Стародымов Николай Александрович
Тринадцатый сын Сатаны - 1

Lib.ru/Остросюжетная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Оценка: 6.40*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Классический детектив. Валдимир Солоухин как-то писал, что роман должен походить на замок - с залами, коморками, пыльными чердаками и мрачными подвалами. Такой роман попытался написать и я. Правда, в издательстве мне отказали, сказав фразу, которой можно гордиться, а можно и обижаться: "Слишком умно". Выношу на суд читателя.
  
  
  
  
   Николай СТАРОДЫМОВ
  
  
   Т Р И Н А Д Ц А Т Ы Й С Ы Н С А Т А Н Ы
  ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
  ЧЕРНОВИКИ РЕЦЕНЗИИ
  на предлагаемую вниманию читателей книгу
  одного из участников расследования по "делу карточек"
  
  Весьма нашумевшее не так давно так называемое "дело карточек", о котором рассказывает данная книга, по моему мнению, имеет все шансы войти в историю российской криминалистики. Достаточно сказать, что только в самой скандально-криминальной газете Москвы о преступлениях, ставших составными частями "дела", в течение только одного месяца было опубликовано по меньшей мере 8 (!) информаций - и при этом журналисты, на что уж ушлые ребята, даже не заподозрили, что освещают "деятельность" именно серийного убийцы, настолько они, эти убийства, разнились между собой. Их "автор-исполнитель", некто Валентин, при подготовке каждого из них продемонстрировал верх изощренности. Впрочем, "изощренность" - не совсем то слово. Изобретательность - вот что точнее. Для начала надо сказать, что он попытался играть роль этакого современного Робин Гуда или, скажем, Зорро, который стремится наказывать порок там, где официальные правоохранительные органы бессильны. Однако, скажем прямо, таковая роль ему вряд ли удалась - он слишком суров, циничен, беспощаден, даже сладострастен в своей мести.
  ...Себя он, Валентин, называет "тринадцатым сыном Сатаны". Аналогия более чем прозрачна - он и в самом деле в свое время попытался вступить в секту "Сынов Сатаны", даже якобы присутствовал при совершении ритуального жертвоприношения, однако не стал активным членом секты, поняв, что в его деле "сатанисты" не помощники. Именно отколовшись от них, он выставил себя в качестве тринадцатого "сына", намекая тем самым, что если тринадцатый апостол, предав Христа, стал, по сути, слугой Дьявола, то и Валентин, уйдя от сатанистов, перешел в лагерь православного Бога. Позиция, на мой взгляд, не выдерживает никакой критики - месть, причем, убийства во имя мести, никогда не признавались христианской церковью... Вместе с тем надо отметить, что один из лидеров столичных "сатанистов", выведенный в книге под именем Хирон (сейчас он находится в разработке, а потому не будем называть настоящее имя, да и не наше это дело) наотрез отрицает саму вероятность того, что посторонний так легко и просто смог бы попасть на такое собрание, как это описано в книге. Впрочем, это для нас не так уж интересно, а вот как насчет морали: может ли вообще человек, борющийся со злом, в принципе прибегать к помощи "сатанистов"? (NB: развить тему).
  Надо сказать, к слову, что вообще обо всем этом деле мнение у разных людей очень разное. Недавно ушедший в запас генерал-майор милиции Струшников, известный по "делам" Сушеного, Аргуна, Сметанникова, Самойлова и других, считает, что таким людям, как Валентин, можно априори выносить оправдательный приговор, так как они, пусть и незаконными методами, но активно наказывают преступников. Эмиссар Международного Координационного Совета масонских лож, наследный принц княжества Сантуш-Корандильу, сеньор Педру ди-Сантуш-Корандильу-ди-Санту-Филиппу, посетивший недавно с частным визитом Москву, высказался в том смысле, что Валентин, по сути, является масоном, действующим в одиночку... (NB: развить тему, привести еще парочку мнений).
  Впрочем, перечислять все мнения - дело малоперспективное. Хотя бы уже потому, что расследованием по "карточкам", пусть и в разной степени, занимались десятки, если не сотни, людей ряда подразделений столичного ГУВД, прокуратуры, налоговой полиции, частного детективного агентства, службы безопасности коммерческого банка "Плутон" а в некоторой степени даже ФСБ...
  Короче говоря, к самому Валентину и его деятельности можно относиться по-разному. Однако не вызывают сомнения следующие факты: практически все его жертвы в большей или меньшей степени и в самом деле заслужили наказания - речь можно вести именно о степени суровости такового наказания; практически в одиночку Валентин прекратил деятельность подразделения, пусть небольшого, российской мафии... (NB: развить тему). Однако при этом у него были и, как это ни кощунственно звучит, "побочные жертвы": наркоманы, например, или девчонки-проститутки. И тут еще стоит здорово подумать, в какой степени человек, борющийся с преступностью, имеет право на подобные "щепки".
  Таким образом, можно твердо сказать, что "дело карточек" слишком необычно, чтобы о нем долго рассуждать, не познакомившись со всеми обстоятельствами его. (NB: развить тему)."
  Подпись отсутствует.
  
  
   ВАДИМ - АШОТ
   Вадим Вострецов неловко поддел ладонью прогибающуюся пластмассовую тарелочку с тонюсеньким, словно пергаментным, бутербродиком, обхватил хрустнувший под замерзшими пальцами обжигающий мягкий белый стаканчик и начал протискиваться между плотно стоящими столиками и пластмассовыми полукреслами в дальний угол зальчика.
   В принципе, можно было бы найти местечко где-нибудь поближе к стойке, да только уж очень Вадиму хотелось побыть одному, поплакаться самому себе в жилетку на злосчастную судьбу-индейку.
   Однако это намерение ему осуществить не удалось.
   - Вадым!
   Вострецов был слишком расстроен преследующими его неприятностями, а потому не сразу обратил внимание на этот достаточно громкий возглас. Кроме того, он никак не ожидал встретить тут кого-нибудь знакомого. И уж тем более со столь ярко выраженным южным акцентом.
  - Вадым, ахпер! Нэ сылишишь, чито ли?..
   Он оглянулся. Приподнявшись со стула, ему из противоположного конца зала призывно махал рукой и лучезарно улыбался из-под густых черных усов не кто иной, как Ашот Айвазян. Они вместе учились, даже были приятелями, но потом, когда Ашот ушел из органов в частную охранную фирму, их пути разошлись.
   - Силюшай, ахпер Вадым, сиколько тэбя можно тут жидать? - кричал тот с колоритно подчеркнутым южным акцентом. - Иди ко мине, ахпер Вадым, будем немножко кюшать, конияк пить!
   Вадим не счел нужным скрывать досаду. Ему сейчас хотелось просто посидеть одному, упиваясь сладостным душевным мазохизмом, а тут... Однако никуда не деться - своими воплями Ашот уже привлек к себе и к нему, к Вадиму, внимание едва ли не всех посетителей. И с чего это он вдруг так разорался, всегда спокойный и выдержанный, армянин, который по-русски говорит довольно четко и чисто, грамотнее иных славян, с акцентом едва уловимым...
   Однако делать нечего, не откликнуться на этот громогласный призыв теперь, после такого шума, просто невозможно.
   - Сейчас, - вынужден был отозваться Вадим. - Не увидел тебя сразу...
   Вострецов начал пробираться между сидящими в другую сторону. Теперь бы только не пролить кофе из опасно проминающимся стаканчика кому-нибудь на спину, вернее, на одежду.
   - Не увидел он... Ходы ко мине! - не успокаивался Ашот. - Ти что, забил, чито я тибя жду?
   Вострецов пробрался-таки к нему, осторожно поставил принесенную посуду на столик.
   - Барыф, ахпер! - потянулся к нему обниматься Ашот. И тут же перевел: - Здравствуй, брат!
   Громко отодвинув пластмассовый стул, Вадим осторожно опустился на него. Он уже давно не доверял этим произведениям полимерной технологии.
   - Здравствуй!
   - Ты что, забил, какой сегодня день, да, забил? - не унимался Ашот.- Сейчас я тибе напомню, астаглох Вадым, сейчас напомню...- и заорал через весь зал:- Ай, красавыца, похожая на сияние луны, когда на нее смотришь с вершины горы Арарат, принеси нам чего-нибудь випить и чего-нибудь закусить. Ми с другом давно не виделись.
   Потасканная буфетчица из-за стойки улыбалась так приветливо, будто всю сознательную жизнь только и мечтала обслужить именно Ашота. Очевидно, рассчитывала на приличные чаевые от этого разошедшегося кавказца.
   - Уймись, Ашот! - со злостью прошипел Вадим. - Прошу тебя, уймись!
   - Сейчас утихну, - негромко процедил сквозь зубы Айвазян, не забывая лучезарно улыбаться во все стороны. - Дай только легализоваться, а то торчу тут дурак дураком битый час... - И опять заорал буфетчице: - И бистрее, куйрик, бистрее,сестричка, ми с другом от жажды помираем.
   Словно по мановению волшебной палочки на столе возникла какая-то красивая бутылка, тарелочка с нарезанным лимоном, бутерброды с икрой, с колбасой, еще с чем-то...
   - Вай, карасавыца, чито это? - Ашот брезгливо указал на бутылку.
   - Это? Это лучший шотландский виски, который только есть в нашем кафе, - слегка растерялась от его пренебрежительного жеста престарелая "красавица".
   - Вай, куйрик, сестричка, зачэм виски? Пусть его эти шотландцы там у себя в Глазго сами пьют, раз уж их Господь так покарал!.. Я же просил у тебя армянский коньяк, карасавица!
   Ашот уже прочно был в центре внимания всего кафетерия. Большинство посетителей глядели на него откровенно неприязненно - во-первых, шуму от него было слишком много, а во-вторых, или в-главных, шиковало "лицо кавказской национальности".
   Вадим чувствовал себя крайне неуютно.
   - Извините, - расшаркивалась между тем буфетчица. - Но у нас армянский коньяк не очень хороший, только лишь три звездочки...
   По сути дела она весьма прозрачно намекала, что продающийся в ее кафе напиток вообще к солнечной Армении не имеет никакого отношения. Однако от этих растерянных извинений Айвазян разбушевался еще откровеннее.
   - Вай, зачем обижаешь, куйрик, зачэм такое гаваришь, а еще красавица! Что значит, "не очень хороший"?.. Даже самый нелучший армянский коньяк всегда лучше, чем любое другое, даже самое дорогое, пойло всего мира! Ти, красивая, еще бы молдавский или грузинский коньяк мне прынесла...
   Южный гость, было по всему видно, разошелся не на шутку.
   - Сейчас-сейчас,- засуетилась буфетчица. - Сейчас принесу!..
   - "Нэ самый лучший", понимешь!..- не мог успокоиться Ашот.
   Вадиму весь этот шум уже успел порядком надоесть. Он специально зашел в кафе, чтобы спокойно посидеть и поразмышлять над происходящим. А вместо покоя нарвался на такую перепалку.
   И все-таки, с чего это Айвазян так разошелся? Он обычно всегда такой выдержанный, спокойный, незаводной... Уж к кому никак не подходит фраза "горячая южная кровь"... А сегодня словно с цепи сорвался.
   Между тем буфетчица принесла бутылку и в самом деле самого простенького армянского коньяка. Даже не с "винтом", а с обыкновенной алюминиевой пробочкой, с "язычком". Явно к Кавказу он имел отношение только надписью на этикетке, произведен же и разлит где-нибудь в Долгопрудном.
   Поставила на столик настоящие стеклянные рюмочки, а не пластмассовые стаканчики, которые стояли у других.
   - Вот это другое дело! - громко обрадовался Ашот.- Ладно, красавыца, прощаю. Ти иди пока, потом сразу за все рассчитаемся! Да, и кофе не забудь!
   Лихо сорвав пробку, он бережно наполнил посудинки.
   - Барыф, ахпер!- еще раз провозгласил армянин и тут же перевел: - Здравствуй, брат! За встречу! - у него давно, еще с учебы, когда все переспрашивали значение того или иного слова или выражения, сложилась привычка говорить таким манером, сразу на двух языках.
   Опрокинул содержимое в рот и с удовольствием впился в сочную мякоть лимона.
   Озорно подмигнул Вадиму и проговорил негромко:
   - Хоть кутнуть разочек на халяву от трудов праведных могем себе позволить. А?
   Вострецов тоже выпил. Но вяло и без видимого удовольствия. Буфетчица была права - коньяк и в самом деле дрянной.
   - Так мне же отчитываться за средства придется, - по-прежнему негромко пояснил Ашот, поняв, почему так откровенно сморщился приятель. - И клиент просто не поймет, если я ему предъявлю счет за натуральный виски. Да и не люблю я его, виски - самогон самогоном...
   Это Вадим уже и сам понял. Тем не менее счел нужным заметить брюзгливо:
   - У вас хоть иногда такие задания бывают, что можно за чужой счет кутнуть...
   И начал вяло жевать бутерброд.
   Южанин сочувствующе спросил, не переставая с аппетитом жевать:
   - Что верно, то верно, иногда случается... А у вас что же, совсем плохо стало?
   Вострецов вздохнул:
   - Плохо - неплохо... Совсем - не совсем... Вопрос терминологии. Но вообще-то да, Ашот, неважно... Ты, кстати, сегодня Ашот?
   Айвазян передернул плечами:
   - Не имеет значения. Значит, Ашот.
   Он опять потянулся за бутылкой.
   - Ты что, кого-то сегодня "пасешь"?
   Айвазян чуть заметно повел глазами в сторону.
   - Там вон столик стоит у окна, возле искусственной пальмы... Только не надо таращиться, а то еще спугнешь ненароком... За ним высокий такой, спортивный товарищ... То бишь господин... Препакостный, скажу тебе, тип, прямо турок... В свое время он вляпался по-крупному на торговле оружием и киднэппинге - однако сумел выпутаться из передряги без особых потерь... Вот его и "вожу".
  Турок... Для Ашота худшего ругательства не было.
   - А по поводу? - уточнил Вадим.
   Приятель взглянул чуть виновато:
   - Извини...
   - Это ты извини, - Вострецов и сам понял, что сморозил глупость. - Случайно вырвалось...
   В самом деле, нашел, о чем спрашивать! Кто ж на такие вопросы отвечает?..
   - Я за ним, турком, сегодня цельных полдня ходил, - чтобы сгладить неловкость ситуации, торопливо начал объясняться Ашот. - Дальше его "поведет" другой наш работник. Так это я сейчас специально от своего, так сказать, коллеги, внимание на себя отвлекаю, потому и тебя позвал. Очень вовремя ты подвернулся... Этот турок длинный, похоже, надолго засел, а потому и нужно было обосновать свое пребывание здесь.
   - Это я уже понял, - кивнул Вадим.
   Вновь за столиком зависла пауза.
   - Ты чего такой хмурый, Вадик? - с искренним участием поинтересовался Ашот.- Что-нибудь случилось?
   Откровенничать Вострецову не слишком хотелось. Потому он только пробурчал неопределенно:
   - Да так, Ашот, всякие разности...
   Айвазян подчеркнуто восхитился:
   - Хорошо загнул, турок! Всякие разности! Разные всякости!... И все-таки?
   Ответ Вадима мог бы показаться обидным:
   - Тебе-то какая разница? Ты ведь тоже не можешь сказать, почему "водишь" своего "клиента"...
   Ашот не обиделся. Он вообще на друзей редко обижался. Но уж если обижался...
   - Значит, что-то по работе?
   Вадиму стало неловко. Что он, в самом деле, на людей бросается, когда к нему с таким участием?
   - По работе, - признал нехотя.
   Айвазян поднял рюмку. Опять заговорил громко, "включив" свой псевдоюжный акцент:
   - Давай, ахпер, випьем за то, чтобы у нас в джизни било столько бэд, нэприятностей, несчастий, напастей, трагэдий и горья, сиколько сэйчас останэтся в наших рюмках капэль этого благословенного напытка!
   После таких слов грех было не выпить. Вадим проглотил обжигающий "благословенный напиток" сомнительного качества, запил его не менее сомнительным, стремительно остывающим кофе. По телу прошлась горячая волна. И сразу потянуло поделиться своими проблемами.
   Он наклонился через столик. Перед лицом вдруг оказалась вазочка с пыльным искусственным цветочком. Вострецов отодвинул ее в сторону.
   - Понимаешь, какое дело, Ашот...- начал было он. - На работе у меня и в самом деле...
   Однако Айвазян его торопливо перебил:
   - Стоп, Вадик! Погоди секунду, послушай сначала меня... Я могу понять состояние человека, когда ему плохо, когда у него проблемы и когда ему просто нужно перед кем-нибудь выговориться... Однако давай сразу определимся: ты сейчас, под настроение, можешь наговорить что-нибудь лишнее, о чем потом будешь сожалеть. Например, что-то такое, о чем говорить не имеешь права. Ты потом будешь переживать, да и мне тоже это ни к чему. Так что давай-ка лучше соберись и реши, что ты можешь говорить, а что - не должен.
   Вострецов почувствовал, что у него к горлу подкатил горячий ком. Это ж надо, сколько чуткости и деликатности в приятеле!
