кто хочет, умеет и имеет возможность напакостить по-крупному. Боевиков я не беру, это отдельная категория. Остаются шизики и нормальные граждане. Всех шизиков мы профилактировать не сможем, их развилось столько, что нас просто не хватит. Остается ждать, пока какому-нибудь психу моча в голову не стукнет. С нормальными гражданами сложнее. Во-первых, в их нормальности позвольте усомниться. Люди оголодали и озлобились, а к выборам их накачали политикой до состояния зомби. Вот у меня рядом с домом ЛЭП проходит. Возьму проволоку, присобачу кирпич, раскручу и закину на провода. В результате весь микрорайон просидит без света с неделю. Хулиганство? - Белов отпил кофе, посмотрел на притихшего Дмитрия. - А если я позвоню на НТВ и заявлю, что буду и дальше проволоки набрасывать, пока не дадут зарплату шахтерам?

- Теракт чистой воды, - как врач диагноз, произнес Барышников.

- Во! - Белов подался вперед. - Обрати внимание, не бомба, не снайпер на крыше, а проволока на проводах! А если какой-то работяга на родном заводе что-нибудь закоротит так, чтобы рвануло, как в Чернобыле? На большее у меня в силу специфичного образования фантазии не хватает. И какие картинки проносятся в голове отощавшего химика или микробиолога с докторской степенью, когда его благоверная пилит, а детям обувь к зиме купить не на что, судить не берусь. Но не приведи Господь... Вы, ребята, захотели на время выборов отменить законы природы. Чтобы и станки изношенные работали, и рабочие с пустым брюхом возле них чардаш отплясывали.

Дмитрий задумался, как шахматист, прозевавший сильный ход противника.

"Ну, мальчик, ну же! - мысленно подгонял его Белов. - Шевели мозгами".

- Вы правы в главном, Игорь Иванович, - начал Дмитрий. - Любое чрезвычайное происшествие, умышленное или нет, может быть использовано для дестабилизации обстановки. Идея временно переориентировать СОРМ* на политический террор принадлежит не мне, но здравый смысл в этом я вижу.

##* СОРМ - система оперативно-розыскных мероприятий.

Белов расслабился, парень, сам того не осознав, угодил в ловушку:

- Кто же спорит, Барышников, да? - "Теперь тебе пора соображать. Интересно, подключится или мне дожимать придется? Давай, хитрюган, включайся, делай ставки!"

Тот тяжело завозился в кресле, посопел, потом выдал:

- Дим, может, я, дурак, чего-то недопонимаю... Но взорвать не бомбу, а общество - самоубийство. Или опасная игра. Как в "русскую рулетку". Либо кон сорвал, либо - башка вдребезги. Кто же на это пойдет?

- Оппозиция. Если почувствует, что проигрывает.

- Ха! - Барышников покачал головой. - Ты еще молодой, а я в партии всю сознательную жизнь состоял. Насмотрелся... Что-то не верится, что Дядя Зю горит желанием стать председателем нашего сидящего в глубокой заднице колхоза. - Он неожиданно цепко, как кот перед броском, впился взглядом в лицо Дмитрия. - Только честно. Д а н н ы е есть?

Вопрос был задан классно, как удар под дых. Белов мысленно зааплодировал, Барышников сделал даже больше, чем он ожидал. Осталось выяснить, ради кого. Но это можно сделать после.

- Основная цель расследования любого чрезвычайного происшествия, - начал Дмитрий после долгой паузы, - в первую очередь установить или исключить вероятность политической игры. Если нити ведут в политику, наши тут же включат "верховный перехват". Добром или нажимом заставят отказаться от намерений. Верхушку трогать не будем, но, если потребуется, нанесем удар по среднему звену. Компромат готов на всех. - Дмитрий перевел дух. - Но есть твердая установка не выходить за рамки конституции и правового поля. Роспуск Думы - шаг крайний, но вполне конституционный. Надеюсь, до этого дело не дойдет.

"Ага! Так тебе все и сказали, щегол пестрожопый!" - злорадно усмехнулся Белов. По выражению лица Барышникова догадался, что тот подумал примерно то же самое.

- Естественно, это должно остаться между нами. - Рожухин посмотрел на Барышникова, потом на Белова. - На совещании об этом в открытую не говорилось, но, как я считаю, там присутствовали люди опытные, способные все понять без лишних слов. Наша задача - установить, что за внешне случайным ЧП стоят определенные политические силы, и своевременно об этом доложить. Все достаточно просто.

- А мы тут тупые, но исполнительные. Нам бы попроще, но доходчивее, - вставил Барышников.

- Он прав, Дима. - Белов перешел на отеческий тон - основная часть игры была сыграна. - Опера, сам знаешь, народ циничный. Им горбатого лепить не надо. Стоит мне поставить задачу, как мои архаровцы в секунду сообразят, что ищем не конкретного преступника, а п о л и т и к у.

- Я бы сказал - организаторов дестабилизации обстановки, - попытался возразить Дмитрий.

- Об организаторах хоть что-то может сказать только исполнитель, а не ты или я, погадав на кофейной гуще. - Белов отставил пустую кружку. - "Дестабилизация"! Слово-то какое ввернули, можно подумать, что в Швейцарии живем. Коллективизация, канализация, проституция...

- Игорь Иванович, что же вы на совещании молчали? У вас, как выяснилось, весьма сильные аргументы против инициативы руководства. Возможно, и доказали бы свою правоту. - В словах Дмитрия был неприкрытый намек на утренний разговор.

"Щенок!" - зло подумал Белов, но заставил себя улыбнуться.

- А потому молчал, дорогой, - сказал он устало, - что, когда начальство ставит мне задачу, я начинаю думать, как мне с ней жить дальше. Но я же понимаю, что приставать к начальству с вопросом о смысле жизни глупо и некультурно. А жить-то как-то надо. Вот об этом, мужики, давайте думать вместе. - Он перешел на деловой тон. - Прошу докладывать соображения в порядке старшинства.

- Соображение первое. - Барышников похлопал себя по карманам брюк. - Забыл сигареты в пиджаке.

Белов подтолкнул к нему свою пачку "Золотой Явы", но тот вытащил сигарету из пачки "Кэмел", протянутой Дмитрием, от его же зажигалки и прикурил.

- Извини, Иваныч, решил обложить побором вновь прибывшего. - Барышников выпустил дым, прищурив один глаз, другим, с хитрой искоркой внутри, посмотрел на улыбающегося Дмитрия. - Соображение второе. В президентской Службе, оказывается, умные люди сидят. Грамотно сделали, что сосватали нам Димку. А что, Иваныч, я не прав? Пришел бы старый пер, вроде меня, или конь строевой, как ты, что бы народ подумал? Правильно. Что прислали куратора и надзирателя в одном лице. А тут сидит отличник, красавец, жаль, что не комсомолец. Ровня большинству наших архаровцев, а куда уже взлетел. Наглядная агитация! Одним словом, офицер по связи. Лучше и не скажешь. Это, Дим, не подкол, а отменная легенда. Для всех, кроме нас.

- Ну, честно говоря, доля истины есть. Примерно так я и представляю свои функции. - Дмитрий заметно оживился.

"Оно и понятно, давлеж кончился, можно и порозоветь личиком, - подумал Белов, опуская взгляд, чтобы не выдать себя. - Только никакой ты не офицер, а пешка. Проходная пешка. Оч-чень мечтающая стать ферзем. Только пешки сами не ходят, мальчик, их д в и г а ю т. И сдается мне, ты это уже знаешь".

Глава десятая

ПОНЕДЕЛЬНИК - ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Телохранители

Дмитрий Рожухин продолжил доклад, но Подседерцев его уже не слушал. На листке рядом с пометками стал рисовать пересекающиеся загогулины. Вошел во вкус и принялся заштриховывать сектора наклонными линиями. Получалось красиво. "В ритме линий ощущается влияние позднего Кандинского", - наверняка глубокомысленно изрекла бы жена, травмированная общением с отечественной богемой. Подседерцев усмехнулся, любой более-менее опытный психолог, взглянув на его рисунок, сразу бы установил, что мысли автора носились где угодно, только не в служебном кабинете. Действительно, вторая половина понедельника - не самое лучшее время для серьезных дел. Но других, увы, у него не было.

Кремлевский Двор и вся дворня - от особо приближенных до последнего дворника - жила одним - выборами. Подседерцев за годы работы в Службе насмотрелся и наслушался всякого, но то, что творилось в эти месяцы, уже не лезло ни в какие рамки.

Хозяин ставил трагифарс своего переизбрания со всепробивающим цинизмом и расчетливостью известного режиссера, охотника за призами международных фестивалей. Подседерцев даже поразился, насколько бывший партийный бонза с ухватками мелкого феодала оказался близок по духу совково-элитарному гению киноиндустрии с хамоватыми манерами светского льва. Оба на бюджетные миллионы ставили пьески собственного сочинения, где, пользуясь служебным положением, главную роль героя и спасителя Отечества взяли себе, главную женскую отдали дочкам (пора их в свет выводить и приучать к славе, пора!), на роли второго плана определили родню и ближайших прихлебателей, остальное щедро, как мелочь нищим, раздали всякой шушере. Народу в этом шоу отводилась роль массовки на масленичном гулянии и рукоплещущей массы на премьерном показе. Верные соратники воровали, как во всяком благородном деле, по-черному, в меру потребностей, возможностей и фантазии. Знали - победа спишет любые расходы. А поражение... Его просто не могло быть. Уж кто-кто, а Подседерцев это знал точно.

Агитировали и подкупали другие. Ему досталась черная работа. Сколько рук пришлось выкрутить, сколько предынфарктных состояний спровоцировать, сколько слез раскаяния выжать, сколько компромата организовать и предъявить - об этом никто никогда не узнает. Вся работа шла под программным лозунгом шефа СБП: "Власть не отдадим. Вы семьдесят лет правили, дайте теперь порулить нам". Слова эти он произнес с прямотой матроса Железняка перед лидерами "красной" оппозиции после показательной репетиции штурма Думы президентским спецназом. Лидеры "красных" сразу побледнели лицом, и предвыборная драка стала напоминать договорный матч: результат известен и всех устраивает, осталось только положенное время побегать за мячиком.

Подседерцев отложил ручку, поднял взгляд на Дмитрия. Парень ему нравился. Исполнителен, в меру инициативен, знает свое место. Своего бывшего шефа Белова топил грамотно, без перегибов, работая на логике. Подседерцев отметил, что в словах Дмитрия сквозило легкое пренебрежение молодого и жадного до жизни к старому, обреченному уступить место. На этом можно играть, потому что это суть, ее можно скрыть, но не изменить.

- Хорошо, Рожухин. - Подседерцев с трудом подавил зевок. - Память у тебя хорошая. А теперь меня интересует общее впечатление. Прошел год, Белов сильно изменился?

Дмитрий помолчал, продумывая ответ.

- Мне кажется, Борис Михайлович, Белов какой-то озлобленный. Ершистый, конфликтный. Раньше за ним такого не замечал. - Дмитрий пожал плечами. - Я понимаю, что каждый имеет право на собственное видение и мнение, но не может быть особого мнения о принятом руководством решении.

- Да? - иронично усмехнулся Подседерцев. "Никогда человек так не откровенничает о себе, как обсуждая других". - Ты еще молод, Дмитрий, для тебя карьера пока заключается в точном следовании приказам. А Белов отслужил достаточно, чтобы знать, что результат никогда не бывает прямым следствием приказа.

- Что вы скажете, если на каком-то этапе он закусит удила и начнет действовать самостоятельно?

- А такая угроза есть? - насторожился Подседерцев.

- У меня сложилось такое впечатление, - уверенно кивнул Дмитрий.

Подседерцев покрутил в толстых пальцах ручку, несколько раз исподлобья бросил испытывающий взгляд на Дмитрия.

- Это опасно, - протянул Подседерцев. - Белов - опытный оперативник. Но он лишь руководитель среднего звена. Командир исполнителей, не более того. Допускаю, что он как человек умный и опытный может догадываться об истинных мотивах тех или иных инициатив руководства. Но он никогда не принимал решений, основываясь на политических мотивах.

- Но он быстро пристегнул политику к предстоящей операции, - вставил Дмитрий.

- Политика для него - абстракция. А для нас - ежедневная рутина. - Подседерцев обвел широким жестом кабинет. - И эта контора не просто единственная реально работающая спецслужба страны, а политическая полиция. Политическая полиция - и ничего больше!

Ему нравилось не скрывать своего цинизма, слишком уж лучистыми при этом делались глаза Дмитрия. Парень явно ловил кайф от приобщения к миру сильных, властных и жестких мужчин. Но не знал, что попал в СБП по достаточно циничным соображениям. Подседерцев, "зачищая" провальную операцию, руководствовался святым правилом кадровых игр: никогда не награждать и не наказывать всех под одну гребенку. Неравенство создает разницу потенциалов, которая и порождает ток эмоций, симпатий, зависти и злобы. Белова как основного носителя информации выдавили из ФСБ, Барышникова поощрили повышением, последним перед пенсией, а Дмитрия Подседерцев забрал под свое крыло. Провал охоты за деньгами Дудаева обставили как крупную победу, поощрив всех участников. И заодно лишили их любой возможности покопаться в преданном забвению деле.

- Кстати, о политике, Борис Михайлович, - встрепенулся Дмитрий. - Белов не уверен, что во время выборов кто-то пойдет на теракт. Считает, что все это политические интриги.

- Пусть почитает сводки - по десять звонков на день с угрозами взрыва! И Чечня под боком.

- Звонят шизофреники и школьники. А насчет Чечни... Я был в Буденновске и Первомайском. - Дмитрий выставил вперед твердый подбородок. - Рейд по незащищенным тылам - дело простое. А спланировать и осуществить серьезную акцию в столице, простите, у них на это мозгов не хватит.

Подседерцев резко развернулся, грузно навалился на стол, выложив пудовые кулаки.

- Умный, как я погляжу... Я тебя в Чечню посылал для того, чтобы ты пороху понюхал и на кровь насмотрелся. Но главное, чтобы на своей шкуре убедился, каково бывает, когда за дело берутся наши доблестные генералы. Понравилось, когда в Первомайском мордой в дерьмо сунули? Неужели тогда не понял, что эти дураки в штанах с лампасами не то что страну, собственную дачу защитить не смогут!

- Были такие мысли. И не у меня одного. - Дмитрий побелел лицом. - Я же помню, как ребята бросали в кадрах на стол удостоверения. Половина добиралась из Первомайского своим ходом. Мне один рассказал, что деньги на билет занимал у пехотного майора.

- Вот-вот, - Подседерцев сверкнул глазами. - Дураков у нас столько, что им главное не мешать, все сами развалят.

Подседерцев развернул кресло, подставив грудь холодному ветерку, вырывавшемуся из решетки кондиционера. Как все крупные телом, жару переносил с трудом.

- "Офицер по связи"! - хмыкнул Подседерцев, покачиваясь в кресле. - Он тебя за стукача принял, ты не находишь?

- Возможно, - Дмитрий дрогнул голосом.

- Не конфузься, как гимназистка. Белов не дурак, должен понимать, что ты просто обязан на него стучать. Согласен?

- Да.

- С чем согласен - стучать или что Белов не дурак? - поддел его Подседерцев.

- Белов не дурак, значит, в свое время стучал. Иначе до сих пор ходил бы в младших операх, - после секундной заминки ответил Дмитрий.

Подседерцев развернул кресло, по-новому посмотрел на Дмитрия.

- Правильно мыслишь! - Он вновь подставил грудь под струю воздуха. - Только позволь уточнить. Стукач - патология, необходимое зло, с которым надо смириться. К сожалению, многие в такой извращенной форме понимают лояльность руководителю. Своего рода ритуальная жертва божеству. Не думал об этом? - Он удостоверился, что Дмитрий весь превратился в слух. - И занимаются этим отверженные, кого не взяли в команду лидера. А члены команды не стучат, а обмениваются информацией. Действие одно, а суть разная. Информация для команды - капитал, коллективная ставка в игре. Выпадет наша фишка - победим, нет - будет чем заплатить за проигрыш.

- И какую информацию должен добыть я? - Дмитрий, сидевший за приставным столиком, чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть шефа.

- Не добыть, а сохранить. - Подседерцев расстегнул две пуговки, распахнул на груди рубашку. - Розыск - дело опасное. Особенно когда отрабатывают "центральный террор". Угроза может оказаться мнимой, а побрякушки на грудь повесят реальные. Вот и рвут когти, копая на километр вглубь. А в условиях такого трудового подъема можно накопать всякое. Мне бы очень не хотелось, чтобы информация о кое-каких наших инициативах попала в чужие руки. Я достаточно ясно выразился? - Он оглянулся на Дмитрия, тот кивнул, но по лицу было видно, что ничего не понял. - Уточняю, нельзя дать повод обвинять нас во всех смертных грехах.

- Зачем же тогда на нас все вешать? - удивился Дмитрий. - Вполне бы хватило СОРМа ФСБ. Кстати, это и насторожило Белова. И так на СБП все косятся, а тут мы еще по собственной инициативе становимся головной организацией по борьбе с политическим терроризмом.

Подседерцев плавно развернул кресло. С минуту молча разглядывал притихшего Дмитрия. Тяжелое лобастое лицо закаменело.

- Это не наша инициатива, - произнес он, понизив голос. - Шефу, чтобы ты знал, эту идею подарили. Отказаться было невозможно. Все ясно? Остальное додумай сам.

Дмитрий отвел взгляд. Он уже кое-что понимал в придворных играх, но что бывают такие подставки, даже не подозревал. В самый канун раздачи наград их Службе грамотно сосватали абсолютно провальное дело. Хозяин шел на выборы, как возвращаются с хорошей попойки. За одну руку его тащила команда "молодых реформаторов", за другую - их заклятые враги. При таком раскладе Хозяин был уверен, что дотащат обязательно, никто не рискнет бросить. А центральное положение гарантировало, что вынужденные компаньоны не набьют друг другу морду. Все знали, что после второго тура к торжественному застолью пригласят лишь одну группу. Усадить по левую и правую руку враждующие группировки - значит испортить себе праздник. Кто-то загодя решил избавиться от конкурентов, услав их на выполнение особо важного задания. И не поспоришь. Телохранители обязаны хранить покой и авторитет Тела, а не плясать перед избирателями.

"А ведь могут еще круче подставить! - ужаснулся Дмитрий собственной догадке. - Шлепнут из гранатомета по кортежу. Или мину подорвут на митинге. А еще хуже - захват заложников. И не в кишлаке, а в Москве, допустим, в офисе агентства "Интерфакс". Репортажи по всем каналам гарантированы. Хозяин за такое всем пинка под зад даст!"

- Вижу, сообразил, - заключил Подседерцев, внимательно наблюдавший за Дмитрием. - Вот такая тут политика. Твоя задача - не дать засветить наших людей. О любой инициативе Белова, о малейшей догадке, что в стране существует сеть хорошо обученных людей, способных совершить серьезное дело, немедленно докладывай мне. Остальное - моя забота.

- Все понял, Борис Михайлович, - кивнул Дмитрий.

- И еще. Не верь ни единому слову Белова. Все, что он тебе плел, игра в поддавки. Не ты его щупал, а он тебе лапшу на уши вешал. Не обижайся, но это так. - Подседерцев потянул к себе папку, давая понять, что разговор окончен.

Дмитрий встал.

- Кстати, что там произошло у родственника Белова? - Подседерцев хитро усмехнулся. - Вернее, у молодого человека, которого он представил как своего родственника, так будет правильнее.

- Не знаю, - растерялся Дмитрий. - Решил не спрашивать.

- Напрасно. Выглядело бы вполне органично, - цокнул языком Подседерцев. - Вот на этой нестыковочке он тебя и раскусил. Был прекрасный повод сменить тему, тем более что сказал он о своих взглядах на террор достаточно. А ты вместо человеческого любопытства стал демонстрировать служебное рвение.

- Учту на будущее.

- Обязательно! Белов - опер высокого класса, а подвести к нему я могу только тебя. Иначе будет неорганично. - Подседерцев смягчил тон. - Ты уж постарайся.

Дмитрий сделал серьезное лицо.

"Ничего, молодой, потерпишь, - подумал Подседерцев. - Попал в команду, забудь о самолюбии. Здесь, как на корабле, накроют из главного калибра - все дружно ко дну пойдем. И капитан, и юнга".

- Разрешите идти, Борис Михайлович? - Дмитрий привстал.

- Чтобы ты знал, у племянника Белова отобрали права, техпаспорт, а машину отвезли на штрафную стоянку. - Подседерцев усмехнулся, увидев лицо Дмитрия. - Ты что, подумал, что это я организовал? Глупый, элементарное совпадение. Ладно, на сегодня с тебя хватит. Иди домой!

Он через стол протянул Дмитрию руку и, не дожидаясь, пока тот выйдет из кабинета, развернулся лицом к кондиционеру.

Профессионал

Белов прошел через проходную, резво сбежал по лестнице и замер, увидев ряд припаркованных вдоль Лубянки машин. Вокруг многих уже суетились хозяева и их пассажиры. Торжественный разъезд сотрудников был в полном разгаре.

- Ты чего, Игорь Иванович? - притормозил рядом Барышников. - Приступ склероза?

- Вроде того. - Белов забряцал ключами. - Вот, блин, непруха!

- Неужели угнали? - Барышников округлил глаза.

- Хуже. Дал племяннику покататься, а у него все что можно отобрали, а тачку увезли на штрафную стоянку. - Белов сунул бесполезные ключи в карман.

- Без доверенности рулил?

- Без денег! - Белов с досады сплюнул под ноги. - Морда его, видите ли, подозрительной показалась.

- Ну, я их где-то понимаю. - Барышников глубокомысленно насупил брови. - Племянничка я твоего видел. Шкаф два на два, о загривок оглобли ломать можно. А попросили денег - у него не оказалось. Конечно, подозрительно. Когда это было? - перешел он на деловой тон.

- Утром. Так замотался, что из головы вылетело. Краснопресненская ГАИ, - упредил Белов следующий вопрос. - Решать надо быстро, завтра своих на дачу везу.

- Нет проблем. - Барышников достал из кармана записную книжку. - Постой здесь, я сбегаю звякну одному мужику.

Белов отошел в тень, закурил. Постарался успокоить себя мыслью, что так начавшийся день и должен был завершиться непутево.

Барышников вернулся через десять минут. Судя по лицу, новости принес неутешительные.

- Такие дела, Иванович. Попал ты на бабки. - Он посмотрел на клочок бумажки, зажатый в пальцах. - У племянника доверенность просрочена, так мне сказали. Машина в угоне не значится, но решили дождаться владельца. У тебя два варианта: ехать за ней сейчас, но придется оплатить содержание машины на стоянке. Или приехать завтра после обеда, мой знакомый отдаст бесплатно. Что выбираешь?

- А сегодня и бесплатно он не может?

- Сегодня не его смена. Сам понимаешь, кто что охраняет, тот с этого и имеет.

- Ну, блин, порядки!

- А когда были другие? - Барышников покрутил в пальцах бумажку. - Есть промежуточный вариант. Мужик - мой сосед. Можем сразу вдвоем к нему поехать. Под сто грамм уговорим позвонить в отдел, чтобы тачку сегодня же отдали. Как мысль?

Белов посмотрел вокруг, все плавилось от жары, в воздухе висела осязаемая удушливая дымка. Солнце едва коснулось крыш домов, до заката еще далеко, а ночь, судя по всему, будет душной. Пить в такую погоду ни малейшего желания не было.

- Нет, Михаил Семеныч, после вчерашнего водка в горло не полезет. Да и какая разница: сегодня вечером, но в сиську пьяным, или завтра, но трезвым.

- Разница, заметь, принципиальная! - хохотнул Барышников. - А на дачу как поедешь?

- Да не дача это, развалюха в деревне. Мы грузовик заказали, мой табор до конца лета уезжает. Хотели вещи в грузовик, а сами на машине. Но раз не получается, то не надо и дергаться. В кузове поедут, не развалятся. - Белов кисло усмехнулся. - Да и какая теперь, на хрен, дача!

- Может, пока война не началась, по пиву? - предложил Барышников и сладко улыбнулся, словно в объемное брюхо уже потекла холодная струя живительной влаги.

Белов облизнул сухие губы. Мысль была коварной, но притягательной. Интуиция подсказывала, что домой он сегодня попадет не скоро. И уж точно не трезвым.

Глава одиннадцатая

ДЕЛО БЫЛО ВЕЧЕРОМ, ДЕЛАТЬ БЫЛО НЕЧЕГО

Профессионал

Пиво пили на Тверском. Идея принадлежала Барышникову, он оказался тонким эстетом в столь банальном деле, как бутылка пива после работы. Он предложил совместить расслабление с легким возбуждением, дабы не впасть в сонливость после выпитого. Эстет и гурман в Барышникове уживались с изрядным пошляком и циником, и предстоящее культурно-оздоровительное мероприятие он окрестил "пиво вприглядку". Удобная скамейка, холодное пиво, неторопливый мужской треп за жизнь, и все это в тонкой пропорции с наблюдением за фланирующими мимо женщинами, по случаю жары и наступающих сумерек скорее возбуждающе раздетых, чем элегантно одетых.

Скамейку выбрали напротив Литературного института. Две интеллигентные пенсионерки осуждающе покосились на Барышникова, расставляющего у ног бутылки. Но он не обратил на них никакого внимания, как и на парочку малолетних влюбленных, пристроившихся на уголке. Много места они не занимали, девчонка уселась верхом на худые колени партнера, но целовались так азартно, что нарушить их публичный интим решились только Белов с Барышниковым.

- А не многовато? - Белов с сомнением посмотрел на четыре бутылки у своих ног.

- Как доктор говорю - нет. - Барышников мастерски сковырнул пробку, протянул бутылку. - Это для поправки здоровья. А вторая пойдет для улучшения настроения. - Он присосался к своей бутылке, разом вылив в себя половину. Оторвался, с трудом переведя дыхание. - Ух, сейчас спою!

- Упаси Господь. Вчера уже повеселились. - Белов вытер губы. Прикурил сигарету.

- Не, вчера я был в гостях, что, согласись, ко многому обязывает. - Барышников блаженно прищурился. - А сейчас я отдыхаю. Кстати, Игорь, обрати внимание, какая жизнь кругом!

Белов проводил взглядом трех девчонок. Тот минимум юбок, что удалось натянуть на уже округлившиеся бедра, по прихоти моды был распорот по шву до такого предела, что при шаге выяснялось, что юбок как таковых и нет, одна видимость. Но так как еще не начинало темнеть и видимость была идеальной, представившееся взгляду Белова заставило сладко затрепетать сердце. Пришлось отхлебнуть пива, и он оценил всю тонкость идеи Барышникова: если охлаждать увиденное глотком холодного пива, то бесплатное созерцание женских прелестей не приведет к ненужным последствиям.

- Хорошо! - Белов блаженно вытянул ноги. Движение не осталось незамеченным, проходившая мимо блондинка лет тридцати скользнула по нему взглядом. Глаза отводить не спешила, дождалась ответного заинтересованного взгляда Белова и лишь после этого отвернулась к подруге. Походка сразу сделалась модельной, нервно подрагивающей. Подруга чутко уловила произошедшую перемену, посмотрела через плечо блондинки, безошибочно вычислив причину. Белов и ей улыбнулся.

Покосился на Барышникова, тот сидел, уставив неподвижный взгляд куда-то на крышу Литинститута. Воздух, наэлектризованный начавшейся вечерней охотой, казалось, не оказывал на него никакого воздействия.

- Ты чего, старый? - Белов легко толкнул Барышникова в бок.

- А? - очнулся тот. - Задумался. - Отхлебнул из бутылки. - Расслабился и вспомнил. Знаешь, я ведь на этой скамейке сидел в восьмидесятом году. Помнишь, как Олимпиаду обеспечивали? Ужас! Словно вторжение оккупантов отражали, а не гостей принимали. Уж не знаю, сколько за каждым иностранцем прикрепили оперов, но, видать, не хватило, если нас с курсов повышения квалификации вернули и в прорыв бросили. Нервы так намотали, что от бесконечных инструктажей и проверок заработал что-то вроде наведенного психоза. Всюду мне арабские террористы, израильские диверсанты, злостные цэрэушники и коварные шпионки из Бангладеш мерещились. А досталась мне, кстати, команда бегунов из Нигерии. Или из Конго, уже не помню. Сидели мои черномазые в номерах безвылазно, потому что, как выяснилось, боялись потеряться. Никаких попыток оставить после себя мулатиков не предпринимали. По-английски из них лопотал только один, за что его и подозревали в причастности к разведдеятельности.

- Ну-ну! - Белов придвинулся. - А мне ирландских ватерполистов доверили, прикинь!

- По блату? - усмехнулся Барышников.

- Почти. Начальник отделения увидел во мне будущего зятя. Слава богу, дочка его опередила, выскочила за патлатого рокера. Пока папа ее разводил, я успел в другое отделение перевестись. Так что там про скамейку?

Барышников допил пиво, аккуратно закатил бутылку под скамейку.

- Ну, отгремел салют, улетел в небеса олимпийский Мишка, шпионы и спортсмены подались восвояси. Ажиотаж спал, начальство принялось подводить итоги и ковырять дырочки под ордена. Город опустел. Помнишь, детей в пионерские лагеря отправили, неблагонадежных граждан, кого можно, - в обычные лагеря, кому не сосватали статьи - за Можайск. Тишина, малолюдье, в магазинах еще остатки олимпийского изобилия... - Барышников грустно усмехнулся. - А у меня после чекистских подвигов бессонница началась. Пришел я как-то утром на Тверской. В душе покой и тишина, какие только после бессонной ночи бывают. Купил бутылочку "Жигулевского", присел на скамеечку. Пью потихонечку. А мимо народ служивый на работу скачет. Невыспавшиеся все, злые. Во-от. - Он прикурил сигарету. Выпустил дым. - И пришла тогда в голову мысль: а на хрена мне это все надо?

- Пьяный воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку, - попробовал пошутить Белов.

- Вот-вот, - грустно вздохнул Барышников и принялся откупоривать новую бутылку. - И сидим мы с тобой, как мушкетеры двадцать лет спустя, так и не ответив на этот вопрос.

- Что-то тебя повело, старый.

- Сваливать я собрался, Игорь Иванович.

- Тебе же и так пенсия светит!

- В ноябре, а мне сейчас валить надо.

- Интересно! - Белов отхлебнул пива, придвинулся еще ближе. - Давай, колись.

- Брат мой в Иркутске большим человеком стал. Не чета мне, всю жизнь по хозяйственной части крутился. Связи на уровне области остались. Я так понял, перегнали они деньги за границу. Завод в Эмиратах открыли. Сидят чурки и отверткой собирают корейские телевизоры.

- И ты к арабам решил ломануть?

- На фига? К брату. Они представительство в Москве открывают. Нужен зам по особо щекотливым делам. - Барышников повернулся лицом к Белову. - Отпустишь на волю?

- Миша, ты подумай хорошенько. Может, тебе пока за штат выйти?

- Не, рвать так рвать. - Барышников тряхнул головой. - Такое предложение раз в жизни делают. Подумай сам, кому я на пенсии нужен? Да и не выдержу я. Знаешь, у меня в доме сберкасса, раз в месяц старики пенсию получают. Смотрю, и сердце кровью обливается. Не хочу я, понимаешь, стоять с протянутой рукой и ждать милости от государства, на которое пропахал столько лет! - Барышников, поморщившись, сделал длинный глоток, словно забивал горечь. - И если это сволочное государство дает мне шанс вырваться из кабалы, то я упускать его не хочу!

- Резонно, - согласился Белов. - Только, поверь мне, на воле жизнь не сахар. И дерьма не меньше, чем у нас.

- Свое, конечно, вкуснее пахнет, - зло усмехнулся Барышников. - Но пусть меня лучше конкуренты сожрут, чем свои подставят.

"Опаньки! Молодец, старый, не чета Димке. Тонко работает, со слезой. - Белов старательно сохранял на лице безмятежное выражение, не давая проступить всколыхнувшейся внутри тревоге. - Так завернуть разговор на сегодняшнее совещание мог только опер старой школы. И не отмолчаться же! За жизнь разговариваем, душу друг другу открываем... Молодец Барышников, игру нутром почувствовал и знает: пора делать ставки".

- Это ты о сегодняшнем совещании? - Белов решил подставиться, верный принципу стратега Клаузевица: "В военном искусстве высшая хитрость - сделать то, что от тебя хочет противник".

- И о нем тоже, - кивнул Барышников. - Димка еще молодой, ему сам бог велел задницу рвать. А мне уже ни возраст, ни опыт не позволяют в такие игры лезть.

- Да брось ты, старый! Мало мы чужих ежей своими задницами передавили? - Белов взболтнул пиво в бутылке, примериваясь, хватит ли до конца разговора. Решил, не хватит, если Барышников резко не ускорит темп.

- Игорь Иванович, ты что в октябре девяносто третьего делал?

- На больничном сидел. Грипп у меня неожиданно образовался. - Белов удивился, как резво пошел к финишу Барышников.

- А вот теперь не отсидимся. Есть, конечно, вариант. - Он ненадолго замолчал, устремив взгляд в темнеющее небо. - Нажраться сегодня до потери пульса. Завтра продолжить и загреметь в ментовку. Серьезно загреметь, с мордобоем и оскорблением при исполнении служебных обязанностей. Пока будут разбираться, отстранят от службы. Упремся рогом, нас со зла вытурят за дискредитацию звания. И - свобода.

- А другие варианты есть?

- Можно, конечно, острый приступ геморроя симулировать. Но я не стану, хирургов боюсь. Еще отрежут что-то не то, буду всю жизнь мучиться.

- Нет, я про работу говорю. - Белов решил, пусть уж Барышников гнет свое до конца.

- Других вариантов у нас нет, Игорь Иванович. Тут и дураку, вроде Димки, ясно, что в ближайшее время мы раскроем антиправительственный заговор. Бабахнет очередная "хлопушка", мы в три щелчка отловим исполнителей, а они сдадут нам о р г а н и з а ц и ю. И начнем мы устанавливать конституционный порядок. Но не в Чечне, а по всей России. - Барышников выдержал паузу, дав почувствовать опасность темы. - И вот задаю я себе вопрос, Иванович, на хрена мне это все надо?

Белов встревоженно оглянулся на малолетнюю парочку, девчонка издала такой стон, будто лишилась чувств от удушья. Оказалось, она жива и продолжает гибко извиваться на коленях партнера худым, как хворостинка, телом.

- Полегче, красавица, так и помереть недолго, - посоветовал ей Белов.

Девчонка уставилась на него мутным взглядом. Потом мягко, совсем по-взрослому улыбнулась. Он ждал чего угодно, даже на "завидуешь, старый?" не обиделся бы. Но с влажных губ барышни слетело банальное:

- Пошел ты... - Не дожидаясь ответа, она отвернулась и вновь впилась в губы партнера.

- М-да, - выдавил Белов и повернулся к Барышникову. А тот ж д а л ответа.

Белов с садистским удовольствием стал тянуть время, через горлышко изучая содержимое бутылки.

"Не исключено, что Барышников выспрашивает из личного интереса. Надо же ему сориентироваться, как жить дальше. Но если сопоставить с неожиданным появлением на горизонте Димки... Как он, щенок, неумело прощупывал, а! Допустим, меня проверяют. Тогда информацию должны снять минимум из двух источников ближайшего окружения. Димка и Барышников... Возможно, очень возможно, что затевается игра и кому-то очень надо знать, сумеет ли Белов исполнить свою роль, или его надо менять, пока не поздно".

- А ты когда к брату должен свалить? - Вопрос был с подвохом: если это легенда, то развалить ее труда не составляло.

- В августе, - без промедления ответил Барышников.

- Мало времени, - покачал головой Белов. - Давай завтра же ко мне с рапортом на увольнение, подмахну сразу. Сам знаешь, минимум месяц с "бегунком" по кабинетам набегаешься.

Он внимательно следил за реакцией Барышникова. Признаков паники не обнаружил. Тот сидел, уставившись под ноги.

- А ты, Иванович? - поднял голову Барышников. - Я так понимаю, решил продолжить художественное плаванье в бассейне с дерьмом?

Вопрос был задан грамотно, бил на совесть, а не на логику. На такие вопросы человек вынужденно отвечает эмоциональнее, а значит - и раскрывается больше.

- Мне пока идти некуда, Миша, - вздохнул Белов. - И кроме этого, если ты прав и грядут серьезные перемены, то лучше остаться среди тех, кто сажает, а не тех, кого в "воронках" везут, - добавил он в расчете на тех, кто, возможно, будет по строчкам анализировать разговор.

- Логично. А пока все тихо, лучше быть "крышей", чем сидеть "под колпаком", - заключил Барышников. Запрокинул голову и влил в себя остатки пива.

Белов стал примериваться к своей бутылке, собираясь так же добить оставшееся, разговор можно было считать оконченным и с о с т о я в ш и м с я. Вздрогнул, не донеся бутылку до рта, когда Барышников кряхтя полез в карман пиджака и вытащил плоскую пластмассовую коробочку.

- Это что? - Белов на глаз определил, что на диктофон похоже мало, но чем черт не шутит в век технического прогресса.

- Презент, - усмехнулся Барышников. - Это тебе, а у меня - вот. - Он похлопал по поясу, на котором висела такая же коробочка. - Для отставших от жизни оперов поясняю, пейджер - самая надежная и эффективная связь в городе.

Белов покрутил в руке свой пейджер.

- Где взял?

- Пока ты на совещании потел, я кое-куда смотался. Наш друг подарил, - с намеком посмотрел на него Барышников.

В конторе не было ни одного отдела, который не "крышевал" бы знакомых бизнесменов. Иногда доходило до абсурда, когда на "стрелке" встречались боевые соратники. И тогда с матом-перематом выясняли, у кого больше прав. Согласно субординации, прав было больше у старшего по званию. Вот и посылал куда подальше полковник старлея, приехавшего отстаивать права "своего" бизнесмена. До стрельбы, слава богу, дело пока не доходило. Не бандюки убогие все-таки разбирались, а люди с высшим образованием.

- Ты поаккуратнее, старый.

- Я же не наглею, как РУБОП! Не мобильный же у него вытряс и не джип последней модели. Мне гульбарий в кабаке ни к чему, лишь бы на обед в столовке хватало и на пивко после работы. - Барышников вновь стал самим собой - циником и сибаритом. - Пейджер уже подключен, я там бумажку с телефоном и кодом прилепил. Кстати, всех расходов-то - на триста баксов. Не обеднеет.

- Концы к нам не ведут? - Белов пощелкал ногтем по гладкой крышке.

- Таких лисов, как мы, на понтах не поймать, - хохотнул Барышников. - За пейджеры заплатил друг нашего малыша и передал дяде, а тот по-соседски подарил мне. Концов никаких. А привязать эти штуковины к факту ареста трех фур "левых" компьютеров - для этого надо быть Каспаровым и Карповым одновременно.

Фирму, нуждающуюся в "крыше", нашел Барышников. Племянник его соседа по лестничной клетке, забросив диплом инженера-мостостроителя, по уши погряз в коммерции. Как ни бился, а выбраться из мелкой спекуляции не удавалось. Серьезные деньги требовали серьезных связей и надежной "крыши". Сосед, как подозревал Белов, давний собутыльник Барышникова, пришел с просьбой-предложением. Клялся в надежности, порядочности и точности в расчетах за услуги. Прикрывать, как выяснилось, пока было нечего, второй год фирма исправно носила в налоговую "нулевый" баланс, как ни странно, отражающий реальное положение дел. Поэтому ставили на ноги фирму коллективными усилиями, сосед обеспечивал связи в строительном бизнесе через друзей, бывших прорабов, выросших в серьезных людей в импортных костюмах. А Белов с Барышниковым передавали контакты, гарантирующие поступление оборотного капитала. Со временем их процент должен был материализоваться в виде двух квартир в новостройке - и у Белова, и у Барышникова дочери вошли в тот нежный возраст, когда квартирный вопрос встает с особой остротой.

Партию компьютеров, сам того не ведая, сосватал Серега Авдеев. Особо озабоченный по женской части, что требовало неизбежных расходов, а главное - ввиду неминуемого развода он решил совместить службу с коммерцией. Наслушавшись разговоров в курилке, он почему-то решил, что даже такой бестолковый опер, как он, имеет право на свою долю в негласном "крышевом" бизнесе. Хоть хватило ума поделиться идеей с начальством. Белов с Барышниковым выслушали молодого и жадного и, сделав строгие лица, послали его по соответствующему адресу. А сами, обмозговав идею, решили, что это то, что требовалось.

Авдеев через стукача разнюхал, что через один таможенный пост регулярно проходят партии компьютеров, декларируемых как радиодетали. Фокус-покус устраивал мелкий таможенный клерк, поэтому партия из трех фур прибывала лишь дважды в месяц - в дни его дежурства. Авдеев предлагал в ближайший приезд устроить налет в духе тех, что показывают по телевизору лопоухим гражданам. Повалить всех на землю и попинать для лучшей сообразительности, а потом поставить на деньги.

"Это тебе не баб валить, тут думать надо", - изрек на это Барышников. За неделю установил, что таможенник действительно работает на индивидуальном подряде, за что следовало наказать, пока парня не прихлопнули, обрубая концы. А так оно и будет, потому что дело крутили люди опытные; груз, едва выкатившись за ворота таможни, из разрозненных деталей, если судить по документам в машинах, тут же превращался в новенькие компьютеры, собранные одной фирмой-однодневкой по заказу другой для поставки в Казахстан неизвестному АО "Техносервис-плюс" в счет оплаты информационных услуг российско-голландской нефтяной компании, качавшей тюменскую нефть. Нахрапом влезть в такой змеиный клубок мог только полный самоубийца.

Белов с Барышниковым проанализировали ситуацию и решили, что давить змей лучше чужими руками. К этому времени Барышников накопал установочные и характеризующие данные на истинного хозяина груза. Как и предполагали, через "левые" компьютеры прокручивали "левые" нефтедоллары, прибыль оседала в Москве, прокачивалась через казино и вновь уходила за кордон. Собрав материалы в папочку, Белов вышел на знакомого по Второму главку, ныне мирно подремывающему в высоком кабинете налоговой полиции, тот свел с другом из УЭП. Совещание устроили в кафе, хозяйка которого чем-то провинилась перед уэповцем. Ужинали впятером, потому что налоговик привел бывшего сослуживца, ныне шишку в службе собственной безопасности таможенного ведомства. К концу обильного застолья выработали план.

В результате фуры с компьютерами торжественно арестовала служба собственной безопасности таможни, мальчика-таможенника "подвесили на крюк", чтобы другим было неповадно хапать в одиночку. Получателя груза выпотрошил УЭП, а налоговая накрыла фирму, озабоченную компьютеризацией казахских степей. В победных отчетах никто не упомянул, что следующая партия беспрепятственно проследовала через таможню, но уже в адрес конкретных фирм, опекаемых победителями. Хозяин груза наверняка уведомил покровителей о приватной беседе с группой "силовиков" и их волчьих аппетитах, но боссы решили, что, коль провалился, пусть платит из своего кармана.

От непосредственного участия в операции и дележе добычи Белов с Барышниковым скромно уклонились. Им вполне хватило того, что таможня передала "их" фирме партию конфискованных сигарет по смешным ценам, а УЭП и налоговая поклялись, что для их ведомства фирма "Росток", так называлась фирма соседа, теперь просто не существует. "Росток" получил все шансы со временем превратиться не в корявого карлика, а в стройный дубок в диком лесу российского бизнеса.

- Ладно. - Белов сунул пейджер в карман. - Пойдем?

Барышников дождался, пока он допил пиво, встал первым, похлопал себя по тугому животу.

- Возникла потребность изучить местную географию. - Он осмотрелся по сторонам, прицелился на скверик Литинститута.

- Старый, туалет в конце бульвара. - Белов невольно усмехнулся, таким сосредоточенным выглядел Барышников.

- Знаю, - отмахнулся тот. - Не донесу.

Белов отправил бутылку под скамейку, заслужив злой шепоток старушек.

- Пошли в "Макдональдс", страдалец. - Он хлопнул Барышникова по плечу. - Я эту забегаловку только под бесплатный туалет и использую.

Барышников первым, постоянно набирая ускорение, устремился к ярко освещенным окнам "Макдональдса". С серьезным лицом, будто шел арестовывать директора, он проследовал через зал, свернул на лестницу и налетел на хвост очереди. Протискиваясь сквозь строй девушек, с обреченностью в глазах подпирающих стены, он оглянулся на подоспевшего Белова и тихо, но так, чтобы услышали все, прошептал:

- Именно в эти мгновенья я благодарю Господа, что сделал меня мужчиной.

- Если больше не за что, то и на том спасибо, - отозвалась юная фемина, уступая дорогу.

Белов среагировал моментально, устремив на нее заинтересованный взгляд. Больше всего его привлекал этот тип - умные стервы, с ними интереснее всего. Судя по первому впечатлению, со временем из девчонки вырастет нечто особенное. Она смерила Белова взглядом, и он чутко уловил, что за ним замечен лишь один недостаток - дружба с Барышниковым. И возраст Белова ее не остановит, и в своих юных силах она вполне уверена.

- Минутку, - обронил он, протискиваясь мимо. На всякий случай. А понимать можно, как хочешь.

Поняла она правильно, уступила дорогу ровно настолько, чтобы грудь скользнула по локтю Белова. Прикосновение вызвало у Белова тот специфический ожог, по которому он сразу же определял, стоит ли продолжать знакомство. Если верить Джунам и прочим толкователям непознанного, в эти секунды его поле коротило с полем женщины и проскочившая между ними искорка несла в себе всю информацию о прошлом, настоящем и будущем. Так это или нет, Белов не знал, в дебри теории никогда не забирался, но опыт и что-то неясное, что приходит с ним, всегда достаточно точно позволяли предчувствовать, будет толк или нет.

В туалете, где можно было угореть от навязчивого запаха дезодоранта, Белов невольно почесал локоть. Кожу на месте прикосновения к груди малолетней воительницы жгло, словно крапивой.

- Куда? - спросил Белов, когда выбрались из стерильно-дезодорированного нутра "Макдональдса". На душе было неуютно, незнакомку не нашел ни на лестнице, ни в зале. "Мелочь, конечно, но неприятно. Хотя, если разобраться, на фига она мне?"

- Ну, ежели пить больше не тянет... - Барышников покосился на Белова, тот не раздумывая отрицательно помотал головой. - И я того же мнения. По домам? - Он протянул Белову ладонь.

Белов чуть задержал его ладонь в своей. Момент был самый удачный, Барышников явно расслабился.

- Завтра жду рапорт, Миша. Не надо тянуть, рвать так рвать.

Благодушные глазки Барышникова на секунду сделались когтистыми, как у кота, услышавшего скребок мыши.

- Я понимаю, это как зуб рвать. Давно пора, но решиться надо. - Он отвел взгляд.

- И долго ты решаться будешь? - мягко надавил Белов.

- А вот попью сегодня с гаишником, машину твою из неволи освобожу, завтра с утра опохмелюсь и на свежую голову начну думать.

- За машину, Михаил, отдельное спасибо, - увел разговор в сторону Белов, отметив напряженные нотки в голосе Барышникова.

- Рано еще, - пробурчал тот.

- Да куда он от тебя денется, старый! - Белов хлопнул того по плечу, подталкивая к входу в метро. - Ты же его даже на служебный "БМВ" разведешь, если в настроении будешь.

- Ну так уж на "БМВ"! - хохотнул польщенный Барышников, смущенно потупив глазки.

- Ладно, старый, пока!

- А ты разве не в метро? - удивился Барышников.

- Не, пройдусь до Маяковки. Красота кругом какая! - Белов обвел широким жестом гомонящую площадь.

- Сто долларов штука, - уточнил Барышников, хитро подмигнув.

- Да я уж вприглядку как-нибудь, - отшутился Белов. - До завтра, старый!

Он сделал Барышникову ручкой и пошел вдоль парапета, косясь на коллегу, медленно спускавшегося по ступенькам в переход.

Последняя фраза была с тонким намеком. Если Барышников приплел брата, чтобы "подпустить слезу" в заказной разговор, то легенду с увольнением ему предстояло отрабатывать на полную катушку.

"Ничего, ничего, пусть покрутится! - подумал Белов. - Я его за язык не тянул, сам подставился. Может, я и перегнул палку... Вполне может быть, что старый решил свалить. Но уж лучше перестраховаться, чем просчитаться. Опер, как работник торговли, должен ошибаться только в свою сторону. Этому меня учить не надо".

Он резко свернул в арку между сберкассой и книжным магазином, уступившим половину торговой площади под одежду от Кельвина Кляйна. В переулке уже залегли густые синие тени. С Тверской доносились голоса прохожих и мерное урчание машин. Белов прошел немного вперед и замер в темном пятне тени от дерева. Мял в пальцах сигарету, ждал. От арки за ним должны были пойти, наружка не любит резких телодвижений. Между дружным метанием по квадрату Пушкинская - площадь Маяковского и жертвой одним из оперов старший группы должен был выбрать последнее. Значит, кого-то из молодых пошлют следом с явной угрозой засветиться.

"Пусть я параноик, но не дурак же окончательный! Не бывает таких совпадений. Не бывает! - отчеканил он по слогам. От напряжения из головы разом улетучился вязкий пивной хмель. - Хорошо, допустим, наружку за мной не пустили. Но весь же день щупают, как телку за вымя. Я нутром чувствую, н а ч и н а е т с я".

В переулок вошла парочка, едва пройдя сквозь арку, прижались друг к другу. Белов не мог разглядеть, чем они там занимаются. Возможно, любовь, возможно, импровизация наружки, намертво запечатавшей арку. Тогда проверяющего следовало ждать с другого конца переулка.

Белов решил их спровоцировать, прикурить, ярко вспыхнув в сумерках зажигалкой, и остаться на месте. По тому, как пройдут мимо и пойдут ли вообще, можно будет судить, чья это парочка: сама по себе или "дядина". Полез в карман за зажигалкой и нащупал плоскую коробочку пейджера. Невольно отдернул руку.

"А почему бы и нет? Прогресс не стоит на месте. "Радиактивную" метку на заре демократии запретили, но почему бы не вмонтировать датчик в пейджер. Кстати, это мысль! - Белов ужаснулся догадке. - Пейджер по сути - приемник. А если добавить слабенький передатчик, то никаких проблем у наружки не будет. Посылай периодически сигнал с пульта, пейджер "пиликнет" в ответ. Радиуса действия в пару сотен метров вполне хватит, чтобы установить местонахождение "объекта". А дальше - ножками, ножками, как отцы наши и деды топали за клиентом".

Он медленно раскрошил в пальцах сигарету.

- А почему бы и нет? - прошептал он вслух. - Поиграем, у меня время есть. Да и один черт не засну, не убедившись, что ч и с т ы й.

Вышел из укрытия, остановился, прикуривая новую сигарету, и не спеша пошел вниз по переулку.

Глава двенадцатая

ОСТРОВ ЛЮБВИ

Дикая Охота

Максимов разглядывал плящущие на потолке тени. Солнце уже давно закатилось за крыши домов, небо сделалось цвета загустевших сливок, розовое свечение, пробившись сквозь взбиваемую сквозняком штору, рисовало на темных стенах комнаты яркие живые разводы. Их медленный танец завораживал, навевал покой и сон, легкий и прозрачный. Гул Садового кольца доносился из открытого окна, а в пустой квартире стояла звенящая тишина.

Только мерное дыхание прижавшейся к груди женщины.

Как, почему, зачем это произошло и что будет дальше? Максимов никогда не изводил себя этими вопросами. Случилось - так случилось. Что будет дальше, узнаем. Одно знал точно. Что бы ни было, дальше будет и н а ч е для каждого из двоих. Любая встреча, сколько бы она ни длилась, это перекресток в судьбе.

Говорят, что в Японии есть фирма, спасающая самые безнадежные браки. Чуткие и многоопытные прошлыми жизнями японцы нашли примитивное, но эффективное, как каменный топор, решение. Без психоаналитического занудства просто вывозят пару на островок, где ни черта нет, кроме камней и моря вокруг. Муж, готовый забить супругу до смерти, жена, мысленно составляющая формулу отравы, способной отправить к предкам благоверного, выбрасываются на остров с одним одеялом и скудным запасом еды. А катер отваливает. Все, абзац.

Наверняка скандалят по привычке под крики удивленных чаек. Потом сидят на разных концах островка и дуются друг на друга. Самые забубенные могут даже поделить остров на независимые государства. Самое странное, что случаев убийства среди пациентов ни разу не было. Потому что первозданная природа быстро брала свое. Камни, соленый ветер, безучастная гладь моря. Ни родственников, ни друзей, ни прочих сочувствующих и заинтересованных лиц в затянувшемся семейном конфликте. Хочешь - не хочешь, а надо жить. И в диких условиях мужик вновь становился мужиком: шел собирать дрова, ловить рыбу, строить убежище от холодного ветра. Как-то само собой у него получалось отдать свой свитер женщине, заботливо подать руку, переводя через камни, взять тяжелую работу на себя. А она вдруг открывала, что приятнее всего заботиться о том, кто заботится о тебе. Сидеть у огня и ждать, когда он придет, замерзший, но довольный. И ночью, как ни отбрыкивайся, приходилось лежать рядом, одеяло специально выдавалось одно. Любили ли они физически друг друга в эти промозглые ночи, неизвестно, да не так уж и важно. Главное, их души проникали друг в друга, грели, врачуя сгоряча нанесенные раны. Кончался их самый нелепый уикенд в жизни, приходил катер, и уплывали они с островка с умытым соленым ветром взглядом и просветлевшими душами.

Вокруг бушевал человеческий Океан, гибли, запутавшись в тине обстоятельств, впивались в тела себе подобных, захлебываясь соком жизни и кровью, обманывали, блудили, продавали и предавали, любили, спаривались, рожали, ласкали и избивали детей, выли от безысходности и мечтали жить, но умирали, разорванные на атомы Океаном. Мерный рокот его бился в стены квартиры и отступал, не в силах нарушить тишину, в которой бились два сердца. Тихо, мерно, в лад.

"Если Ты есть, спасибо за этот островок, - подумал Максимов, закрывая глаза. - Что бы ни ждало впереди, спасибо Тебе".

Он осторожно потянулся за сигаретой, задумавшись, прокрутил зажигалку, она, проворачиваясь, пронырнула между пальцами и замерла в готовности выплюнуть язычок огня.

- Некрофилия, - неожиданно сказала Вика, удобнее устраивая голову на его плече.

- М-м? - промычал Максимов, чиркнув зажигалкой.

- Я заметила, что ты иногда вот так крутишь зажигалкой. Машинально, когда задумаешься. Психоаналитик сразу же поставил бы диагноз: подсознательная некрофилия. Тяга к мертвечине, любование смертью и страданиями.

- Бред, Вика. - Максимов поморщился. - Что может знать о смерти и страданиях импотент с козлиной бородкой? Это я о Фрейде говорю. Как и все интеллигенты, он боялся смерти и старался избежать страданий. А жизнь без них невозможна. Да и что он видел? Смерть бабушки, которую наутро напудрили и помыли и в таком виде передали родне? Страдания гимназистки, нажравшейся серных спичек? А в Грозном трупы валялись на каждом шагу, и страдали по-настоящему, когда пуля вырывала из тебя кусок мяса. Только лечить ребят, видевших все это, станут по теории, придуманной в тихом кабинете.

- Ты там был?

- Нет. - Свою часть "чеченской кампании" он отработал в Москве, за несколько месяцев до бойни в Грозном.

- Обиделся?

- Нет. Одни делают, а другие объясняют. И им никогда не понять друг друга.

Она помолчала, что-то рисуя пальцем у него на груди.

- А ты можешь убить?

Максимов глубоко затянулся, выверяя ответ.

- Словами на такой вопрос не отвечают. Поэтому не верь, если кто-то ответит вслух.

Она не стала выспрашивать дальше, вдавила палец, словно поставила точку. О чем думала, какие письмена выводила на его коже, осталось загадкой.

Максимов погладил мягкий ежик на ее голове.

- Курить хочешь? - прошептал он.

Вика взяла из его пальцев сигарету, затянулась, откинулась, широко раскрытыми глазами уставилась в потолок.

Максимов встал, прошел к окну, осторожно развел шторы. Глухой двор медленно тонул в сумерках. Свет горел лишь в нескольких окнах, большинство отражали небо безучастно и мертво, как зимние лужи.

- Знаешь, а ты ничего, в форме, - раздалось за спиной. - Приятно посмотреть.

- В городе примерно десять миллионов жителей. Допустим, что женщин из них - одна треть. Это три с половиной миллиона. Из них в боеспособном состоянии - минимум миллион. От пятнадцатилетних до сорокалетних. Отбросим калек, уродин и алкоголичек, остается шестьсот. Все равно круто! - Он представил себе этот легион амазонок, изготовившийся к бою. - Мама миа! Да нормальный мужик в такой ситуации просто обязан не стареть. Или хотя бы делать по утрам зарядку, чтобы на него было приятно посмотреть.

Вика хмыкнула.

- Очень хорошо, что у тебя теория не расходится с практикой. А что думаешь обо мне?

Он повернулся, встретившись с ее испытующим взглядом.

- О тебе я думаю хорошо. Это важнее, чем ч т о, правильно?