   - Не переживай, Ашот, не переживай, дружище, - он попытался за немудреной шуткой скрыть это доброе чувство. - Ни личную, ни служебную, ни тем более государственную тайну я тебе раскрывать не собираюсь.
   Он откровенно взял в руку пустую рюмку и демонстративно заглянул в нее. Айвазян намек понял, схватил бутылку, налил понемногу обоим. Выпили.
   - Ты закусывай, - заботливо посоветовал Ашот. - А то еще захмелеешь...
   - Да ладно, - отмахнулся Вадим.
   Однако кофе отпил. И бутерброд взял с тарелочки.
   - Ну так я слушаю тебя, - большие темные, почти черные, глаза Ашота глядели внимательно, участливо, без показной искусственности, с искренним участием.
   Вострецов заговорил не сразу. Еще глотнул кофе. Покачал, раскручивая, стаканчик с крупной гущей, едва прикрытой тонкой пленочкой остывшего ароматного напитка.
   - Интересно, а что получится, если ее сейчас опрокинуть? - произнес он медленно. - Ты на кофейной гуще гадать, случайно, не умеешь?
   Айвазян вопросу не удивился.
   - Не мастер, - серьезно ответил он. И тут же посоветовал: - Ты просто опрокинь чашку и оставь перевернутой. А там поглядим: вдруг да и разглядим что-нибудь узнаваемое. Я как-то видел: такие узнаваемые фигуры иной раз формируются - просто диву даешься!
   Вадим согласно кивнул:
   - Да, конечно, ты как всегда прав.
   Однако опрокидывать не стал, просто отодвинул стакан в сторону. Ашот молча поднял ладонь вверх, громко щелкнул пальцами. И так же молча указал на свою пустую чашку и стакан приятеля. Буфетчица, поколебавшись, все же подошла, забрала их и через минуту принесла новую порцию, на этот раз обоим в чашках.
   Правда, Вострецов этого не заметил. Он просто глядел в стол перед собой.
   - Понимаешь, какое дело, хреново мне, Ашот, - признался Вадим тоскливо.
   - Это, знаешь ли, трудно не заметить, - негромко произнес, чуть усмехнувшись в пышные усы, собеседник.
   - Трудно не заметить...- со сдержанным раздражением, с горечью проговорил Вадим. - Заметить, может и нетрудно... Вот прочувствовал бы...
   Айвазян мягко перебил:
   - Ну, знаешь, Вадик, во-первых, еще Марк Твен очень точно подметил, что зубная боль совсем нестрашна, если зуб болит у соседа. А во-вторых, что-то ты мне не то желаешь.
   В самом деле, сообразил Вадим, пожелать другу таких же проблем. Занесло же меня...
   - Еще раз извини. Просто я сегодня что-то вообще раскис.
   Ашот понимающе кивнул:
   - Вижу. Могу я тебе чем-нибудь помочь?
   Вострецов слегка пожал плечами.
   - Ты? Вряд ли. А впрочем... Не знаю. Нет, не думаю, вряд ли.
   Опять зависла пауза. Ашот незаметно взглянул в сторону столика Длинного. Там по-прежнему шел неспешный разговор. Кофе пока не подавали. Значит, время еще есть. Да и Сашка Максимчук вон в углу сидит, скучает, третью чашку кофе цедит, кроссворд в журнале "Отдохни!" разгадывает, в готовности "вести" Длинного дальше... Похоже, можно и в самом деле чуть расслабиться. Тем более, судя по всему, у Вадьки и в самом деле что-то стряслось.
   Он подлил приятелю коньяку, подвинул чашку свежего кофе. Себе нацедил чуть-чуть, на самое донышко. Все же на работе, хотя и заканчивает смену.
   Паузу нарушил Вадим.
   - Знаешь, дружище Ашот, какое дело, наверное, мне придется увольняться из нашей конторы, - с трудом выговорил он.
   Это было слишком серьезно. Айвазян даже присвистнул от такого заявления. Уж он-то прекрасно знал, благодаря каким обстоятельствам Вадим работает в столь престижной организации, а потому уйти из нее могли его вынудить только очень серьезные причины.
   - Вот даже как? - спросил он. - И по какому же поводу, если не секрет?
   - Да какой уж тут секрет...- хмыкнул собеседник. - Просто не идут у меня дела.
   - Что значит, не идут? Почему?
   Вадим раздраженно передернул плечами:
   - А я почем знаю, почему? Не идут - и все! Либо я такой бестолковый, либо мне просто не везет и дела попадаются тупиковые. Если сказать тебе честно, я еще ни одного дела раскрутить не смог.
   Буфетчица включила музыку. Зал наполнился рваным грохотом ударных, за которым с трудом можно было распознать какую-то мелодию. Слушать такую звуковую какофонию трудно, разговаривать под нее еще труднее... Зато в таком реве был свой плюс: чужие уши ничего не уловят.
   - Насчет невезения ничего сказать не могу, тут я, как говорится, "не копенгаген",- пытаясь перекричать псевдомузыкальный рев, произнес Ашот. И слегка хохотнул: - Помнишь, в каком-то фильме иностранец удивляется: странное, говорит, русское слово "везет" - непонятно, кто везет, куда везет, зачем везет... А вот то, что бестолковым тебя не назовешь - это точно: по институту помню, "красный" диплом запростотак никому не дают... Ну а в чем оно конкретно выражается, это твое невезение?
   Вострецов опять держал рюмку, вертел ее между пальцами.
   - В чем? - переспросил он. - Да во всем. К какому делу ни прикоснусь - оно обязательно оказывается тупиковым.
   Айвазян сочувственно покивал.
   - Ну например?
   - Например...- складывалось впечатление, что расстроенный своими проблемами Вадим с трудом отслеживает ход разговора. - Например, вел я дело об убийстве журналиста Евгения Сафронова.
   - Это из "Центральной газеты"? - блеснул осведомленностью армянин.
   - Совершенно верно, - подтвердил Вадим. - Поначалу дело никому не казалось сложным, почему и поручили его мне, самому молодому в управлении, обкатать на том, что полегче... Но потом там столько всего понавскрывалось, все оказалось настолько запутанным, что разобраться во всем этом я так и не смог. У журналиста невесть откуда взялись, а потом исчезли неизвестно как и куда какие-то таинственные документы. Вдруг выяснилось, что в деле замешана мафия, какие-то неведомые друзья, один из которых работал чуть ли не на Петровке... Поначалу все улики были против жены Сафронова, которая, понимаешь, какое дело, не считала нужным скрывать, что не особенно огорчена гибелью мужа, да только мы, сколько ни бились, не смогли установить мотив преступления, а значит и доказать ее вину...
   - И чем же дело закончилось? - похоже, Ашот по-настоящему заинтересовался рассказом Вадима.
   - Ничем, - мрачно пробурчал тот. - Пришлось спустить на тормозах... Знаешь же, сколько сейчас у нас таких "висяков".
   - Пункт первый принят, - согласно кивнул Ашот.- Ну а что было дальше?
   Вострецов отпил коньяк. Он вдруг почувствовал, что и в самом деле начинает хмелеть.
   - Дальше... Было и дальше...- Вадим вздохнул. - Поручили мне еще одно дело, тоже, казалось, не слишком сложное - убийство некой лесбиянки-культуристки. Понимаешь, какое дело, все было налицо: следы обуви на влажной почве, орудие убийства (кстати, обрати внимание, она была убита пилочкой для ногтей, которую ей очень профессионально, одним ударом вогнали точно в сонную артерию), отпечатки пальцев, показания свидетелей... Казалось бы, стопроцентная гарантия раскрытия! Так нет же: оказалось, что она, эта культуристка, тоже причастна к мафии, тем же вечером совершила нелепое, абсолютно ничем не оправданное убийство какого-то алкаша, а у всех, с кем она в тот вечер контактировала, имелось пусть не железное, но во всяком случае достаточно надежное алиби... А главное, понимаешь, какое дело, опять я не смог докопаться до мотивации преступления... В общем, и тут я потерпел фиаско.1)
   ___________________________________________________
   1). Об этой истории подробно рассказывается в повести "След мстителя".
  
   - Понятно, - задумчиво согласился Ашот. По всему было видно, что он параллельно думает о чем-то своем. - Один случай - это случай. Два случая - это совпадение. Три случая -закономерность... Был третий случай?
   - Был третий случай, - эхом отозвался Вострецов.- Объявился как-то в Москве некий гастролер из провинции... Может, ты слыхал об этом?.. Как-то, скрываясь от нашего наблюдения, он прыгнул в метро на крышу поезда...
   - Конечно, слыхал, - хмыкнул Айвазян. - История ведь тогда здорово нашумела...
   - Вот-вот, - подхватил Вадим. - Его сначала за дилетанта приняли, а он такого понатворил... Даже, понимаешь, какое дело, самого Весельчака У убил... А потом исчез так же неожиданно, как и появился, и с концами... Впрочем, всего я тебе рассказывать не буду, не обижайся...
   Длинному и его собеседнику принесли кофе. Хотя они и не демонстрировали намерения сворачивать разговор, нетрудно было предположить, что окончание встречи не заставит себя ждать слишком долго. Впрочем, Максимчук, судя по всему, это тоже понял. Он неторопливо, хотя и с видимым облегчением, свернул в трубочку журнал, допил кофе, показал буфетчице, что желает рассчитаться. Теперь он пойдет на улицу, сделает вид, что курит. Такая у него манера: выходить раньше человека, за которым он следит. Считает, что так меньше внушает опасений, чем если будет выходить сразу за "клиентом". И хотя Александр уже давно бросил курить, в таких случаях он просто держит тлеющую сигарету в пальцах, считая, что это оправданно.
   - Ты только не обижайся, - Вадим похлопал Ашота по руке. - Сам понимаешь, какое дело...
   - Конечно, - широко и искренне улыбнулся Айвазян. - Я не обижаюсь.
   Он и в самом деле ничуть не обижался, он сейчас думал о другом. Теперь не мешало бы как-то отвлечь внимание Длинного от Максимчука, который, судя по всему, и в самом деле собирался на выход.
   - Ти панимаэшь, ахпер, - опять громко заговорил армянин. - Мужчина никогда нэ должен абижаться на своих друзей! Это нэдостойно настоящего мужчины! Так же как нэ должен мужчина абижать тех, кто к ним хорошо относится... Давай випьем, друг, чтобы никогда у нас с тобой не было оснований для абыд друг на друга!
   Вадим, который поначалу был не слишком доволен тем, что встретил Ашота, что тот столь громогласно пригласил его, и тем, что постоянно привлекал к своей персоне внимание всех посетителей кафе - так вот теперь Вадим был готов благодарить судьбу за все это. И выпил он с удовольствием. Глотнул холодный кофе, схватил и откусил кусок бутерброда, хотя это был бутерброд с тарелочки Айвазяна.
   Прожевав и проглотив закуску, продолжил:
   - Так вот, Ашот, понимаешь, какое дело, и получилось, что постепенно за мной в конторе закрепилась репутация работника, который способен только благополучно проваливать даже стопроцентные дела.
   Айвазян покивал:
   - Я тебя понимаю. Это, конечно, очень плохо, Вадим. Но ведь не смертельно же, в самом деле. В конце концов, думаю, ты бы смог это все переломить.
   Переломить... Легко сказать переломить... А вот как это сделать на практике?
   По этому поводу есть два мнения. По одному, если тебе какое-то время постоянно и по-крупному не везет, то "не трать, кум, силы, а спускайся себе на дно". По другому - нужно действовать по закону преферанса: "Карта не лошадь - к утру повезет". Оба они имеют полное право на существование. Пословицы и поговорки вообще хороши тем, что существуют на любой случай жизни и при принятии любого решения можно подобрать подходящую... Вот только в данном случае какому варианту отдать предпочтение?
   - Может быть, и смог бы, - вяло согласился Вострецов. И повторил с сомнением: - Может быть...
   - Но у тебя еще что-то случилось, - подсказал Айвазян, провожая взглядом пробирающихся к выходу Длинного и его спутника.
   Вадим отнекиваться не стал.
   - И что же?
   Оба человека, встречу которых Ашот контролировал, вышли на улицу. Все, можно считать, что его задача выполнена. Теперь и в самом деле можно расслабиться. Теперь за все пусть Сашка сам отвечает. А уж он такой волкодав, что из-под его опеки хрен кто вырвется!
   - Случилось вот что. Понимаешь, какое дело, теперь мне поручили дело изначально абсолютно тупиковое, - пояснил Вадим. - Улавливаешь, Ашот?.. До сих пор считалось, что любое преступление, которое мне поручалось вести, можно раскрыть, что можно отыскать виновных, - он слегка захмелел, а потому несколько коряво сформулировал свою мысль. - Ну а здесь, понимаешь, - полнейший голый Вася.
   - И что же это за дело? Ты хотя бы в общих словах можешь мне сказать?
   Вадим передернул плечами.
   - Если только в общих...
   Он попытался взять чашку за ручку, однако с первого раза это ему не удалось.
   - Что-то тебе так по шарам ударило? - озабоченно спросил Ашот.
   - Нервы, наверное, - буркнул Вадим. - Да и не обедал я сегодня...
   - Обедать мужчина должен каждый день обязательно, - назидательно проговорил Ашот.- Равно как и завтракать и ужинать. Женщины пусть со своими диетами делают что хотят, всякие большие и малые килокалории подсчитывают, а мужикам необходимо три раза в день нормально питаться. Тогда у него, у мужика, не будет проблем со здоровьем. Как говорится, у кого хороший стол, у того хороший стул... Давай-ка пройдемся по улице, по морозцу, - без паузы и какого-нибудь перехода предложил он. - Там и поговорим еще.
   - Пошли, - неуверенно пожал плечами Вадим. И послушно повторил: - Там и поговорим.
   Ашот скрутил кусок бумаги, торчащей вместо салфетки из стаканчика, в плотный цилиндрик, заткнул им горлышко недопитой бутылки. Сунул ее в карман. Не считая нужным больше изображать из себя "нового русского" кавказской национальности, сказал оказавшейся рядом удивленной буфетчице:
   - Счет, пожалуйста! И чек.
   За данный банкет еще предстоит отчитываться. И неизвестно, как на все это посмотрит шеф.
  
  
   КОЛЯН - ВАСЬКА - ВАЛЕНТИН - ТОХА
  
   - Да пошел ты, Колян, в самом деле, ёклмн!..
   Васька был настроен более чем благодушно. Да и почему бы, скажите на милость, не быть ему в добром настроении, если сегодняшний день с самого утра складывается на удивление удачно? Вот и не верь после этого гороскопам!.. Нет, братцы, не всё врут календари, далеко не всё... Только сегодня утром по радио зачитывали, что ему, Василию Ряднову, бизнесмену средней руки по прозвищу Рядчик, как родившемуся под знаком Козерога, обязательно будет удача во всем. Правда, там же прозвучало, что Козерогам следует опасаться случайных знакомств, ну да кто ж им по-настоящему верит, этим гороскопам?
   А тут вдруг выясняется, что его собеседник, Колян, происходящие, а вернее, намечающиеся события оценивает не столь оптимистично. Еще и предостерегает, ёклмн, заботу о его, Васькином, кошельке изображает... Нет, братка ты мой, коли пошла тебе масть, коли подставляет жар-птица под руку золотое перо из своего хвостика, упустить фортуну попросту непростительно.
   - Пошел-пошел...- пробурчал Колян. - Я-то пойду... И с кем ты после этого останешься? С этими звездюками, которые тебя же за лишний "кусок" сдадут со всеми твоими потрохами?
   Ссориться Рядчику сегодня ни с кем не хотелось. Тем более, с Коляном. Он же прекрасно понимал: столь явный скепсис приятеля базировался на самой элементарной зависти к его удаче. Ну а если уж сам Колян (Колян!) тебе завидует, можно и немного пойти на попятную.
   - Ну ладно тебе, ёклмн, не дуйся!.. - примирительно сказал Васька.- Только объясни мне четко и ясно: что тебе в этом деле не нравится?
   Что мог сказать на это Колян Мохнач? Только еще раз повториться, что вся эта история ему попросту не нравится. Причем, по целому ряду обстоятельств. Да и личный аспект сбрасывать со счетов ну никак нельзя.
   Да, никто не спорит, на первый взгляд все и впрямь выглядит на редкость пристойно и прилично. Вернее, чуть не так: все выглядит очень логично. Потому что если речь вести насчет пристойности и приличий...О каких приличиях может идти речь, если намечаются нехилые "бабки"?
   ...Началось все с того, что сегодня утром Ваське Рядчику на счет поступили деньги, которых он ждал давно, уже ждать отчаялся и вполне обоснованно опасался, что партнер попросту прогорел и что он, Васька, этих денег не получит никогда... Не успел бизнесмен оправиться от приятной неожиданности, как ему позвонил некто неизвестный и предложил невероятно выгодную сделку. И Васька, конечно же, клюнул. Он не был бы собой, если бы упустил такой шанс. Жадный он, Васька, за любой копейкой готов гоняться, будто она, копейка, уже по праву рождения должна принадлежать лично ему. В этом Колян убеждался неоднократно.
   Но не скажешь же все это Ряднову! Не поймет он, что излишняя жадность чревата возможными неприятностями.
   И Колян решил зайти с другого боку.
   - Ну ты сам подумай: почему этот лох обратился именно к тебе? - спросил он.
   Рядчик ухмыльнулся:
   - И слава обо мне прошла по всей Руси великой!..
   Колька не сдержался:
   - Дурак!
   Это уже был перебор.
   - Ты все-таки, Колян, говори, да не заговаривайся, - нахмурился Васька.- Был бы ты такой умный, как изображаешь, на этом месте, - ткнул он пальцем под себя, - сидел бы ты, а на том, - указал на кресло, в котором развалился приятель, - был бы я.
   Что верно, то верно. Хоть и были они старинными, еще со школьной поры, друзьями-приятелями, а только Васька в деньгах преуспел куда больше, чем Колян. А если говорить откровенно, то с деньгами у Коляна вообще вечная напряженка; тоже, к слову, еще со школьной поры. Что же касается Васьки, у него денег всегда навалом. Для него проблема возникает только если нужно неожиданно вложить в некое дело десятку-другую-тройку тысяч "гринов"... Особенно его угнетала необходимость платить налоги!.. Так что сами по себе понятия "финансовые проблемы" у Васьки и Коляна изначально лежат в различных плоскостях.
   Зато у Коляна есть иное: самолюбие, скептицизм и подчеркнутая независимость. Он, Колян, такой: если что не по нему - может прямо сейчас встать и уйти, обматерив того же Ваську напоследок. И тот останется с карманами, полными "капусты", и в то же время униженный нищим Коляном. Не случайно его, Коляна, Похеристом прозвали.
   И за что Рядчик терпит его? За старую дружбу? Так ведь она, эта дружба, должна постоянно чем-то подпитываться. Материально или хотя бы морально. А так - это уже не дружба, а розовый ностальгический сиропчик. Сопли и слюни... Может, просто интуитивно чувствует Васька, что ему не мешает иметь рядом с собой такого вот скептика и циника, который хоть иногда одергивал бы его? Хотя не исключено, даже более вероятно иное: попросту приятно всегда иметь при себе такого вот умного парня, старого приятеля, который прозябает в нищете и перед которым можно свысока повыдрёпываться.
   - Ну ладно, хватит вам, забияки! - вмешался третий участник встречи. - Распетушились, в самом деле, как гладиаторы в Колизее...
   Хотя это сказано было совсем негромко, они дружно замолчали. Васька из робости и подобострастия. Колян из чувства искреннего уважения. Потому что третьим с ними сидел, поблескивая эмалью трехцветного флажка на лацкане безукоризненно сшитого пиджака, ни кто иной, как сам Антон Валерьевич.
   Антон Валерьевич аккуратно отпил кофе, поставил чашечку. Промокнул губы салфеткой. Небрежно бросил ее на стол. И только тогда перевел глаза на Рядчика.
   - Ты, в конце концов, можешь рассказать, что же тут у вас сегодня произошло? А то эмоций много, а бит информации - ноль...
   - Да-да, конечно, - всполошился Васька.
   Колян ничего не сказал, просто откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. В дальнейшем он в основном слушал, лишь изредка вставляя несколько слов, когда считал, что приятель не совсем точно излагает факты. Хотя об одном фрагменте своего участия в этом деле так и не рассказал - ни старинному другу Ваське, ни искренне уважаемому Антону Валерьевичу.
   ...Все началось, как уже говорилось, только нынче утром.
   Телефон прогудел мягко и вкрадчиво. После третьего зуммера сигналы прекратились. А потом загудели вновь. Значит, звонок не был случайным - с Васькой жаждал пообщаться кто-то из своих.
   Рядчик заглянул в окошко определителя номера. Там мигал рядок прочерков - номер не определился. Ну что ж... Бизнесмен снял трубку.
   - Да, - коротко бросил он в микрофон.
   - Василий Алексеевич?
   - Он самый.
   - Добрый день.
   - Надеюсь на то, - буркнул Ряднов. Голос был незнакомым. А бизнесмен не любил, когда собеседник по телефону не представлялся. - С кем я говорю?
   - Мы не знакомы с вами, - ответил голос. - Сказать вернее, вы меня не знаете.
   Это заявление понравилось Василию еще меньше.
   - Но вы же откуда-то знаете этот номер телефона?
   - Вы правы, откуда-то я его знаю, - голос в наушнике заметно усмехнулся.
   - Но как-то ж вас зовут? - немного раздраженно поинтересовался Васька.
   В трубке раздался еще более явственный, хотя и коротенький смешок.
   - Вообще-то меня редко очень зовут, обычно я сам прихожу... А имя мое Валентин.
   Вводная часть беседы затягивалась и это начало раздражать Ваську. Да и манера собеседника довольно произвольно расставлять слова в предложении отнюдь не говорила в его пользу. Либо он просто безграмотен, либо старается изображать такового.
   - Вы специально позвонили, чтобы покаламбурить? - поинтересовался Ряднов ядовито. - Тогда вы попали не по адресу - у меня время дорогого стоит.
   Он бы уже давно бросил трубку, если бы не одно существенное обстоятельство. Дело в том, что данный номер телефона был известен очень немногим. Да и этот условный звонок - три зуммера, а потом новый вызов - знали только самые нужные люди.
   - Да-да, конечно, - неожиданно заторопился Валентин. - Прошу, как говорится, пардону... Так вот, многоуважаемый Василий Алексеевич, у меня очень выгодное к вам имеется деловое предложение.
   Словосочетание "очень выгодное деловое предложение", хоть и произнесенное в беспорядке, всегда звучит заманчиво. Особенно для делового человека. Однако Васька не стал бы тем, кем он стал, если бы сразу клюнул на него. За подобными высказываниями, случается, стоит не более, чем самый обыкновенный блеф.
   Однако... Однако за ними же могла оказаться и в самом деле курочка Ряба, несущая золотые яйца непосредственно в его карман.
   Действительно, покажите пальцем на того человека, который не мечтает заполучить в личное пользование такую золотую рыбку в перьях!
   Поэтому, услышав эти слова, Васька произнес как можно равнодушнее:
   - В самом деле?
   Произнес, а сам при этом в полной мере отдавал себе отчет, что уже не бросит трубку, пока не узнает, в чем состоит суть этого предложения.
   - В самом деле. Судите сами, - быстро проговорил собеседник. - Без особого риска вы за две-три недели сделаете до пятисот процентов валютного вложения.
   Это уже было серьезно. Даже слишком. Это было более чем заманчиво. Две-три недели - пятьсот процентов валюты... Сам-пять, как говорили в подобных случаях наши предки. Такого не бывает; такого попросту не может быть. И именно поэтому Васька решил, что до такой степени нагло собеседник блефовать не может.
   Тем не менее он спрашивал по-прежнему подчеркнуто небрежно:
   - Сумма вложения? Гарантии? Поручители? Степень риска?..
   Однако собеседник от ответа уклонился:
   - Это не для телефона разговор, я думаю, должен быть. Или нет?
   Логично. Однако и не бросаться же, очертя голову, в сомнительную авантюру.
   - Но и я тоже не могу все бросить и ехать невесть куда из-за первого же звонка. Тем более к незнакомому человеку, который к тому же не желает представиться, -брюзгливо бурчал Васька.
   А сам почувствовал, как у него все внутри напряглось в предвкушении дохода.
   Пятьсот процентов за три недели! Сотню тысяч "баксов"... Хотя, нет, такую сумму он сейчас так просто не наберет... Ну полсотни! Пятьдесят на пять - двести пятьдесят зеленых "кусков"! Неплохо, право слово неплохо!
   - Конечно, - легко согласился Валентин. - Но вам согласиться тем не менее придется на вариант этот мой. Потому что на такие условия желающих найдется немало. Или нет, как вы думаете?
   Естественно! Человек, у которого случайно завелось тысяч десять "зеленых", и тот сломя голову помчится - а отхватить махом четверть "лимона"...
   - Но вы должны понять, Валентин, что я человек занятой... Вы не могли бы хотя бы намекнуть, в какое дело и сколько нужно вложить...
   - Сколько - на ваше усмотрение, это уже как вам мошна позволит, - быстро ответил позвонивший. - Процентов четыреста-пятьсот будет наверняка, я думаю. Больше - возможно, меньше - навряд ли.
   - А как же я проверю...- начал было Васька, и тут же осекся.
   Он хотел спросить у собеседника, каким образом сможет убедиться в правильности окончательного расчета, однако вовремя сообразил, тем самым дал понять собеседнику, что всерьез заинтересовался предложением.
   - Детали при встрече сообщу я вам, - сказал Валентин. - Если вас что-то не устроит, считать мы будем, что разговора не было у нас.
   Что значит "разговора не было"?.. Нет уж, постой-ка, брат-мусью, от таких предложений умный человек запростотак не отказывается... Что ж, тот не бизнесмен, кто никогда не рисковал и никогда не терял времени, а то и денег, на проведение рискованных сделок.
   - Ладно, решено, - твердо сказал Васька. - На беседу к вам приедет мой помощник. С ним вы и оговорите суть дела. И только потом...
   Это был, по мнению Рядчика, очень надежный крючок. Если человек, назвавшийся Валентином, и в самом деле имеет какие-то серьезные предложения, он согласится на такой вариант. Если же это блеф, если тут сокрыта какая-то афера, не связанная с заработком, если она, эта афера, направлена лично против него, Ряднова, позвонивший должен сейчас начать уговаривать приехать именно его, Ваську.
   Однако не оправдалось ни одно из предположений.
   - Многоуважаемый Василий Алексеевич, - перебил его собеседник. - Понятно, что я вынужден согласиться с вашим вариантом, потому что это я к вам обращаюсь... У меня только одно условие есть: человеку, который приедет в назначенное мной место, вы должны полностью доверять. Полностью, на все сто процентов. Договорились? Потому что, надеюсь, вы и сами понимаете, я ведь серьезно рискую.
   Ага, братка ты мой! Значит, сделка будет в чем-то сомнительной!.. Впрочем, сделка, в которой идет речь о подобных условиях, о таких процентах, не может не быть сомнительной.
   Что же стоит за всем этим?
   - Разумеется-разумеется, человек приедет вполне надежный...-поспешил он заверить.
   - Погодите, - Валентин не дал ему закончить фразу. - У меня есть второе условие: даже ему я всех деталей не расскажу. Только в общих чертах. Все тонкости дела я буду оговаривать исключительно с вами. Сами понимаете: кто платит, тому и определять политику...
   Значит, неведомый собеседник заранее уступает ему, Василию, пальму первенства в распределении доходов? Это льстит, черт побери! И это вполне устраивало и Ваську. Колян, конечно, хороший парень, но только если и в самом деле там "светит" хороший барыш, то кто ж может поручиться, что он не попытается тоже затесаться в аферу... Нет, таинственный Валентин прав: лучше Коляну просто предложить какие-то комиссионные от всей сделки. А еще лучше ограничится всего лишь тем, чтобы ему хорошо заплатить за выполнение разового поручения: проведение предварительных переговоров с вероятным партнером.
   - Хорошо, - решил Ряднов.- Где и когда мой человек встретится с вами?
   - Где - мы сейчас договоримся. Главное - как можно скорее. Время не ждет, насколько можно верить незабвенному Джеку Лондону!
   Да пошел ты со своим Лондоном, - раздраженно подумал Васька, - когда ты мне такой куш предлагаешь!
   ...Колян с Валентином встретились там, где и было оговорено - в скверике между памятником Суворову, "Уголком Дурова" и путепроводом у Цветного бульвара. Они словно заранее договорились устроить соревнование в том, кто из них будет выглядеть задрипаннее. У Коляна вообще такая манера - ему плевать с высокой колокольни на то, что скажет нормальный человек, глядя на его костюм, лишь бы ему в нем было как можно комфортнее и уютнее. Ну а Валентин... Валентин выглядел ему под стать. Правда, подметил скептик-Колян, в одеянии его собеседника проглядывала какая-то нарочитость, неискренность, искусственность. Словно он желал специально подчеркнуть своим внешним видом, что находится в жутко стесненных финансовых обстоятельствах.
   Валентин сидел на лавочке и посасывал из горлышка плохонькое дешевое пиво.
   - Не боишься простудиться? - вместо приветствия поинтересовался Колян, плюхнувшись рядом с ним на слегка припорошенную снежком скамейку.
   Тот не ответил. Протянул бутылку.
   - Будешь?
   Колян хотел было отказаться, но потом вдруг решил - а почему бы и нет, в самом деле? Глотнул. Пиво оказалось изрядно разбавлено водкой. Колян даже закашлялся.
   - Ты это с чего такое дерьмо пьешь? - отдышавшись, спросил он.
   Валентин пожал плечами.
   - Холодно. А денег нет, чтобы какой-нибудь джин-тоник или коньячок потреблять, - объяснил он. - Потому и с предложением своим к вам напросился я. Понимаешь, сразу я хочу срубить сотни две тысяч "баксов"... Тогда уж, будь спок, такую хренотень пить не буду.
   Почему-то такая невероятная заявка настолько поразила Коляна, что он сразу поверил в серьезность разговора. И от удивления даже присвистнул:
   - Две сотни "кусков"? "Зеленых"?.. А на меньшее ты никак не согласен?
   Собеседник шутки не принял.
   - Может, и соглашусь. Но только хочется сразу и побольше. В этом отношении я вполне солидарен с Остапом Ибрагимовичем Бендером.
   - И на чем ты собираешься такую сумму слупить?
   Валентин еще глотнул своего пойла. Громко отрыгнул. С отвращением поморщился.
   И только тогда, шумно вдохнув морозный воздух, поинтересовался:
   - Тебя как зовут?
   - Колян.
   - Так вот, Колян, если я решил слупить такую сумму, будь уверен, я ее слуплю. Вопрос лично для меня сейчас стоит только в том, сделаю это с вашей помощью или с чьей-то другой. Уловил?..
   - Уловил, - кивнул Похерист.
   И в самом деле было прохладно, сырой мороз продирал едва не до костей. А потому он молча взял из рук Валентина его бутылку и тоже отхлебнул этого своеобразного "коктейля". И, тоже отрыгнув мгновенно взбурлившие в желудке дрожжевые газы, спросил:
   - Ну и что из того?.. Должен же я знать, из чего ты собираешься сляпать такой капиталец?
   - Должен, - согласился Валентин. - Сейчас я тебе все по мере возможности разъясню. Только ведь и я, согласись, должен четко знать, намерен ли Васька вкладывать деньги или же просто Васька Ваньку валяет, - попытался напоследок скаламбурить соблазнитель.
   Что ж, он был прав, на подобный вопрос ответить Колян имел полномочия.
   - Намерен, - заверил он. - Если, конечно, дело покажется достаточно надежным.
   - И кто определит степень его надежности? - вкрадчиво поинтересовался Валентин таким тоном, будто заранее знает ответ на него.
   - Как это кто? - не понял вопрос Колян.- Я, конечно же...
   Валентин кивнул:
   - Ну что ж, это хорошо. Тогда приступаем.
   Он сделал паузу. Колян глядел на собеседника откровенно выжидательно. Что стоит за всей этой тягомотиной? Либо и в самом деле некая грандиозная авантюра, без которых никогда не сколотишь по-настоящему солидного капитала, либо кто-то из врагов-соперников пытается втравить Ваську в какую-то нехилую неприятность...
   Но в любом из этих случаев с Васьки нужно слупить побольше!
   - Итак, - Валентин, наконец, перешел непосредственно к изложению сути дела. - Как и что именно все будет происходить, я тебе рассказывать не буду. Но в общих чертах дело предлагаю сделать такое... Короче: через неделю или через десять дней в Москву приезжает большая группа бизнесменов из штаб-квартиры Европейского экономического совета...
   "...и мы вполне можем ограбить их. Или взять их в заложники и потребовать выкуп", - мысленно закончил Мохнач мысль своего собеседника. Чеченский вариант...
   Все ясно. Значит, этот нищий оборванец хочет попросту спровоцировать Ваську на мафиозные разборки международного масштаба и подвести эту жадюгу под Интерпол!
   - Не пойдет! - быстро проговорил Колян.
   Сбитый с толку торопливым ответом, Валентин недовольно переспросил:
   - Что не пойдет?
   - Не пойдет вся эта афера.
   Валентин недоуменно вскинул брови:
   - Почему?
   - По кочану... Все очень просто. Если мы попытаемся их облапошить или ограбить, поднимется гигантский шум на весь мир...
   Всего лишь на мгновение собеседник откинулся на спинку скамейки. Влил в рот остатки своего сомнительного коктейля. Небрежно швырнул пустую бутылку за спину в рыхлый ноздреватый снег.
   И только после этого с горечью обронил:
   - Дурак!
   Этим коротким хлестким оскорбительным словом Коляна уже давно никто не называл. Потому что он всегда умел поставить человека на место. И теперь настолько удивился, что даже забыл обидеться.
   Между тем Валентин поднялся.