Он, бегло осмотрев утром квартиру, нашел в соседней комнате, самой большой и светлой, мастерскую. Сразу же почувствовал, что это не выпендреж, не каприз, не завлекаловка ради дешевого шика: "Я не совсем дура, а Художник". Здесь действительно р а б о т а л и. Он просмотрел папки с набросками, перебрал несколько холстов в подрамниках, стоящих в углу, и даже совершил святотатство, заглянув под тряпку на мольберте, закрывавшую еще не законченную работу.

Мир ее картин был пронизан светом и притупившейся от времени болью. Что бы она о себе ни выдумывала, что бы ни говорили о ней другие, Максимов понял - Бог отметил ее, одарив способностью говорить языком цвета и форм. Но за это пошлет испытания и муки во сто крат большие, чем полагаются простым смертным. Потому что через нее Он пожелал говорить с ними.

"Это неправда, что художник обязан быть голодным. Он и без этого достаточно несчастен. Девочке просто повезло, что не надо думать о куске хлеба и крыше над головой. Не пенять за это надо, не завидовать, а просто радоваться. А страдания и приключения на свою голову она и так найдет", - подумал он, глядя на уткнувшуюся лицом в подушку Вику.

- А кто тебя назвал Викой? - спросил он. Незаконченная картина, если судить по надписи на обрывке бумаги, прилепленной к мольберту, называлась "Танцующая Викки". Написала правильно, через два "к". Так и зовут Великую Богиню в женской языческой магии. Пока у нас отменяли коммунизм, американцы узаконили культ Викки как новую религию.

- Мама. - Вика села, обхватив колени. - С новым мужем живет в Италии.

- Скучаешь?

- Иногда. А папа в Канаде. Как я понимаю, сторожит партийные доллары. Думаешь, просто так Пашка на моей сестре женился? О! Династический брак. Столичная партократия породнилась с комсомольским купчиком губернского масштаба. Особенно радовался папаша, втюхав Пашке дочку от первого брака, мы же с ней сводные сестры. А основные дела передал родному сыну. Умный он у меня, ничего не скажешь.

- Ты, выходит, не при делах.

- Потому что они мне не нужны, - с непонятной злостью огрызнулась Вика. - Кстати, с тобой откровенничаю по той же причине. Богатая невеста и перспективная заложница, как мне кажется, тебя не интересует.

- А я думал, ты меня запугиваешь крутизной своих родных. - Максимов вернулся к тахте, сел на край.

- Пугают, когда сами боятся. Нет, когда ты влетел в окно, я, естественно, чуть не описалась от страха. А потом стало интересно.

- А не боялась ошибиться?

- Если ты об этом, - она похлопала себя по голой груди, - то нет. Меня уже раз всерьез насиловали и бессчетное число раз брали без особого на то моего согласия. Так что опыт есть. Ты не по этой части, видно невооруженным глазом.

- И решила узнать, что будет дальше? - Максимов повернулся к ней.

- Именно. - Осторожно провела пальцем по краю зарубцевавшейся раны на его животе. - Свежая. Ножом?

- Нет, поцарапался. - Он машинально прикрыл порез ладонью.

- Шрамы украшают мужчину.

- Шрамы - украшения дураков, Вика. Умный просто не подставляется.

Вспомнил утренний неожиданный и бессмысленный бой. С досадой покачал головой.

Максимов попытался пригладить забавно ощетинившиеся волосы на ее голове. Вика боднула его в грудь. Вскочила на ноги, отбросила простыню, босыми пятками прошлепала по коридору в ванную.

Максимов, вздохнув, стал собирать разбросанную по полу одежду.

Кофейное пятно, посаженное в баре, наскоро оттертое влажной тряпкой с каким-то импортным средством, исчезло без следа. Легкая помятость одежды вполне соответствовала демократической моде. Он решил, что для поездки к клубу за машиной вполне сойдет. Потом вернется домой, где Конвой терпеливо сторожит гардероб, выберет что-то более подходящее для визита в клуб и непринужденной беседы с Соболем. Перед этим свяжется с человеком Ордена, группа обеспечения не помешает. С Соболем придется говорить на повышенных тонах. Пусть, гад, объяснит, зачем стреляли его люди, а главное - что его связывало с Центром нетрадиционной медицины, где в лучших традициях спецслужб писали все разговоры.

Вика вернулась полностью одетая. Узкие черные джинсы, полупрозрачная черная майка, легкий пиджак "леопардового" раскраса. Волосы приглажены, только боевито торчит хохолок на макушке. Амазонка на тропе войны.

- Я подумала, что рядом с тобой лучше носить темное и немаркое.

Максимов от удивления не сразу попал в дырку на ремне.

- А больше ты ни о чем не думала?

- Клянусь, о том, что надо побежать в ментуру и дать твое описание, подумала только раз. - Вика упрямо вскинула острый подбородок. - Что дальше?

Намек он понял и оценил. Выбора не было.

Максимов потер ушибленное при полете через стойку плечо. Тяжело вздохнул.

Передышка кончилась. Пора покидать островок.

Глава тринадцатая

КРОВЬ НА ГУБАХ

Дикая Охота

В подземном переходе пришлось протискиваться сквозь стаю размалеванных мартышек - вечерняя смена проституток готовилась к выходу на работу. Прихорашивались, приглаживали коротенькие платьица, наскоро перекуривали, обменивались новостями.

Вика демонстративно взяла Максимова под локоть. Покосилась на ночных тружениц, наклонилась к его уху:

- Ну, Макс? - Еще в квартире условились, что называть она его будет, как кота - Максом. Проколовшись раз, Максим счел нужным не спорить, хотя в документах стояло другое имя.

- Что - "ну"? - Максимов сделал равнодушное лицо.

- Как ты к этому относишься? - Последовал легкий кивок в сторону гомонившей, как птичий базар, группы раскрашенных девиц.

- Как к погоде за окном. Думай что хочешь, а дождь все равно капает. Все от настроения зависит.

- И какое у тебя настроение?

- Рабочее, - отрезал Максимов.

Вика хмыкнула, отстранилась, но руку не отпустила.

Поднявшись по лестнице наверх, Максимов намеренно прошел немного вперед - прочь от стоянки машин. Припаркованные у выхода из перехода машины состояли либо в службе извоза "секс-индустрии", либо в службе наружного наблюдения. Приходилось учитывать, что шум от стрельбы в кафе уже достиг известных высот и кому-то расписали соответствующие задачи. Если судить по отражению в огромных витринах спортивного магазина, их появление ажиотажа на стоянке не вызвало.

Максимов прицелился на самую невзрачную машину в потоке, нервно катящемся по Садовому, потом неожиданно для себя изменил решение.

- Пошли!

Он развернул Вику, обнял за талию и быстрым шагом увел в тихую улочку.

Первый пункт проверки находился сразу за углом. Киоск, с Садового практически невидимый.

Встав у витрины киоска, боковым зрением контролировал угол дома.

Вика притихла, время от времени бросала на Максимова удивленный взгляд, а тот делал вид, что изучает сорта сигарет в киоске.

- Какие ты куришь? - спросил он.

- "Парламент". Но у меня есть. - Вика похлопала по сумочке.

- Тогда пошли.

Никто из-за угла дома так и не появился.

"Или у них нервы железные, или у меня разгулялись, - решил Максимов. - Но предчувствие было, ошибиться я не мог. Острое, словно кто-то прицелился в затылок".

Медленно двинулись к Тишинскому рынку.

- Ты кого-то заметил? - прошептала Вика.

- В том-то и дело, что нет. - Максимов проводил взглядом проехавший мимо потрепанный "БМВ", "срисовал" номер, наклейку на заднем стекле и, что самое важное, трещину на левом подфарнике. - Хочешь самурайскую байку?

- Давай, - без особого энтузиазма согласилась Вика.

- Только ты расслабься, а то как шило проглотила. - Он легко стиснул рукой ее талию. - Уже лучше. Слушай. Сидел как-то старый матерый самурай и любовался цветущей сакурой. Ветер срывал белые лепестки, подбрасывал в теплых ладонях и бережно опускал на черную, свежевскопанную землю, словно выкладывал замысловатый иероглиф. На душе у самурая было прозрачно и тихо, как бывает только весенним вечером, когда распускается сакура. И вдруг он почувствовал холодное прикосновение смерти, словно клинок уперся между лопаток. Он моментально вскочил, меч уже вылетел из ножен, полоснул вокруг себя, спасая от коварного удара. Но кругом было пусто и тихо. Только мальчик-слуга замер на пороге дома. Самурай кликнул стражу, они обшарили весь сад, а потом и дом, но никого и ничего не нашли. Самурай сел и загрустил. Подумал, что стал слишком стар, чтобы следовать Путем Воина, чутье на опасность впервые подвело его, сыграв злую шутку. Выбор был неутешительный: либо рано или поздно стать посмешищем, прилюдно испугавшись собственной тени, либо уйти, не дожидаясь позора. Как и полагается, он выбрал последнее. Уже хотел позвать слуг и приготовиться к обряду харакири, но тут со слезами на глазах пришел мальчик-слуга. Умолял простить его: в саду, бросив взгляд на хозяина, отрешенно созерцавшего лепестки вишни, мальчик подумал, как легко убить самурая, стоит только метнуть копье.

Глаза у Вики разгорелись. Максимов был уверен, что она не только живым воображением художника увидела картину, но почувствовала тонкий и ускользающий, как запах цветущей вишни, аромат иной жизни. Крылья ее маленького носа нервно вздрагивали.

- А разве так можно?

- Конечно, - кивнул Максимов.

Рассказывать о том, как тренируется "чувство врага", не собирался, но с удовольствием отметил, что вкус к опасности у нее есть. Не банальная тяга к приключениям, что проходит с возрастом, а именно вкус, с которым надо родиться.

- Жить надо с кровью на губах, - как заклинание, произнесла она. Кончик языка пробежал между губ, словно слизывая острый вкус.

- Глупость, Вика. Когда бьют по губам, это не романтично, а просто больно, - усмехнулся Максимов.

- Хорошо, а кого испугался ты?

Вопрос был задан неожиданно, Максимов не успел открыть рта, как в голове родился ответ: "Мальчика, умеющего метать шакен". Прислушался к себе. Сомнений не было.

- Не хочешь, не отвечай. - Вика дернула плечиком. - Тогда скажи, ты женат?

- Нет. - Такого перехода Максимов не ожидал, покачал головой. "Урок! Недооценил и сразу же нарвался". - Что еще интересует?

- У обвинения больше вопросов нет. - Вика произнесла избитую фразу с апломбом стервы прокурорши из набивших оскомину американских фильмов и первой рассмеялась.

- Договорились, - подхватил Максимов, подавив в себе желание продолжить игру. - Дальше делаешь только то, что я скажу. И без вопросов.

Он поднял руку, проезжавший мимо частник послушно принял к обочине. Взявшись за ручку дверцы, Максимов "срисовал" перекресток: приземистый корпус Тишинского рынка, угол ресторана "Кабанчик", фаллосообразный памятник дружбе народов. Всему и всегда свойствен определенный ритм, пустынная улица жила собственной жизнью, Максимов, неожиданно сменив тип передвижения, ничем ее ритма не нарушил. Пропустив Вику первой, сел рядом, через заднее стекло еще раз осмотрел улицу, лишней суеты не заметил.

- Куда? - Пожилой водитель посмотрел на него в зеркальце.

- По Грузинской на Садовое. До Парка культуры.

Водитель, прикинув в уме маршрут, кивнул, осторожно переключил рычаг скоростей.

"Отставник. Счастливый дед и дачник. "Бомбит" не от хорошей жизни, сразу видно, - заключил Максимов, вскользь осмотрев водителя. - Про нас наверняка подумал не особо лестное. Переживем".

Вика попросила разрешения закурить, достала из сумочки сигарету. Максимов сел вполоборота, протянул зажигалку, пока она прикуривала, бросил взгляд назад, "хвоста" не было.

Откинулся на сиденье, приказал мышцам расслабиться. Вика нащупала его пальцы, сжала. Он посмотрел ей в глаза. Она что-то прошептала одними губами, положила голову ему на плечо.

Машину затрясло на брусчатке у зоопарка, мимо проплыла сталинская высотка, водитель умело вклинил машину в поток, еще не набравший скорость после светофора. По Садовому широкой рекой катились огни фар. Их машину сразу же облепили другие, водитель тяжело засопел.

- Кругом враги и самоубийцы. - Максимов вспомнил фразу, услышанную утром.

- И не говори, - охотно согласился водитель. Провел ладонью по толстой, обожженной солнцем шее.

До клуба доехали без приключений, если не считать двух резких торможений из-за подрезавших их машин. Шатер из лампочек над клубом весело разгорался в наступивших сумерках. Стоянка была забита дорогими иномарками.

"Кто танцы с облизыванием заказывает, а Соболь с братвой, скорее всего, волыны протирает и мучается непонятками, кто же так конкретно подвел под монастырь его пацанов. Грядут серьезные разборки, видит Бог, он их сегодня получит". - Максимов нехорошо усмехнулся.

У клуба выходить не стал, дал машине проехать дальше.

- Слушай, а давай здесь выскочим. - Он не стал дожидаться ответа удивленной спутницы. Протянул водителю пятидесятирублевую купюру. - Притормози здесь, отец.

Водитель, пожав плечами, одной рукой вывернул вправо руль, другой взял деньги.

Максимов дождался, пока он проверит купюру, толкнул дверцу.

Протянул Вике руку, помог выбраться из салона.

- И дальше что? - Вика осмотрелась.

- Сейчас мы пройдем немного назад. Найдем мою машину. - Максимов взял ее под руку. - Остальное объясню после.

- Скукота! - Вика наморщила носик.

- Как бы ни было скучно, пистолетик из сумки доставать не стоит. - Максимов сжал ее локоть. - Не делай удивленных глаз. Сумочка слишком тяжелая для пачки сигарет и дамских мелочей. Ты ею мне уже весь бок отбила.

Вика поправила ремешок сумки на плече. Пошла рядом, стараясь попадать в такт шагам Максимова.

- Ты нервничаешь, Макс. На Тишинке я заметила, как ты улицу осматривал. У тебя действительно крупные неприятности?

- Сейчас узнаем.

Его уже не отпускало предчувствие надвигающейся опасности.

Машина ждала там, где он ее оставил утром. Фонарь на столбе не горел, густые тени залегли в переулке.

"Плохо дело. Кусты слишком близко, у машины вообще хоть глаз выколи. Знал бы, что фонарь здесь горел вчера, а сегодня его уже раскрошили, послал бы все к чертям. Слишком явный знак. А теперь что? Не пугаться же собственной тени".

- Слушай внимательно, девочка. - Максимов прошел еще немного вперед и остановился. - Делаем вид, что расстаемся. Я иду за машиной. Выезжаю на Садовое. У метро "Парк культуры" жду тебя. Белая "девятка". Все.

- А не кинешь? - Она настороженно прищурилась.

- Нет, - ответил Максимов, хотя именно это и собирался проделать. - Кстати, у тебя лицензия на пистолет есть? - спросил, чтобы переключить внимание.

- Естественно. - Она ответила так, словно речь шла о свидетельстве о рождении.

- М-да, растут детки. - Максимов пригладил черный хохолок, торчащий на ее коротко стриженной макушке. - А теперь шутки в сторону. Сейчас самый опасный момент, каждый должен отыграть свою роль. Считай, что ты отвлекаешь внимание на себя. Если вдруг кто-то к тебе сейчас полезет, пали, не раздумывая. Родня отмажет. - Он притянул ее к себе, поцеловал в висок. - Все, иди.

Она потерлась о его щеку, вздохнула. Пошла, грациозно покачиваясь на каблучках.

"Немножко романтики, немножко особо важной миссии, немножко риска. Должно сработать, - решил он, провожая взглядом ее фигурку. - Прощай, Диана-охотница. Дальше каждый за себя".

В переулке после яркого света Садового показалось, что наступила уже глубокая ночь. Максимов несколько метров прошагал, закрыв глаза, чтобы они привыкли к темноте. Прошел мимо машины. Стекла, двери целы. Признаков взлома нет. Мирно помигивает красный глазок сигнализации. Был бы в салоне Конвой, не было бы проблем. Лучшей сигнализации и капкана одновременно не придумать. Но пес сейчас наверняка чутко спал, забравшись без разрешения на диван.

Максимов остановился, закинул голову, расслабленно свесил руки вдоль тела. Со стороны могло показаться, шел человек - и вдруг пробило на лирическое настроение, захотелось звезд и тишины. На самом деле он ждал.

"Если выглядишь, как еда, тебя обязательно сожрут, как говорят американские морпехи. Кушать подано! Давай, не тяни. Я уже знаю, что ты умеешь выжидать. Ты не бросился на меня в подвале, решил не мешать напарнику. Ты не полез в драку, имея на руках раненого и обезумевшую старуху. Значит, ты знаешь, что отступление не позор, а тактический ход. И еще ты умница. Или ты "вел" меня от самого подвала, или рассчитал, что я обязательно появлюсь в клубе. Провалилось в кафе, и ты не стал маячить поблизости, а просто пришел сюда и стал ждать. Короче, ты достойный противник. Ты, как и полагается воину, готов к смерти, но никому не дашь права так просто убить себя. Начинай, парень, не тяни. Я готов".

Он засек движение в темноте, совершенно беззвучно темнота слева загустела, стала приобретать контуры фигуры человека. Максимов плавно ушел с линии атаки, качнулся вправо и нырнул вниз, прочертив ногой дугу над землей.

Противник оказался слишком опытным, чтобы попасться на подсечку. Легко перепрыгнув через ногу Максимова, он оказался у него за спиной. Пришлось нырнуть вперед, кульбитом вскочить на ноги. Едва успел уклониться от двойного удара руками.

"Слишком хорош для уличной драки. Даже для крутого каратиста из спортзала многовато, - оценил технику противника Максимов. - Ожидал, что покажет себя классным бойцом, но не настолько же!"

Бились беззвучно и яростно. Противник искусно держал дистанцию, работал бесстрастно и четко: серия ударов, уклон, опять атака. Максимов ушел в вязкую защиту, хлестко отбивал мощные удары, готовясь использовать первую же ошибку. Тянуть не стоило, слишком коварный и опытный попался противник - ни одного банального хода, сплошная импровизация, все, что он проделывал, невозможно было подогнать под известные стили.

Максимов блокировал мощный удар коленом в ребра, деланно застонал и разорвал дистанцию. Но вопреки ожиданию противник не рванулся на добивание, затанцевал вокруг, играючи выстреливая ударами ноги. Едва касаясь тела, моментально отдергивал ногу и тут же хлестко бил ею в ту же точку. Особого вреда удары не наносили, но должны были морально раздавить, заставить очертя голову рвануться в атаку. Дразнил, демонстрируя полное превосходство.

"Будь по-твоему!" - решил Максимов.

Всем телом подался вперед. Противник в прыжке поменял ноги, теперь та, что била в предплечье, превратилась в опорную. Дистанция сама собой увеличилась настолько, что Максимов, реши он бить кулаком в грудь противника, неминуемо должен был "провалиться", замереть перед образовавшейся пустотой и нарваться на финальный круговой удар ногой. Но Максимов упал на колено, вскинул правую руку, блокируя круговой удар ноги, а его левый кулак уже летел вверх. В ту секунду, когда он должен был поршнем врезаться в пах противнику, Максимов почувствовал тяжесть на правом плече. Невероятным кульбитом противник перелетел ему за спину.

"Ни хрена себе!" - Максимов от неожиданности замер. Между лопатками сразу сделалось ледяно, именно туда сейчас должен был врезаться удар.

Максимов оглянулся через плечо, заваливаясь на спину. Противник был уже в низкой боевой стойке, руки напряжены, словно растягивал лук. Секунда - и сорвется сокрушающий удар кулаком в голову. Словно в стоп-кадре, замерло лицо, выхваченное из темноты светом дальнего фонаря.

"Молодой, сука", - мелькнуло в голове.

В конце переулка, подсвеченный со спины огнями Садового, возник контур женской фигуры. Оглушительно громко зацокали каблучки.

Противник повернул голову. Зашипел по-змеиному. Максимов уловил, как рука противника плавно скользнула к поясу. Пальцы Максимова сами собой нырнули в карман рубашки, разворошили строй сигарет, ища твердое. Нащупал металлический стерженек, цепко сжал, потянул наружу.

У живота противника на фоне темной одежды уже искрился клинок. Поплыл вверх, вычерчивая в воздухе серебристую дугу. Еще мгновенье - и он сорвется в полет. А женские каблучки стучали все ближе, она бежала прямо на нож. Максимов выбросил руку, шакен, хищно взвизгнув в воздухе, вошел в выпрямленную руку противника, точно в сгиб кисти. Пальцы у того дрогнули, нож выскользнул из них слишком рано, бестолково закрутившись в воздухе, цокнул об асфальт всего в метрах двух, сверкнул злой искоркой и исчез в темноте.

Максимов упал на спину, всем телом оттолкнулся от жесткого асфальта, рывком оказался на ногах. Противник, все еще в шоке, едва успел оглянуться. Ударом ребром ступни в затылок Максимов мимоходом отправил его в нокаут, а сам прыжком рванулся вперед.

Едва успел. Вика уже выхватила пистолет из сумочки.

Поймал ее на грудь, подхватил левой за талию, оторвал от земли. Пальцы правой вцепились в пистолет, большим заблокировал взвод, не давая выстрелить, а давила она на спусковой крючок отчаянно. До хруста вывернул ей кисть, вырвал пистолет. Лишь после этого подбросил ее в воздух, у Вики вырвался короткий крик, когда он мягко подсек ей ноги. Осторожно опустил ее на землю, прижал голову к коленям и зажал ладонью рот.

- Дура! - выдохнул Максимов.

Вика отчаянно затрясла головой. Максимов сильнее вдавил ее в свои колени.

- Успокойся, пока башку не оторвал.

Этого хватило. Убрал ладонь, испачканную помадой и слюной. Вика хрипло задышала, снизу вверх посмотрела на Максимова.

- Я... я... я... - пролепетала она.

- Потом расскажешь. - Максимов рывком поставил ее на ноги.

Противник все еще лежал, уткнувшись лицом в асфальт. Пятки расслабленно вывернуты наружу. Судя по светло-коричневым туфлям, в кафе был именно он.

Максимов решил познакомиться поближе. Но сначала прижал коленом к земле, завел руки за спину. Шакен глубоко вошел в правую кисть, Максимов пока решил не вытаскивать стерженек из раны, иначе все вокруг зальет кровью. Достал из кармана моток тонкого шелкового шнура. Ничего подозрительного в полуметре шнура нет, а пригодиться может для многих полезных дел. Максимов набросил петлю на большие пальцы противника, стянул, обмотал несколько раз. Оставшимся концом туго перетянул кисть чуть выше раны. На несколько секунд прижал пальцы к сонной артерии противника. Пульс был слабый, но ритмичный.

В карманах ничего интересного не нашел. Проездной на все виды транспорта, немного денег. Ключей и документов не было.

- И кто же мы такие? - Максимов перевернул тело на спину. Всмотрелся в бескровное лицо. Лет двадцать. Лицо трапециевидное, скулы высокие, лоб высокий, широкий, брови густые, полукруглые, глаза широко посаженные, форма - типа "ракетка", уголки глаз загнуты вверх. Нос прямой, короткий, широкий. Носогубная линия глубокая, короткая. Губы правильной формы, нижняя чуть выступает, уголки загнуты вверх. Подбородок острый, раздвоенный. Особая примета - шрам на правом виске. Волосы густые, темные. Стрижка "а-ля сержант морской пехоты". То есть - почти ничего. Все.

Распахнул рубашку на груди и тихо присвистнул. Справа на груди у парня красовался маленький черный иероглиф. Колят себе теперь все, что душе угодно, мода такая. Но тибетский знак Черного воина - весьма подозрительная экзотика.

Максимов осмотрелся. Переулок никак не отреагировал на произошедший в темноте бой. Тихо и пустынно. Мирно светятся окна.

У машины тихо всхлипнула Вика. Максимов досадливо поморщился.

Достал ключи, нажал кнопку на брелоке, снял машину с сигнализации. Почему-то был уверен, что сюрпризов не последует. Не тот стиль. А почему парень пришел один, сам расскажет, но чуть позже.

Подхватил на руки расслабленное тело, поднес к машине.

- Возьми ключи и открой дверь, - сказал Вике, прислонившейся к капоту.

Она послушно взяла ключи, долго возилась с замком.

- Вика, пожалуйста, побыстрее, - мягко потребовал Максимов. - Подъедут менты, а я тут изображаю солдата-освободителя из Трептов-парка.

Щелкнул замок.

- Молодец. А теперь открой заднюю.

Вика послушно распахнула дверь.

Максимов пристроил парня на сиденье. Постарался придать непринужденную позу. Аккуратно повернул его кисть так, чтобы шакен не терся о колени.

Встряхнул руками, сбрасывая напряжение.

- Так, теперь слушай меня, милая. - Максимов положил руки на ее вздрагивающие плечи. - Ты ничего не видела, здесь тебя не было. Поняла?

- Да. - Ее глаза округлились. - Ой, у тебя кровь на губах.

Максимов машинально провел ладонью по губам. Остался багровый мазок.

- Ерунда. - Облизнул соленые губы. - Теперь иди домой.

- А?

- Вика, на сегодня приключения кончились.

- Ма-акс! - Она потянулась к нему.

"Все! Психологическая хирургия, иначе нельзя", - решил Максимов.

- Иди домой, дура! - сказал, как ударил.

Он оттолкнул ее, прыгнул в машину, захлопнул дверь. Мотор послушно заурчал, стоило только провернуть ключ, и сразу же заревел на второй передаче. Машина, взвыв покрышками, задом рванула из переулка. Максимов заставил себя не смотреть на застывшую в свете фар фигурку. Круто вывернул руль, ударил по тормозам, развернулся на месте. Фигурка исчезла, картинка в лобовом стекле в секунду сменилась, теперь прямо перед бампером плясали огни Садового кольца.

Максимов не удержался, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Ничего, только черный провал переулка.

"Мы в расчете, Диана-охотница, жизнь за жизнь. Дальше каждый за себя".

Ударил по педали газа, вклинился в поток машин.

Облизнул губы. Вкус острый, соленый. Вкус смертельной опасности и трудной победы.

Глава четырнадцатая

БЛЮЗ ОДИНОКИХ СЕРДЕЦ

Профессионал

Тащить за собой наружку по старой Москве практически бесполезно, они здесь знают каждую подворотню. Белов это знал, но все равно блуждал по тихим переулкам, уже без всякой цели, просто гулял. Поймал себя на мысли, что давно забыл уже, как это делается.

Быстро смеркалось, и на душе становилось тихо и грустно.

"Старость - это вечер долгого дня", - вспомнил он прочитанную давным-давно строчку. По молодости лет не придал ей значения, только отметил законченность формулировки. А сейчас вдруг осознал, как же точно сказано: угасание, воспоминания, умиротворение. Было многое, больше суеты и бестолковщины, хотелось одного, а делалось совсем другое, мечтал стать самим собой, а получился чьим-то знакомым, соседом по кабинету, отцом взрослых детей, мужем женщины, которой привык верить, но так и не узнал до конца. И наступил вечер, и ты понимаешь, что сделанного не изменить, потраченного не вернуть, и с осознанием этого приходит покой. Сумерки, мягкий свет лампы. Щелкни выключателем, и наступит ночь, забвение. Правильно поступают те, кто молится перед сном в конце долгого дня.

Белов остановился, посмотрел на свое отражение в черном зеркале витрины. Нормальный мужик на самом пороге полувека.

"Врут, что в здоровом теле здоровый дух. Не рожа, а реклама пива. А вот с душой не в порядке", - невесело подмигнул своему отражению.

Совсем рядом вдруг запела труба. Чистый, высокий звук, показалось, шел из-под земли. Белов удивленно завертел головой. Улочка была совершенно пуста, ни машин, ни прохожих. А звук все нарастал, неожиданно сорвался и вновь забился в нервном ритме.

Белов поднял голову. Прямо над ним болталась медная вывеска. Отступил. "Джем-сэйшн бар", - прочел выпуклые буквы. Понял одно - джаз.

С фасада входа не обнаружил, сообразил, что звук действительно идет из-под земли, надо искать вход в подвал. С торца дома лесенка уводила вниз. Дубовая дверь открылась неожиданно легко. И он сразу окунулся в густой полумрак, который, казалось, вибрировал от пронзительных звуков трубы. На высокой ноте трубач оборвал мелодию, и тут же хриплым баритоном вступил саксофон. Полумрак в зале сделался плотным и чувственным, как южная ночь.