   - Все, разговор между нами закончен, - решительно произнес он. - Меня можете не искать - это бесполезно. А мне придется найти других партнеров.
   Все произошло очень резко, даже слишком резко. Так резко, что растерявшийся Колян догнал Валентина уже шагающим по аллее. Краем глаза отметил, что оба страховавшие его васькиных мордоворота уже заходят с боков к Валентину, готовые перехватить его на выходе.
   Заметил он, правда, и иное. Что впереди выразительно маячит еще одна могучая фигура - судя по всему, Валентина тоже страховали. Ну а потасовка телохранителей в столь людном месте отнюдь не входила в его планы.
   - Слышь, ты, ну хватит! - поймал Колян за рукав Валентина. - Чего ты взвился?
   Тот остановился. Замерли и мордовороты.
   - Потому что я вам предлагаю почти стопроцентно выигрышное дело, а мне вместо делового партнера какого-то дурака присылают, - Валентин говорил с досадой, резко, однако рукав из цепких пальцев Коляна не вырывал. - Да пойми же ты, Фома неверующий: были бы у меня в кармане сотни две тысяч "гринов", стал бы я с вами, придурками недоверчивыми, связываться? А-а, ну вас, обойдусь как-нибудь!..
   Они остановились посередине аллеи, недалеко от чугунного ограждения, за которым дышало дымом и паром Садовое кольцо.
   Либо этот парень и в самом деле задумал что-то грандиозное, либо у него крыша поехала. Но Ваське эти предположения не доложишь. Ему нужны будут только конкретные факты. Кроме того, ему же, в конечном счете, и решать, принимать это предложение или нет.
   - Ну ладно тебе, - повторил Колян. - Если я тебя в чем-то неправильно понял, объясни еще раз, только четко: что ты предлагаешь?
   Валентин еще раз, оценивающе, долго посмотрел на Коляна. Потом вздохнул.
   - Если какого другого дурака искать, опять все сначала начинать, с такими же, как ты, разговаривать... - в раздумье проговорил он. И потом решился: - Ладно, пошли, пройдемся вдоль улицы.
   Вокруг струились потоки озябших людей. Над ними клубилось тугое белое облако выдыхаемого пара. Гудело и шумело Садовое кольцо... Диктофон в кармане Коляна напрасно крутил кассету - здесь слишком много шума, чтобы запись получилась.
   Может, этот тип, назвавшийся Валентином, который бодро, немного ссутулившись, шагал сейчас рядом, специально все это проделал и столь натурально изобразил обиду, чтобы теперь идти в толпе, понимая, что их разговор наверняка попытаются записать?..
   - Суть моего предложения такова, - вторично начал растолковывать Валентин, чуть повернув в сторону Коляна лицо. - В Москву скоро приезжает группа очень богатых бизнесменов, своего рода теневых воротил крупнейших европейских промышленных и финансовых корпораций... как бы это сказать... одной из ведущих и наиболее перспективных отраслей промышленности... Главное состоит в том, что это не некая официальная государственная делегация, а значит мы сделаем так, чтобы обслуживание ее взять на себя.
  Улавливаешь?
   Колян пожал плечами под куцей потрепанной кожаной, с подстежкой из искусственного меха, курточкой:
   - Не очень.
   - Вот оно! - полуобернувшись к нему, поднял палец Валентин. - Вот она, в этом-то и суть!.. Понимаешь, Колян, каждый нормальный человек, особенно приезжая в другую страну, тем более в страну, с такой репутацией, как наша, вполне допускает, что его могут облапошить. Согласен? Но при этом каждый убежден, что это можно сделать в каких-то мелочах, в неких частностях, в деталях... Но ни у кого не хватит сообразилки, что его могут обмануть гррандиозно, по-настоящему, по-крупному... Этим-то мы и воспользуемся... Вот смотри! Мы арендуем небольшую загородную гостиницу. Или, скажем, какой-нибудь пансионат с охраняемым участком, что для нас было бы еще лучше. Заблаговременно представляем администратору, или как он там еще называется, делегации из ЕЭС банковские реквизиты некой коммерческой фирмы, которая берет на себя обслуживание всей делегации. Иностранцы живут в прекрасных условиях, где их кормят-поят, обеспечивают транспортом для деловых поездок, организуют досуг, всякие театры-музеи, концерты-представления... Поставляют девочек или мальчиков, если кому-то это нужно будет - а им, естественно, это нужно будет, как любому нормальному человеку, находящемуся в командировке, да еще в такой экзотической стране, как Россия, их услаждают наши артисты, экскурсии по городу и по Подмосковью, по тому же Золотому кольцу, например, для желающих можно охоту или рыбалку организовать, всякая прочая такая хренотень... Ну а теперь улавливаешь?
   - Теперь улавливаю, - кивнул Колян. И тут же спросил: - Ну а что мы с этого будем иметь?
   - А то, что мы с этого загребем нехилые денежки.
   Колян по-прежнему ничего не понимал.
   - Так в чем же суть фокуса?
   Валентин полуобернулся, сверкнул белыми зубами между потрескавшимися от мороза губами.
   - Не понял? Так ведь на то он и фокус!.. В том-то и дело, Колян, что все это: гостиница, загородный особнячок, банковские реквизиты, продукты, обслуживание - абсолютно все будет принадлежать нам! Усёк? Только нам двоим с твоим Васькой - и никому иному. Чем шикарнее мы все это обставим, тем лучше эти иностранные "лохи" все это дело оплатят. Это же элементарная человеческая психология: как бы человек ни был скуп, ни за что он не платит так охотно и безропотно, как за удовлетворение своих личных, пусть даже весьма сомнительных, или даже наоборот - именно своих самых сомнительных - удовольствий... Сделать же это не так уж сложно. Загородный дом в лесу у меня на примете имеется, возьмут за него недорого. Продукты нам будут поставлять по дешевке, причем, натуральные, из одного местного же хозяйства. Блюда из этих продуктов будут готовить сугубо в русском, а точнее сказать, псевдорусском, стиле - для нас легче, а для них экзотика. Тот же самогон, хороший первач, будем им поставлять как исконно русский напиток - сам же знаешь, в деревне его можно купить за гроши... Автобусы я тоже беру на себя. Любые машины будут к их услугам. Девочек сейчас, любого возраста и любой квалификации, сам знаешь - только свистнуть, это тоже мои проблемы!..
   Грандиозность замысла, конечно, потрясала. Но в чем же, все-таки, тут фокус? Этого Колян никак не мог понять. Что-то на словах у этого типа все складывается слишком легко и невероятно просто.
   - Но ведь самое главное сделать будет невозможно! - сообразил наконец Колян.- Ведь этих долбанных бизнесменов будут встречать официальные лица, их будут сопровождать. Они деньги на свое содержание, наверное, заранее должны перевести...
   На каждое замечание Валентин терпеливо согласно кивал, всем своим видом подчеркивая, что все это им тоже предусмотрено.
   - Ты был бы прав, конечно, Колян, если бы не одно, самое главное, обстоятельство. В группе тех, кто встречает и сопровождает делегацию, только одному-единственному человеку не все равно, как и что будет организовано. Всем остальным встречающим-сопровождающим все это до одного места. Согласен? Только главный, старший должен заботиться обо всем. Вот
  тут-то и кроется суть моей аферы. Я имею прямой выход на того самого человека, от которого зависит встреча и прием гостей. И если я ему предложу избавить его от всех хозяйственных хлопот, да еще поднесу барашка в бумажке, он с превеликим удовольствием отдаст эту депутацию нам со всеми ее депутатскими потрохами.
   Звучало убедительно.
   - А банковские реквизиты?
   - Я же тебе ясно сказал: это пусть вас с Васькой не волнует - это мое дело. Реальный действующий счет открыт или будет открыт в ближайшее время в... скажем так, неком банке некой зарубежной страны. Эти деньги какое-то время там же и останутся, еще и "покрутятся" немного, процентиками обрастая... Сам же понимаешь, что за каждый дополнительный заказ, за каждую лишнюю бутылку водки или шампанского, которые мы будем поставлять непосредственно со складов, за шоколад, конфеты и торты, за все такое прочее, за заказанных мальчиков и девочек, за концерты - короче говоря, за все, что будет выходить за рамки оговоренных сумм, они будут платить тут наличкой, причем будут платить нормально, потому что раскручивать их на дополнительные траты будут настоящие мастера этого дела.
   Они свернули с Садового кольца и пошли по Тверской по направлению к Белорусскому вокзалу. Слева остался шагающий в неизведанное будущее Маяковский.
   - Вот так-то, - продолжал Валентин. - В общем, как именно этих зажравшихся буржуев раскрутить на то, чтобы они платили, платили и еще раз платили, я уже продумал... Еще раз говорю: это я все беру на себя... Таким образом, если Ваську такая перспектива заинтересует, пусть будет в готовности выделить на это дело денег побольше. Окупится раз в десять. Счета,
  калькуляции - я все представлю в лучшем виде. Поскольку его деньги, ему пойдет сорок процентов навара. Поскольку мои идеи и хлопоты, мне тоже сорок процентов, считаю, что это вполне справедливо. Двадцать процентов - на взятки и другие прогнозируемые и непредвиденные расходы. Всё!
   О Господи! Это ж если вложить сто тысяч, в десять раз, получается миллион, сорок процентов - четыреста тысяч "баксов"... Не на чем-то таком, что человек будет делать сам!.. Хоть бы десять процентов от них получить, за одно только посредничество... Ведь десять процентов, сорок тысяч, не так уж много за такое дело...
   - А я? - вырвалось у Коляна.
   Валентин посмотрел на него с откровенным, ничем не примаскированным удивлением:
   - Ты? Не понял... А я-то тут причем? С тобой пусть Васька рассчитывается, ты ведь его человек...
   Вот уж поистине, ошеломленно думал Колян, деньги просто валяются под ногами. И снова все сливки, весь навар достанется этому дебилу Ваське, который палец о палец не ударит для реализации этого замысла... А у этого парня голова варит - такую аферу задумать и провернуть! За такое и в самом деле можно заплатить.
   - Ну ладно, а сколько примерно все это может стоить? - задумчиво спросил он. - Я имею в виду, сколько первоначально нужно вложить в это дело?
   Валентин покосился на него. Ухмыльнулся откровенно и понимающе:
   - У тебя, Колян, таких "бабок" нет и ты их не достанешь. Еще неизвестно, хватит ли "капусты" у самого Васьки. Ну да это его дело, при желании может в долг взять, под проценты, все равно окупится... Главное, Колян, сейчас состоит в другом: до прилета делегации остается слишком мало времени. А потому деньги нужны как можно скорее. Поэтому передай своему боссу, что если он согласен, встречаемся завтра прямо с утра, пораньше, чтобы оговорить все детали и я начал действовать сразу же. К слову, пусть немного "капусточки" с собой захватит для первичной раскрутки... Я позвоню, уточню, где что и как... Ну а если нет - мне потребуется время для того, чтобы найти вместо него другого кредитора.
   Найти другого... Да Васька за участие в таком проекте все свободные средства отдаст, всех должников по миру пустит, но нужные деньги обязательно найдет!
   Колян шел, мрачно опустив голову. Почему-то он смотрел на ботинки Валентина. Могучие, с заклепками, на толстой полимерной подошве, они никак не гармонировали с затрапезными джинсами с лохмотящимися светлыми нитками по нижнему краю.
   - Слушай, а если я тебе найду другого кредитора? - не поднимая голову, глухо спросил Колян.- Сколько ты мне положишь?
   Собеседник опять покосился на него с понимающей полуусмешкой.
   - Что, Колян, надоело у этого жирного борова в бесплатных подручных ходить?
   Мохнач промолчал.
   Не дождавшись ответа, автор идеи равнодушно пожал плечами:
   - Нисколько. Я просто беру себе все те же сорок процентов, отдаю своим людям те же двадцать, а остальные делите сами как хотите и с кем хотите.
   Да мне получить бы хотя бы десять процентов за посредничество, - едва не вскричал Колян. Только десять процентов из тех, что запростотак заграбастает Васька! Так ведь он не даст же, жадюга зажиревшая!
   Верно говорят, что есть великое множество честных людей, которые не возьмут ту или иную сумму денег, которую случайно обнаружат в пустом помещении. Но чем крупнее будет эта сумма, тем меньше будет оставаться людей, которые в такой ситуации сохранят свою честность. И в конце концов сломается каждый. Это как в игре "Поле чудес", когда выпадает сектор "Приз". Рано или поздно соглашается на деньги абсолютное большинство играющих и, если ведущий неуклонно поднимает ставки, только единицы стоят за приз до конца. Все дело лишь в волшебных пузырьках, то бишь в количестве нулей в сумме денежной компенсации.
   - Короче говоря, Колян, думай сам, - закончил разговор Валентин. - Мне главное - получить деньги, а от кого, из чьего персонально кармана, не так уж важно.
   ...И вот теперь Колян тщетно пытался отговорить Ваську от этой аферы. Потому что от Рядчика он мог получить только некоторую сумму за проведенные переговоры и не более. Если же он найдет другого человека, который возьмется спонсировать проект, Колян мог уже рассчитывать на некоторую долю. Главное - поспеть с деньгами раньше Васьки... Право же, игра стоила свеч.
   Хорошо, что у Васьки сидит Антон Валерьевич. Потому что тот человек опытный, умный и рассудительный, быть может, сам захочет перехватить столь лакомый кусок. И тогда Ряднов против столь высокого авторитета дергаться не станет. Будет за глаза ругать его, клясть, плакаться - но настаивать на своем праве первородства не рискнет.
   Закончив рассказ, Васька тоже выжидательно смотрел на депутата. Ему тоже был необходим совет опытного человека. Тем более, он не сомневался, каким будет совет, а потому ждал его только чтобы получить подтверждение том, что он и сам уже решил.
   Однако Антон Валерьевич, выслушав Рядчика, ничего не говорил. Молчал и размышлял.
   Васька Ряднов, судя по всему, уже все для себя решил. Он человек не слишком большого ума, зато беспринципный и бессовестный. Очень жадный. К тому же удачливый и уверивший в свою удачливость... Васька уже всерьез загорелся идеей. Ему очень хочется слупить этот дивно жирный куш. Как же сейчас видно, что он всерьез опасается, что его, этот куш, у него кто-нибудь перехватит... И не понимает Васька - да и как ему, с его-то мозгами, это понять! - насколько это опасное дело, в которое его завлекают. Да, оно вполне может выгореть. Но только если высокие "авторитеты" узнают о проведенной афере, именно ему, Ряднову, придется несладко... А впрочем, нет, на первый раз, возможно, ему все и сойдет с рук - мало ли подобных дел проворачивается в нашем отечестве едва ли не ежедневно! Так что разовая акция вполне может удастся - хотя деньги, понятно, прокрутятся тут бешенные... А вот если он попытается еще раз подсуетиться, тогда ему точно по рукам надают.
   Колян, Колька Чудило. Или его еще называют Похерист... Это ж надо, как он тоже этой идеей загорелся!.. Сколько ж он надеется получить в случае, если отговорит Ваську от участия в этом деле? Наверное, немало, если уж он, человек, которому и в самом деле на все всегда наплевать, пытается своего старого приятеля отодвинуть от кормушки, в которую обещают подсыпать дармовой "капусточки"... Если и в самом деле отговорит и денежку получит, скорее всего потом резко отвалит и в дальнейшем будет потихонечку заработанное пропивать-проедать-проживать... А впрочем, кто его знает? Как по-разному ведут себя люди, получив деньги! Нищий чаще всего потому и похерист, что он нищий. А вот упадет на него с неба кусок денег посодинее... Вдруг, почуяв вкус прибыли, он и сам решит подасться в бизнес? Такое ведь тоже исключать нельзя. Кстати, из него, скорее всего, бизнесмен получился бы
  неплохой - хотя бы уже потому, что он гораздо умнее того же Васьки.
   Впрочем, Бог с ними, с этими обоими. В этой ситуации куда интереснее тот тип, который назвался Валентином. В принципе, такую аферу, о которой он рассказал, провернуть и в самом деле можно. Правда, немного смущает процент, который он обещает получить и потом выплатить партнеру, ну да в данном случае это не столь уж важно - пусть даже и привирает, чтобы кредит выбить... Тут и в самом деле необходимо обязательно найти выход на действительно ключевого человека. И тогда... Понятно, тут не так все просто, как пересказал Колян - либо он всего не понял, либо его во все детали аферы не посвятили. Но если Валентин не блефует...
   Может, и в самом деле попробовать самому принять участие в афере? В конце концов, при его, Антона Валерьевича, связях на самом "верху" это может быть осуществимо... К слову, неплохо бы заранее узнать, о какой же конкретно делегации идет речь... Эх, выйти бы самому на Валентина!
   Но стоп! Нельзя. Сейчас ни в коем случае этого делать нельзя. Никак нельзя показать этим двоим, что он, сам Антон Валерьевич (депутат и параллельно криминальный "авторитет" по кличке "Тоха", о чем, впрочем, им знать не положено), может опуститься до того, чтобы перебивать кусок, пусть даже самый жирный, у своих подручных средней руки. Нет, это унизительно. Как там, в старой поговорке: " Соблазнить жену подчиненного - низость, начальника - доблесть, а у своего товарища - самое последнее свинство".