Глаза немного привыкли, и Белов разглядел стойку бара. Пошел прямо к ней. Забрался на высокий табурет. Осмотрел через плечо зал. Ремонт, очевидно, обошелся в весьма скромную сумму. Подвал остался подвалом. Только атмосфера изменилась. Уютно горели крохотные абажуры, бросая красноватый отсвет на кирпичные стены. Столики и стулья, по-средневековому грубо сколоченные, гармонировали с грубой кладкой потолочного свода и стен. Черные прямоугольники в нишах, - наверно, картины, решил Белов, хотя ничего не разглядел. Оркестрик разместился в дальнем конце на полукруглой площадке. Едва виднелись фигуры и ярко вспыхивали зайчики на медных боках инструментов.

Стойка бара оказалась грубой конструкцией из гладко обструганных досок. Белов машинально провел по ней рукой, оказалось, сработал мастер. Качество и кропотливый труд скрывались за этой показной угловатостью и грубостью.

"Стиль!" - вздохнул Белов. Он вдруг почувствовал, что от сердца отлегло.

- Что будем пить? - Бармен улыбнулся, словно хорошему знакомому. У него оказались пальцы музыканта. И благородной внешностью выгодно отличался от коллег по общепитовскому цеху.

- Водку, - решил Белов.

- Простите, какую?

"Черт! Всю жизнь прожил в мире имен существительных: водка, пиво, колбаса, сыр. И двух прилагательных - "наше" и "импортное". Как тут привыкнуть?!" - немного смутился Белов.

- Смирновскую. Сто. И сок. - Вспомнил об невольном ляпе и добавил: - Апельсиновый.

- Лед? - уточнил бармен.

- Не надо. - Белов усмехнулся - опять ляп.

Бармен проделал все необходимые в таком случае манипуляции и наконец поставил перед Беловым заказ.

- А кто сейчас играет? - поинтересовался Белов.

- Честно говоря, уже не знаю. Сегодня свободный вечер, приходи и играй, что хочешь, но только хорошо. - Бармен опять вежливо улыбнулся. - На саксофоне, если не ошибаюсь, Петр Володарский.

- Хорошо работают.

- А вы, извините за любопытство, к музыке отношение имеете?

- Еще в школе джаз лабал, - признался Белов. - Днем трубил в духовом оркестре, а вечерами под Дюка Эллингтона выделывался. Девчонкам нравилось.

- О, так вы наш! - Бармен радостно сверкнул глазами. Придвинулся ближе. - Не стесняйтесь, найдет настроение, смело идите на площадку и играйте.

- А помидорами не забросают? - усмехнулся Белов.

- Здесь - никогда!

Белов кивнул, пригубил водку. Бармен тактично отошел в сторону.

"Бог мой, хорошо-то как! Уйду, на фиг, из конторы и устроюсь здесь хоть посудомойкой. Плевать на деньги и социальный статус. Пожить хочется!"

Какой-то частью он еще оставался самим собой - опером, с привычной настороженностью контролирующим все вокруг, но другая часть уже расслаблялась, убаюканная особенной, сердечной атмосферой этого подвальчика, музыкой и полумраком.

Вспомнил, как мальчишкой-пятиклассником пришел в оркестр. Перед этим три дня сипло трубил в пионерский горн, временно позаимствованный из пионерской комнаты. Ничего путного выдуть из горна не удалось, наверно, он изначально создавался лишь для исполнения немудрящего проигрыша: "Взвейтесь кострами, синие ночи" на торжественных линейках. Игорь Белов решил, что на настоящем инструменте получится гораздо лучше. Но руководитель школьного духового оркестра тишайший Лазарь Исаевич сразу же разочаровал. "Для трубы у вас слишком толстые губы, молодой человек", - констатировал он, даже не дав приложиться к вожделенному инструменту. "А вы Дюка Эллингтона видели?" - нашелся Игорь. Взгляд Лазаря Исаевича неожиданно потеплел. "Вы будете играть, это я вам говорю. Не как Великий Дюк, но все же", - произнес он. Пожевал губу и добавил: "Возьму такой грех на душу".

Лишь со временем, когда пальцы научились летать по регистрам, Белов понял, что имел в виду седой, тихий и незаметный учитель пения. Музыка, не скованная канонами, давала невероятную свободу: все, что копилось в душе, все, что мешало, о чем мечталось, все можно было выдохнуть через празднично блестящую медь трубы. И рождалась мелодия, неровная, как дыхание усталого путника, или стремительная и щемящая, как полет подранка. Джаз. Чернокожие потомки рабов умели в плаче обретать свободу, на инструментах, предназначенных для бравурных маршей и игривых кадрилей, они научились молиться, утешать и вселять надежду. Лазарь Исаевич никогда этого не говорил, лишь настойчиво повторял: "Мальчик, слушай свое сердце". А годы были кислые и угарные. "Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст". Белов никого продавать не собирался. Только черт дернул после армии подать заявление в КГБ.

На вечере встречи выпускников ему, слегка выпившему, сунули в руки трубу. Он легко взбежал на сцену, отыскал глазами седого, уже безнадежно старого учителя, и мелодия родилась сама собой. "Фараон, отпусти мой народ". Псалом в стиле блюз. Играл только для старика, а зал выл от восторга. После выступления прорваться к Лазарю Исаевичу не удалось, Белова загородили, не пустили, восторженно галдели, тянули руки, плескали в стакан. Лишь когда расходились по домам, на крыльце к отделившемуся от группы бывших одноклассниц Белову подошел старик. Пожал руку и, печально глядя в глаза, сказал: "Спасибо вам, Игорь". Пожевал вялыми старческими губами и добавил: "Знаете, земля слухами полнится. Мне за вас страшно. И все же - спасибо".

Смысл сказанного дошел через неделю, когда лично начальник курса вкатил астраханский арбуз в соответствующее место молодому слушателю Высшей школы КГБ. Сквозь поток слов, из которых к печатным относились лишь предлоги и местоимения, Белов узнал, что исполненная им композиция на самом деле написана черножопым лабухом на деньги чикагских мафиози, к тому же давно стала негласным гимном сионистов и прочей антисоветской сволочи соответствующей национальности, с которыми при Сталине разбирались легко и сноровисто, только хруст стоял, а сейчас миндальничают, что до добра не доведет, а будущий чекист Белов устроил выходку в лучшем духе буржуазной пропаганды, усладив слух старого жидомасонского агента Лазаря Исаевича, недорасстрелянного дружка Михоэлса, да за такое надо так дать кованым сапогом, чтобы летел из секретного вуза дальше, чем видит, желательно, в сторону Колымы, где на морозе только и дудеть антисоветские мотивчики... И прочее в том же духе. Ограничились выговором по комсомольской линии. Не прояви себя Белов с самой лучшей стороны на стажировке, после которой его затребовало к себе Московское управление, еще неизвестно, как бы сказалось это выступление на дальнейшей карьере. А Лазарь Исаевич больше в жизни Белова не проявлялся, через годы дошел слух, что умер старик, как и жил, тихо и незаметно.

Белов залпом допил водку, поморщился, отпил сок. Выложил на стойку пачку сигарет.

"Остаюсь, - решил он. - Пусть "наружка", пусть хоть черт лысый! Буду сидеть, пока на душе не полегчает".

Бармен поставил перед ним пепельницу. Наметанным взглядом оценил состояние клиента.

- Повторить? - Вопроса в интонации почти не было.

- Конечно.

Белов чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся. Закрыл глаза.

В мире не осталось ничего, только высокий, чистый звук трубы.

Лилит

Лилит прикусила пластиковую соломинку. Из полуприкрытых век бросила на Хана острый взгляд. В неярком свете маленького светильника ее лицо сделалось неестественно белым, на скулах проступили дрожащие бугорки. Взяла себя в руки. Небрежным жестом отставила высокий стакан. Кубики льда тинькнули по стеклу.

- И кто этот супермен? - спросила она подавшись вперед. Бретелька черного топика соскользнула с плеча, но она не обратила внимания.

- Не знаю. - Хан не отвел глаз.

- Вот как?

- Ли, мы весь день не вылазили из-под земли. На Бронной закончили всего полчаса назад. Не могу же я разорваться.

Хан провел ладонью по жестким черным волосам. На ладони мелькнула полоска пластыря - след ночной работы. Если бы не она и заострившееся лицо, нипочем не догадаться, какую адову работу он проделал. Лилит решила, что это еще не повод распускаться.

- Странно, я думала, что с дисциплиной у твоих людей лучше, чем в стройбате. Почему о налете на Центр я узнаю последней?

Лицо Хана закаменело, только нервно дрожали крылья острого носа.

- Достань мобильный из сумочки. - Голос его вновь сделался бесстрастным.

Лилит щелкнула застежкой, положила на стол мобильный телефон.

Хан отщелкнул плоскую крышку, показал ей светящийся дисплей.

- Отошли батарейки, Ли. Вот и вся причина. Маргарита Ашотовна с тобой связаться не могла, а я с утра лазил под землей.

Лилит приняла из его рук мобильный, проверила батарейки.

- Допустим... Что дальше?

- Надо отдать должное Легионеру, сориентировался правильно. У Красного сломана рука, толку от него было ноль. Легионер отправил его и Маргариту Ашотовну на дачу, а сам сел на хвост этому человеку. Постарается нейтрализовать. Последний раз звонил на дачу полтора часа назад. Там Маргарита, три человека охраны и Красный. Но он не в счет, рука в гипсе.

Лилит оглянулась. На полукруглой площадке сменились музыканты. На высоком табурете пристроился худощавый парень, пощипывал струны гитары, давал какие-то указания пожилому мужчине, с трудом уместившемуся за ударной секцией. Из гитарного перебора медленно родилась мелодия, окрепла, вступили барабаны. Лилит, задумавшись, похлопывала ладонью в такт музыке.

Повернулась к Хану.

- Драка против двоих с ножами, три трупа в кафе, что ты об этом думаешь, Хан?

- Из слов Красного и Легионера многого не понять. Они успели спасти видеозапись, надо будет посмотреть. Но, чувствую, это очень серьезно, Ли. И очень не вовремя. Все мои люди сейчас заняты, ты же знаешь. Иначе я бы организовал охоту на этого человека.

- Ты догадываешься, кто он?

- Да, и думаю, ты тоже, - ответил Хан, понизив голос.

Лилит прикусила соломинку. На секунду ее лицо исказила гримаса злобы.

- Карга старая! - прошептала она. - Нагадала, что Страж Севера придет сам. И кого тогда мы держим в подвале?

- Не знаю, Ли. С ним работала Марго.

- Работала! Как лежал бревном, так до сих пор и лежит. Кома чистой воды.

- Это не кома, Ли. - Хан понизил голос до шепота. - Он прекрасный йог. Есть йога тела, а есть йога сознания, и ею он владеет в совершенстве. Считай, что он просто "отключил" сознание. Что бы ни вытворяла Марго, как бы ни колдовала вокруг него, ничего не получится. У нас в руках лишь тело, оболочка.

Хан сделал глоток, облизнул губы. Молчал, устремив за плечо Лилит бесстрастный взгляд черных, чуть раскосых глаз. Она поняла, что решение принимать ей. Втянула через соломинку коктейль. Подперла подбородок ладонью, закрыла глаза, казалось, слушает нервную игру гитариста. Палец с темно-красным ноготком скользил по краю стакана.

- Хан! - Она положила ладонь на его скрещенные на столе руки. - Те трое на даче что-нибудь знают об операции?

- Нет. Ни они, ни Легионер.

- Прекрасно.

Она посмотрела на часики. Отщелкнула крышечку мобильного, набрала номер. Пока ждала соединения, нервно барабанила пальцами по столешнице.

- Алло? Маргарита Ашотовна... Я уже в курсе. Нет, слушайте меня! Немедленно уберите то, что в подвале. Да, я так хочу. У вас полчаса. - Отключила телефон. - Так, Хан, начинаем с Цветного бульвара. Через полчаса жду звонка.

Хан лишь прищурился, сузил веки, став еще больше похожим на восточного божка. Тонкие губы тронула хищная усмешка.

Она проводила взглядом широкоплечую поджарую фигуру, пока она не растворилась в полумраке зала. Провела ладонью по обнаженному плечу. Кожа горела, словно обожженная солнцем. Но Лилит взволновало не это. По глазам Хана она поняла, что в ней еще раз произошла перемена, еще один шаг к нечеловеческому. Впервые она осознала разницу между приказом и повелением. Оказалось, повелевать - значит ни на йоту не сомневаться в своей миссии, творить себя, несмотря ни на что.

"Есть проигравшие и победители, солдаты и командиры, господа и рабы. А я - из рожденных повелевать!" - Лилит прикусила мизинец, чтобы не захохотать на весь зал, такая бешеная сила всколыхнулась внутри.

На пятачке гитарист уступил место трубачу с козлиной бородкой. Тот начал раскачиваться в такт мягкому ритму барабанов, вскинул голову, прижал трубу к губам.

Первые два такта трубы вызвали в зале оживление. "Караван", - пронесся вздох от столика к столику.

Профессионал

Белов не донес рюмку до рта. Рука дрогнула, водка пролилась на пальцы.

"Нет, только не "Караван"!" - взмолился он.

А труба уже выводила мелодию, и под сердцем нарастала боль. Коварная штука - музыка, не хочешь, а вспомнишь.

Личный архив

Москва, 1979 год

В прокуренной подсобке мерзко пахло старым тряпьем и общественным туалетом. Апартаменты предоставил начальник ЖЭКа из отставных вэвэшников. Просились на недельку, а сидеть, как водится, пришлось две. Вышколенный бывшим вертухаем персонал бухгалтерии и прочих жэковских служб лишних вопросов не задавал, да и опера старались особо на глаза не попадаться. Сидели в подсобке тихо, как мыши, и делали свое дело - следили за окнами квартиры в доме напротив.

Белов покачивался на стуле, ноги положил на высокий подоконник. Рядом стоял штатив фотоаппарата, нацеленного на нужное окно.

- Игорек, грохнешься, хрен с ним, что спину сломаешь, но технику же казенную загубишь! - второй раз за час предупредил его Володька Полищук. Сам растянулся на грязном матрасе, ниже уже не упадешь, лениво листал толстый журнал без обложки.

- И черт с ним, - отмахнулся Белов. - Что это? - Он насторожился, услышав подозрительную возню за стенкой.

- Макарыч очередную сотрудницу окучивает, - подавив зевок, ответил Володька. - Каждый вечер так. Я уже время по нему проверяю. Как сопят - значит, уже семь вечера, конец рабочего дня.

- Серьезно? - удивился Белов.

- Ага. У него двадцать баб в штате. Вот он и лютует, как петух в курятнике. - Володька нашел тему и отшвырнул журнал. - Перед уходом домой обязательно одна задерживается. Причем каждый раз разные.

- Надо же, и не боится! - с уважением протянул Белов.

- А что ему сделают? Лампочки в подъездах горят, краны не капают, дворники по утрам метлами скребут... Увольнять не за что. Бабы в нем души не чают, сам видел. Цветут и пахнут. Значит, никого вниманием не обделил.

- Врешь ты все, как мерин.

- Сам у него спроси, если не веришь! - Володька вытянулся на матрасе. - У них в прошлую пятницу праздник был, чей-то юбилей. Так Макарыч, пока бабы пели про того, кто с горочки спустился, почти всех в подсобку перетаскал.

- Вот дает мужик. За полтинник уже, а все не уймется. Так и ласты склеить недолго!

- Хо! С таким здоровым образом жизни он на наших поминках блинами обожрется. А какие обеды они ему тут готовят, Игорек! - Володька неожиданно встрепенулся, сел, поджав под себя ноги. - Слушай, а может, пожрем?

Белов потянул носом, запах в подсобке напрочь отбивал даже мысль о еде, но под ложечкой уже давно сосало.

- Может, через часок? - Он с сомнением посмотрел в угол, где на табурете примостилась электроплитка.

- Да ладно тебе! Супчик из пакетика сейчас сварганим. Чаек с бутербродами. - Володька приподнялся. - Вот только за водой выскочу.

В этот момент дважды пискнула рация на коленях Белова. Он моментально сорвал ноги с подоконника, громко стукнув ножками стула об пол.

- Вова, к аппарату! - прохрипел Белов. Тот уже изогнулся у штатива. - Что?

- А хрен его знает! - Володька припал глазом к видоискателю. - Свет горит, шторы не открывал.

- "Второй", ответь "первому". - Белов поднес к губам рацию. - Что у тебя?

- Принимай "большого", - отозвалась рация.

- Все, поужинали, блин! - прокомментировал Володька, не поворачивая головы. - Только начальства нам тут не хватало. Ой, мать твою!

- Что? - насторожился Белов.

- Сам смотри.

Белов схватил с подоконника бинокль. Сначала навел на окна второго этажа. В квартире "клиента" ярко светились все окна. А у дверей подъезда тормозила "Волга" с антенной спецсвязи. Хлопнула дверца. Низкорослый мужичок в темном пальто и меховой шапке осмотрел двор, задрал голову, удостоверился, что в нужной квартире горит свет, бодрой походкой вошел в подъезд.

Белов уронил руки. Ошарашенно потряс головой.

- А что здесь Трофимову надо? - хлопая глазами, прошептал Володька.

- Хрен его знает... Он бы еще на танке подъехал, мудак! - Белов опустился на стул. Медленно начал соображать. Нажал тангетту на рации. - "Визир", ответь "первому".

- Слушаю, "первый", - отозвался хриплый голос Кирилла Журавлева. Он сидел в квартире этажом выше. На Кирилле висела спецтехника - "Визир"* и "прослушка", а на Белове - контроль подступов к дому.

##* "Визир" - оперативно-техническое мероприятие по скрытому наблюдению с использованием оптико-волоконного устройства "Визир", которое предшествовало внедрению систем телевизионного наблюдения. В потолке или стене просверливалось отверстие, в которое вводился оптико-волоконный гибкий кабель. Наблюдатель размещался этажом выше и долгие часы был вынужден проводить у объектива, укрепленного на конце кабеля.

- В подъезде "большой". Фиксируй клиента.

- Клиент прошел в прихожую, "первый". Как понял, "первый"? - В голосе Журавлева звучали тревожные нотки. Он уже понял - вся операция под угрозой.

- "Пятый", что у тебя? - Белов вызвал на связь опера, наблюдавшего за дверью клиента через глазок в двери квартиры напротив.

- У его двери стоит мужик. Кажется, смотрит в "глазок". Что делать, "первый"? Внимание, мужик уходит!

- Всем наблюдать. - Белов отключил связь.

- Что будем делать? - спросил Володька, нервно покусывая губы.

- Сними мне этого придурка, когда выходить будет. На память, - устало ответил Белов.

Операцию вынашивали не один месяц. Была это не банальная разработка группки интеллигентов, недовольных советскими порядками, а чистая "вторая линия", контрразведка без всяких "идеологий". Что сдвинулось в мозгах трех "отказников", не смог бы разобраться даже Институт судебно-психиатрической экспертизы имени Сербского, но решили они вместо диссидентских чаепитий заняться шпионажем, благо с работы давно выгнали, а за границу не выпускали. Довольно быстро обросли связями среди таких же "отказников", еще не позабывших неосмотрительно доверенных родиной секретов, и принялись качать, накапливать и обрабатывать информашку. Все тайное быстро становится явным, особенно когда вокруг кишмя кишит агентура. Группу засекли и бросили в разработку. К этому времени она разрослась до пятнадцати человек, что открывало простор для оперативной игры и перспективу для громкого судебного процесса. Ввиду последнего обстоятельства количество желающих поруководить операцией увеличивалось с каждым днем.

А самородки-шпионы - самому старшему едва исполнилось тридцать - опережая полет оперативной мысли, сами совали голову в петлю. На очередной сходке проголосовали и постановили - вот они, родимые пятна комсомолии-пионерии! - что материал созрел для передачи вражеской разведке. Кроме ЦРУ и Моссада, других не знали. Стали активно искать подходы к американскому посольству. Самый умный предложил установить все машины посольских сотрудников и маршруты их движения. В удобный момент можно подбросить сверток в припаркованную машину. Ребята даже не подозревали, как они угадали. Американцы на такой случай специально оставляли стекла приспущенными, и год спустя таким макаром подбросил предложение о сотрудничестве один из начальников Белова.

Группу решили брать, пока не поздно. Но для суда требовалось документальное подтверждение намерений и чистосердечное признание. Аккуратно подвели "иностранца" из бывших героев закордонной разведки. Он прекрасно болтал с непередаваемым американским прононсом и подозрительно бегло шпарил по-русски, ненавязчиво, но настойчиво интересовался оборонной мощью страны Советов и прошлыми местами работы членов группы. Короче, ребята клюнули. Все накопленные секреты за два вечера пересняли на фотопленку и приготовили к передаче "иностранцу".

На финальном этапе Белов и Журавлев решили сыграть в духе советских шпионских фильмов. На роль заблудшей овцы, вовремя прозревшей, выбрали бывшего студента ГИТИСа, непонятно как затесавшегося в группу технарей и математиков. Был он патлат, тщедушен и, как считали друзья, талантлив. Короче, холерик с неустойчивой психикой. Такого сломать, как два пальца... Сложной интригой выдвинули Трубадура, под таким псевдонимом парень фигурировал в ДОРе, в кандидаты на передачу пленок "представителю иностранной разведки".

Контакт был назначен на завтра, на три часа дня, у Новодевичьего монастыря. Но по утвержденному на самом верху плану Белов и Журавлев с утра пораньше должны были прийти в квартиру Трубадура и помочь ему написать чистосердечное признание. На профессиональном языке это называлось "профилактировать преступление". Всю группу планировали замести после трех часов дня, дабы успеть внушить мысль о провале Трубадура, и тогда шквал признаний и поток соплей на первом же допросе гарантировался. Без особых хлопот с них в тот же день брали явку с повинной, а через недельку-другую, никто не знает, сколько точно отнимет бумаготворчество, группа созреет для суда, на котором Трубадур сыграет свою лучшую роль свидетеля обвинения. И сыграет, куда, сука, денется!

- Хрен там два! - выругался Белов вслух.

- Чего? - Володька оглянулся через плечо.

- Да все псу под хвост! - Белов со стоном упал на матрас. - Принесла же его нелегкая. Блин, голову на отсечение даю, решил личным присутствием обеспечить успех операции.

Белов догадался, что у начальника их отделения Трофимова в кармане лежала оптическая трубка, чуть больше стектоскопа. Приложи одним концом к "глазку" на двери, посмотри в объектив, и увидишь квартиру, как в телескоп. Перл творения оперативно-технического управления. Судя по тому, как резво слинял Трофимов, в свой приборчик глаз Трубадура, подошедшего к двери, он разглядел достаточно четко.

- У тебя такое первый раз? - Володька щелкнул фотоаппаратом. - Готово! - Он покосился на Белова. - А на моей памяти четвертый. Не бойся, еще хуже бывает.

- Успокоил! - огрызнулся Белов. - Интересно, что он скажет, если провалимся?

- А то и скажет, что прибыл лично проконтролировать операцию, - хохотнул Володька. - И еще скажет, что вы с Журавлевым ее так обосрали, что спасать было нечего.

Белов зло сплюнул. Закрыл глаза ладонью, стал лихорадочно соображать, как незаметнее вытащить Кирилла Журавлева на встречу. Требовалось обсудить ситуацию.

Выкурил две сигареты подряд, когда из рации раздался встревоженный голос Журавлева.

- "Первый" - фиксируй окна!

Белов вскочил на ноги.

- Что там, Володька?

- Свет везде погас!

- Твою маму!! - Белов до белых пятен под ногтем вжал тангетту на рации. - "Второй" - ближе к подъезду! "Объект" готовится покинуть адрес. Как понял?

- Принял, "первый", принял!

"Уже стемнело, дай бог, не засечет. А ребята его не упустят", - пронеслось в голове.

- "Первый", он еще в адресе, - прохрипела рация голосом Журавлева. - Свет в ванной. Слышу воду. В квартире музыка играет.

- Порядок, "Визир". Подождем, - ответил Белов.

Никому не улыбалось гоняться за клиентом по февральской Москве в неизвестном направлении и с неизвестным результатом.

Ждать пришлось почти час. В пустом полуподвале ЖЭКа отчаянно заверещал телефонный звонок. Белов с Володькой обменялись тревожными взглядами. Звонок надрывался до тех пор, пока в соседней подсобке не заворочался, как медведь в берлоге, Макарыч. Грузно бухая босыми ногами, он прошел по коридору. Басовито поматерился у телефона.

- Галя, где этот алкаш? - раздался его командирский голос.

- Федор, что ли? - ответил женский из подсобки. - Нажрался с утра, я же докладывала.

- Он у меня за Можай вылетит! В лагерь законопачу козла! - взревел Макарыч. - В двадцать третьем доме потекло. Четырнадцатая квартира заливает десятую. Кто у нас в четырнадцатой, Галь? Алкашня, что ли?

- Не, Макарушка. Мальчик там тихий. Волосатик такой.

Белов выматерился сквозь зубы.

Дверь в квартиру Трубадура взломали силами Макарыча, благо был предлог. Опоздали. Вода уже на два пальца залила пол. Трубадур лежал в ванне, высоко закинув голову. Пряди волос медузой колыхались в багровой воде. Вскрыл себе вены везде где смог - на внутренней стороне бедер и на локтях. Врачи потом скажут, что хватило бы и одного разреза бедренной артерии. Десять минут - и вечный покой.

Позже экспертиза материалов, собранных группой, покажет, что государственных, военных и иных тайн они не содержат. По-русски говоря, нет состава преступления. А в тот вечер из квартиры Трубадура вывезли все, до последней бумажки. В ворохе бумаг Белов нашел стихи. Почерк Трубадура, чернила свежие.

Нью-Орлеан. Трубач усталый,

Закинув голову,

пьет золото трубы.

Крошится в искры свет

об острые регистры.

Мулатка. Ром. Сигары.

Миражи,

жара, Сахара,

Ночь сгорает.

Нью-Орлеан.

Трубач

который раз играет,

Играет "Караван",

играет "Караван"...

Говорят, Уитмен не закончил поэму "Ворон", потому что в его дверь постучал неизвестный. Трубадур не дописал стихи потому, что на пороге квартиры потоптался полковник Трофимов. Нервы, страх, угроза предать товарищей - это уже производные.

Забылось многое, что творилось и что творил. А строчки, похоже, навсегда врезались в память. И мелодия, что звучала в тот вечер в квартире Трубадура. Дюк Эллингтон. "Караван".

* * *

Белов раскрошил над пепельницей сигарету, свернул бумажный жгутик, порвал пополам, уронил поверх табачной горки. Проделал это, словно во сне. Каждый раз перед принятием сложного решения на несколько мгновений его охватывало это странное оцепенение. Выныривал Белов из него, как из теплой глубины, ошарашенно уставившись на бумажных червячков и табачное крошево в пепельнице. А решение рождалось словно само собой, уже четко и бескомпромиссно сформулированное.

"Игорь, пора уходить, - сказал сам себе Белов. - Увольняться, к чертовой матери, пока не поздно. В нашем ремесле без куража нельзя. А ты его растерял".

Слева тихо скрипнул табурет. Бармен скользнул вдоль стойки. Улыбнулся новому посетителю.

- Как всегда, Настенька? - Он продолжал полировать кристально чистый бокал.

- Сухой мартини, - последовал ответ.

Голос показался Белову знакомым. Он повернул тяжелую от хмеля голову. Невольно охнул от удивления.

- Настя?

- Ой! Игорь Иванович... - Девушка радостно засмеялась. - А я обратила внимание, сидит мужик и крошит сигареты. Из моих знакомых только вы так делаете.

- Ты умница и наблюдательная, - не удержался от улыбки Белов.

- Что есть, то есть. - Настя сделала хитрую лисью мордочку, забавно наморщив носик.

А у Белова заноза засаднила в сердце. От прежней непоседы и максималистки, какой ему запомнилась Настя, почти ничего не осталось. Перед ним сидела молодая женщина, уже узнавшая силу своей красоты. Короткая стрижка, открывавшая маленькие уши, высокая шея, черные крупные бусинки ожерелья, под черным шелком топика отчетливо прорисовывалась грудь. Настя необратимо изменилась.

"Точнее, заново родилась", - поправил себя Белов, вспомнив удушливый запах больницы и Настино лицо на застиранной наволочке, черные тени под глазами, шершавые бескровные губы.

После похорон ее отца Белов несколько раз пытался связаться с Настей. Телефон не отвечал. А потом у Белова хватало личных проблем, чтобы раз за разом откладывать поиски Насти. Через общих друзей в прокуратуре - папу Насти, знаменитого "важняка" Столетова, там еще не забыли - узнал, что девчонка более-менее оклемалась, ни в чем не нуждается. Этого хватило, чтобы оправдаться перед самим собой. Посмотреть в глаза Насти он, откровенно говоря, просто боялся.

- Какими судьбами, Игорь Иванович?

- Шел, услышал музыку, решил зайти.

- Помяните мое слово, зайдете еще раз - останетесь навсегда.

- Серьезно?

- А вы прислушайтесь к себе, и получите ответ. - В Настиных глазах заиграли веселые бесенята. - Ой, да не делайте такое серьезное лицо! Это же трюк. - Она облокотилась о стойку, придвинулась ближе. - Один психолог поделился. Понимаете, человек, как правило, не горит желанием открываться перед ближним. Есть какая-то грань, которую легко преодолеть только по пьяни. Ну, этот психолог заглядывает в глаза клиенту, тот, естественно, зажимается, но тут следует вопрос: "Вы сегодня хорошо позавтракали?" Пациент невольно обращает взор внутрь себя, а потом отвечает, вопрос же не опасный. Вся хитрость в том, что тропинка во внутренний мир уже проложена, вытянуть остальное труда не составляет.

- Здорово! - покачал головой Белов. - А перед каким вопросом меня разминала?

- Перед естественным, разумеется. - Настя хитро улыбнулась. - Любопытство должно быть обоснованным и естественным, тогда оно не вызывает подозрения. Вы еще работаете?

- В смысле? - сыграл непонимание Белов.

- Вопрос снят как риторический, - констатировала Настя. - Ваше здоровье. - Чокнулась краем бокала о его рюмку.

Белов с удовольствием отметил, что первое впечатление оказалось ошибочным. Настя так и осталась задорной девчонкой. Все бы ничего, если бы покойный папа не натаскал дочку в специфических аспектах оперативного ремесла. Ей понравилось играть в Мату Хари, а всем вышло боком.

"Какой агент пропадает, - вздохнул Белов. - Красива, умна и авантюристка от Бога".

- Итак, на секретном фронте без перемен, я надеюсь? Своих позиций не сдаем, на чужие не наступаем? - заговорщицким шепотом произнесла Настя и первая рассмеялась. - Нет, я серьезно, как поживаете?

- Нормально. - Белов прицелился на рюмку, но, подумав, отодвинул ее. Закурил. - А ты, Настя?

- Уже лучше. - Поиграла маслинкой в бокале. - Ладно, все равно же захотите знать. - Резким движением убрала за ухо выбившуюся прядку. - Было трудно, потом пришла в себя. Очнулась в "дурке". Нет, не "Белые столбы", не волнуйтесь. Бывший муж проявил сочувствие, пристроил по блату. Клиникой даже не назовешь - двадцать комнат в особняке. Выход в парк свободный, в комнате занимаешься, чем хочешь. Публика приличная. Три художника, один крупный ученый, остальных не помню. Вышла, осмотрелась, стала жить.

- А с Димкой у тебя как? - Белов знал ответ от самого Рожухина, но по оперской привычке решил перепроверить информацию.

- Никак. - Настя пожала плечиком. - Что было раньше, после больницы само собой отмерло, а новое не заладилось. Так, встречались одно время, потом разошлись. Простите за подробности, но Димка не из тех, с кем можно спать без любви. Какой-то он нудный стал. - Она пригубила коктейль. - Вы не находите?

- С чего ты взяла, что я с ним встречался? - Белов постарался сыграть удивление как можно органичнее. - "Вот, блин, попался!"

- Сами однажды сказали, мир спецслужб тесен, здесь, как в деревне, все про всех знают. Говорили?

- Вроде бы, да.

- Из ваших же слов следует, что с Димкой вы просто обязаны были встречаться. - Настя сделала строгое лицо, но не выдержала - рассмеялась.

- М-да, папина дочка, - покачал головой Белов. - Только Рожухин сейчас вне моей досягаемости.

- Ну и черт с ним! - Настя махнула рукой. - Без него обойдемся.

Белов скользнул взглядом по Настиному костюму.

- Дорого стою? - Она моментально расшифровала его взгляд.

- Ну не так, конечно, грубо, - смутился Белов.

- Игорь Иванович, смотрите на жизнь проще! И она покажется вам интереснее. - Настя поправила соскользнувшую бретельку. - Деньги есть, но к моральному разложению они не имеют никакого отношения. Скажем так, наследство.

- От папы?

- От папы осталась квартира у Белорусского вокзала. Каюсь, продала. - Настя чуть дрогнула губами. - Не смогла там жить. А полгода спустя пришел какой-то дядя. Седой, авторитетный. Представился папиным знакомым. Представляете, заявил, что дочка такого человека, как Стольник, ни в чем нуждаться не должна.

- Так и сказал - Стольник? - насторожился Белов.

- Ага. Угадали, так папу уголовники прозвали. Этот дядя был его последним клиентом. Только папа его не посадил, а, наоборот, от "вышки" спас. Дело пересматривал Верховный суд, освободил клиента подчистую, но это было уже без папы.

- Понятно, - протянул Белов. Папа Насти умер в Новосибирске, получив сообщение о ранении дочери. Но к этому времени успел гарантированно и грамотно развалить дело, наскоро сварганенное Новосибирским РУБОПом. Вмешательство бывшего прокурорского, переквалифицировавшегося в адвоката, повергло всех в шок. Лишь Белов знал, что Столетов старался ради дочери, - весь гонорар планировал потратить на срочный вывоз Насти из страны.

- Я подумала и сказала, что в спонсорах не нуждаюсь, а папин гонорар возьму. Папа же его заработал, так?

- Вообще-то правильно. Прости, много дал?

- Можно было и не продавать квартиру, - ответила Настя.

Белов мысленно прикинул стоимость трехкомнатной квартиры в центре. Авторитет явно знал цену своей свободе.

- А мама?

- Мама, как всегда, опять замужем. - Настя наморщила носик. - Живет в Италии. Учит малышей бельканто. Сама иногда выступает. Не Вишневская, и не Монтсеррат Кабалье, но для европейской провинции годится.

- Значит, ты у нас теперь богатая невеста. - Белов постарался уйти от неприятной темы - отношения у Насти с матерью всегда были сложными.

- Да дура я по жизни, Игорь Иванович! Кому такая нужна? Деньги за бугром, а я - здесь.

- А что так? - удивился Белов.

- А чтобы не мешали жить. - Настя по-детски улыбнулась. - Нет, кое-что трачу, но жить на них не хочу. С друзьями открыла фирмочку. Снимаем этнографические фильмы-десятиминутки. Представляете, оказалось, всем наплевать на наших политиков и ядерные боеголовки! Снимали буддистов в Бурятии, немецкую деревеньку под Оренбургом, бабку-знахарку из Архангельской губернии. Все с руками отрывали!

- Никогда бы не подумал! И кто берет?

- Иностранцы для кабельного телевидения. Там же свой народ уважают, хочет человек развиваться, мир через "ящик" посмотреть - вынь ему и положь. А у нас одни политические рожи и голые задницы... - Настя брезгливо поморщилась. - Кстати, секрет раскрою. Учтите, коммерческая тайна! Проект японцам предложили, "Языческая Русь" называется. Снимем целый сериал о знахарях, колдунах деревенских, древних камнях и заповедных местах. Здорово?

Белов невольно зажмурился. Подхватил рюмку, с лету опрокинул в себя. Забил водочное жжение сигаретой.

"Не завидуй, Игорь, не завидуй! У нее своя жизнь, и видит Бог, она ее выстрадала!"

- Игорь Иванович, - прошептала Настя. - Дура я, дура. Чирикаю воробьем, а у вас глаза больные. Плохо, да? - Она накрыла его пальцы ладонью.

У Белова на секунду замерло сердце. Тяжко ухнуло и затихло.

- Порядок, малыш. - Он заставил себя улыбнуться. - Просто был трудный день.

Освобождать пальцы из сладкого плена не спешил. Ее ладонь была мягкой и на удивление горячей.

Заглушив музыку, пиликнул какой-то приборчик. Настя отдернула руку, пошарила в сумке. Звук повторился. Где-то совсем близко.

- Это не ваш пейджер? - Настя прикоснулась к руке задумавшегося Белова.

- А? Вот черт! - Он полез в карман. Выложил пейджер на стойку. - Слушай, а как им пользоваться?

- Просто нажмите вон ту кнопку, - подсказала Настя.

На светящемся зеленым светом дисплее проступили черные буковки.

"Срочно позвони на работу Авдееву. Очень срочно. Барышников", - прочитал Белов.

Посмотрел на часы. Десять вечера.

Вспомнил, что Авдеева за разгильдяйство оставил дежурным по отделу.

- Здесь есть телефон? - Белов обратился к Насте, а глазами отыскивал бармена. Интуиция подсказывала, вечер отдыха окончен.

- Возьмите мой. - Настя достала из сумочки мобильный. - Пользоваться умеете?

- Отстал от жизни я, Настенька. Для меня это - как есть китайскими палочками. Видел, но сам ни разу не пробовал.

- Отщелкните крышку, наберите номер, нажмите кнопочку с телефончиком. Вот эту. Дальше, как обычно. - Настя с интересом посмотрела на Белова. - А вы опять такой, каким я вас помню. Собранный и злой.

- Будешь тут злым! - Белов подцепил крышку. - Набирать?

- Да. А я отвернусь. Вам же на работу звонить. - Белов покосился на ее спину, до лопаток вынырнувшую из шелковой маечки. Покачал головой, подумал, что школа Столетова будет сказываться в Насте еще долго.

Соединили. Слышимость была, вопреки ожиданию, идеальной.

- Авдеев? Белов говорит. Что у тебя? Так. Та-ак. Ни ху... Ладно, я выезжаю.

Медленно опустил руку. Бросил взгляд на пустую рюмку.

- Поговорили? - Настя повернулась, встревоженно заглянула в лицо.

- Ни фига себе... Извини. - Белов очнулся. - Настя, мне надо бежать.

- Далеко ехать? У меня машина.

- На Цветной.

- О! За десять минут доедем. - Настя спрыгнула с табурета.

Белов оставил деньги на стойке, приготовился встать, но на секунду замер.

"Нет, не может быть! Это простое совпадение, Игорь. На этот раз - совпадение!" - Он собрался и вспомнил, что боковым зрением контролировал вход, за все время, пока он сидел у стойки, никто не вошел. А Настя, он точно помнит, подошла слева, из глубины зала.

- А друзья не встанут на уши, что я тебя увел? - на всякий случай спросил он.

- Встанут, конечно. - Настя хитро блеснула глазами. - От зависти. Я с подругой. - Она небрежно махнула в полумрак зала. - Но она нашла себе какого-то плейбоя. А я - мужчину в самом соку. Пусть теперь сдохнет от зависти! - Настя сунула ладонь под руку Белова. - Поехали?

- Ладно. - Белов польщенно усмехнулся. Потом вспомнил, к у д а едет, согнал с лица улыбку. - Настя, только уговор: довезешь до Цветного - и моментально испаришься.

- Как скажете. - Настя повела бровью, но больше ничего не сказала.

Под руку прошли к выходу. Сидевшие за крайними столиками проводили их взглядами. Им вслед чисто и печально пропела труба, заполняя все вокруг щемящим предчувствием беды.

Глава пятнадцатая

ОЧИЩЕНИЕ ОГНЕМ

Дикая Охота

Прошло минут сорок, как они уединились на небольшом пустыре где-то на Плющихе. Судя по изобилию строительного хлама, пустырь был несостоявшейся стройплощадкой. По состоянию пленника Максимов догадался, какое действие оказывает яд, покрывавший острие шакена, - нокаут. Началось с удушья, пленник хрипел и пускал слюну сквозь фиолетовые губы. Потом дыхание сделалось поверхностным, едва слышным. Следом развилось полное отупение, вялость мышц и нарушение координации движений. Отличный способ уравнять шансы: метнул в противника, а потом делай с ним, что хочешь. Пленник уже дважды открывал глаза и вновь закатывал их под веки. Симуляции в этом не было никакой, Максимов не переставая мял, давил и пощипывал нужные точки на его груди и руках, наконец парень открыл глаза, взгляд сделался осмысленным. Зашипел, попытался встать. За что сразу же получил болезненный шлепок по лицу.

Максимов опустил его голову на землю, повернул так, чтобы пленник видел стоявшую невдалеке машину. Прошел к ней, намеренно долго возился у бензобака. Все необходимое для раскола можно было бы приготовить заранее, но Максимов решил, что так будет еще страшнее. Вернулся, неся тряпку, пропитанную бензином.

Встал над пленником. Тот был загодя распят на земле, руки и ноги растянуты между бетонными блоками, веревки надежно прикручены к стальным скобам, плотный кляп во рту. Выждал, пока в глазах пленника не заплещется отчаяние, но с минуту тот еще щерился по-волчьи и жрал Максимова взглядом, потом затих. Максимов шлепнул тряпку прямо на пах пленника.

Присел, развернул к себе побелевшее лицо.

- Вот так оно и бывает, парень, - зашептал Максимов отчетливо и зло. - Тебя выбирают и говорят, что ты избранный. Натаскивают, учат махать руками-ногами. И мало-помалу ты сам начинаешь верить, что избран. Так веришь, что почти забываешь про страх, который так и не победил. Мерзкий, животный страх. Он все еще живет в тебе, но сначала стыдно признаться, а потом просто привыкаешь. - Максимов щелкнул зажигалкой. - Знаешь, в чем твоя ошибка? Лично я знаю, что обязательно сломаюсь, правда, пока не знаю, когда и на чем. А вот тебе вдолбили, что сломать тебя невозможно. Сейчас я поднесу огонь к тряпке. И уеду. До утра, надеюсь, не помрешь. Но жить будешь с яйцами, сваренными вкрутую. Страшно жить калекой, да? Тебе не мешало бы для начала съездить на экскурсию в военный госпиталь. Сразу бы узнал цену победы. Победить и жить всю жизнь обрубком намного страшнее, чем умереть, поверь мне. Начинаем?

Огонек зажигалки поплыл перед лицом пленника, на секунду глаза вспыхнули яркими отблесками. Максимов повел руку ниже. Когда она зависла над дрожащим животом пленника, тот сломался.

Максимов вырвал кляп у него изо рта. Для подстраховки положил ребро ладони на горло. Крика не получится, только хрип.

За минуту он узнал достаточно, чтобы серьезно осложнить жизнь Маргарите Ашотовне и ее охране.

- Вот и все, боец! - Максимов легко шлепнул пленника по щеке.

Дальше требовалось сделать самое неприятное. Как ни убеждал себя, что действие это привычное и необходимое, рука не поднималась.

"Может, связаться с Сильвестром? Пусть оприходует "языка". Знает много, а мне пространное интервью брать просто некогда". Максимов с сомнением осмотрелся.

Уже смеркалось. Площадка наполовину поросла дикой травой. Дома достаточно далеко. Возможно, час-другой пленник и пролежит без осложнений.

- Кстати, ты мне ничего не сказал о твоем командире. - Максимов решил напоследок еще кое-что узнать, перед тем как вернуть на место кляп. - Кто он? Как найти?

Неожиданно пленник засопел, изогнулся, коротко взвизгнул и захрипел. В горле у него заклокотало, сквозь сжатые зубы полезли красные ручейки.

Максимов едва успел отпрянуть. Из распахнутого рта парня вырвалась темная пенная струя.

Максимов вскочил на ноги. Застывшим взглядом смотрел на корчившееся на земле тело. Через минуту все кончилось.

Парень с иероглифом Черного воина на груди ушел из жизни жутким способом ниндзя - откусив себе язык. Болевой шок и кровотечение гарантировали молчание. Поверить, что такое может произойти в центре Москвы в наши дни, было просто невозможно. Рассказал бы кто-нибудь, Максимов не поверил бы. Чем-то языческим, древним повеяло от этой слепой готовности к смерти.

- Ниндзя делятся на живых и тех, кто плохо тренировался. Надеюсь, в Немчиновке будут такие же. - Максимов развернулся и не оглядываясь пошел к машине.

В Америке в пригородах живет средний класс, в России пригород - среднеарифметическое между нищетой и богатством. Немчиновка, как и всякий поселок в получасе езды от Москвы, переживал нашествие больших денег. Среди приземистых деревянных домиков как грибы-мутанты выпирали кирпичные особняки. Но поселок еще не утратил милой сердцу провинциальной тишины и безалаберности. Все еще буйно росли лопухи вдоль заборов, шелестела густая листва, а дорога, как и полагается, - сплошные рытвины и колдобины, хотя в сотне метров шумело идеально ровное Минское шоссе.

Максимов оставил машину у клуба. Площадка у здания с облупленной побелкой и выцветшим российским флагом над дверью показалась вполне пригодной для этого. Неизвестно, как отнесется коренной житель, если у его ворот поставить незнакомую машину, но событие это надолго останется в его памяти, не номер, так модель и цвет запомнит непременно. А клуб - место общего пользования и нейтральная территория.

Нужный дом он нашел быстро. Третий от поворота к платформе электрички. Все совпало с описанием: хозяйственный блок и гараж на первом этаже, второй - жилые комнаты и маленькая комнатушка под самой крышей. Лужайка перед домом и сарайчик в дальнем углу. Максимов лишь мельком взглянул на дом, проходя мимо, пристроившись к мирным жителям, приехавшим на электричке. Понравилось, что забор невысокий, из сетки, такой перемахнуть ничего не стоит. Не понравилась тишина в поселке и слишком светлый вечер. Если наблюдают из окна, преодолеть лужайку незаметно не удастся. За соседей он не беспокоился, не те у нас сейчас времена и не тот народ, чтобы в исподнем выскакивать на крик: "Люди добрые, режут!"

Максимов сбавил шаг. Сорвал соломинку, пожевал. Навстречу шла бабка с двумя козами на поводке.

Стрельнула глазками из-под платка. Максимов вежливо кивнул.

- А молочка козьего не желаете? - явно наобум спросила бабка.

- Спасибо, не пью.

- А детям? От туберкулеза очень полезно. У меня многие берут. - Бабка остановилась, натянула поводок. Козы, прижавшись друг к другу, подняли на Максимова блестящие глаза.

- И почем?

- Бутылка - полста рублей. Можно и дешевле, если траву на участке дашь скосить.

- Нет у меня участка, бабушка. В гости приезжал.

Бабка вздохнула и, переваливаясь на раздувшихся ногах, пошла дальше.

Максимов отступил с дорожки, пропуская зло косящихся на него коз. Машинально отметил, что трава вдоль забора скошена. Среди зеленых клочков тускло отсвечивала коса. Видно, махал мужик, замаялся, пошел пиво пить да не вернулся.

Решение пришло само собой. Максимов оглянулся. Бабка как раз поравнялась с домом Маргариты Ашотовны. Если там еще не закрыли ворота гаража, должно сработать.

Максимов сорвал с себя рубашку, обмотал вокруг пояса. Черноморский загар еще не сошел, вполне сойдет за подмосковный. Черные джинсы - одежда универсальная, черные мягкие мокасины, естественно, не дачная обувь, но в темноте могут и не разглядеть. Взъерошил волосы, похлопал по щеками и шее, чтобы раскраснелись. Подхватил косу и быстрым шагом бросился догонять бабку.

Она едва миновала участок, а он уже подошел к калитке. Бросил камешек в створку ворот гаража. Сделал по-деревенски простецкое лицо и стал ждать. Второй раз бросать не пришлось. Из гаража вышел крепкий широкоплечий парень в спортивном костюме.

"Стрижка, как у того, что отгрыз себе язык. Интересно, у этого татуировка есть?" - подумал Максимов.

- Слышь, командир, траву косить надо?

Парень никак не отреагировал. Но вслед бабке посмотрел. Этого и добивался Максимов. Люди боятся непонятного, а когда готово объяснение, то никто и не подумает напрягаться.

Он решил ускорить темп, не дожидаясь приглашения, просунул пальцы в ячейку сетки и потянул за щеколду. Парень, наконец, среагировал. Пошел, с каждым шагом ускоряясь, к калитке.

Максимов отметил, что у парня характерная пластика и осанка фаната восточных единоборств.

"Каратисты сегодня за день уже достали", - усмехнулся Максимов.

Щеколда отошла, калитка медленно распахнулась. Максимов сделал шаг на территорию противника. Снял с плеча косу.

- Бабка, значит, молоко... - Максимов изобразил улыбку олигофрена, застенчиво переминаясь с ноги на ногу. - Ну а я... значит...

- А ты - на фиг. - Парень был уже в двух шагах. - Не ясно?

Еще шаг, и он оказался в радиусе действия косы.

Максимов согнал с лица улыбку.

- Только пикни, отрежу ноги, - отчетливо прошептал он.

- Не понял? - Парень непроизвольно согнул руки в локтях и подался вперед.

Коса скользнула по траве и прижалась холодным лезвием к его икрам.

- Только попробуй свое каратэ-хренатэ, в миг связки перережу, - предупредил Максимов. Дал прочувствовать сказанное, по выражению лица убедился, что дошло. - Сколько вас в доме?

- Трое. - Ответ последовал после секундной заминки.

- Где держите заложника?

Парень как-то странно посмотрел на Максимова.

- Я задал вопрос. - Пришлось немного пошевелить косой.

- В подвале.

- Маргарита еще здесь?

- Она с ним.

Максимов принял к сведению, но не до конца понял, что это значит.

- Мне нужен только он. Будете мешать, поотрываю головы. - Поднял взгляд на окна дома. Светилось только окошко под крышей. - Непринужденно махни ручкой, будто приглашаешь меня войти. Пойдешь первым. И не вздумай шутить. Отмахну ноги по самое-самое. Или вместе с этим самым. Уяснил?

- Это тебя не добили на Хорошевском? - Парень прищурил хищно поблескивающие глаза. Не имея возможности наброситься, решил морально подавить.

- Ага. Не все руки переломал, пришлось сюда приехать. - Максимов легко парировал удар. - Маши ручкой и топай ножками. Пока я добрый.

Парень сделал, как приказывали. Сначала шел по тропинке к гаражу, но свернул на отвилку.

- Куда? - Максимов приподнял с плеча черенок косы.

- Через гараж не пройдем. Вход с крыльца, а оно за домом.

- Иди!

Максимов бросил тяжелый взгляд на маячащую впереди спину. Парень подписал себе приговор. Вход в дом через гараж был, это Максимов знал.

Только повернули за угол, парень сорвался в сторону, кубарем прокатился по земле, успел выхватить что-то из-за пояса. Вскинул обе руки. Громко клацнул затвор пистолета.

Взмах - и коса вспорола воздух. Снизу вверх. Что-то тяжелое плюхнулось в траву. Максимов припал на колено, коса спланировала в горизонтальный полет, громко чавкнуло, протяжно зазвенело косое лезвие, пролетев дальше. Серый шар покатился по траве, обезглавленное тело завалилось набок, забилось в конвульсиях.

Максимов обошел жирно блестевшее пятно на траве. Нагнулся. Отрубленные кисти все еще сжимали рукоять пистолета. Осторожно разогнул пальцы, поднял пистолет, вытер о рубашку, обмотанную вокруг пояса. Проверил оружие: шесть патронов в обойме, один в стволе.

В дом вошел через дверь в дальнем конце гаража. И сразу же насторожился, услышав странное завывание, глухо доносящееся откуда-то снизу. Лестница вела наверх, а звук шел из темного угла под лестницей.

Максимов провел ладонью по стене, обитой "вагонкой". Доски плотно прилегали друг к другу. Приложил ухо, гудение стало отчетливее, уже можно разобрать низкий женский голос.

Максимов отступил на шаг. Прицелился в стену, выбирая место для удара.

Черная Луна

Круг, нарисованный на полу черной краской, в него вписана пентаграмма, а в ней распят человек. Он казался безжизненной куклой. Несколько капель воска упало ему на грудь, но он никак не отреагировал. Четвертый день полной неподвижности и молчания.

Женщина в черных одеждах поднесла свечу к светильнику, их было ровно четыре на внешней стороне магического круга, по количеству сторон света.

- Всезнающий Орел, Великий Правитель бури, шторма и урагана, Владыка небесного свода, Великий принц Сил Воздуха! Мы молим тебя, явись и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Востока.

Маска на ее лице мешала видеть, но по тому, как заплясали тени на стене, она поняла, что огонь в чаше занялся весело и зло. Женщина поднесла свечу к следующему светильнику.

- Огнедышащий Лев, Владыка Молний, Хозяин Солнечного шара, Великий принц Сил Огня! Приди, мы умоляем тебя, и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Юга.

В комнате стало еще светлее. Она поднесла свечу к светильнику Запада.

- Змей Старости, Повелитель пучин, Страж Горького моря, Великий принц Сил Воды! Приди и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Запада.

В свете пламени, с шипением выползающего из светильников, уже можно было разглядеть тело внутри круга и трех человек, сидящих на коленях в его ногах.

Вспыхнул огонь в последнем светильнике.

- Черный Бык Севера, Рогоносный бог, Темный повелитель гор и долин, Великий принц Сил Земли! Приди, мы умоляем тебя, и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Севера. - Она набрала полные легкие воздуха, горького от травяного чада, выдохнула, прорычав: - Ар-ра-р-р-ритал!

По ее сигналу трое молодых мужчин вскочили на ноги, зажгли свечи на полках вдоль стены. Сотня маленьких злых язычков задрожали, разгоняя полумрак. В подвале сразу же сделалось жарко. Обнаженные тела мужчин залоснились от пота.

Воск черной свечи тек по пальцам, но она не чувствовала боли. Шелк накидки пропитался потом, льнул к горячему телу, ободок маски впился в голову, в висках туго и зло билась кровь. Но она ощущала все это отрешенно, словно тело принадлежало другой. Да и что - тело? Оболочка, футляр души. Главное - душа. Вечно молодая и злая душа ведьмы.

Из кадильницы у изголовья алтаря поднимался густой дым. Левой рукой она зачерпнула порошок из чаши, бросила в огонь кадильницы.

- Соль и кориандр, я заклинаю тебя Барабасом, Сатаной, Дьяволом. Будь ты проклята! Не как соль и кориандр, я зову тебя, а как сердце этого человека. Как ты горишь хорошо, так пусть горит его сердце. Принеси мне его! Заклинаемый Гекатой, я вызываю тебя именем Барабаса, Сатаной, Дьяволом, заклят будь! Самой преисподней войди в этого человека и принеси мне его сердце. Силы скотобойни, принесите мне его, силы могил и силы болот, принесите мне его! Та, что спит в руинах днем и стоит на перекрестках ночью, что плетет вражду, насылает мор и начинает войны! Дай мне его сердце!

Она закинула голову, закружилась, разметав черные полы накидки. Быстрее, быстрее, еще быстрее.

- Дрох! Миррох! Эзенарох! Бети! Барох! Маарот! - С каждым оборотом она выкрикивала по слову, пока они не складывались в безжалостное заклинание.

Сидящие на коленях у алтаря парни вторили ей низкими голосами. Быстрее, быстрее, еще быстрее.

- Дрох-Миррох-Эзенарох-Бети-Барох-Маарот! - Речитатив превратился в скороговорку. - Дрохмир-рохэзенарох!! Бетибарохмаарот!!

Пламя свечей, отсветы на мускулистых спинах, золото чаш и кадильниц, все слилось в огненно-золотой смерч. Он подхватил ее тело, поднял над землей, смял, разорвал в клочья...

- Да будет та-ак!!! - Она не поняла, как у нее вырвался этот крик. Золотой вихрь исчез. Разом навалилась тяжесть. Ноги дрожали.

Взлетел нож, хрустко вошел в грудь человека, распростертого на полу. Жадные руки потянулись к ране. Рвали, лезли в сочащееся кровью нутро.

Она подняла на лоб маску, жадно глотала воздух. Уронила погасшую свечу.

- Дайте его мне! - Голос свой не узнала. Словно кто-то другой говорил за нее. Подставила серебряное блюдо. На него плюхнулся кровавый ком. Сердце еще мелко вздрагивало, выжимая кровавые сгустки. Осторожно опустила блюдо на алтарь. Бросила в кровь щепоть порошка. Могильная пыль и листья папоротника - смесь проклятия.

Сквозь одуряющий дым пробился липкий запах разорванных внутренностей.

У ее ног копошились трое, урчали, рвали зубами, размазывали по телу кровь. Мускулистые тела лоснились от бурой пленки. Трое все чаще поднимали на нее безумные глаза. Она поняла - еще немного, и им потребуется женщина. Все равно какая.

И тогда она хрипло рассмеялась. Рванула с плеч накидку.

Словно взрывом сорвало дверь. Язычки свечей дрогнули. По стенам подвала заплясали багровые тени.

Дикая Охота

Максимов замер на пороге. По стенам подвала дико плясали тени. Метались язычки пламени сотни свечей. Тошнотворный запах стеарина, благовоний, пота и нечистот заставил задержать дыхание.

В центре подвала на полу скорчились четыре голых тела. Женщина - тело дряблое, в глубоких складках, огромная отвисшая грудь - замерла над ними, ухватившись руками за стол, покрытый черным. Сначала показалось, что у нее нет головы. Присмотревшись, понял - маска. Острая крысиная морда. В янтарных глазах полыхали огненные блики.