   Так что пусть уж этот заманчиво лакомый сейчас кусок уплывает в чужой роток. По-крупному, а не разово, побеждает не тот, кто идет к цели напролом, а тот, кто умеет выждать и воспользоваться плодами победы, которую завоевал кто-то другой.
   Тут сейчас нужно крепко подумать о другом. Сама по себе идея представляется очень перспективной. Если поставить все это на должный уровень. Скажем, не ограничиться разовой, пусть даже прибыльной, акцией, а создать целую индустрию, скажем, некий многоотраслевой концерн по приему и обслуживанию иностранных внепарламентских, неправительственных делегатов и визитеров. С единым расчетным счетом, в том числе и валютным. А скорее даже не в том числе - именно зарубежный счет должен стать основным. При этом на данный внутрироссийский счет валюта должна переводиться "из-за бугра" только в минимально-необходимых количествах - остальные пусть "крутятся" где-нибудь в Швейцарии, в Лихтенштейне или на каких-нибудь Мальдивских островах. Там же, к слову, можно договориться с какой-то страховой компанией - у них это дело поставлено нормально и достаточно выгодно как для того, кого именно страхуют, так и для того, кто персонально занимается страхованием других... Остается только мелочь: найти такого дурака, который станет вкладывать деньги, которые, быть может, вернуться ему с процентами лет через 25... Мы же здесь всех этих иностранцев будем потчевать продуктами с собственного хозяйства, которое создадим при концерне... Свой автопарк можно заиметь, а оформлять и плату брать как за поднаем... Свой гостиничный комплекс... Можно собственное охотхозяйство организовать, как в кинокомедии "Бизнес по-русски"... Озерцо какое-нибудь прикупить, почистить его, обустроить, пляжи насыпать, буера, водные велосипеды всякие... Рыбалка, подводная охота... Насчет экзотики Валентин тоже правильно думает: пусть-ка иностранцы в наши "городки" поиграют, в нашу лапту, которую они в свой бейсбол преобразовали, еще во что-то исконно
  русское... Ту же "русскую рулетку" можно модернизировать - пусть этот единственный стреляющий патрон в револьвере будет заряжен, скажем, красной краской, которая расплывется у "везунчика" на виске, и при этом еще лотерею, вернее, тотализатор организовать... Ну а главное - красотки, красотки, красотки - и красавчики на всякий случай...
   Да, перспектива, похоже, рисуется заманчивая... Если, конечно, монопольно это все в одни руки взять... Именно монопольно - и никого постороннего к этому делу и близко не подпускать... И рекламу на должный уровень поднять!
   Кто же все-таки такой этот Валентин? На кого и на каком уровне он завязан? Кто его поддерживает? Кто за ним стоит? Или это, хотя в такое, конечно, трудно поверить, простой "чайник"? С кем можно сейчас, пока дело находится только в процессе раскрутки, вступить в долю? Вопросы, вопросы... Надо помозговать.
   Кстати, и узнать главное: может, подобное уже кто-то и прибрал к рукам. Идея-то хороша! И не может быть, чтобы уже кому-то не пришла в голову. В принципе, тут все лежит на поверхности.
   Да, действительно, тут все лежит на поверхности. Так что сейчас нужно действовать тоньше. Сейчас пусть пока эти ребятишки слупят разовый куш и радуются полученным крохам. Коляна, конечно, жалко, что он с носом останется, повытаскивав для Васьки каштаны из огня. Ну да если получится прокол, тот с чистой совестью сможет напомнить Рядчику, что он его предупреждал о том что дело нечисто. Прокол же в таких денежных делах всегда возможен.
   ...Васька с Коляном по-прежнему молчали, выжидательно глядя на него. Да, похоже, пауза и в самом деле несколько подзатянулась.
   - А свеженького кофейку у вас нет? - гость произнес совсем не то, чего от него ждали.
   - Кофейку?.. - растерянно переспросил Васька. - А, кофейку, да-да, сейчас, конечно...
   Он подскочил, суетливо щелкнул клавишей на кофеварке. Аппарат послушно зашипел, в прозрачную колбу начал капать коричневый напиток.
   - Так что же вы мне посоветуете? - не выдержал Ряднов, не возвращаясь на свое место и ожидая, пока наберется полная порция.
   А Колян уже все понял, поник, опустил голову. Жаль парня, ему нужно будет как-то дать шанс. Васька не понимает, что умным людям нужно обязательно иногда давать шанс, тогда более преданных людей у них не будет. Если же умных все время только зажимать, рано или поздно они тебя обязательно продадут. К слову, и правильно сделают.
   - А что я тебе, друг мой Васенька, могу посоветовать? - как можно сердечнее спросил Тоха. - Если я тебе скажу "берись", а ты вдруг, не приведи, Господи, прогоришь, что ты мне и особенно обо мне за глаза скажешь?.. Если я тебе отсоветую, ты потом всегда будешь помнить, что я тебе не дал возможность заработать... Разве не так? Если я тебе скажу "думай сам", ты и это воспримешь как сомнение с моей стороны... Нет, Васенька, когда лично я во что-то вкладываю свои личные деньги, то это лично я вкладываю свои личные деньги. Никого не слушаю, принимаю решение исключительно сам. То же и тебе рекомендую, чтобы и лавры успеха и горечь прогара принимать только на себя одного и не винить потом никого другого...
   Антон Валерьевич принял из рук Васьки чашечку с кофе и кивком поблагодарил.
   - Об одном тебя прошу, Васенька, - с видимым удовольствием отпив глоточек, сказал он.
   Рядчик даже напрягся, весь подавшись вперед. В силу своего умственного багажа и патологической жадности, он даже предположить не мог, что сейчас ему забрасывается наживка куда более тонкая и надежная, чем та, которую он уже, по сути, проглотил.
   - Слушаю вас.
   Колян сидел, потупившись, не поднимая глаз.
   - Как бы потом у тебя ситуация ни сложилась, обязательно расскажи мне, как и что было, - теперь уже Тоха не сомневался, что забросил крючок, на который Васька не мог не попасться. - Хорошо?
   - Конечно, Антон Валерьевич! - просиял Рядчик.
   Слова опытного человека, как тот и ожидал, он воспринял как рекомендацию принять предложение.
   Колян воспринял их так же. Он чуть слышно вздохнул и еще больше опустил плечи. Ничего, парень, не тот быстро ездит, кто коня без толку торопит, а тот, кто соизмеряет длину пути с возможностями своего иноходца.
   - Ну что ж, ребятки, спасибо за угощение, - Тоха поставил пустую чашечку на блюдце. - Надеюсь, в ближайшее время мы с вами еще увидимся. Не провожайте меня.
   Он поднялся и неторопливо направился к двери. Приятели остались вдвоем.
   - Ну и что ты решил? - безнадежно спросил Колян, не поднимая голову.
   Васька довольно скалился.
   - Я?- переспросил он. - Ну а что бы ты решил на моем месте, ёклмн?
   Приятель, не поднимая голову, пожал плечами.
   - А причем тут я? Деньги-то твои...
   Ряднов сделал вид, что только теперь вдруг вспомнил о деньгах.
   - А, да, конечно, извини, ёклмн, чуть было не забыл...- Он полез в карман, достал бумажник. - Я же тебе должен за выполненную работу.
   На стол перед Коляном легла стодолларовая купюра. Это все, что он будет иметь со всей этой аферы, понял Мохнач. И не то что о десяти - об одном проценте со сделки теперь не может идти речи.
   Он, мгновение поколебавшись, молча взял деньги и сунул их в карман. Как же в этот момент он ненавидел Ваську! И как же презирал самого себя!
   Ряднов этого не понял...
  
   ВАЛЕНТИН
   - Осторожно, сейчас будет поворот.
   Валентин ничего не ответил. Он чувствовал себя неуютно - словно на плечи вдруг навалилась и старается его раздавить вся многометровая толща, вся многотонная громада мегаполиса, оставшегося где-то там, вверху, над ним.
   Да и осознание того, ЧТО должно сейчас произойти, не придавало бодрости.
   Обозначавшаяся на фоне прыгающего впереди светового пятна мрачная крупная фигура в плаще-балахоне с капюшоном и в самом деле вдруг исчезла за поворотом. Валентин невольно сделал два более широких шага, чем до сих пор, стремясь побыстрее догнать скрывшегося за углом подземного коридора провожатого. Отстать было страшно. Между тем человек в балахоне шел хотя и не слишком быстро, но довольно уверенно и не оборачиваясь.
   В направленном вперед широком луче карманного фонарика, которым провожатый освещал себе дорогу, виднелись обросшие каким-то белым не то мхом, не то грибком древние камни, из которых некогда были сложены стены подземного хода. Нигде не видно и признаков электрических светильников или хотя бы проводов. С потолка кое-где монотонно капала вода. Влага сочилась и по стенам, собиралась в самых незначительных углублениях выложеннего небрежно отесанным камнем пола. Свет от фонаря бессильно терялся в непроницаемой мгле, безраздельно господствующей в древнем тоннеле. Кроме того, в коридоре царил тяжелый, затхлый, застоявшийся спертый дух замкнутого помещения, в которое десяти- (или сто-?) летиями сваливали нечистоты, и при этом никогда не проникал свежий воздух.
   - Далеко еще?
   Валентину было неловко признаться, что он тут себя чувствует крайне неуютно. Особенно остро он это ощутил после того, как на несколько мгновений остался наедине с этой затхлой тьмой, пока догонял скрывшегося за поворотом провожатого.
   Тень довольно хмыкнула из-под колпака-капюшона:
   - А ты что, уже сдрейфил?
   Какой уважающий себя мужчина на подобный вопрос, да еще прозвучавший в подобной тональности, ответит утвердительно? Для того, чтобы признаться в собственной трусости, нужно быть очень смелым и сильным человеком.
   - Да не то, чтобы очень, просто все как-то очень непривычно...- промямлил Валентин.
   И поежился - на голову, прямо на макушку, упала крупная холодная капля. Становилось понятно, почему его сопровождающий вырядился в просторный брезентовый плащ-балахон. Валентин же поначалу подумал, что это нечто вроде ритуальной одежды.
   - Скоро придем, - сжалилась тень.
   И то ладно...
   - Мы еще идем по нормальному коридору, - продолжил идущий впереди человек. - В большинстве старинных ходов и проходы поуже, мусора побольше... Завалов много, которые приходится разбирать - там где потолок рухнул или стена не выдержала... А то в такие узкие щели протискиваться, что боишься застрять...- И вдруг, неожиданно, пошутил, подражая известной рекламе: - А запах!..
   Если учесть, что и тут пригодного для дыхания воздуха явно не хватало, можно представить, каково было бы в более загазованном коридоре!..
   Валентин до этого визита даже не подозревал, насколько под Москвой раскинулась широкая, формировавшаяся веками сеть коммуникаций. Вернее, знал, но только знал как-то абстрактно, отвлеченно... И чтобы узнать эту систему, изучить ее, научиться ориентироваться под землей, ради всего этого он и решился на такую авантюру, как связался с этими людьми, к которым ведет его таинственный провожатый.
   Не случайно же даже диггеры, люди, которые свою жизнь посвятили изучению московских катакомб, признают, что и сами знают о подземной столице очень немногое. Понятно, что подобное высказывание может себе позволить только настоящий профессионал, уверенный, что уж он-то несомненно знает о подземном городе куда больше, чем любой другой среднестатистический гражданин - так почему бы еще и не подпустить туману?.. К слову, диггеров, этих, бесспорно, очень смелых и несколько авантюрного склада людей, помимо любопытства и стремления к поискам приключений, влечет под землю и вполне прозаичное желание отыскать клад, которых в недрах городских отложений, именуемых "культурным слоем", думается, покоится невероятное количество. После первого взятия Москвы Батыем, город только монголо-татарами разорялся по меньшей мере пять раз. Потом был Тохтамыш, пытавшийся от имени всех ордынцев реабилитироваться за Куликово поле, но так и не сумевший вернуть Русь к прежнему безоговорочному подчинению; нападения крымских татар; Смутное время с нашествиями поляков и литовцев; сожжение столицы при Наполеоне... И всякий раз зажиточные люди, да и не только зажиточные, что-то закапывали в землю и далеко не всегда сокрытые сокровища по прошествии опасности извлекались на свет божий... Их теперь многие ищут, в том числе и диггеры.
   Странно даже: человек сам что-то понастроил, то есть в данном случае понарыл, чтобы потом это же самое им понарытое и построенное с великими трудностями и даже с риском для жизни изучать. Причем это "что-то" строилось не где-то в неведомом далеке, не в таинственной Атлантиде или в пустыне Наска, а в городе, который уже почти тысячу лет стоит на одном месте и, кажется, не собирается уподобиться "Граду обреченному" великих Стругацких и переползать куда-нибудь на новое место. Наверное, самая длинная в мире Мамонтова пещера, что в США, протянувшаяся почти на 362 километра, и та изучена лучше, чем подмосковные лабиринты.
   Впрочем, а так ли уж это странно? Дело в том, что катакомбы под Москвой ведут свое летоисчисление невесть с каких пор. Во всяком случае, доподлинно известно, что когда все при том же Дмитрии Ивановиче Донском восстанавливали разрушенный Тохтамышем Кремль, копать камень начали прямо тут, рядом с городом, который еще и не подозревал, что за ним навечно закрепится прозвище "белокаменный"... При нем же, при Дмитрии Ивановиче Донском, был построен первый в истории столицы официально зарегистрированный секретный подземный ход, всех строителей которого, по преданию, перебили лишь за то, что волею князя и судьбы они прикоснулись к великой тайне - по этому ходу должны были снабжаться водой защитники Кремля в случае длительной осады, и, соответственно, мастеровые могли указать его врагам. Впрочем, весьма сомнительно, что этот ход и в самом деле был первым в летописи Москвы. Скрытный и подлый Иван Калита не мог не заниматься строительством подземелий хотя бы в силу своего характера. Иван Третий, несомненно, также приложил руку к наращиванию тайных ходов-переходов. Где-то в одном из них, скорее всего наглухо замурованном и тщательно замаскированном, и по сей день хранятся сундуки с восемью сотнями томов знаменитой библиотеки беспощадного и циничного Ивана Грозного, которая досталась ему по наследству от бабки, одной из последних принцесс христианской Византии Софьи Палеолог, и если эта библиотека когда-нибудь отыщется, она перевернет все наше представление о судьбах славян. Да и не только славян - многих европейских народов до того периода, когда первый в истории Руси и России фальсификатор истории, киево-печерский старец Нестор, начал изображать выгодный Владимиру Мономаху вариант изначального развития нашего государства... Внесли лепту в процесс наращивания подземной Москвы и царевна Софья-Правительница, и Алексей Михайлович Тишайший (тот самый Тишайший, который взбунтовавшихся стрельцов живыми закапывал вниз головой в землю, а также никак не решался принять поднявшуюся против поляков единоверную Украину под свою высокую руку, в то время как Украина, просилась в союз с нами)... Да и другие правители Руси и России потрудились на этом поприще немало.
   Короче говоря, под Москвой за восемьдесят пять десятилетий много чего понакопали. Ветераны Метростроя рассказывают, что нередко наталкивались на старинные ходы-переходы явно искусственного происхождения. А куда они вели, эти ходы, откуда - чаще всего неведомо. А тут еще слухи о неких секретных подземных исполинских объектах, построенных
  при Сталине и Брежневе на случай атомной войны, о едва ли не стокилометровых линиях метро, связывающих напрямую здание Министерства обороны на Арбатской площади с подмосковным запасным командным пунктом или Кремль с аналогичным правительственным ЗКП, о тайных ходах, которые проложены к Кремлю, к Дому правительства, к Старой площади, к Воробьевым горам... Впрочем, все они, скорее всего, охраняются так, что на них метростроевцы вряд ли смогут наткнуться, даже совершенно случайно.
   А главное - во все эти слухи люди верят. Не случайно же столь бешенным успехом пользовалась небольшая фантастическая книжка о приключениях некой спецгруппы, которая в московских катакомбах искала каких-то преступников, которые там якобы жили со времен войны. И, к слову, может быть не случайно она, эта книжка, была издана столь мизерным тиражом и потом ни разу не переиздавалась, что она была не слишком-то фантастической?..
   Задумавшийся обо всех этих исторических событиях Валентин не заметил, что идущий впереди человек в балахоне остановился и налетел на него. По лицу царапнула грубая материя плаща.
   - Ты что, ослеп, что ли? - провожатый ощутимо двинул локтем в грудь Валентину.
   - Извини...
   Сопровождающий стоял у стены. Там, сквозь белесый, а точнее сказать, бесцветный, налет на камне проступали очертания какого-то изображения.
   - Все, почти пришли...- сказал сопровождающий. - Где-то здесь...
   Ничего себе заявочка!
   - А ты что, сам точно не знаешь, где это? - не на шутку встревожился Валентин.