Мужчины повернули головы. Лица и тела были перемазаны чем-то темным и липким. Безумно блестели глаза.

Один зашипел по-змеиному, вскинул руку.

Максимов готовился к бою с тремя чрезвычайно опасными противниками. Перед дверью в подвал он закрыл глаза и прошептал: "Кино". Условный сигнал включил сознание на самую медленную скорость восприятия, и сейчас он видел все происходящее вокруг как при замедленной съемке.

От руки человека отделился острый сверкающий клинышек, плавно вращаясь, поплыл по воздуху. Так же медленно Максимов стал проворачиваться вокруг себя. Нож, перевернувшись острием вперед, проплыл мимо груди. Рука Максимова двинулась вслед, догнала, цепко обхватила рукоять. Сделав полный оборот, Максимов оказался лицом к сидящим на полу. Нашел взглядом того, кто метнул нож. Рука сама собой выпрямилась, нож отделился от пальцев, вспыхнул лезвием в воздухе и растаял. Люди пришли в движение. Двое плавно завалились набок, уходя в тень. Третий выгибал спину, готовясь кувырком перелететь через распростертое на полу тело. Нож вошел ему под руку, так и не дав встать. Человек ощерился, сжался. Сила удара развернула его и бросила навзничь.

И тогда Максимов во всех жутких подробностях смог рассмотреть, что они сделали с тем, кто лежал на полу. Вместо живота - красная яма, склизкая и трепещущая масса внутри, белые кости ребер.

Пистолет сам поплыл вверх, нашел первую цель, дернулся затвор, выплюнув огонь. Цилиндрик гильзы по дуге ушел вверх. Вторая цель. Человек вскинул руку, вторая рука, до плеча замотанная бинтами, неестественно торчала углом к телу. Рот разорван криком. Пистолет плюнул огнем. Голова человека дернулась, из затылка выплеснулась тугая струя. Еще выстрел, и на его груди разорвалась черная клякса.

Максимов стряхнул с себя оцепенение. Мир вновь стал прежним.

Гулко упало тело. Человек несколько раз просучил ногами по залитому кровью полу, стукнул загипсованной рукой и затих.

- Не ждала, крыса старая? - Максимов повел стволом. Сделав над собой усилие, убрал палец со спускового крючка.

Женщина в маске Черной Крысы покачнулась и завалилась спиной на алтарь. Черная скатерть поползла вниз, женщина соскользнула со стола, грузно рухнула на пол, увлекая за собой курильницы, чаши, пузатые бутылки и серебряное блюдо.

Максимов подошел к лежащему на полу человеку. Руки и ноги его были широко разбросаны, словно распяты внутри черной пентаграммы, нарисованной на полу. Заглянул в лицо. Смерть еще не успела исказить черты.

- Инквизитор, - прошептал Максимов.

У алтаря сначала зашипело, потом повалил густой дым. Вдруг с ревом поднялся язык пламени, хищно лизнул низкий потолок. Сразу же занялись пучки сухих трав, гирляндами свисавшие с потолка.

Максимов вскочил, закрылся локтем. Хлопок - и в огненном смерче возникла фигура женщины. Надсадный вой заглушала горящая маска. Выбросив руки, женщина метнулась к стене, опрокинула полку с горящими свечами. Качнулась назад, запнулась о тело, упала на пол, покатилась, давя язычки пламени, разбегающиеся по ковру.

Максимов закашлялся от едкого и липкого дыма. Метнулся к двери. Оглянулся на Инквизитора. В этот момент рухнула полка, уставленная разнокалиберными бутылками и горшками. Взрыв огня ударил от стены к стене.

Максимов кубарем выкатился за порог. Захлопнул дверь. А за ней уже гудело, набирая силу, пламя.

Черное небо лизнул огненно-красный язык пламени. Над поселком заиграла зарница разбушевавшегося пожара. От Минского шоссе стал приближаться утробный рев тяжелых машин, пожарные, очевидно, сообразили, что вызов не ложный, и врубили сирену.

Максимов сидел на краю поля за поселком. Сюда не доносило дым, и ночь пахла росой и сеном. Если закрыть глаза, то можно забыться, и сама собой ослабеет перетянутая струна, дрожащая где-то у самого сердца. Но он продолжал сухими глазами смотреть на огонь.

Смерть Инквизитора породила массу вопросов, ответив лишь на один - предательство исключено. Теперь уже никогда не узнать, как он вычислил кратчайший путь к Лилит, что толкнуло его пойти по нему в одиночку.

- Время, - прошептал Максимов. - Инквизитор знал, что у нас его не осталось.

Когти Орла

Навигатору

Инквизитор погиб. Эвакуация невозможна.

Личный контакт. Срочно.

Олаф

Глава шестнадцатая

ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ

Профессионал

Настя, нахально подрезав едва тащившегося "Москвича", круто вошла в поворот на Цветной бульвар.

- Вот и доехали. А вы боялись! - Она повернула к Белову раскрасневшееся лицо. По всему было видно, что езда ей доставляет удовольствие, как ребенку игры в Луна-парке.

Белов улыбнулся, сейчас Настя опять стала такой же, как год назад. Задорной и ершистой девчонкой.

- А ты журналистику не бросила? - спросил он.

- В сказку о "четвертой власти" верят только первокурсники журфака и седые диссиденты. - Настя наморщила носик. - Остальные заколачивают бабки или зарабатывают на кусок хлеба. У меня все это есть. Так что нужды вылизывать задницы и копаться в грязном белье нет.

- Очень рад. - Белов успокоился. Тяга Насти к сенсациям дорого обошлась всем.

- Куда теперь? - Настя сбавила скорость.

Белов уже заметил синие вспышки "мигалок" у цирка, указал на них рукой.

Настя вспугнула клаксоном зазевавшегося пешехода, осторожно притормозила у бордюра. Завозилась в сумочке. Протянула Белову визитку.

- Возьмите, Игорь Иванович. Будет время, звоните.

Белов сунул в нагрудный кармашек визитку.

- Извини, своей не обзавелся.

- А что бы вы там написали? - В Настиных глазах запрыгали чертики.

- Действительно, - усмехнулся Белов.

Настя потянулась к нему, прикоснулась к щеке теплыми губами. Белов смущенно засопел.

- Так надо, Игорь Иванович, - потупила глаза Настя. - У вас весь вечер были такие глаза, что... Господи, да идите же!

Белов выскочил наружу, захлопнул дверцу машины, помахал на прощанье Насте. Маленький "фольксваген", мигнув подфарниками, резво снялся с места.

А вокруг уже доходила до градуса кипения та суета, что бывает лишь на месте преступления, когда к нему слетаются представители всевозможных "силовых ведомств".

На лестнице цирка выстроилась шеренга журналистов, слепя толкущихся внизу софитами телекамер.

- Налетели, стервятники! - зло ощерился милицейский полковник. - Куда прешь? - Это уже относилось к Белову.

- Полковник Белов, ФСБ. - Пришлось сунуть удостоверение под самый нос. - Ты бы прессу на фиг послал.

- Сами кого хочешь пошлют. Сейчас народ начнем из цирка эвакуировать, вот тут цирк и начнется. - Милицейский махнул рукой, шеренга маявшихся от скуки рядовых расступилась.

Белов прошел за оцепление к группе людей партикулярного вида, сосредоточенно куривших в узком проходе, ведущем на задворки цирка.

- Мужики, вам больше заняться нечем? - Белов ощутил приятную щекотку по всему телу, адреналин ударил в кровь.

- Сейчас подрывники работают, мы ждем результата, - отозвался незнакомый голос.

- Кто такой? - пошел на него грудью Белов.

- Смолин, МУР.

- Будешь ждать, пока не громыхнет, Смолин? Или все-таки начнешь отрабатывать окрестности, а?

В группе обозначилось некоторое замешательство. Чья-то сигарета упала на асфальт, огонек погас, раздавленный каблуком.

- Игорь Иванович, я здесь, - подал голос Барышников. - Мужики, хватит травить, пора за дело.

- Сюда иди, старый! - Белов сунул в рот сигарету, резко чиркнул зажигалкой.

От Барышникова шел концентрированный ментоловый дух, глазки в неярком пламени зажигалки показались слюдяными стекляшками. Он протянул Белову белую трубочку:

- Угощайся, Игорь Иванович.

- Что это? - На ладонь Белова упали две большие таблетки.

- Жуй. Как говорит реклама, свежее дыхание улучшает понимание.

- Успел принять стакашку с гаишником? - Белов бросил под язык ментоловые пастилки.

- Тут все такие, рабочий день давно кончился, - философски изрек Барышников. Выдохнул пахучую струю. - Такое дело, Иваныч. Позвонил неизвестный и предупредил, что в районе цирка на Цветном заложено взрывное устройство повышенной мощности. Заметь, дал точные координаты: первый дом на пустыре. Подрывники выехали сразу же. Дежурный продублировал сигнал нашему Авдееву, тот отзвонил тебе, потом мне. Пейджер, я так понял, пригодился.

- Что говорят подрывники?

- Пока подтвердили, что заряд есть. Вот ждем результата.

- Так, старый, беги к машине. От моего имени потребуй у дежурного перебросить сюда все свободные наряды "наружки". Пусть прочешут округу, берут на заметку всех подозрительных. Дальше, пусть фиксируют все переговоры в эфире. И последнее...

Из темноты к ним подошел молодой парень в светлом пиджаке.

- Вы, я понял, старший. - Хлопнула корочка удостоверения. - Меня зовут Александр Сергеевич Бурятов. Следователь прокуратуры Центрального округа. При осмотре места происшествия...

- Это кто? - обратился Белов к Барышникову. Тот пожал плечами. - Ясно. Тогда последнее. Свяжись с Генпрокуратурой, пусть пришлют нормального мужика. Этого тезку Пушкина и друга степей - на фиг за ограждение.

- Не имеете права! - пустил петуха прокурорский.

Белов отступил на шаг. Свет упал на его мощную фигуру.

- Иди в машину, молодой. Дело, насколько я знаю, будет вести Генеральная.

- Я могу узнать вашу фамилию? - поинтересовался тезка Пушкина.

- У меня дочка на выданье, на фиг мне такой родственник? - отмахнулся Белов. - Так, старый, позови мне старшего из ментов, - обратился он к Барышникову. - Надо вытеснить зевак на бульвар и ненавязчиво проверить документы. Авдееву скажи, пусть возьмет человека с видеокамерой и, кося под журналиста, снимет все и всех, в мельчайших подробностях. Потом проанализируем, кто просто любопытствовал, а кто наблюдал.

- Белов? - Из темноты ударил луч фонарика. Задрожал в такт шагам человека.

Когда человек подошел ближе, Белов узнал Бочарова - шефа саперов.

- Как дела, Леонид Степанович? - Белов на счастье сжал кулак.

Бочаров покосился на светлячки сигарет, плавно поплывшие к ним со всех сторон. Вытер лоснящийся от пота лоб.

- Ты за старшего? - с надеждой спросил он.

- Пока - да.

- Слава богу, - вздохнул Бочаров. - Я уж думал, молодняк пришлют.

Пожали друг другу руки.

Бочаров переслужил все возможные сроки, но на должности остался. На пенсию никто не гнал, знали - заменить некем. Желающих ежедневно рисковать за оклад, в четыре раза меньший, чем у саперов МВД, не находилось. Зама Бочарова переманили в милицию, а сам он кряхтел, но отказывался. "Салаги же еще, - почти стонал он в ответ на очередное соблазнительное предложение. - Их еще учить и учить. А вдруг кто-то подорвется по неопытности, как я отмолюсь?"

- Резкие, молодые-то, как вода в унитазе, - проворчал, закурив, Бочаров. - А тут шепотом работать надо.

- Что там? - придвинулся к нему Белов.

Бочаров бросил под ноги окурок, кивнул в темноту:

- Пойдем, Игорь. Когда еще такое увидишь. - Он отстранил окруживших его людей в пиджаках.

Узким проходом вышли на задворки цирка. Дальше простирался пустырь, словно нарочно созданный для фильмов ужасов. Остовы полуразрушенных домов, мертвые пустые окна, груды хлама.

- Блин, тут даже на слоне не проехать! - Белов едва различал острые пики досок и арматуры, преграждавшие вход в руины. Не верилось, что в десяти метрах играют огнями Садовое кольцо и Цветной бульвар.

- Дойдем, тут недалеко, - успокоил Бочаров. Крякнув, прыгнул в темноту.

С грохотом и матюгами пробрались к ближайшему дому, вернее, к тому, что от него осталось.

- Слушай, Лень, а мы тут не подорвемся? - выдохнул Белов, с трудом удерживая равновесие на куске бетонной плиты.

Бочаров, приземистый и коротконогий, как медведь, обернулся, сверкнул металлической улыбкой.

- Наконец доперло! - Посветил фонариком вокруг. - Хиросима, блин. В таком бардаке ничего не разглядеть "Растяжка" или обыкновенная противопехотная - и ку-ку. Ноги в Медведкове, задница - в Чертанове.

- Я серьезно. - Белов озирался по сторонам, словно ненароком попал в змеиное зимовье.

- Да не булькай в компот, Игорек! Нет здесь ни хрена, я тебе говорю. - Бочаров посветил под ноги Белову. - Прыгай. Эти ребята на мелочи не размениваются.

- Поверю на слово, но в последний раз. - Белов тяжело спрыгнул с плиты. - Куда дальше?

Бочаров указал фонариком на свечение, идущее из подвала дома. Уверенно пошел вперед. Белов продирался следом, с трудом находя место для ног в навале битых кирпичей.

От здания остались только стены, потолочные перекрытия провалились внутрь. Глядя в окна, можно было разглядеть звезды.

У спуска в подвал на корточках сидел человек. Курил, зажав сигарету в дрожащем кулаке. Мощный сноп света из софита бил вниз по лестнице.

- Все в порядке, Славик. - Бочаров похлопал его по затянутому в бронекостюм плечу. - Я самого главного на этой свалке начальника привел. Он посмотрит, и мы спулим отсюда, от греха подальше. Потерпи, сынок.

Слава поднял лицо, но промолчал. Белов отметил, что оно белое и лоснится от пота.

Спустились по захламленной лестнице в подвал. Омерзительно воняло спекшимся дерьмом и сгнившим тряпьем.

Белов едва справился с приступом тошноты - выпитое за вечер пыталось рвануть наружу.

- Смотри. - Бочаров прошел вперед, сминая мокрые газетные комья. Направил луч фонаря в центр подвала.

Круг света упал на темный цилиндр, Белову он почему-то напомнил армейский термос. В таких на учениях привозили вонючий гороховый суп.

- И что это за хрень? - прошептал Белов.

Бочаров выдержал паузу и произнес, как конферансье, объявляющий смертельный номер:

- Изделие "Капкан". По-русски говоря, атомный фугас. Мощность две десятые килотонны.

Белов икнул. Опустился на корточки. Не мог оторвать взгляда от матово-зеленого бока цилиндра.

- Что же это делается, Леня? - выдавил он.

- Что делается, не знаю, а что вижу, то и говорю. Фугас это, Игорь. Такие дела.

- А он не того?

- Не должен. - Бочаров посветил в лицо Белову. - Не бойся, он не стоит на боевом взводе. Если бы "того", то в нашей конторе уже давно бы все стекла повышибало. А здесь случилась бы маленькая Хиросима.

Белов растер занывший от боли висок. С брезгливостью почувствовал, что рубашка прилипла к спине.

- Оружие это секретное, сам лишь по долгу службы о нем знаю, - просипел над самым ухом Бочаров. - Мой тебе совет, ограничь доступ к информации.

- Да я уже понял, Леня. - Белов покосился на фугас. - Точно не рванет?

- Исключено. Но шухер поднимет жуткий.

Вместо ответа Белов, болезненно поморщившись, сплюнул вязкую слюну. Страх пережег внутри все, что было выпито за вечер, и теперь во рту стоял мерзкий медный привкус. В виске нарастала боль, злым буравчиком вгрызалась все глубже и глубже в мозг.

Черная Луна

Недостроенное здание рядом с цирком полукруглым фасадом выходило на бульвар. На верхнем этаже, прижавшись спиной к шершавой бетонной стене, стоял человек. Он был уверен, что его невозможно рассмотреть ни с пустыря, лежавшего справа, ни с бульвара, тревожно мигающего милицейскими "синеглазками" прямо под ногами.

Поднес к глазам бинокль, навел на пустырь. В объективе на фоне стены, так близко, что можно разглядеть отдельные кирпичи, появились две темные фигуры. Одна кряжистая и коротконогая, другая - высокая, с крутыми плечами. Они долго жестикулировали, отбрасывая на стену забавные удлиненные тени. Наконец высокий поднес руку ко рту.

Человек нащупал в нагрудном кармане комбинезона рацию - проводок наушника выныривал из кармана и скрывался под черной маской, - покрутил настройку.

В наушнике раздался хриплый, словно сдавленный спазмом голос:

- ...Ответь "первому". "Второй", ответь "первому"!

- На приеме, "первый", - отозвался другой голос.

- Слушай внимательно. Немедленно свяжись с дежурным. Но так, чтобы без лишних ушей, понял?

- Да, "первый".

- Пусть отработает кодовое сообщение "Вулкан". Повтори.

- "Вулкан".

- Второе, найди среди оперов фотографа, держи рядом с собой. Я сейчас подойду. И третье, начальника ментов предупреди, у меня к нему разговор. Пусть ждет рядом с нашей машиной. Все, конец связи.

Человек перевел бинокль на бульвар. Там по-прежнему сновали между машин люди. Небольшие группки собирались у выхода из метро, но быстро рассасывались сквозь коридор между стоящих двумя шеренгами солдат.

Человек сунул под комбинезон бинокль. Оглянулся. Из темноты вышел еще один, в таком же черном комбинезоне и маске на лице.

- Что дальше, Хан? - тихо прошептал он.

Тот, кого назвали Ханом, молча указал в темноту за спиной.

Беззвучно, как пара черных кошек, сбежали вниз по лестнице. Ноги ставили крест-накрест, скользя спинами вдоль стены. Так преодолели три пролета. На втором этаже гулким эхом отдавались голоса, залетавшие в гулкую тишину здания сквозь зияющие оконные ниши.

Хан замер, не донеся стопу до пола. Предупреждающе вскинул руку. Напарник застыл на месте.

Хан потянул носом, медленно поворачивая голову. Беззвучно выдохнул. Еще раз принюхался. Сквозь запах стройки - цементной пыли, мокрых досок и сварки - отчетливо проступал запах дешевого курева.

Повернул к напарнику лицо, скрытое маской, поднял руку, показал два пальца и ткнул в просторное помещение за углом. Оттуда тянуло сквозняком. На стене, которую можно было разглядеть из-за угла, плясали блики от фар проносившихся по Цветному машин.

- Слышь, Афган, может, слиняем? - прошептали за углом.

В ответ надсадно, со свистом закашлялись, потом зло процедили:

- Сиди, бля! Видал, сколько ментов понаперло. Давно дубьем по хребтине не получал?

- А меня за шо?

- А то не знаешь! Кх-хм, - злорадно закудахтал явно более авторитетный. - Вот они тебе и растолкуют.

- Афган, а может, прорвемся, а? Не могу я, в натуре, на цементе спать, спину, на фиг, свело.

- Сказал, сиди, олень клешастый. Ни паспорта, ни прописки, рожа, блин, вся синяя. Только нарисуйся, на раз прижмут хвост и выдернут вместе с позвоночником. Сам залетишь и меня спалишь.

- Слышь, Афган, а у меня полбутылки под скамейкой заныкано. Может, я бегом слетаю?

В ответ липко шлепнул удар по лицу.

- За шо?!

- Чтоб не ныкал от товарища, сохатый! Сиди, крыса, пока не удавил, и смотри цирк бесплатный.

Хан опустился на четвереньки, заглянул за угол. Повернулся к напарнику. Еще раз показал два пальца. Потом резко провел ребром ладони по горлу.

Два бомжа, развалившиеся на брошенной на пол двери, покуривали, глядя сквозь оконный проем во всю внешнюю стену на царящий перед цирком милицейский переполох. Курили, спрятав бычки в кулаки. Они даже не услышали, как к ним подкрались две тени.

Хан, как топором, врезал ребром ладони по шее "своего", подхватил за подбородок, зажав рот, резко развернул голову. С треском хрустнули шейные позвонки. Через секунду так же рвуще хрустнуло рядом. Напарник осторожно опустил голову "своего" бомжа на пол. Хан отрицательно покачал головой. Легко взвалил "своего" бомжа на плечо, развернулся и пошел к нише, черневшей в стене. Его напарник сделал так же. Оба шли легко, словно не ощущая тяжести.

Из ниши тянуло холодом и пахло сырым бетоном. Хан сбросил в темноту тело. Чавкающий звук пришел с опозданием. Уступил место напарнику. Тот легко перебросил тело бомжа, пристроив поудобнее на плече, выдохнул, толкнул в темноту. Тяжко, как мешок, тело ударилось о что-то твердое глубоко внизу.

Хан вытащил из нарукавного кармашка фонарик. Точечного лучика едва хватило, чтобы пробить темноту. Свет растекся по противоположной стене. Круглая, ребристая, как метро, шахта уходила глубоко вниз. Неизвестно зачем архитектор решил соединить строящееся здание с веткой метро. Хан пошарил лучиком, высветил толстый альпинистский шнур, висевший на расстоянии вытянутой руки. Поймал его, обвел вокруг бедер. Зажал в зубах трубочку фонарика, оттолкнулся от края и исчез в темноте.

Напарник достал свой фонарик, поймал дрожащий шнур, дождался, когда тот резко дернется и ослабеет. Обвязал вокруг бедер и тоже шагнул в темноту.

На дне тридцатиметрового колодца его уже ждал Хан. Помог освободиться от страховочного узла. Потянул за веревку, слегка оттолкнул напарника. Тяжелой змеей из темноты вынырнул шнур, грузно, как резиновый шланг, шлепнулся на бетонное дно. Переглянулись. Напарник посветил под ноги. Пока Хан наматывал на локоть шнур, напарник нашел два рюкзака. Достал из них сумки противогазов, резиновые сапоги от защитного комплекта и каски. Быстро надели все на себя, забросили на спину рюкзаки. Помощник протянул Хану мощный фонарь с широким раструбом. Тот обвел лучом света вокруг себя - черные короба оборудования, мешки с цементом, пики арматуры в центре небольшого возвышения.

Ноги одного из бомжей торчали из-за стопки мешков. Вокруг уже расползлось черное пятно. Хан пошарил лучом по темным ящикам. Напарник притронулся к его плечу, указал пальцем на стальные пики. Луч выхватил бесформенный ком, медленно сползающий по ним вниз. Хан присмотрелся и кивнул. Выключил фонарь.

Они прошли вдоль стены, нащупали арочную нишу. Скрипнула металлическая дверь. Темнота впереди пахла пылью и теплом, вибрировала в такт несущемуся в тоннеле поезду.

Розыск

Сов. секретно

Тактико-технические данные изделия "Капкан"

Представляет собой ядерный фугас сверхмалой мощности - 0,2 килотонны тротилового эквивалента.

Предназначен для разрушения инженерных сооружений открытого и закрытого типов, разрушения транспортных путей и коммуникаций, создания завалов и подвижек почвы на путях вероятного движения противника.

Обладает всеми поражающими факторами ядерного оружия.

Радиус действия поражающих факторов:

при наземном взрыве - ударная волна - до 5 км

- световая радиация - до 10 км

- проникающая радиация - до 5 км

- остаточное заражение местности - до 3 км

- электромагнитный импульс - 15 км

при направленном подземном взрыве - ударная волна (по вектору) - до - 1 км

- горизонтальная подвижка почвы - 5 м

- колебание почвы в эпицентре - 7-9 баллов

- остаточное заражение местности - до 1 км

Состоит на вооружении специальных подразделений инженерных войск.

Ранцевого типа, носимый.

Вес в снаряженном состоянии - 20 кг.

Для установки заряда потребна шахта глубиной до пяти метров, радиусом один метр, в которой создаются два слоя забутовки из плотных материалов - бетон и щебень. Оставшееся пространство заполняется сыпучими материалами - песок, земля, мелкий щебень. При необходимости скрытой закладки изделия используются средства маскировки - дерн, сено, ветви деревьев.

Расчетное время закладки изделия силами специальной команды - 1 час.

Постановка фугаса на боевой взвод осуществляется старшим команды путем набора известного ему кода на приборной панели и последующим поворотом ключа, в результате чего фугас приводится в неизвлекаемое состояние. Подрыв заряда осуществляется в установленное время - задержка до 72 часов, либо инициацией взрывного устройства радиосигналом на кодированной частоте.

* * *

Весьма срочно

Сов. секретно

В ответ на Ваш запрос (ШТ№ СС - 1609) сообщаем, что изделие "Капкан" № 997120 находится на хранении в в/ч 215669, дислоцированной в г. Бологом.

Командиру части отдан приказ о немедленном проведении ревизии на предмет установления сохранности изделий "Капкан".

Сов. секретно

Начальнику УФСБ по Москве и Моск. области

Рапорт (фрагмент)

Получив информацию от старшего эксперта Бочарова Л. С. о том, что фугас не поставлен на боевой взвод, принял решение во взаимодействии с органами МВД принять меры по охране места преступления и сохранности следов, для чего по команде полковника МВД Гаджиева К. Л. нарядами ВВ были оцеплены районы Садового кольца, Цветного бульвара и улицы Петровка, примыкающие к месту происшествия.

В целях предотвращения утечки информации принял решение самостоятельно закрепить уликовые данные на месте преступления. Мною проведено фотографирование и снятие следов в месте заложения фугаса. Тщательный поиск в районе подготовленных к сносу зданий был невозможен ввиду темного времени суток.

Мною была поставлена задача группам наружного наблюдения (старший - ст. оперативный сотрудник Кулаков Б. К.) на выявление подозрительных лиц в данном районе и их задержание силами нарядов милиции. Опрос задержанных производился в 9 о/м в присутствии сотрудников ФСБ.

...После прибытия группы силового обеспечения отделения "Т" фугас в сопровождении п-ка Бочарова спецтранспортом отправлен на режимный объект "Ладога".

Профессионал

Белов пробежал глазами напечатанное, вытащил лист из машинки. Потянулся за новым. С тоской посмотрел за темное стекло. За окном уже стояла ночь, а спать до утра не придется.

- Бред! - простонал Белов, уронил руку на стол.

На виске билась жилка, иногда, когда от боли темнело в глазах, казалось, что это трещина в височной кости и вот-вот сквозь нее брызнет что-то горячее и липкое. И еще постоянно подташнивало, словно летишь в самолете, а он ухает в воздушную яму.

Белов знал, что это не мигрень, привязавшаяся к нему в последние месяцы. Это страх.

Началось еще в подвале, у фугаса. Потом захватила бестолковая суета, и страх отступил, чтобы догнать здесь, в кабинете. Белов несколько раз поливал себя с ног до головы дезодорантом, все мерещилось, что одежда и кожа смердят тем липким и холодным потом, что въелся в подвале.

Белов прижал ладонь к горящему виску. Боль отступила, страх - нет.

Дверь распахнулась, Барышников для проформы побарабанил пальцами и сразу переступил за порог.

- Игорь Иванович, есть новости!

- Входи и закрой дверь. - Белов развернул кресло, чтобы спрятать от Барышникова лицо. Долил в чашку кипятку, бросил ложку кофе. - Блин, только началось, а у меня уже пальцы от писанины сводит, - проворчал он, разминая указательный палец.

- То ли еще будет, - пообещал Барышников, удобно устраиваясь в кресле.

- Как народ? - Белов развернулся, почувствовав, что уже может контролировать себя.

- Подтягиваются потихоньку. Заспанные и злые.

- А это? - Белов щелкнул пальцем по горлу.

- Ни полразика! - Барышников изобразил из себя саму невинность. А красные глазки можно списать на недосыпание и стресс. - Сам даже удивляюсь. Для профилактики раздал мятные таблетки. Жуют, как кролики.

- Ладно, старый, выкладывай новость.

Барышников сцепил пальцы на животе, уставился в темное окно. От Белова не укрылось, что тот чувствует себя не в своей тарелке, как кот, проснувшийся на крыше собачьей конуры. Терзают нехорошие предчувствия, но опыт подсказывает, что суета до добра не доводит.

- Странности начались, Игорь Иванович, - Барышников стрельнул глазками куда-то в угол.

- Да телись, ты, блин, быстрее! - не выдержал Белов.

- Бегал к экспертам, что запись анализируют. - Барышников раскрыл папку, прочел вслух: - Центральная АТС зафиксировала звонок дежурному в 21 час 42 минуты. Содержание следующее: "В районе Цветного бульвара, на пустыре за цирком находится взрывное устройство высокой мощности. Ищите в подвале первого дома от цирка. Остальные подарки получите позже". Писец! - Барышников захлопнул папку. - Эксперт утверждает, что голос сгенерирован на компьютере.