   Заблудиться в этом подземном лабиринте очень не хотелось. Здесь, казалось, можно до конца света блуждать, и выхода не найти. Как тут направление выдерживать? А батарейки в фонаре... А предательские ямы... А бесчиленные боковые ответвления... А крысы, которые (если, конечно, это не игра воспаленного воображения) время от времени довольно недвусмысленно и недовольно поблескивали бусинками своих глаз из многочисленных щелей и боковых проходов...
   Нет, одному оставаться тут никак нельзя! Жутко!
   - Так это ж тебе не собственная квартира, - хмыкнул провожатый. - И даже не знакомый квартал. Тут всего знать просто невозможно. Тут нужно либо досконально знать маршрут, либо ориентироваться только по таким вот значкам-отметинам. Научишься пользоваться ими - под землей не только не пропадешь, но и сможешь попасть в любую точку, куда захочешь.
   Провожатый, подобно Вергилию, который водил Данте по кругам Ада, показал на нечто нацарапанное на стене. Валентин смотрел на него внимательно - ради этого знания он здесь и находился.
   - Тут только по ним и ориентируешься, - вдруг совсем обычным, едва ли не жалобным, тоном, проговорил мужчина. - А ведь приходится места встреч регулярно менять. Тут, знаешь, в подземельях, бывают и диггеры, и бомжи всякие... А они, и те, и другие, нас ох как не любят, стараются выжить. Так что приходится маскироваться.
   Он осекся на полуслове. И заговорил вдруг, после секундной паузы, тоном совсем иным, торжественно-тревожным, предупреждающе-зловещим. Валентин вдруг почувствовал, что ему в глаза ударил яркий электрический луч. Он зажмурился, даже ладонью прикрыл глаза, чтобы под веками не плавали яркие радужные разводы.
   - Ну что? - вкрадчиво вопрошал голос провожатого. - У тебя еще есть возможность отступить. Сейчас ты еще можешь повернуть назад. Если ты сделаешь еще один шаг, обратного пути уже не будет. Если ты его сделаешь, этот шаг, ты либо будешь с нами до конца, либо... Ну, ты и сам это прекрасно понимаешь.
   Еще бы! Конечно же, Валентин все прекрасно понимал. Но, однажды решившись, отступать был не намерен. Тем более, что понимал и вполне допускал и иное: что если он сейчас вздумает повернуть, его уже не выпустят. Ведь сделать это совсем нетрудно - никто ничего не услышит и свидетелей никаких не отыщется. Не случайно же бродят слухи о том, что московская мафия именно тут, в подземельях, прячет тела своих жертв. Об этом еще Гиляровский писал... Он, Валентин, уже и сейчас кое-что и кое-кого знал, чтобы быть уверенным в своей безопасности.
   - Я пришел. И уходить не собираюсь! - Валентин постарался, чтобы его голос звучал как можно тверже. И добавил: - Ты же меня знаешь!
   Приведший его сюда и задававший вопросы человек, по большому счету толком его не знал. Однако вопрос изначально был риторическим: провожатый тоже понимал, что у гостя преисподней обратного пути теперь просто нет...
   - Что ж, пошли!
   Давящий даже сквозь пальцы на глаза свет исчез. Со всех сторон тут же плотно накатилась кромешная тьма. Непроглядная, жуткая, почти осязаемая, растворяющая в себе, лишающая человека представления о времени и пространстве.
   И тишина - не было даже слышно, как и куда исчез провожатый.
   - Эй, погоди! - окликнул Валентин вполголоса и испугавшись глухого затухающего эха, добавил: - Я ничего не вижу.
   Где-то рядом громко капала, монотонно точила камень вода. Откуда-то доносились какие-то скрипы, шуршание, возня, попискивание крыс.
   - Эй! - окликнул Валентин уже громче - и снова поразился тому, как глухо затухает эхо. - Ты где?
   Ответом была тишина. Более того, только теперь он понял, что у него в руке нет фонаря! И вокруг не видно ни одного лучика света!
   Валентин вдруг ощутил, как из глубин его нутра вспучился первобытный ужас человека, оказавшегося один на один со всеми силами враждебного мира. Современный человек такой ужас ощущает очень редко. Слишком много современный человек знает об окружающем его мире. Вернее, он только думает, что много знает. И эта самоуверенность служит ему своеобразной защитной оболочкой. Обычно он боится чего-то более материального: людей или неизвестности вполне осязаемого свойства. И лишь оказавшись в совершенно немыслимо-невероятной, как теперь принято говорить, нештатной ситуации он может ощутить, какой первобытный ужас охватывает человека, окруженного неведомыми враждебными силами!
   Так было и теперь.
   Один! В катакомбах! Без света! Рядом с начертанным на стене сатанинским знаком! И при этом зная, что ты пришел на тайное собрание запрещенной всеми ведущими религиями мира секты сатанистов! Секты, которая, насколько утверждает молва, издревле занимается человеческими жертвоприношениями! И которой, по большому счету, еще неизвестно, что в данный момент выгоднее: принять его, Валентина, в свои ряды и помочь - или же спровадить его свеженькую душу, жаждущую крови и мести, прямиком в ад.
   Сколько это длилось? Валентин не знал. Возможно, всего лишь одно мгновение. Быть может больше. Но если судить по тому, что успел пережить Валентин, могла пройти едва ли не вечность.
   Ему доводилось слышать, что если человек какое-то время находится в кромешной тьме, то начинает в ней немного видеть - все-таки считается, что наши предки произошли от сумеречных животных. Вот и теперь Валентину показалось, что он начинает различать грубые стыки между камнями, из которых сложены стены перехода. Однако в полной мере проверить свое открытие он не успел.
   ...Откуда-то издалека послышались какие-то ритмичные звуки. Сначала Валентин не понял, что это такое. Лишь потом сообразил. Это была песня. Или что-то, что должно было изображать песню. Потому что слов он разобрать не мог. А может, там и не было слов. Просто ритмичные звуки. Бывают же песни без слов!
   Потом где-то далеко впереди чуть заметно мелькнул, а затем начал наливаться силой отблеск света. Свет был какой-то неровный, как будто слегка мерцающий. Валентин почему-то решил, что это факел. Факел, по его представлению, так и должен гореть, неровно, прорываясь языками пламени сквозь окутывающие его клубы дыма.
   - Неофит, жаждущий постичь великое познание!
   Заставивший его вздрогнуть голос принадлежал не исчезнувшему сопровождающему. Хотя оказался он, этот голос, совсем не таким, каким можно было бы ожидать. Звук не был громким или грозным, в нем не слышалось безисходное предостережение, которое поместил на вход в свой Ад Данте Алигьери - "Оставь надежду всяк, сюда входящий!"
   Обратившийся к Валентину голос, хотя и принадлежал мужчине, был мягким, едва ли не вкрадчивым, ласковым, привлекательным... И раздался он как будто совсем рядом, просто возник из темноты.
   Наверное, таким фокусом древнеегипетские жрецы, большие мастера, если верить легендам, морочить голову, могли бы напугать своих прихожан. Валентин мгновенно понял, что где-то тут находится скрытый динамик.
   Правда, понял он это только через мгновение. После того как вздрогнул и даже чуть присел от страха.
   - Ты готов идти к нам, неофит?
   Готов ли Валентин? Смотря к чему. Он хотел этого общения, он жаждал его. Он хотел просить помощи у этих людей в своем вполне земном деле... О, только бы узнать, что нужно, только бы узнать!.. Сколько же приходится испытать, через что приходится переступать ради достижения своей цели! Сейчас нужно главное: узнать об этом подземном мире как можно больше!
   Но он их боялся, этих людей! Как он их боялся!..
   - Готов, - дрогнувшим голосом отозвался он.
   - Не бойся, неофит! - звучавший голос стал еще мягче, еще вкрадчивее. - Ты жаждешь познания. Мы готовы с тобой им поделиться... Иди к нам! Мы ждем тебя!
   Словно повинуясь этим словам, свет в конце тоннеля приглашающе вспыхнул чуть ярче и тут же вновь почти погас. И Валентин медленно, словно завороженный, пошел вперед. Он вдруг почувствовал, что и в самом деле постепенно теряет чувство страха, начинает покоряться этому влекущему его в тьму призыву.
   - Ты жаждешь откровения, неофит. Так слушай же истину!.. Сатана не так страшен, как о нем говорят, как о нем рассказывают, как его пытаются представить, - нашептывающий, завораживающий голос словно перемещался вместе с ним, все время звучал где-то рядом, будто у самого уха. - Он прекрасен, Сатана. Он не козлоногий хвостатый рогач, нет. Для мужчины он подобен чудной деве, для женщины - соблазнительному мужчине. Если бы это было не так, он не имел бы такой силы среди людей. Он равен Богу, он и сам есть бог, а не ангел, якобы, низвергнутый с небес. И ты сейчас прикоснешься к одной из величайших тайн, которой владеет человечество. Избранные представители человечества!.. Для тебя это будет непривычно, неофит. Но ты должен пройти через это. И только тогда ты сможешь сказать, что постиг Истину!
   Валентин шел по направлению к свету, который все нарастал, постепенно приближался. Несколько раз он касался плечами осклизлых кирпичных стен и вновь отступал к центру подземного коридора. Тоннель постепенно, почти незаметно, поднимался. Теперь под ногами уже не хлюпала вода, пол стал ровнее.
   И звуки песни с неразборчивыми словами все нарастали.
   А потом вдруг открылось!
   В темном замкнутом пространстве, где стен видно не было, а они лишь обозначались, словно подразумевались, находилось десятка два человек, облаченных в широкие темные плащи с капюшонами. Плащи были расписаны какими-то непонятными и неразборчивыми не то символами, не то разводами, слегка фосфоресцирующими в полутьме. Скрытые хламидами фигуры ритмично раскачивались в такт неведомо откуда звучащей песне. Кто-то из танцующих пытался подтягивать, включиться в этот ритм.
   Они стояли кольцом. А между ними виднелся высокий треножник. Наверху его, в широкой чаше колебался язычок пламени, отблеск которого и разглядел Валентин из коридора. Ниже, под чашей, между опорами треножника, висел небольшой шар размером примерно с гандбольный мяч. Он тускло светился. Внутри шара медленно струился, переливался, колыхался, шевелился, то сгущаясь, то свиваясь кольцами, тяжелый светящийся дым.
   Больше в помещении ничего видно не было.
   Впрочем, Валентин особенно не смотрел по сторонам. Он словно завороженный глядел на шар. Невероятно размазанный по времени царящий в нем тягучий струящийся хаос словно бы гипнотизировал, не позволял оторвать от себя взгляд. Почему-то вдруг захотелось присоединиться к этим людям, влиться в этот покоряющий ритм, в такт с которым раскачивались люди в балахонах.
   А еще, сразу почувствовал Валентин, тут присутствовал какой-то непривычный, незнакомый, чуточку дурманящий запах. В довольно спертой атмосфере зала витал неведомый приторный, слегка удушливый аромат. Почему-то вспомнились индийские фильмы, где нередко показывают, что перед изображениями богов курятся какие-то ароматические травы или смолы - кто ж их разберет...
   - Неофит, пройди вправо!
   Все тот же голос произнес эти слова нараспев, органично вписываясь, не нарушая гармонии ритма, которому покорялось все в этом подземном зале.
   Валентин послушно подался вправо.
   - А теперь сядь!
   На полу оказался мешок с чем-то мягким, теплым, податливым - на ощупь какая-то трава. Валентин опустился на этот мешок. От него исходил чуть ощутимый дурманящий запах - наверное, и в самом деле какая-нибудь специальная трава... Неофит хотел оглядеть все вокруг внимательно, все запоминая, во все вслушиваясь, стараясь все понять... Однако ощутил, что его неудержимо тянет включиться в этот ритм, который по-прежнему звучал невесть откуда. И невозможно было оторвать взгляд от шара, невозможно было зафиксировать внимание на чем-то одном, на чем-то конкретном. Сознание его словно размазывалось, размывалось, не в силах прочно остановиться на чем-то ином, кроме шара.
   А голос между тем продолжал звучать. Только теперь он обращался не к одному лишь Валентину, он звучал для всех. Правда, читая свою проповедь, он точно так же завораживающе вплетался в ритм звучащей мелодии.
   - В мире есть две главные силы - Свет и Тьма. Они равновелики, они не могут существовать друг без друга. Мы не можем написать портрет человека одной лишь белой краской, мы не можем передать все невероятное многообразие этого мира одним лишь черным квадратом. Мир - это бесконечное многообразие взаимодействия света и тьмы.
   Светом повелевает Бог. Тьмой - наш князь Сатана. Святые поборники Света истинно служат своему Богу. Однако их очень и очень немного. Простые люди только говорят, только утверждают, только уверяют друг друга и особенно себя, что они служат своему Богу. На самом деле они на каждом шагу, вольно или невольно, нарушают заповеди Господни. Потому что через душу каждого человека проходит линия борьбы Света и Тьмы. И каждому человеку дана свободная воля, которая определяет, каким путем следовать, какому из равновеликих божеств поклоняться. Если бы грех не был так сладок, если бы силы Тьмы и в самом деле были отвратительны, никто и никогда не нарушал бы заповеди Господни. Однако все всегда их нарушают. Это Закон Жизни. А Закон Жизни и состоит в том, чтобы человек сам выбирал себе, как должен поступить в той или иной ситуации. И потому каждый человек ежедневно, ежеминутно, совершает свой выбор в пользу одного из божеств, пишет бесконечную летопись своих светлых и темных поступков. Баланс жизни каждого человека рано или поздно будет подведен.
   Однако люди - ханжи. Они грешат, но не признаются в этом. И только очень немногие способны на то, чтобы действовать и вести себя так, как подсказывает им человеческая природа. Только очень немногие поступают так, как им хочется поступать. И людская ханжеская мораль их за это осуждает, их преследует.
   Мы - избранные из избранных. Мы хотим делать и делаем то, к чему зовет нас наша несовершенная человеческая природа, созданная в результате борьбы темных и светлых сил. Мы не навязываем другим своего мироощущения. Мы не заставляем других идти к нам, мы принимаем только тех, кто сам жаждет Великого Познания. И сегодня среди нас есть неофит. Так пусть он увидит все!
   Голос вкрадчиво вещал свои истины, однако пританцовывающие вокруг шара фигуры словно бы не реагировали на него. Словно бы ничего не слышали. Однако и не проявляли нетерпения. Просто раскачивались, медленно перемещаясь вокруг треножника. Складывалось впечатление, что все они не то загипнотизированы, либо находятся под воздействием наркотика. А может - и то и другое сразу.
   Наверное, все это говорилось, чтобы все проникало к ним в память помимо сознания - так происходит обучение во сне, так же, быть может, происходит программирование зомби.
   Валентин, чем дальше, тем больше чувствовал, что и его все сильнее завораживает ритм. Да и запах дурманил. Ему все труднее становилось противостоять желанию подняться и тоже присоединиться к этим фигурам. Однако он по-прежнему чувствовал, что он тут всего лишь гость. И проповедь, которая прозвучала, скорее всего, в первую очередь для него, подтвердила это. А потому он не двинулся с места. Так он и остался до конца сидеть на мешке у стены, пассивным созерцателем происходящего. Словно бы он смотрел на некое действие из зала. И, как бы ни влекло его туда, на сцену, к действующим лицам, все же оставался некий уголок сознания, который контролировал его поведение, удерживал на месте.
   - А теперь пришел миг, ради которого мы собрались! - голос звучал торжественно и многообещающе, несколько выбиваясь из ритма, которому здесь было покорено все. - Сейчас ЭТО произойдет! И мы снова докажем, как мы преданны нашему Отцу, Великому Князю Тьмы!
   В темноте зала произошло еще какое-то движение, не подчиняющееся ритму. Откуда-то появились еще несколько фигур в таких же балахонах, только без светящихся знаков. Они внесли и поставили рядом с треножником ящичек на высоких ножках, покрытый черным покрывалом.
   Ритм между тем постепенно нарастал, движения фигур, танцующих вокруг светильника, все ускорялся. При этом он перестал быть чем-то единым, ладным, синхронным. Каждый из присутствующих теперь танцевал сам по себе, дергаясь, извиваясь. Однако ни один не откинул с лица капюшон. И от этого становилось еще страшнее, еще привлекательнее, еще таинственнее.
   - Нашему Князю нужны жертвы! - голос теперь уже выкрикивал слова, бросал их, словно сухие поленья в разбушевавшееся пламя. - Пусть святоши и неверующие просто так убивают друг друга! Мы же докажем, что убиваем специально, чтобы доказать Сатане нашу любовь и преданность ему! Прими, наш Князь, жертву!
   - Прими жертву! - вразнобой, но дружно, истерично, в едином порыве, вскричали присутствовавшие.
   Насколько можно было судить по голосам, здесь была молодежь, юноши и девушки.
   Огонь в светильнике сам собой вдруг усилился. Шар же, напротив, почти совсем погас. И сразу перестал привлекать к себе столь пристальное внимание.
   Теперь в центре кольца оказался ящичек. Окружившая его толпа уже не казалась покоренной некому ритму. Теперь это была группа людей, жаждущих какого-то зрелища. И оно началось!
   Откуда-то появились еще несколько человек, причем один из них был в балахоне красного цвета. Он держал в высоко поднятой руке большой, слегка изогнутый нож. На его капюшоне, над прорезями для глаз был нашит золотистый православный крест, правда, перевернутый длинной прямой перекладиной вниз, а косой короткой - вверх.
   Рядом с ящичком оказался большой бубен, также разрисованный какими-то значками. Один из вышедших людей начал ритмично бить по нему палочками, которые с расстояния были подозрительно похожи на человеческие берцовые кости. Человек в красном медленно и торжественно подошел к ящичку. Рядом с ним оказались люди в балахонах без светящихся знаков, те, которые появились позже и не принимали участие в общем танце.
   Все вдруг стихло. Присутствующие замерли. Не было слышно ни единого звука. Огонь в светильнике теперь горел ровно, не колеблясь.
   Повинуясь движению человека в красном, один из его подручных сдернул с ящичка черное покрывало. Валентину с его места не было видно, что в нем находится. Однако по общему вздоху стеснившихся возле ящичка понял, что там находится что-то вожделенное.
   Человек в красном что-то торопливо и громко заговорил на каком-то совершенно неведомом языке. Слова были абсолютно непонятны, однако Валентину странным образом показалось, что в них присутствует что-то знакомое, как будто когда-то слышимое. Стоявшие рядом вразнобой подпевали ему. Только теперь в этом не было что-то завороженное. Здесь было что-то вожделеющее.
   Голос чтеца постепенно возвышался.
   - Ньима! Ньима! Ньима! - вдруг громко прокричал он.
   - Ньима! - взревели голоса.
   (Позже Валентин узнал, что смутно знакомый ему речитатив был ничем иным, как православной молитвой "Отче наш...", произносимой наоборот, с конца; а возглас "ньима!" - перевернутое "аминь!").
   Стенки ящичка вдруг раскрылись, упали, повиснув на петлях...
   На ровной дощечке лежал... крохотный ребенок. Маленький, месяцев трех от роду, не больше. Совсем голенький, он, как это обычно делают такие крохотульки, не в такт двигал ручонками, сучил ножками, поджимая их к животику, вертел головкой...
   Только теперь Валентин вдруг обратил внимание, что, как бы ни теснились люди в балахонах вокруг столика, они обязательно становились так, чтобы ему было видно, несмотря на расстояние - во всяком случае за этим внимательно, хотя и ненавязчиво, следили подручные человека в красном. И еще он обратил внимание, что внутри у него не поднимается активный
  протест против того, что сейчас должно произойти. А то, что именно сейчас должно произойти, он уже понимал.
   Так и произошло.
   - Князь Тьмы, наш повелитель! - громко произнес, опустив голову вниз, человек в красном. - Прошу тебя, укажи, кто сегодня твой избранный сын!
   Он широко размахнулся и глубоко вспорол ножом тельце ребенка. Тишину подземелья пронзил тут же захлебнувшийся детский визг. Из раны длинной струей брызнула кровь, ударив в балахон одного из присутствующих!
   - Я!!!
   Человек тут же откинул капюшон. Он был еще совсем молодым. Неестественно бледный (или таким цвет его кожи казался в неровном свете огня?), с лихорадочно блестящими глазами (или это тоже от недостаточной освещенности?), с темными кругами вокруг них (или это только падающая тень?), он протянул руку к бьющемуся к конвульсиях трепещущему хрипящему комочку плоти, из которого никак не хотела уходить жизнь.
   - Я!!! - прокричал он еще раз и, не то жадно, не то в волнении, облизал тонкие губы.
   - Ты! - торжественно согласился человек в красном. - Сегодня ты его возлюбленный сын!
   Он осторожно, аккуратно, опытно сделал на тельце еще один надрез. При этом прерывать конвульсии младенца он не торопился - не прошелся острым, словно бритва, лезвием по горлышку, не достал до сердечка. Вместо этого он ловко вырвал из вспоротого животика трепещущий окровавленный комочек живой плоти. Насколько Валентин мог разглядеть со своего места, это была печень.
   - Она твоя!
   Теперь уже все участники ритуального танца стояли без капюшонов. В большинстве тут были молодые парни и девушки и только несколько мужчин выделались своим возрастом. Все они оказались разными по внешности, и вместе с тем очень схожими по тому вожделению, с которым смотрели на то, как счастливчик схватил добычу. На тельце, которое еще подергивалось, подавая последние признаки жизни, никто не обращал ни малейшего
  внимания.
   Между тем счастливчик, еще раз плотоядно облизнувшись, обвел торжествующим взглядом соседей и, зажмурившись, впился зубами в доставшуюся ему по воле рока плоть. Кровь сочилась по его подбородку, стекала на балахон. А он длинно высовывал язык, стараясь достать капли, чтобы не потерять ни одной. И чавкал, чавкал...
   Тем временем подручные главного жреца начали чем-то манипулировать с тельцем принесенного в жертву ребенка. Валентин теперь не видел, что там происходит. Впрочем, это длилось совсем недолго. Потому что один из них вдруг наклонился и извлек из-под днища ящичка какой-то сосуд. Рядом с ним появилась еще одна высокая тележка, наподобие
  сервировочного столика. На ней стояли небольшие чаши, выполненные в виде человеческих черепов. Жрец аккуратно поднес к нему извлеченный из-под жертвенного столика сосуд и начал разливать темную жидкость по чашам. И снова Валентин вдруг каким-то интуитивным чувством понял, что это разливают еще живую горячую кровь только что убитого ребенка - очевидно она стекала в поддон под днищем, чтобы не пропала ни одна капля вожделенного напитка.
   А к столику уже тянулись жадные руки людей. Они хватали чаши и торопливо выпивали их содержимое. По ртам, подбородкам струились темные капли.
   По всему чувствовалось, что подобные жертвоприношения совершаются тут не впервые. Сколько же младенцев, практически не начав жить, встретили тут свой конец? - подумалось Валентину. Где ж их берут-то? Воруют, небось, как у той женщины, что после пропажи ребенка покончила с собой - о ней много по телевизору говорили. Или в Доме малютки берут, из тех, кого родители бросили?..
   Вновь зазвучала музыка. Она опять задавала какой-то ритм, правда, теперь рокотала как-то рвано, будоражаще... Вновь налился светом дымный шар... Огонь в светильнике чуть пригас, однако вместе с тем в воздухе вновь разнесся какой-то едва различимый аромат чего-то дурманящего...
   В чаши, которые охотно подставляли участники пиршества, вновь что-то наливали. И они пили, пили, пили...
   Валентин почувствовал, что рядом кто-то стоит. Он вздрогнул, едва не шарахнулся куда-то в сторону. Однако не поддался искушению, лишь обернулся в сторону шевельнувшейся рядом тени.
   - Выпей!
   Рядом был человек в красном и протягивал ему чашу.
   - Я... Я не могу, - чуть слышно выдохнул Валентин.
   В темноте не было видно лица говорившего. Однако, судя по голосу, человек усмехнулся.
   - Не бойся. Это не то, что ты думаешь... Я принесу тебе человеческий сок только тогда, когда ты будешь к этому по-настоящему готов. Если, конечно, будешь готов...
   Валентин взял в руки чашу. Поднес к лицу. Даже если бы в ней и в самом деле оказалась кровь, в этот момент, скорее всего, он смог бы ее выпить. Однако вместо ее удушливого сладковатого запаха дохнуло чем-то освежающим, травным, горьковатым - и тоже чуть удушливым.
   - Пей, не бойся!
   Такого вкуса Валентин никогда раньше еще не ощущал. Это было что-то непередаваемое. Напиток оказался не слишком приятным, однако и не был отвратительным. Вместе с ним в тело вливалась какая-то истома - и в то же время он словно бы придавал бодрости. Голова будто наливалась некой хрустальной прозрачностью и одновременно все становилось словно бы отстраненным, отделенным от его сознания. Как будто тело осталось здесь, с таинственной чашей в руке, готовое покориться тому, что здесь происходит, а разум вырвался из тесной коробочки черепа и взмыл куда-то, наблюдая за всем словно со стороны и воспринимая происходящее как будто на расстоянии. Фантастическое, непередаваемое ощущение.
   И с этого момента все дальнейшее Валентин воспринимал словно фрагментами, отрывками, отдельным эпизодами, слабо связанными между собой.
   Он вдруг отчетливо увидел, что среди приплясывающих вокруг светильника появились девушки - полностью обнаженные, но с закрытыми полумасками лицами. Они тоже плясали, словно в исступлении, эротически извиваясь, дергаясь и кривляясь, выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки - и в то же время казались только машинами, механически исполняющими некую функцию.
   Потом почти все вдруг оказались на полу. Это был какой-то всеобщий психоз совокупления. Все копошилось, всюду валялись беспорядочно сброшенные балахоны, три десятка нагих тел сексуально дергались, непонятно кому принадлежащие руки и ноги переплелись, словно на картине Босха... Девушки целовались с одними, в то время как их тело принадлежало кому-нибудь другому... Парни, не разобравшись, обнимались с парнями, принимавшие участие в жертвоприношении девушки без масок целовались с девушками в масках... И все шевелилось, дергалось, громко хохотало, вожделенно стонало...
   Потом Валентин вдруг осознал, что он и сам полулежит со спущенными брюками все на том же мешке, и на него со сладострастным стоном раз за разом садится какая-то девица и сквозь прорези полумаски спокойно и отрешенно глядят на него пустые, ничего не понимающие и не выражающие глаза...
   Потом он вдруг увидел перед собой мужчину, который, издавая все те же сладострастные вздохи, лобзал низ его живота...
   А потом перед ним вдруг возникло лицо пожилого бритоголового человека с нарисованным на лбу черным перевернутым крестом.
   - Ну что, нравится тебе у нас? - ласково спросил он. - Может быть, ты еще что-нибудь хочешь? Тут можно абсолютно все! Тут выполняются любые плотские желания!
   И Валентин не знал, что ответить. Потому что у него, удовлетворившего свою первичную страсть, это дикое разнузданное празднество похоти вызывало омерзение - и в то же время странным образом привлекало.
   - Ты меня понимаешь? - снова спросил бритоголовый. - А, неофит?
   - Слышу, - тихо ответил Валентин.
   Он вдруг пришел в себя. Он по-прежнему полулежал у стены. Рубашка, в которой он пришел сюда, была расстегнута на груди. Брюки спущены.
   А вокруг бушевала, правда, уже понемногу утихая, все та же оргия. И хотя многие из ее участников спали или лежали, не подавая признаков жизни; хотя некоторые отключились, даже не оторвавшись друг от друга - однако оставались и те, кто подходили или изнеможенно подползали к столику, прикладывались к чаше - и словно оживали. И все начиналось сначала...
   Валентин приподнялся, с трудом натянул брюки и застегнул молнию.
   Бритоголовый резко поднялся, отпрянул от него. И исчез.
   Через мгновение рядом с Валентином оказался один из тех, кто все время ходил в капюшоне.
   - Выпей, - протянул он ему обыкновенный стакан.
   Неофит попытался отказаться, отстранив руку. Однако подошедший был настойчив.
   - Выпей, не бойся. Это простая вода. Тебе от нее станет легче..
   Вода!
   Валентин схватил стакан и торопливо, махом проглотил жидкость. Приятная прохлада крупными толчками провалилась в желудок.
   И больше он ничего не помнил.
  
  
   ТОХА - КАПЕЛЬКА - САМУСЬ
   Тоху вызвали к телефону прямо из зала заседаний. Он был этим не слишком доволен - обсуждался вопрос финансирования "оборонки", а эта тема его в определенной степени интересовала. Не сама по себе тема, естественно, - только дураки-избиратели считают, будто во время этой трибунной трепотни может быть выработано что-то стоящее. "В спорах рождается истина"... Какая глупость! В спорах рождается только пустопорожнее сотрясение воздуха, да взаимные обиды! Истина рождается исключительно во взаимном стремлении людей, придерживающихся различных взглядов, к поиску компромисса!.. Поэтому сейчас Тоху, собирающегося предпринять попытку прибрать к рукам вдребезги обанкротившийся, уникальный, задыхающийся от безденежья военный НИИ, занимающийся разработкой не имеющих аналогов в мире крупнотоннажных тягачей, куда больше интересовали позиции сторон во время обсуждения. Ибо именно этот расклад интересов фракций и групп служил определенным индикатором того, что происходит на подлинной, закулисной политико-экономической кухне. Которая, кстати, отнюдь не так конфронтационна, как кажется, когда наблюдаешь словесные баталии, бушующие на трибунах при взаимных обвинениях. В кулуарах стаканы друг другу в морду не бросают и воду не выплескивают...
   Впрочем, все это так, к слову.
   Итак, Тоха сидел в зале заседаний и внимательно слушал очередного оратора. Тут главное состоит в том, чтобы суметь просеивать словесный мусор и вычленить главное. Так что слушать надо внимательно - если, конечно, тебя интересует вопрос. Если не интересует - можно заниматься своими делами. Или вообще на заседание не приходить.
   И тут вдруг его плеча кто-то коснулся.
   - Антон Валерьевич!
   То, что его отвлекают от слушания этого бреда, за которым стоит большая игра и не меньшее желание извлечь материальный навар, ему не понравилось. Однако Тоха уже давно усвоил, что ни в политике, ни в бизнесе, ни, тем более, в криминальном мире никогда не достигнешь каких-то более или менее значимых высот, если не будешь уметь сдерживать и скрывать свои эмоции. Так что он, когда обернулся, ни одним мускулом лица не выдал своего недовольства.
   Сзади, неловко перегнувшись через рабочий столик с микрофоном на длинной тонкой ножке, к нему пытался наклониться Капелька. Капелька - это большое, сильное, не слишком умное, но бесконечно преданное жвачное, которое официально числится помощником депутата, а на самом деле является личным телохранителем и личным секретарем, хотя последнее, разумеется, исключительно в меру своего интеллекта, Антона Валерьевича... Хорошая, кстати, эта структура - система помощников депутата. Плодить помощников каждый депутат может сколько угодно - в то время, как их права и льготы обеспечивает государство. Даже гаишники, на что уж тертые калачи, как черт от ладана шарахаются от автомобиля, водитель которого предъявляет "корочку" "помдепа".
   Лицо Капельки выражало виноватость. Обделенный умом, настроение своего шефа он чувствовал всей своей верной и преданной душой.
   - Антон Валерьевич, вас к телефону, - густо пробасил Капелька. - Срочно.
   - Кто?
   Капелька постарался ответить как можно тише, а вместо этого просипел еще громче:
   - Самусь.
   Самусь...
   Что ж, если уж Самусь говорит "срочно"... Ради этого можно похерить не только обсуждение самого важного вопроса, но и само заседание. Потому что Самусь... Самусь - это глаза и уши, а по совместительству и аналитический центр всей команды, даже не команды, а империи, Тохи. Это один из очень немногих людей, которые осведомлены об истинной, а точнее сказать, об основной сфере деятельности депутата, и это единственный человек, с кем Тоха бывает относительно откровенным. И это единственный человек, которого Тоха по-настоящему боится. Потому что даже такие могучие криминальные "авторитеты", как Сильвестр, оба Аверы, Князь Ризо, Самойлов, Мастер Стас, Алтаец или Сараби - все они, конечно, могли и могут его, Тоху, убить. И лишь один Самусь в состоянии его ПОГУБИТЬ!
   Антон Валерьевич поднялся с места и начал пробираться к проходу.
   - Ты куда? - попытался остановить его кто-то из коллег. - Сейчас наши будут выступать!
   - Я скоро, - успокоил Тоха, хотя сам в этом отнюдь не был уверен - Самусь по пустякам беспокоить не станет.
   Капелька уже стоял у двери и дальше следовал за боссом тенью. За пределами зала заседаний он шефа одного не оставлял почти никогда. Складывалось ощущение, что у него даже нет обычных физиологических потребностей, которые как будто просто рассасывались в бездне его преданности.
   К счастью, в кабинете никого не было, так что можно было говорить более или менее откровенно. Не абсолютно, конечно же, - Тоха был уверен, даже не уверен, он просто знал, что все телефоны здесь обязательно прослушиваются.
   - Я слушаю тебя очень внимательно, - сказал он в трубку вместо приветствия.
   Эта фраза означала, что он в кабинете один, однако ограничен по времени. Факт прослушивания просто обязательно принимался за основу общения.
   - Я коротко, - Самусь тоже тратить время и слова на приветствия не стал. - У Рядчика проблемы.
   Если бы у этого Васьки Ряднова были просто проблемы, Самусь не стал бы выдергивать его из зала заседаний. Даже если бы эти проблемы были серьезными. Значит, случилось худшее: либо его убили, либо захватили, либо еще что-то подобного же уровня.
   - Вот как? - с деланным равнодушием спросил Тоха. - Серьезные?
   - Как сказать...- Самусь играл в ту же игру, ориентированную на чужые уши. - Он был вынужден нас покинуть.