- Это как? - Белов опустил кружку на стол.

- Программка такая есть, в любом ларьке продается. Печатаешь буквы, а компьютер гнусавит слова. Как ни гоняй через фильтры, ни шиша не поймаешь. Ни посторонних звуков, ни исходного голоса.

- Группа уже выехала в адрес, откуда шел звонок?

- Димка Рожухин за старшего поехал, - кивнул Барышников. - Уже доложиться успел. Народ у нас тупой, но исполнительный. Поставили всех в доме на уши. Сломали дверь в офисе на первом этаже. Охраны не было, поэтому никого сгоряча не пристрелили. Но и там глухомань, Игорь Иванович.

- Не из голого же поля звонили! Все - зацепка. - Белов отхлебнул кофе.

- Как сказать... Офис в семь вечера поставлен на сигнализацию. Вневедомственная охрана. Они божатся, что сработки не было.

- Кому, блин, они лапшу вешают! - поморщился Белов. - Или сам ни разу с охраны ничего не снимал?

- Так на то, Иванович, была оперативная нужда и виза руководства, - возразил Барышников.

- Все равно, отмотаем и этот след, - вынес вердикт Белов.

- Само собой, - легко согласился Барышников. - Правда, я поинтересовался, можно ли позвонить из офиса, не взламывая железную дверь и не давая на лапу своему человеку на пульте вневедомственной охраны. Эксперты-электронщики сказали, как два пальца... Если в офисе стоит мини-АТС, то в ней предусмотрена функция "голосовой почты". Наговариваешь, как на магнитофон, а в нужное время АТС сама соединяется с нужным абонентом и запузыривает ему твою ахинею. Уловил? Только не перебивай, а то я сам ни хрена не понял. - Барышников нашел в папке листок, продолжил, сверяясь с пометками на нем: - Звонишь в офис, после номера набираешь код, то есть тыкаешь в клавиши на своем телефоне, если угадал, то можешь включить режим "голосовой почты". Далее нашептать про бомбу, задать время и положить трубку. Через час - другой, как по будильнику, ФСБ дружно встанет на уши.

- Подожди, а как узнать код? - Белов напряженно слушал Барышникова, похрустывая сжатыми в кулак пальцами.

- Эксперты говорят, что для того, кто программирует голос на компьютере, это просто, как обдуть вторую пару пальцев. Код в АТС, как правило, четырехзначный, компьютер типа "Пентиум" - знать бы еще, что это такое! - вычисляет код за две секунды. - Барышников оторвал взгляд от бумаги, пристально посмотрел в лицо Белову: - Короче, АТС у них есть, я специально связался с Димкой. Извини, я проявил инициативу, погнал туда эксперта. Только что он отзвонил, в памяти АТС есть наше сообщение. Я сразу побежал к тебе с докладом.

- М-да! - Белов откинулся в кресле. - Дожили, блин!

Барышников вздохнул.

- Знаешь, Игорь Иванович, что я подумал? Мы с тобой, конечно, от жизни отстали. Компьютер от факса не отличаем... Но обрати внимание, как резво умеем искать, а? - Он хитро подмигнул. - Может, кто и умнее меня, но я - опытнее.

- Тут ты прав. - Белов немного расслабился. - Знаешь, что мне Бочаров сказал, пока мы в машине по сто грамм для снятия стресса принимали? О! Сказал, что тянет лямку потому, что молодые у него все знают, но ни черта не умеют. Нет у них опыта тридцати лет работы с бомбами и минами всех мастей. Потому и совесть, говорит, не позволяет уйти.

Белов закурил, прищурился от дыма. В голове уже немного улегся сумбур, хмель давно разложился от изрядной порции кофе и никотина. Мысли стали быстрыми и острыми, как лезвия.

Он отчетливо вспомнил весь сегодняшний день, невероятную цепь совпадений и ударный финал.

"Играют, как по нотам, - подумал он. - Пора еще раз определить "кто из ху".

- Миша. - Он толкнул к Барышникову по гладкой столешнице чистый лист бумаги. - Пока не закрутилось и нам на голову не свалилось начальство, пиши рапорт.

- А? - Барышников словно очнулся.

- Рапорт об увольнении, - пояснил Белов. - Поставь число недельной давности. Я объясню, что все это время держал рапорт у себя в столе. А теперь, мол, ввиду особой опасности дела ставлю вопрос ребром. Помяни мое слово, утром получишь в кадрах "бегунок" и через неделю выскочишь на свободу.

Барышников притянул к себе лист, побарабанил по нему толстыми пальцами. Потом убрал в папку.

- Лучше я на нем, Игорь Иванович, накропаю рапорток, как вычислил АТС. - Барышников поднял взгляд на Белова. - Вдруг на том свете зачтется?

- Миша, другого шанса не будет, - нажал Белов.

- Да и хрен с ним! - махнул рукой Барышников. - С кем ты пахать собрался? С этими раздолбаями? У Бочарова хоть умные, фиг с ним, что неопытные. А у наших одни сперматозоиды в голове снуют.

- Короче, остаешься, - подвел итог Белов.

- Одна радость, долго эта канитель не протянется, - тяжело вздохнул Барышников. - Еще ни разу нам под самый зад ядерный фугас не подкладывали. - Он со значением посмотрел на насторожившегося Белова и добавил: - Но "хлопушка" - чистой воды.

Намек был достаточно прозрачный. От предыдущих устройств, громко "хлопнувших" в городе, это отличалось только потенциальной мощью. Реальной угрозы - ноль, а шум будет до небес.

- Во-от, - протянул Барышников, удобнее устраивая грузное тело в кресле. - В связи с чем меня и посетила мысль. Раньше, каюсь, завидовал начальству. Никаких тебе забот. Ну там, тесть - маразматик и ветеран ЧК, никак не помрет, сын раздолбай, дочка - слово из пяти букв, у жены климакс, но это все дела житейские, плюнуть можно. А на службе - кайф и полный отдых. Вот мой первый начальник отдела все время дрых на работе. Дверь на ключ, окно нараспашку, весь кабинет в тополином пухе, а он спит и посапывает. Входили к нему, только предварительно разбудив телефонным звонком.

- Ну и что? - Белов грустно усмехнулся.

- А то, что времена те кончились. Рынок на дворе и волчьи законы капитализма. - Барышников хохотнул, дрогнув толстым животом. - Сиди весь день и ломай голову, тому ли продался, а если тому, то не продешевил ли. Мало будешь знать, выкинут из тусовки, слишком много - найдут в подъезде с дыркой в башке. Или в Лефортово отправят. И дома покоя нет, сплошная светская жизнь. Нам легче. Работа собачья: нюхай носом, беги по следу, хватай зубами да тащи к хозяину. А он пусть сам решает, что за зверя ты приволок и что с ним делать. Разумно?

- Согласен, - немного помедлив, ответил Белов.

Правила игры они согласовали, остальное не их дело. Кто заварил, тот пусть и обожжет на вареве губы.

Розыск

Воздух!

Особой важности

Со склада в/ч 215669 похищены изделия "Капкан" в количестве четырех штук.

Командир части п/полковник Захаров Л. Л. предпринял попытку самоубийства. В тяжелом состоянии доставлен в санчасть. Командование принял на себя начальник штаба майор Гладков.

Глава семнадцатая

ВЫБИРАЙ - ИЛИ ПРОИГРАЕШЬ

Телохранители

Встречаясь с новым шефом Лубянки, Подседерцеву всякий раз приходилось прятать усмешку, настолько фамилия этого человека соответствовала внешности. Остроносая мордочка и встревоженный взгляд бусиничных глазок неминуемо вызывали ассоциации со зверьком, высунувшимся из норы, за что и прозвали Бурундучком. Был он большим другом Шефа, а это хоть и не прибавляло достоинств, зато компенсировало все недостатки. Звезд с неба не хватал, штирлицев в тыл врага не засылал и в особых успехах на ниве контрразведки также замечен не был. Но был с в о и м, что во все времена ценилось превыше всего. А с в о е м у поручались самые ответственные участки, где пахло большими деньгами и большими тайнами.

У Хозяина поначалу не хватило духа разогнать КГБ к чертовой бабушке, а потом хватило ума не делать этого. Слишком опасно выбрасывать на улицу такую свору обозленных мужиков, не умеющих ничего порядочного, кроме подслушивания, подглядывания и глубокомысленного анализа результатов двух предыдущих мероприятий. Кое-кто еще умел постреливать, подтравливать и подкладывать взрывающиеся штуковины, а также планировать и организовывать все вышеперечисленное, но на общем невыразительном фоне они смотрелись, как Шварценеггер в детском саду.

Безработные инженеры и врачи особой угрозы не представляли, даже бузящие шахтеры не так опасны, как потерявшие смысл жизни опера. По всей стране в зданиях бывших обкомов и райкомов кипела новая беспартийная жизнь и цвела рыночная малина, а в соседних с ними бывших цитаделях государственной безопасности с тоской в глазах, как собаки, потерявшие след, бродили опера. Выгонять всех рука не поднималась, поэтому оперов выдавливали, как пасту из тюбика, порциями. Кто-то радостно расплевывался с родной конторой, кто-то неприкаянно маячил поблизости от родных стен, а находились и такие, что упирались до последнего, хоть вместе с креслом выноси. Положа руку на сердце, все отлично знали, что никакой безопасности в масштабах страны органы, подвергнутые публичному изнасилованию с последующим расчленением, обеспечить не могут, но этого от них и не требовалось. Главное, самим не создать угрозу для безопасности тех, кто стал полной Властью в урезанном донельзя государстве. Именно за этим и поставили надзирать с в о е г о, проверенного и повязанного, а посему преданного до смерти.

Самое странное, отметил Подседерцев, что в глазках Бурундучка сейчас стояла именно смертная тоска. Набивший щечки зверек услышал лай собак у самой норки.

"Так, этот в ближайший час решение не примет", - констатировал Подседерцев и перевел взгляд на Шефа.

Тот сидел, свесив голову, хрустко ломал корявые, как у грузчика, пальцы. Взгляду Подседерцева подставил плешь, едва прикрытую жиденькой прядкой. Кожа на голове успела загореть, видно, пришлось побегать за Хозяином по солнцепеку.

Отношения с Шефом у Подседерцева остались ровными, несмотря на неизбежные провалы и весьма сомнительные победы, но на их фронте - это норма. А вот личное отношение к Шефу за два последних года изменилось в корне. Слом произошел в ноябре, когда пришлось в форсированном режиме спасать операцию по Горцу. В критическую минуту все пришлось взять на себя, Шеф неожиданно слег в госпиталь. И ладно, если бы по своей воле. Дед, видите ли, до икоты боялся хирургов, и первым под нож послал любимого телохранителя. Шефу раздолбали совершенно здоровую носовую перегородку, чтобы Дед мог убедиться, что с его носом, перекошенным в детстве неизвестным кулаком, ничего страшного не произойдет.

Такого самопожертвования, когда за жизнь Хозяина отдается своя, но не разом, а по кускам, Подседерцев еще не встречал, хотя за долгую службу в органах слышал, видел и читал немало. Шеф превзошел самого себя, разом померкла идея специальной присяги для СБП, само собой, на верность Деду и никому, кроме Деда, и свадьба дочки, проведенная "на бис" дважды, потому что Дед по состоянию здоровья не смог присутствовать на первом банкете, посвященном бракосочетанию, пришлось невесте еще раз, после брачной ночи, облачаться в белое платье. Но это ерунда, с кем из придворных не бывает. Но нос! Подставить собственный нос под зубило врача ради укрепления духа Хозяина - такой сюжет не снился даже Гоголю в самом страшном сне.

- Что скажешь, Борис Михайлович? - Шеф наконец поднял голову. Глаза были, как у собаки, которой защемило рельсами лапу, а поезд уже - чух-чух, да так близко, что даже перегрызать лапу бесполезно.

"Очень мило! Я не только обязан за них думать, а еще и говорить", - с тоской подумал Подседерцев.

- Александр Васильевич, я могу быть откровенным и называть вещи своими именами? - Подседерцев для начала решил установить, кто он для них: подчиненный, которому сейчас сунут тряпку в руки и пошлют подтирать чужое дерьмо, или принятый в игру на равных.

- Валяй, тут все свои. - Шеф кивнул, даже не посмотрев на Бурундучка.

Подседерцев на секунду отвлекся, подумав, до чего же парадоксальна жизнь. Какие-то шесть лет назад Дед, едва обжив полагающийся теперь ему по рангу подмосковный особнячок, вывел на приватную беседу в сад особо приближенных и на сто процентов надежных людей. Шеф приволок из гаража колесо, и Дед, усевшись на него, объявил: "Будем валить Мишку. Союзом придется пожертвовать. Другого пути у нас нет"*.

##* Использована информация из книги: Коржаков А. Ельцин: от рассвета до заката. - М.: Вагриус, 1997.

И четыре человека из соратников амбициозного политика разом превратились в соучастников государственного преступления. Лидер, которому они преданно и искренне служили, пинком перебросил их через Рубикон, за которым ждала только победа. Или ничего. Победитель неподсуден, потому что получает возможность переписать законы под себя, а укоренившись во власти, задним числом переписать и саму Историю, научно доказать грядущим поколениям историческую целесообразность и закономерность своего воцарения. Если окружившие Хозяина и не поняли это во всей полноте, то нутром почувствовали - отступать некуда.

Сейчас сложилась ситуация не менее острая. Но окружающая обстановка, как и на том историческом сборище, абсолютно не соответствовала значимости проблемы. Маленький палисадник за самым элитным в Москве домом, заселенным, как "Воронья слободка", разнокалиберными приближенными Деда, готовился ко сну, в густеющих сумерках уютно светились широкие окна. Трава, высохшая за день, уже стала влажной от вечерней росы. Кто же мог подумать, что три тени у дальней скамейки - не алкоголики, сдуру забредшие на режимный объект, а высшие офицеры спецслужбы, телохранители, преторианская гвардия Императора Всея Демократическая Руси. И решают они, как им жить дальше. И жить ли вообще.

Подседерцев присел на корточки перед Шефом и Бурундучком, прижавшимися друг к другу на короткой скамейке.

- Ситуация чрезвычайная, это ясно всем, и зря распространяться не буду. - Подседерцев по очереди посмотрел на сидевших напротив, оба согласно кивнули. - Прежде чем начнем разрабатывать ответные меры, надо определиться: а чего, собственно, мы хотим добиться.

- В смысле, цель оправдывает средства? - усмехнулся Шеф.

- Нет, цель требует адекватных средств, - поправил его Подседерцев. - Самой естественной реакцией является объявление ЧС в Москве. Но именно потому, что это напрашивается само собой, делать это нельзя.

- Нам что, наплевать и забыть? - возмутился Бурундучок, нервно дернув щекой.

- Нет, отреагировать адекватно угрозе, - как мог спокойно ответил Подседерцев. - Что значит объявить ЧС в связи с угрозой серии ядерных взрывов? Эвакуировать в ближайшие часы десять-двенадцать миллионов человек, законсервировать производства, ввести в город войска для обеспечения порядка, провести чрезвычайные оперативно-поисковые мероприятия. Я не берусь оценивать способности МЧС, МВД, армии и городских служб, но то, что мы сами не сможем обеспечить переключение управления страной на резервные центры, в этом, простите, Александр Васильевич, я уверен. Потому что кроме администрации и правительства существуют банки и транспорт. Сманеврировать финансовыми и материальными потоками, идущими через Москву, - а это восемьдесят процентов от общего объема - никакой возможности нет. Иными словами, через час после объявления ЧС в Москве вся страна погрузится в хаос.

- Короче, пусть на хрен все взрывают? - прошипел Бурундучок.

- Взорвут или нет, мы точно не знаем. Но по тревоге поднимется такой бардак, что его можно смело считать еще одним поражающим фактором ядерного взрыва. И последствия мы не расхлебаем и за два года, это точно.

Бурундучок попытался возразить, но, получив тычок в ребра от Шефа, сразу затих.

- Продолжай, Боря, - тихо произнес Шеф, словно ничего не произошло.

- Про реакцию международного рынка и политиков упомянуть?

- Обойдемся.

- Отлично, переходим к местным проблемам. - Подседерцев, не спрашивая разрешения у некурящего Шефа, прикурил сигарету, спрятал ее в кулак. - Отказ от объявления ЧС резко сужает круг посвященных в проблему. В нашей клоаке поручиться ни за кого нельзя, любой попытается обыграть ситуацию в своих интересах. Иными словами, информация об угрозе ЧС резко нарушит баланс сил, что приведет к непредсказуемым последствиям. Согласны ли мы на это? - Он посмотрел в непроницаемое лицо Шефа: уж он-то знает цену хрупкому предвыборному перемирию.

- Думаешь, кто-то решил играть не по правилам? - Впервые за вечер растерянность в голосе Шефа сменилась угрозой.

- А почему бы и нет? - подлил масла в огонь Подседерцев.

- Не думаю, что коммуняки... - начал Бурундучок.

- И я о них не думаю, - оборвал его Подседерцев, не желая терять темп. - Прежде всего, я думаю о нас. Простите, но нас вульгарно подставили. Не отреагируем на угрозу крупного теракта - виноваты. Отработаем, как положено, будем отвечать за последствия бардака. А в нужный момент выяснится, что р е а л ь н о й угрозы не было!

- А фугас? - прищурился Шеф.

- Даже не стоял на боевом взводе, - парировал Подседерцев. - И установили его не по правилам. Будто специально.

- Хорошо, а еще три фугаса? - не успокоился Шеф.

- "Ядерная контрабанда". Украли для продажи Хусейну, чем не версия? - Подседерцев пожал мощными плечами. - Поймите, вероятность взрыва и намерение совершить теракт - разница принципиальная. И нам придется оправдываться, что мы подняли шум, не разглядев ее. Сорвали выборы, подставили президента и так далее...

Шеф посмотрел под ноги, что-то хрустко раздавил в траве.

- Слушай, Боря, а почему ты так уверен, что это подстава? - спросил он и лишь после этого поднял голову и уперся взглядом в лицо Подседерцева.

- Потому, Александр Васильевич, что ты сам две недели назад расписал мне задание организовать СОРМ по политическому террору, - медленно произнес Подседерцев. - Уж как-то очень быстро нам подкинули фугас, ты не находишь?

По глазам Шефа понял, дальше давить не надо. Если уж Димка Рожухин сообразил, что их службу хорошо подставили, то шеф, куда более осведомленный в кремлевских интригах, в комментариях тем более не нуждался. Воспользовавшись паузой, в две затяжки докурил сигарету до фильтра, перебросил окурок за спину. От сидения на корточках уже ломило колени, но вставать не стал, начиналась главная часть, когда важнее всего контролировать реакцию собеседника.

- Предложения? - коротко бросил Шеф.

- Первое, нейтрализуем собственно угрозу. По конкретной информации по пропаже фугасов работает лишь оперативно-следственная бригада из тех, кто волей-неволей уже включился в розыск. Других не подпускаем, так избежим утечки. Для остального оперативного состава и смежных служб армии, прокуратуры и прочих ведомств запускаем легенду, что проводятся учения по предотвращению крупного теракта. Только так оправдаем прохождение сигнала "Вулкан". Отступать уже некуда, сигнал прошел по сети оповещения. Итак, мы начали учения. Все, что найдем, объявим "учебными" закладками. Лишнего шума не поднимаем, а начнут задавать вопросы, объясним, что таким способом решили усилить контрразведывательный режим в стране в ходе выборов. - Подседерцев перевел дух. - Кстати, о возможных вопросах. Это уже относится ко второй части. Всех интересующихся или пытающихся поднять ажиотаж тут же берем в разработку. И глушим, как рыбу. - Он хлопнул кулаком по ладони. - Тихо, но надежно. Рано или поздно организаторы засветятся, и мы с чувством облегчения оторвем им головы, не довезя до Лефортова.

- Ха! - Бурундучок почесал острый носик. Все время боявшийся пошевелиться, он вдруг заметно оживился. - Кровожадный ты у нас, оказывается. Почему же "не довезя"?

Подседерцев закинул голову, посмотрел на разгорающиеся в небе звезды.

- Во-первых, либо они нас не довезут, либо мы - их. - Он уже успел успокоиться и был уверен, что раздражение в голосе не проскользнет. - Во-вторых, пришить им угрозу государственного переворота будет невозможно. Поясню. Перехват управления страной еще не есть свержение законной власти. Вспомните ГКЧП: осудить никого не удалось, все, суки, занимали высшие посты.

Бурундучок встрепенулся, готовясь вступить в спор, но Шеф вновь осадил его невежливым тычком под ребра.

- Как они перехватят власть, Боря? - тихо спросил он.

Подседерцев, охнув от боли в колене, выпрямился, повел затекшими плечами. Ростом и статью не уступал Хозяину, на что Шеф ему не раз указывал, то ли в шутку, то ли всерьез предлагая поменяться должностями.

- Я напомню, что вы разрешили все называть своими именами. - Подседерцев выждал, пока Шеф кивнет. - Зачем нам ходить вокруг да около, правильно? Честно признаемся, что смысл нынешних выборов не в создании демократических традиций. Оставим это словоблудие теоретикам. Реалисты считают, что Хозяин цепляется за власть, а группировки - за Хозяина. Вот и вся политология. Доля истины в этом есть. Но мы, циники и практики, знаем, - он еще больше понизил голос, - что скоро и неминуемо изберут больного, немощного старика. И это выгодно всем, потому что тот, кто встанет у его постели в ЦКБ, получит всю полноту власти. Это не переворот, а чистой воды перехват управления. За четыре года они смогут заложить нужные тенденции и обеспечить себе п е р с п е к т и в у на ближайшие десять лет.

Он достал сигарету, не торопясь закурил и закончил:

- Фугасы - это круто и убойно. Если Хозяина еще раз разобьет инсульт и придется отменять выборы, то лучшего повода, чем ЧС, просто не найти. Никто и не подумает, что финансовые спекулянты и фантазеры-экономисты могли до такого додуматься. А отрабатывать ЧС и удерживать страну от хаоса придется нам, "силовикам". Сначала они бросят нас на амбразуру, а потом, как полагается, в Лефортово. Если мы сейчас поднимем шум, сорвав праздник демократии, нас обвинят в попытке переворота. Так или иначе, они повесят всех дохлых собак на нас.

Шеф встал, оказавшись вплотную к Подседерцеву, тому пришлось чуть податься назад, чтобы при неловком движении не отправить начальника кувырком через скамейку.

- Ты так складно излагаешь, Боря, что я грешным делом подумал, не ты ли это все организовал, - прошептал он в лицо Подседерцеву.

- Признаюсь, пока сюда ехал, грешил на тебя, Александр Васильевич. - Подседерцев даже не подумал отстраниться.

- А теперь? - хищно прищурился Шеф.

Подседерцев невольно скользнул взглядом по носу Шефа. Никаких следов ритуальной операции не разглядел - умеют хирурги в ЦКБ резать.

- А теперь думаю, что нам пора готовить дела к сдаче в архив, - отчетливо произнес он. - И писать рапорт на увольнение.

- Не рано ли лапки поднял?

- А разве кто-то решил драться? - сыграл удивление Подседерцев.

Бурундучок резво вскочил, попытался вклиниться между ними.

- Вы чего, мужики, вы чего? Нашли время друг другу морды бить!

Шеф удивленно уставился на коротышку, потом усмехнулся, снисходительно похлопал по плечу.

- Ни хрена ты, дурак, не понял. Мы не морды бить собрались, а головы отрывать. - Он подмигнул Подседерцеву. - Согласен?

- Как пионер, всегда готов. - Подседерцев поиграл тяжелыми, как у борца, плечами.

В траве что-то зашуршало, черный живой комок торпедой пробился через кустарник.

- Рики, Рики! Ты где? - раздался из-за угла женский голос.

Судя по капризным интонациям, голос принадлежал явно не прислуге.

Подседерцев среагировал первым, резко отпрыгнул, загородил собой дорогу и ловко выхватил из темноты под ногами маленького пса. Успел определить породу - коккер-спаниель - и удивиться ухоженности шерсти пса, чистый шелк.

- Рики!! - Женщина уже вышла из-за угла. На фоне фонарей, освещавших фасад дома, отчетливо виднелся ее силуэт. "Не Клаудиа Шиффер", - машинально отметил Подседерцев, зажав ладонью тупую мордочку собаки.

- Вот сука, - прошептал Шеф. Осталось неясным, относилось это к собаке или к хозяйке. - Дай сюда этого блохастика.

Он принял из рук Подседерцева упиравшегося пса, ткнул мордой в траву и легким пинком отправил в путь. На удивление всем Рики понесся впереди собственного визга, отчаянно вереща, проскочил мимо хозяйки и исчез за поворотом.

- Рики, Рики, ты куда! - Истеричные вопли хозяйки стали метаться где-то вдоль фасада.

- Кто? - поинтересовался Подседерцев.

Шеф, некультурно сплюнув под ноги, назвал фамилию одного из реформаторов.

- Засекла бы, что мы тут шушукаемся, через пять минут пол-Москвы на уши поставила бы, - добавил он, тяжело вздохнув. - Так, мужики, расходимся. Ты иди первым. - Он подтолкнул в спину Бурундучка. - К утру роди все нужные приказы по учениям. И отдельно - по созданию оперативно-розыскной бригады.

Подседерцева он удержал за локоть, дождался, пока затихнут шаги Бурундучка.

В этом углу дворика уже совсем стало темно. Подседерцев едва различал стальной частокол забора.

- Боря, а на фига н а м это надо, ты знаешь? - Шеф повернулся к нему лицом.

Подседерцев кивнул, прошептал на ухо Шефа короткую фамилию вице-премьера - члена их "команды".

- Догадлив! - удивленно покачал головой Шеф.

- Очень просто, - усмехнулся Подседерцев. - Деда заменить больше некем. Вице-премьер мне нравится, нормальный здоровый мужик. Второго шанса протолкнуть его к власти у нас не будет. Кто бы ни создал эту ситуацию, выиграет тот, кто сумеет использовать ее в своих интересах.

- А тебе зачем это все надо?

Подседерцев немного помедлил с ответом, давая возможность Шефу уточнить вопрос в духе рыночных времен. Уточнения не последовало. Пришлось отвечать так же расплывчато.

- Бурундучок мне друг, но ФСБ дороже, - на ходу перефразировал он известное изречение.

Шеф хмыкнул. Нащупал правую ладонь Подседерцева, крепко сжал.

Они посмотрели друг другу в глаза и поняли недосказанное без слов. Ставки сделаны.

Глава восемнадцатая

ГОРЯЧИЙ ПЕПЕЛ

Лилит

В небо взметнулся сноп искр, огненные светлячки поплыли над поселком, погасли один за другим. Оранжевые блики, плясавшие на кронах деревьев и стенах домов, сменились мертвенным светом - прожектор пожарной машины обшаривал чадящие руины. Хор голосов зевак, тянувший "о-о-о", пока рушилась крыша дачи, рассыпался в нестройную разноголосицу. Громче всех орали пожарные, пытаясь отогнать наиболее любопытных.

- Пожар в публичном доме во время большого наводнения, - процедила Лилит. Бросила окурок в траву и отвернулась. В поле за поселком стояла непроницаемая ночная мгла. Над черной полосой леса мигал красный огонек заходящего на посадку самолета.

Вопрос, почему молчал телефон на даче, отпал сам собой. Остались другие, но, как утверждал Хан, любой вопрос возникает вместе с ответом, иначе не бывает. Хана с его философией, как казалось Лилит, ничто и никогда не способно вывести из себя. Он вернулся в клуб таким же невозмутимым, как и уходил на Цветной, спокойно выслушал Лилит, встревоженную молчанием телефона на даче. Молча встал, протянул ей руку, не проронив ни слова, вывел из клуба, посадил в машину, сам сел за руль и погнал в Немчиновку, умело влетая под зеленый сигнал светофоров. Даже когда, свернув с шоссе, увидели зарево над поселком, не разомкнул плотно сжатых губ.

Лилит зябко передернула плечами и вернулась к машине. Хан оставил "фольксваген" на пятачке у клуба, сам побежал к горящей даче.

Салон машины еще сохранил тепло перегретого двигателя. Лилит легла на заднее сиденье, поджала под себя ноги. Закрыла глаза и постаралась отключиться от всего происходящего вокруг. Лежать на плоском сиденье было неудобно, она подняла с пола пакет, набитый чем-то мягким, положила под голову. В пакете, она знала, лежал спортивный костюм темного цвета. Хан всегда возил с собой спортивную одежду. Обязательно темного цвета. В первые дни знакомства Лилит подумала, что Хан, фанат восточных единоборств, старается не упускать возможности потренироваться. На ее догадку он ответил легкой улыбкой. Потом произошло неожиданное. В секунды Хан натянул поверх белых брюк и рубашки спортивную куртку и штаны, выскочил из машины и смешался с толпой. Вернее, просто растворился среди праздно прогуливающихся по бульвару. В машину вернулся так же неожиданно, словно вынырнул из-под земли, держа под мышкой свернутый в тугой комок костюм, в руке нес мороженое-эскимо. "Что это было?" - восхищенно выдохнула Лилит. "Тренировка", - коротко ответил Хан.

Чуть позже Лилит осознала, что при своей броской внешности азиата-полукровки Хан поразительно умел оставаться незаметным. В любой одежде, в любой компании. И в ее жизнь он вошел внезапно, словно всегда находился рядом, а на глаза попался, только когда в нем возникла нужда.

Черная Луна

Москва, август 1995 года

Двое на ринге мутузили друг друга так долго и бестолково, что Лилит начала скучать.

Идея пойти в ночной клуб на бои без правил принадлежала Нине. Как всегда, в оправдание выдвинула сложную психоаналитическую бредятину. Видите ли, ее угнетенное либидо возжелало лицезреть двух самцов, бьющихся в кровь за обладание властью и самкой.

- Здорово, правда? - Нина повернула к Лилит раскрасневшееся лицо. Глаза лихорадочно блестели, словно только что нюхнула белого порошка.

Лилит внимательно посмотрела на вздернутый носик Нины, кокаинового налета не увидела, обычная пудра.

"А ведь могла, дура с дипломом, - подумала она. - Любой психиатр рано или поздно с ума сходит, но Нина что-то больно рано сбрендила. Что у нас там последнее было в познании бездны жизни? Бурная свалка с пятью рокерами в строительном вагончике. Не кисло! Есть от чего идти дальше".

- Здорово, да? - не отставала Нина. Положила горячую ладонь на плечо Лилит.

- Офигительно, - наморщила носик Лилит. Волны мускусного запаха пота, разносимые вентилятором, долетали до стоящих недалеко от ринга Лилит и Нины.

В этот момент один из гладиаторов повалил противника на пол, уселся сверху и принялся лупить по лицу, словно тесто месил. Зрители, сгрудившиеся вокруг сетки, огораживающей ринг, завыли от восторга. Очередной хрясткий удар выбил кровавые брызги, веером разлетевшиеся вокруг. В щеку Лилит ударила горячая капля, она брезгливо поморщилась, рука сама собой потянулась к лицу. И тут в ее ладонь лег белый платок.

Лилит с удивлением повернула голову и встретилась взглядом с темноволосым мужчиной. Ей показалось, что он все время был рядом, у плеча, но потом вспомнила, что с Ниной они стояли особняком от основной толпы.

- Спасибо, - прошептала Лилит. Промокнула каплю, протянула платок.

- Бросьте. Бросьте на пол. - Голос у него оказался тихим, но без зажима, как у закомплексованных.

"За тридцать, точнее не скажешь. В принципе ничего особенного, - Лилит скользнула взглядом по незнакомцу. На полголовы выше ее, хорошо сложен, одет со вкусом. Один из тысяч, тусующихся в ночных клубах. - Но что-то есть". - Скомкала платок и бросила под ноги.

- Вам нравится? - спросила она, чтобы как-то заполнить паузу. Обычно впечатление о людях складывалось моментально, но на этот раз не сработало, словно рассыпалась картинка-головоломка и никак не складывалась в целое.

Незнакомец посмотрел на ринг и отрицательно покачал головой.

- Нет. Это обман и грязная работа.

- Разве? - усмехнулась Лилит. Противники уже успели подняться с пола и теперь охаживали друг друга размашистыми ударами.

- Все пришли сюда посмотреть, как один забьет насмерть другого. А ребята просто зарабатывают на кусок хлеба и погибать не собираются. В результате получим компромисс интересов - более или менее кровавый мордобой.

- А надо, как в Древнем Риме? "Аве, Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя". А потом, - Лилит сжала кулак и отставленным большим пальцем указала на пол. - Побежденного добить. Мы, конечно, Третий Рим и загниваем не хуже, но кого из здесь присутствующих пустили бы в ложи патрициев, где и решалась судьба гладиаторов?

- Вас. - Незнакомец не спускал с нее пристального взгляда. - Потому что вы единственная из здесь присутствующих уловили разницу между подделкой и истинным.

Лилит хмыкнула и отвернулась. Только сейчас заметила, что Нины рядом нет. Это было более чем странно, мужчин, пытавшихся познакомиться с Лилит, она, как правило, без внимания не оставляла: либо пыталась отшить, либо переключить внимание на себя.

На ринге драка вошла в ту стадию, когда противники дубасят друг друга, забыв о защите. Острый запах пота уже перебил смесь духов и дорогих сигарет, витавшую в зале.

- Говорят, есть бои до смерти, это правда? - спросила Лилит, не повернув головы, знала, незнакомец стоит за спиной.

- Да, но и они лишь суррогат.

- Почему? - Лилит через плечо посмотрела на незнакомца.

- Ни один уважающий себя воин не станет биться за деньги. И тем более на потеху черни. - В темных, по-восточному раскосых глазах незнакомца мелькнула холодная искорка. - Смерть требует уважительного к себе отношения. Служение Смерти - это искусство. Поэтому вы никогда не узнаете о поединках между истинными воинами. Они всегда происходят вдали от чужих глаз.

- А если я все же захочу посмотреть на такой поединок? - Лилит повернулась к незнакомцу и твердо посмотрела ему в глаза.

- Есть только один способ.

- Какой же?

- Участвовать в поединке.

Лилит отвернулась. За время общения с теми, кто называл себя сатанистами и ведьмами, она уже успела устать от дешевой мефистофельщины. Насколько успела убедиться, дальше параноидального бреда и сексуальных извращений никто из адептов черной магии не продвинулся. Она ловила себя на мысли, что с самого начала относилась к ним, как рано повзрослевшая отличница к бестолковым одноклассникам. Опускаться до их уровня считала ниже своего достоинства, а поднять дегенератов выше грязи, в которой они копошились, еще никому не удавалось. В глубине души она верила, что где-то есть иные уровни, где Зло утонченнее, притягательнее и бездоннее, чем та липкая "бытовуха", чернуха и порнуха, которой упивалось, как дешевым портвейном, ее нынешнее окружение. Где-то должен был существовать вход в мир, чуждый всему человеческому, где обитают Великие Невидимые, чей холодный взгляд она все чаще чувствовала на себе. Но голосов Великих она еще не слышала. На нее положили взгляд, ее избрали, но еще не п р и з в а л и. Существовало поверье, что весть от Великих Невидимых избраннику должен доставить посланник. Он войдет в твою жизнь неожиданно, но ты узнаешь его, словно все время он был рядом.

Лилит резко повернулась, едва не расплескав вино в бокале. Но за спиной никого не было. В тот вечер Хан ушел, не назвав своего имени.

* * *

Хан вынырнул из темноты неожиданно и бесшумно. Лилит вздрогнула, когда щелкнул замок на дверце и скрипнуло водительское кресло. Подняла голову. Хан сидел неподвижно, только пальцы поглаживали изгиб руля.

- Что там, Хан?

- Все погибли. Нашли шесть трупов.

Лилит села, поджала под себя ноги.

- Ты их сам видел?

- Только один труп, тот, что нашли в гараже. Его вытащили сразу. Сильно обгорел, не узнать. Но одно я увидел четко, головы у трупа нет. - Хан стиснул пальцы на руле. - Остальные все еще в подвале. Пожарник, который пробрался в подвал, успел разглядеть, что у одного трупа вспорота грудная клетка. Тебе ясно почему?

- Марго устроила жертвоприношение. - Лилит стукнула кулаком по спинке переднего сиденья. - Жаба старая! Я же сказала: убрать - и все!

- Поэтому ему удалось так легко их взять. Один остался охранять, остальные спустились в подвал. - Хан сел вполоборота, посмотрел на Лилит. - Он был здесь, я уверен. С утра встал на след, а настиг только сейчас. Очень хороший охотник. И очень опасный.

Лилит отвернулась к окну, неподвижным взглядом уставилась на облупленную стену клуба.

- Надеюсь, Марго хорошо прожарилась, - зло процедила она. - Играла в ведьму и доигралась!

- Надеюсь, перед этим она ничего не успела сказать, - обронил Хан, продолжать не стал. Посмотрел в зеркальце заднего вида на Лилит, она молчала, словно не расслышала его слов.

Хан повернул ключ в замке зажигания, под капотом мерно заурчал двигатель. Осторожно развернул машину. Передние колеса "фольксвагена" нырнули в колею грунтовой дороги, машина вздрогнула, и Лилит очнулась.

- Пожар начался в подвале, у него было время обыскать дачу. Будем считать, что кассеты он нашел.

- Правильно, - кивнул Хан. - Если в центре нашел аппаратуру, то должен был догадаться, что где-то хранятся кассеты. Легионер сказал, что они успели вытащить кассету. Честно говоря, я рассчитывал на нее. Теперь никаких примет этого человека у нас нет. У Красного была сломана рука. Стоило этому человеку увидеть повязку на руке Красного, уверен, сразу же сообразил, что кассеты где-то в доме. Возможно, он не успел их найти. Но ты права, лучше считать, что они у него. - Хан притормозил у выезда на шоссе. Мимо быстро проносились машины. Хан ждал возможности вклиниться в поток.

- Ты сказал, он хороший охотник?

- Да, Ли. Это охотник и воин. Его не сбить со следа, и он всегда добивает врагов.

- Подай мне сумку.

Хан взял с соседнего сиденья сумочку, не оглядываясь, протянул Лилит.

Она достала из нее мобильный телефон. Набрала номер.

- Але, Нинон? Слышу музыку. Ты где, хорошая моя, так отрываешься? Очень мило! А я уже соскучилась. Нет, давай я сама подъеду. Жди. Все, целую. - Лилит отключила телефон. Уже совсем другим голосом сказала Хану: - До Нины он еще не добрался.

- Ли, ему нужна ты.

- Догадываюсь. Поехали, Хан, у нас мало времени. Мне еще надо заскочить домой, кое-что взять.

Глава девятнадцатая

НОЧНОЙ СЕАНС

Дикая Охота

В лицо пахнуло острое звериное дыхание. Вслед за этим по щеке прошлось что-то липкое и шершавое. Максимов поморщился, с трудом открыл глаза. Прямо над ним нависла лохматая собачья морда.

Максимов запустил пальцы в густую шерсть, потрепал пса по загривку. Янтарные глаза пса сразу потеплели.

- Да живой я, живой, - проворчал Максимов. - Но смерти моей ты явно хочешь. Что надо, Конвой?

Пес нетерпеливо перебрал передними лапами, ткнулся мокрым носом в грудь лежащего на полу Максимова.

- Так, псина, мы с тобой десять минут погуляли? Ты свои дела в кустах сделал? Вот и терпи до утра.

Пес повторил маневр, что на его собачьем языке, очевидно, означало: "Вставай, гад".

- И не подумаю! - Максимов даже не пошевелился. - Сказал же, утром подольше побегаем. Видишь, сил нет. Уйди, Конвой.

Он протянул руку, чтобы оттолкнуть пса, но тот отскочил сам, издал короткий рык и зацокал когтями на кухню. Вернулся, неся в зубах пластмассовую миску. Бросил рядом с Максимовым.

- А вот за это извини, брат!

Максимов перевернулся на живот, собрался с силами и, оттолкнувшись руками, резко вскочил на ноги. Туже обмотал соскользнувшее с бедер полотенце.

- Не стой молчаливым укором, Конвой. Бери миску и пошли. - Он махнул рукой, первым выходя из комнаты.

На кухне он налил в миску воду, поставил перед радостно заурчавшим псом. Сел на диванчик, ноги положил на табурет.

Усталость все еще давала о себе знать. Он вернулся домой час назад, сил едва хватило, чтобы вывести Конвоя на улицу и перетерпеть те десять минут, что пес носился по окрестным кустам. Энергии у него за день скопилось изрядно, а у Максимова почти не осталось. Пришел, разделся и рухнул на пол. Сразу же расслабился до кисельных мышц, с наслаждением ощутил, как по телу прокатилась теплая волна. Так бы и лежал, дожидаясь телефонного звонка, если бы не Конвой, напомнивший, что вода в миске уже кончилась.

Максимов посмотрел в окно, уже стемнело. В доме напротив все еще светились окна.

"Странно, как летит время. Родилось и выросло целое поколение полуночников. Им и невдомек, что десяток лет назад самая поздняя передача заканчивалась в полночь, а до утра шел только "Новогодний огонек". Кстати, не все выдерживали до конца, привычки не было. Ларьков ночных тоже не было, кто не успевал затариться водкой до девяти вечера, терпел до утра. Хотя нет, выкручивались и тогда. У любого таксиста в багажнике имелся ящик водки. - Максимов улыбнулся воспоминаниям. Потом на ум пришло другое, и улыбка погасла. - Еще выросло целое поколение войны. Родились под обстрелом, играли среди руин и вместо средней школы окончили ускоренные курсы выживания. Пойди им теперь докажи, что "человек - это звучит гордо", если они уже знают, что человек - это мишень или труп в канаве. И что прав тот, у кого автомат".

Пес, почувствовав, как изменилось настроение хозяина, поднял мокрую морду, встревоженно заглянул в глаза.

- Не волнуйся, Конвой, это я так. - Максимов подмигнул псу. - Нам сегодня немножко повезло. - Он суеверно постучал по углу стола.

Встал, достал из холодильника бутылку водки. Налил до краев рюмку.

Пес, сев у его ног, внимательно следил за хозяином. Свесил голову набок и навострил уши. Максимов смотрел в темноту за окном, сжав в кулаке рюмку.

- Земля ему пухом, - выдохнул он, опрокинув в рот рюмку.

Постоял, зажмурившись. Конвой тихо заскулил, ткнулся носом в колено. Максимов потрепал его по холке.

- Порядок, Конвой. Живем дальше.

Минут десять он изводил себя контрастным душем. Сначала кипяток, пока кожа не покраснеет, потом ледяная вода, до тех пор, пока тело не покроется пупырышками и не застучат зубы. И так раз за разом, пока в мышцы не вернулась упругая сила. В голове прояснилось.

Максимов вышел из ванной, обернув вокруг бедер полотенце. Влажную кожу приятно щекотал холодный сквознячок из приоткрытого окна. Зажег конфорку, поставил на огонь турку с кофе. Пока медленно поднималась коричневая шапка, достал из аптечки две таблетки, бросил под язык.

"Конверсия, - усмехнулся он, смакуя остро-кислый вкус таблеток. - Первыми янтарную кислоту солдатам стали давать немцы. Повышает тонус, снимает усталость и укрепляет иммунитет. В Красной армии, по традиции, все болезни лечили водкой. Но потом одумались и стали снабжать НКВД и СМЕРШ "спецтаблетками". Между прочим, сразу же обнаружили, что янтарная кислота еще и купирует похмельный синдром. Наверно, из-за этого средство напрочь засекретили. Водку хлестала вся страна, в партии не только головой, но и печенью работать приходилось. Вот и должно было храниться в секрете, почему первый секретарь пьет больше всех, а по утрам не мается. И еще удивлялись, почему наши разведчики на приемах в посольствах всех до белой горячки накачают, а сами - как стеклышко. Потому что наследственность, усиленная тренировками и укрепленная советской секретной медициной!"

Он успел подхватить турку, когда пена поднималась за края. Всыпал щепотку сахара, перелил кофе в чашку.

- Пошли, псина, кино смотреть. - Он легко пнул пса в поджарый бок, Конвой от удовольствия замолотил хвостом. - Под ногами не болтайся, кофе пролью! - прикрикнул на него Максимов.

Войдя в комнату, он покосился на молчащий телефон. Прошло больше часа, как он передал экстренное сообщение Ордену, ответ пока не поступил. Верный правилам, Максимов решил продолжать выполнять приказ, пока не последовал новый. Приказали охотиться на Лилит, надо искать дальше.

Максимов вставил первую кассету в видеомагнитофон. Взял пульт, лег на пол, прислонив голову к дивану.

На даче в маленькой комнате он нашел целую фильмотеку. Нижняя полка в шкафу была плотно заставлена кассетами. Весь архив незаметно унести было невозможно, Максимов, сориентировавшись по датам на наклейках, выбрал три: за сегодняшнее число, четыре дня назад, когда пропал Инквизитор, и месячной давности.

Первой поставил за сегодняшнее число, с собой в главной роли.

Запись оказалась на удивление качественной, видеокамера явно была снабжена светокомпенсацией, неяркого освещения кабинета вполне хватило для четкой и контрастной записи. А сидевшие в каморке не просто сторожили гадалку и аппаратуру, но и умело вели съемку. Брали крупным планом лица посетителей, скользили по телу и рукам, фиксируя приметы. Общим планом снимался сам процесс "охмурежа". Маргарита Ашотовна трюками со свечой и шаром умело вгоняла клиента в транс. Потом шло гадание на картах. На каком-то моменте клиент плыл окончательно, терял над собой контроль, и Маргарита качала из него информацию, как пожарная помпа.

Первой жертвой пал рыхлотелый коммерсант, с которым Максимов столкнулся в коридоре. Пришел жаловаться на жизнь и просить совета в тяжбе с кредиторами, а сдал все свои махинации с "черным налом" и контрабандой спирта. Маргариту Ашотовну особенно заинтересовало, куда пропало оборудование для мини-завода по изготовлению особо чистых препаратов. Коммерсант, даже не покраснев, потому что сидел с белым лицом и закатившимися глазами, поведал, что официально груз пропал по дороге из Минска, на что составлен соответствующий акт и написано заявление в компетентные органы братской республики. Но розыск ничего не даст, потому что мини-завод уже запущен на полную мощность в далеком горном ауле. Умные немцы сконструировали заводик для производства особо чистых медицинских препаратов, пяти тонн порошка анальгина, полученного на нем за год, вполне хватило бы для снабжения сырьем десяти фармацевтических заводов. Но более практичные бородатые горцы теперь будут производить на нем особо чистый опиум. Коммерсант не хотел лезть в эту авантюру, но жадность сгубила. Страховка за груз оставалась за кордоном на счету его фирмы. Да и в Москве обещали ручку позолотить, чтобы не терзался от понесенных убытков. Совесть коммерсанта спала спокойно, только сам стал все чаще просыпаться в холодном поту от нехороших предчувствий.

Само собой, выведя коммерсанта из транса, Маргарита, тыча в карты, разъяснила ему, что ждут бедолагу крупные неприятности: скорая дорога, разлука с близкими и угроза смерти. Зайти коммерсанту еще раз надо через неделю, тогда Маргарита и разъяснит ему окончательно, как жить дальше.

На этом моменте Максимов саркастически хмыкнул. За неделю, обладая такой информацией, можно раскрутить любую операцию. Продать коммерсанта конкурентам, сдать органам или, если не лениво, вынести через черный ход - и "скорая дорога и разлука с близкими". Обратный билет обойдется в миллиончик долларов. Деньги снимут тихо с зарубежного счета.

Второй эпизод с участием блондинки по имени Лена ничего интересногоь не представлял. Жалоба на тяжкую женскую долю с детальным описанием готовности выпрыгнуть в окно. Маргарита отнеслась с пониманием, раскинула карты и быстро нагадала скорую встречу с человеком из прошлого, которого Лена хотела бы забыть, но не смогла.

Максимов опять хмыкнул, подумав, что если в возрасте Лены у женщины не найдется полдесятка кандидатов, то жизнь она провела на необитаемом острове.

Эпизод со своим участием Максимов смотрел с кривой усмешкой на губах. Притянул к себе пса, повернул мордой к экрану.

- Конвой, кинокомедию любишь? Вон, смотри на дурака. Сейчас драться начнет.

Собственно драку он не увидел - лампа погасла, и освещения для съемки не хватило, потому и момента, когда он пропустил удар, Максимов не разглядел. Конвой прислушивался к грохоту и вскрикам, доносящимся из динамиков, недоуменно свесив голову набок. Посмотрел на Максимова.

- Квентин Тарантино отдыхает, - авторитетно прокомментировал Максимов эпизод, когда в кадре на секунды вспыхнул проем двери и в нем возникла фигура человека. С криком сломалась пополам и исчезла. Захлопнулась дверь, и экран опять залило черным.

Потом на экране зарябила серая муть. Запись кончилась.

Максимов вставил новую кассету. Вернулся на свое место, шлепком согнав с дивана пса.

- Не хами, Конвой, - предупредил он, погрозив пальцем. - Если я лежу на полу, то это не значит, что ты теперь вожак.

Пес со вздохом улегся рядом, прижался к ногам горячим боком.

- Молодец. - Максимов потрепал пса. - Поверь, весь бардак в мире оттого, что некоторые лезут не на свое место. - Он нажал кнопку на пульте. - А теперь не мешай. Сейчас пойдет главное.

Максимов не рассчитывал, что Инквизитор окажется, как и он, в числе первых посетителей. Но в первом же кадре на экране возникло знакомое по фотографии лицо. Но ничего от улыбчивого, с мягкими умными глазами человека не осталось. Перед ним был настоящий инквизитор - искусный следователь и суровый судья.

Взгляд Инквизитора был тяжелым, давящим. Казалось, еще немного, и сопротивление силе этого взгляда начнет причинять собеседнику физическую боль.

Когти Орла

Его взгляд, показалось, проник сквозь глазницы прямо в мозг, холодной спицей воткнулся в теплую массу, сопротивление этому взгляду стало причинять физическую боль, виски сдавило, словно обручем. Маргарита Ашотовна отвела глаза, и тут же последовал окрик:

- Смотреть в глаза! - Инквизитор лишь чуть разжал губы, показалось, что команда родилась сама собой и не через уши, а сквозь глазницы влетела в мозг.

- Чем могу служить? - выдавила Маргарита Ашотовна.

- К сожалению, вы служите не мне. - Инквизитор отодвинул от себя хрустальный шар. - Вас зовут Маргарита Ашотовна, верно?

- Да.

- Маргарита Ашотовна, это правда, что, узнав истинное имя человека, - не то, что ему дали родители, а полученное им при посвящении, его магическое имя - можно получить полную власть над этим человеком?

- Да.

Инквизитор, понял Максимов, относился к тому типу людей, что чем спокойнее говорят, тем они опаснее, - такой страх прозвучал в коротком "да" старухи.

- Хотите, я назову ваше имя, Маргарита Ашотовна?

- Зачем?!

- Чтобы получить от вас то, зачем я пришел. Вы же верите в заговор, сглаз и насылание порчи. И даже "астральную" смерть. Не бойтесь. - Инквизитор чуть смягчил взгляд. - Имя - это судьба. И ваша судьба в моих руках. Поверьте, это не самый худший вариант.

Старуха закудахтала, как подавившаяся курица.

- А ты не боишься... - Она выставила острый палец, в полумраке ярко блеснул перстень. - Ты не боишься, что будешь кататься по полу и блевать кровью?..

Взгляд Инквизитора сделался острым и холодным, как острие ножа. Старуха уронила руки.

- Даже не пытайтесь. Я намного сильнее, и вы это знаете. - Он положил подбородок на сцепленные пальцы. - Души у вас не осталось, ее вы уже продали. Но оболочка, тело еще есть. Оно еще не разучилось чувствовать боль. Я могу причинить вам адскую боль, не сходя с этого места. И заставить вас страдать до последнего вздоха. Я смогу оттягивать его столько, сколько захочу. Я встану и уйду. Но вы все равно останетесь в моей власти. - Он выставил вперед указательный палец. - Ты мне веришь, Арадия*? Твое ведьмаковское имя - Арадия. - Его палец описал круг и вновь нацелился на старуху. - Арадия, что ты сейчас чувствуешь?

##* Арадия - итальянское имя колдовской богини, дочери Великой матери - Даны. Об этом имени упоминается в книге Леланда "Арадия", являющейся "Евангелием ведьм".

Маргарита Ашотовна с долгим хрипом согнулась, как от удара, ткнулась лицом в стол, конвульсивно задергались плечи, удар судороги подбросил тело вверх, швырнул на спинку кресла. Лицо ее исказила жуткая гримаса, глаза полезли из орбит, сквозь пену на губах проклюнулся синий язык, змеясь, пополз ниже и ниже, свесился с высоко закинутого подбородка, дрожащий слизкий кончик забился у самого горла.

Инквизитор согнул палец, на секунду закрыл глаза, губы беззвучно шепнули короткое слово. Маргарита Ашотовна пришла в себя. Инквизитор ощупал ее взмокшее лицо взглядом, удовлетворенно кивнул и продолжил ровным голосом, будто ничего не произошло:

- Сказано, "судимы будут по делам их". Ты добилась своего, шабаши, оргии и колдовство не прошли даром. Ты стала ведьмой, злобной, сильной и опытной. Ведьма, да будет тебе известно, существо иной энергетической организации. Нежить, как говорили в старину. Ты уже не живешь в этом мире, поэтому умирать будешь страшно. Обычный человек лишь растворяет бренную оболочку в природном круговороте, а душа становится частицей света. В тебе живет мрак, и он будет разрывать тебя изнутри, пока не прорвется в Бездну, частицей которой ты так старательно себя сделала, если хватит энергии черной злобы, что уже сейчас распирает тебя, - вырвешься из мира жизни в преисподнюю, где тебе и место, нет - останешься среди людей нечистью, упырем, призраком кладбищенским, злым духом развалин.

- Что тебе надо? - прохрипела ведьма.

- В ноябрьский сочельник год назад ты посвятила в жрицы Великой богини девушку, принявшую имя Лилит. - Инквизитор протянул открытую ладонь. - Мне нужны локон ее волос и платок с тремя каплями крови. Ты взяла их у нее в знак нерушимости клятвы. Кровь и волосы можно использовать для насылания смерти на отступника. Но ты утратила власть над Лилит. Отдай залог тому, кто имеет силу и право остановить Лилит.

- Нет! - Ведьма затрясла головой, разметав по плечам пегие космы. - Не-ет!

- Я прав, у тебя не осталось силы, только страх. Не ты ведешь ее тропами колдовского искусства, а она тащит тебя за собой прямо в пропасть. Только учти, Арадия, Лилит никогда не преодолеет пропасти.

- Ты так в этом уверен...

- Да! - оборвал ее Инквизитор. - Я расскажу тебе, что произошло. У Лилит оказалась слишком могучая сила, чтобы довольствоваться ролью ученицы. Ты даже не осознала, как попала под ее власть. Ты уже не можешь противиться ее воле, Арадия. Какая же ты ведьма? Без воли, злобы, силы и воображения. Ты - ничто.

Ведьма попыталась вскочить, но Инквизитор, выставив палец, отбросил ее в кресло.

- Я скажу тебе то, о чем ты боишься даже думать, - продолжил Инквизитор. - Лилит ошибается. Магия открывает в человеке новые силы, это истина. Великие Невидимые существуют, это истина. Служащий им получает невиданные преимущества по сравнению с обычными смертными. И это истинно. Но Великие Невидимые превращают любого в марионетку, и еще никому не удалось заставить Невидимых служить себе. Это истина, в которую не хочет верить Лилит. Она себя уже погубила, разбудив и призвав к себе силы Невидимых. Ураган хаоса сметет и раздавит всех. Отойди в сторону, пока не поздно, Арадия!

- Не старайся меня запугать! - прошипела ведьма.

- Да ты и так дрожишь от страха. - Инквизитор саркастически усмехнулся. - Ты проболталась, Арадия. Я лишь подозревал, что ты связана с той Лилит, что я ищу, а теперь я в этом убежден. Хочешь, скажу, в чем твой интерес? - Инквизитор сел свободнее, закинул ногу на ногу. - Мало кому известно, что существует некий Орден Крыс. Ваша вера, по сути, лишь извращенная форма древних дианических культов. Я с уважением отношусь к любым культам плодородия и жизни, но холодное, бездушное разрушение, смерть ради самой смерти, в какие бы одежды и мифы это ни рядилось, вызывают у меня отвращение. Вы поклоняетесь твари, вызывающей у нормального человека лишь брезгливое содрогание. Вы считаете ее самой умной, самой коварной и самой живучей тварью на земле. Крысы повсюду, но всегда незаметны. Они обитают рядом с людьми, но принадлежат к иному миру - миру тайных ходов, укромных нор и темных подвалов. Это мир подземелья. Нижний мир, так, Арадия? Я вижу, ты не слушаешь меня. Очевидно, потому что думаешь, как отнесется Госпожа Ордена Крыс, Великая Крыса, к тому, что некая Арадия, хозяйка шабаша из двенадцати ведьм, задумала сместить ее с трона?

- Ты, ты... - Ведьма навалилась грудью на стол, потянула к Инквизитору руки.

Одного взгляда Инквизитора хватило, чтобы усмирить этот приступ ярости.

- Арадия, ты опять убедила меня, что мои догадки верны. - Инквизитор протянул открытую ладонь. - Кровь и волосы Лилит! Я жду.