   Покинуть... Вынужден покинуть... Значит, убили-таки. Значит, вся эта история с таинственным Валентином была затеяна, чтобы грохнуть Ваську. Глупость какая-то. Из-за Васьки - вдруг такая сложная афера. Или это конкуренты что-то прознали и подсуетились подобным образом... Вряд ли... Шут его знает. Короче говоря, нужно над этим помозговать. Да и у самого Самуся есть на этот счет дополнительные сведения, а также свои мысли и суждения, раз он счел нужным срочно оповестить шефа.
   - Ну что ж, ушел так ушел, хрен с ним. Меня эти проблемы не касаются, - брюзгливо и неискренне пробурчал Тоха. - Стоило из-за этого меня дергать... Что-нибудь еще?
   - Да, конечно, это я так, для сведения... Теперь главное, - все, что будет сказано после этих слов, будет говориться исключительно для отвода глаз, а если говорить точнее, для вешания лапши на уши "слухачам". - Во-первых, вы просили обязательно сообщить результат сделки со строительством...
   Тоха сделал вид, что искренне встревожен тем, чтобы эта информация не стала достоянием гласности.
   - Ну не по телефону же! - воскликнул он.
   Самусь подыграл прекрасно.
   - Я только скажу, что условия нас устраивают, - торопливо проговорил он.
   - Это хорошо, - пора было закруглять разговор. - У тебя что-нибудь еще?
   - Ну а теперь самое для вас неприятное, - голос Самуся звучал искренне извиняющимся. - Из-за этого я, собственно, и звоню...
   Ох уж эта конспирация!..
   - Что там еще?
   - У вашего "мерса" на стоянке какой-то пацан лобовое стекло гайкой из рогатки пробил. Так что я его уже отправил в "автосервис". Я "мерс" имею в виду, конечно... Ремонт выльется в копеечку.
   Антон Валерьевич громко, не стесняясь в выражениях, выругался и бросил трубку. После этого довольно улыбнулся. Теперь "слухачи" будут весь день радостно обсуждать между собой и передавать друг другу новость, что у преуспевающего бизнесмена и депутата разбили машину, а на то, что у кого-то из его мелких подручных наметились какие-то неприятности, которые шефа, похоже, не волнуют, соответственно, не обратят внимания.
   Он уже, было, поднялся, чтобы выйти из комнаты, однако Капелька его остановил.
   - Антон Валерьевич, тут еще такое дело...
   Выглядел секретарь-телохранитель непривычно смущенным.
   - Что еще? - Тоха почувствовал, что у него сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
   - Вам пришло непонятное письмо...
   Капелька протянул боссу вскрытый конверт. Депутат взял его, вытряхнул на стол содержимое. Это оказалась... обыкновенная игральная карта. Правда, на белой глянцевой поверхности, там, где должен быть крап, виднелись нарисованные фломастером от руки какие-то значки и посередине - крупная цифра "1".
   - Что это? - с недоумением покрутил в пальцах карту Антон Валерьевич.
   - Понятия не имею. Просто пришел конверт на ваше имя, я его вскрыл, а там карточка...
   Тоха с раздражением пожал плечами. Непонятная гибель Рядчика, а тут еще эти загадки-шуточки-шарады...
   - Ну да и хрен бы с ней!
   Он решительно разорвал карту пополам и швырнул плотные обрывки в корзину.
   В зал заседаний депутат вернулся встревоженным. Делая внимательное лицо и даже односложно отвечая на вопросы соседей, он продолжал думать о своем.
   ...Итак, Ваську-таки "грохнули". Причин, по которым могли бы это сделать, особенно много даже невозможно придумать. Потому логичнее всего было бы предположить, что эта смерть напрямую связана с таинственным Валентином. Вероятность такого развития событий Тоха не исключал изначально, - где-то в уголке сознания шевельнулась самодовольная мыслишка, что он сразу же предположил и такой поворот событий, что не стал вмешиваться в это сомнительное дело, да и Коляна от этого уберег; правда, мелькнув, она тут же затерялась в сонме других, более важных и актуальных мыслей, хотя чувство довольства собой не улетучилось, оставалось... Вот только кто повинен в этом убийстве? Сам Валентин таким сложным путем отомстил Ваське за какую-то старую обиду или выполняя чей-то заказ? Или же суть происшедшего в том, что Васька попытался приложиться к чьей-то чужой кормушке и его шлепнули именно за это - на чужой каравай, как говорится... Но тогда и самого Валентина должны были бы шлепнуть... А может и шлепнули уже, например, во время той же встречи или после нее, просто Самусь об этом не осведомлен или не счел нужным говорить, не зная, заинтересует ли она Тоху...
   Нет, для того, чтобы сделать какой-то определенный вывод, необходимо иметь максимум информации. Вернее, не так, на максимум рассчитывать не приходится - хотя бы максимальный минимум, насколько, конечно, подобный словесный выкрутас имеет право на существование. А как раз ее, информации, катастрофически не хватало.
   ...Скорее бы вся эта бодяга, на которую Тоха, нутром почуяв, что данное происшествие отнюдь не случайно, теперь уже не обращал внимания, заканчивалась, чтобы можно отсюда сорваться и поехать узнать подробности происшедшего. Не зря же само по себе слово "парламент" в переводе с французского означает "говорильня". А если еще точнее, то "трепотня"...
   По большому счету, на этого дурака Рядчика можно было бы просто наплевать и забыть - не он первый, не он, скорее всего, последний. Дело в другом. Дело теперь состоит в том, что уж очень Тоху заинтересовала история с приемом делегации. Прибрать бы все это дело к рукам раз и навсегда... Однако гибель Васьки показывает, что дело тут совсем не так безопасно, как представлялось.
   Следовательно, учитывая новую информацию, теперь надо решать главное: либо и в самом деле плюнуть на все это дело и забыть, либо вступать в борьбу за перераспределение капитала, как писали в эпоху развитого социализма. А для этого нужна информация, информация и еще раз информация! Что в происшедшем было задачей-максимум: узнать, Ваську замочили, потому что он попытался влезть в это дело, или же вся эта авантюра была затеяна лишь для того, чтобы замочить лично Ваську?
   А может, тут все гораздо проще? Просто-напросто Васька трахнул какую-нибудь бэшку и ему за это отомстил ее муженек-рогоносец?.. Тоха даже поморщился, в досаде на себя, что такая чушь могла прийти в голову. Убийство на почве ревности маскировать не надо - суд за такие дела, как правило, или оправдывает человека, или ограничивается условным сроком. Да и не станет рогоносец изобретать такие сложные комбинации, просто шлепнет в открытую...
   Нужен Валентин! Нужно обязательно и срочно отыскать этого таинственного Валентина!
   Н-да, похоже, придется обращаться за помощью к старому приятелю. Обращаться к которому, говоря откровенно, очень не хочется. Вот только выхода другого не видать.
   Тоха решительно поднялся с места и опять направился к выходу. Теперь он уже не отвечал на недоумевающие вопросы коллег по фракции и не обещал скоро вернуться. Потому что НИИ большегрузных тяжеловозов - это журавль, пусть даже очень аппетитный, но парящий где-то высоко в небе. Синица в руке, конечно, сама по себе ничего не значит... А вот если у нее на лапке окажется меченное кольцо - тогда она может много чего рассказать.
   Воистину, ничто в нашем мире не ценится так дорого, как информация! Информация... А какую же информацию содержала выброшенная игральная карта?.. Может, это не была чья-то нелепая шутка?.. Н-да, погорячился, не надо было с ней таким образом поступать.
  
   ВАДИМ - ИНДИКАТОР - РОЗЕНБЛЮМ - КОЛЯН
   Вадим проснулся поздно ночью. Проснулся от неприятного чувства. И дело было даже не в том, что его мучило похмелье, хотя и в самом деле очень хотелось пить и во рту наличествовал вязкий металлический привкус. Но не сам по себе этот факт заставил молодого следователя пробудиться не в слишком добром настроении, да к тому же в столь неурочный час. Куда хуже было то, что в душе кипело, а точнее сказать, бродило смятение.
   Он вообще нередко терзался по утрам от осознания, что что-то накануне сделал не так, как, по его мнению, следовало бы. Вадим, будучи по натуре человеком довольно робким, и в то же время до щепетильности честным, комплексовал нередко и по многим вопросам: если, скажем, что случалось очень редко, выпьет и это кто-то заметит; если в чем-то провинится перед начальником отдела, пусть даже тот, весьма деликатный человек, ничего ему и не скажет; если невольно обидит матушку... Или как вот вчера, когда его неожиданно потянуло распустить сопли перед Ашотом...
   Слов нет, Ашот Айвазян хороший и порядочный мужик, свой в доску, как говорится, неподлый... Да только ведь все равно ему, человеку, который работает в частном детективном агентстве, не так просто влезть в шкуру обычного государственно-бюджетного следователя, который к тому же считает, что пришелся в своем ведомстве не ко двору. Вот и получается, что Ашот из вежливости покивал, поподдакивал, посочувствовал - а сам при этом в душе, скорее всего, подумал, что лопух ты, Вадик, раз уж не сумел зарекомендовал себя в конторе; так тебе и надо, папенькиному сынку, который, в смысле папаша, и сумел через своих старых сослуживцев сразу после бурсы пристроить отпрыска в столь солидное и престижное учреждение.
   Нет, подобная слабость для мужчины непростительна. Впрочем, почему только подобная? Слабость для мужчины вообще непростительна, - солидно подумал Вострецов.
   ...Поворочавшись, Вадим понял, что ему не уснуть и с сожалением выбрался из-под теплого одеяла. Сунул босые ноги в любимые старые расхлябанные тапки-шлепанцы и, не включая свет, обхватив самого себя за тощие ключицы, потащился на кухню. Снял с плиты остывший чайник, напился, проливая воду на голую костлявую грудь с несколькими порознь
  разместившимимся бледными волосками, прямо из носика - благо, матушка не видит, а то выдала бы на орехи. Подошел к окну. В доме напротив светилось всего несколько окон. Ночь на дворе, какой нормальный человек будет в это время бодрствовать?
   Водился у него, у Вадима Вострецова, такой грешок, водился... Это некрасиво, он отдавал себе в этом отчет, но не мог отказать себе в удовольствии иной раз понаблюдать за этими окнами напротив. Даже иной раз в бинокль... Это было так захватывающе и интересно - подглядывать в ярко освещенные прозрачные квадратики и видеть фрагментики чужой жизни,
  пытаясь домыслить то, чего не увидел... Впрочем, домысливать иной раз даже нет необходимости - просто посмотреть тоже само по себе интересно... У Вадима уже были некоторые заочные знакомые в освещенных окошках. Семейный ужин, мужская попойка, гостевое застолье, размеренная карточная игра - подобное виделось не так уж редко. А бывало, что станешь зрителем что-нибудь и полюбопытнее. Как-то он подглядел, как в одном из них медленно, неритмично пританцовывая перед зеркалом, неумело раздевалась юная дева - наверное, мечтает о лаврах стриптизерши, домыслил ситуацию Вадим; потом дева еще долго вертелась перед зеркалом, словно чувствуя на себе мужской взгляд, изучая отражение своей еще толком не сформировавшейся груди, живота и всего остального... А в другой раз разглядел, как пара на балконе занималась тем, что именуется сексом или любовью... Правда, как-то доводилось ему видеть и кое-что другое: например, как дрались муж с женой, а ребенок пытался их разнять...
   Сейчас за одним окошком виднелась кухня и по ней неторопливо и обстоятельно передвигался крупный немолодой мужчина в майке, который, похоже, в столь ранний час готовил себе завтрак. Наверное, собирается на работу, например, в троллейбусный парк или в депо метрополитена, привычно додумал ситуацию Вадим. За другим, в ярко освещенной комнате, время от времени мимо окна проходила девушка в ярком синем халате. В третьем людей не наблюдалось, просто виднелась широкая расстеленная кровать... За этими двумя хотелось понаблюдать подольше: вдруг девушка тоже начнет раздеваться или в постели начнет происходить что-то любопытное... Но все три окна вдруг неожиданно, почти одновременно погасли.
   И Вострецову вдруг сразу стало все это неинтересно. В конце концов, сейчас не до них, не до того, что происходит в чужих освещенных окнах.
   Мысли все время возвращались ко вчерашнему дню. Причем, не только к собственно разговору с Ашотом - этот эпизод вспоминать было попросту неловко, а потому Вадим попросту старался вычеркнуть его из памяти. Нет, мысль устремлялась к самому утру, когда в кабинет вдруг стремительно вошел его непосредственный начальник.
   ...Начальник отдела Сергей Реисович Ингибаров, которого за глаза обычно звали "Индикатором", всегда в кабинет входил стремительно. И по коридору двигался бесшумно, будто в мягких тапочках. Объяснял он это тем, что, мол, с детства ходил на охоту, потом работал оперативником, с тех пор, мол, и привычка такая выработалась. И к себе вызывать подчиненных, громогласно утверждал Индикатор, без крайней нужды не следует. Человек, мол, делом занят, а ему вдруг нужно куда-то бежать...
   Однако злые языки по этому поводу зубоскалили, что таким образом он время от времени контролирует, чем и как занимается его штат.
   Вот и теперь: он вошел неожиданно, держа под мышкой свою неизменную папку. Вадим сидел над "делом" об убийстве журналиста Сафронова. Что-то в нем ему не нравилось, что-то ускользало от внимания - а вот что именно...
   - Ну что ты уставился в бумаги, как баран на новые ворота?
   Индикатор прикрыл дверь, широко улыбался, правда, только губами, изображая, что это он таким образом пошутил. Однако Вострецов воспринял слова буквально. Дело-то он и в самом деле не раскрутил, перевел в разряд "висляков".
   - Да вот...- смущенно и неопределенно ответил он и неловко поднялся из-за стола.
   Ингибаров прошел и присел на уголок второго стола, стоящего напротив того, за которым работал Вострецов. Небрежно бросил рядом с собой принесенную папку.
   - Над чем сидишь?
   Вопрос прозвучал вполне благожелательно. Во всяком случае внешне.
   - Над Сафроновым, - обреченно пробурчал Вадим.
   Поскольку у него сейчас не было ни одного самостоятельного дела, он пытался разобраться в тех, на которые уже махнули рукой.
   - Ясно, - кивнул Сергей.
   Он взял со стола и столь же небрежно протянул подчиненному папку:
   - Вот посмотри!
   Вадим уставился на зеленый ледерин едва ли не со страхом. Папка виделась последним шансом, который ему посылает судьба в лице Индикатора. Или же напротив, последним ударом по его служебной деятельности, который наносит все та же судьба руками все того же Индикатора.
   - А что здесь?
   Опытный сотрудник начальнику такой вопрос, конечно же, не задал бы. Однако Вострецов был еще совсем неоперившимся птенцом, а потому Сергей счел возможным ввести его в курс дела лично.
   - Вот смотри!
   Начальник сам оттянул витые резинки-зажимы, раскрыл папку, извлек из нее несколько скрепленных между собой листочков.
   - Это протокол осмотра места преступления, - пояснил Ингибаров и приготовился читать.
   - А вы не могли бы просто так пересказать, о чем там речь? - робко спросил Вадим. - Я подробно потом сам все прочитаю.
   В кабинете зависла тяжелая пауза. Сергей Ингибаров глядел на своего юного подчиненного, с трудом сдерживая раздражение.
   Когда-то, в незапамятные нынче уже времена, когда Ингибаров, тогда еще совсем молодой сотрудник, только начинал работать в конторе, таких вот, подобных Вострецову, щенков, без какого-никакого стажа, без должного опыта и без весомых заслуг, сюда на пушечный выстрел не подпустили бы. Попасть сюда почитали за честь и за счастье ведущие специалисты борьбы с криминалом всего Советского Союза! Да и не только сюда - вообще в московские правоохранительные структуры. Мордвин Володя Казаков, один из создателей Московской транспортной милиции армянин Сароб Тирабян, еще один армянин, Гарик Туманян, татарин Рафаэль Калимулин, украинцы Гена Дейнека, Аркадий Семеняко, Леша Петренко... А теперь? Теперь любой пацан, только лишь потому, что у него имеется московская прописка, только потому, что у него влиятельный папаша, попросту обречен на то, чтобы в столице попасть в самые высокие государственные структуры.
   Вот этот мальчишка, тупо сидящий сейчас за столом, принадлежавшем всего лишь несколько лет назад одному из лучших аналитиков конторы, только полгода назад закончивший институт, не имеющий ни глубоких знаний, ни мало-мальского опыта, ни проблеска какого-либо таланта, сидит здесь только потому, что его отец когда-то работал кое с кем из нынче сидящих "наверху". Слов нет, объективности ради признавал Сергей Реисович, Вадим парнишка старательный, въедливый, скрупулезный, честный, трудолюбивый... Со временем, возможно, а точнее сказать, не исключено, из него и получится неплохой следователь. Возможно... Не исключено... Со временем... Но только ведь работать нужно не со временем, не в перспективе, не возможно, а сейчас, сегодня, в данный момент. Преступность разбуянилась, опытных следователей не хватает, на офицерских должностях нередко сидят такие вот мальчишки, причем иной раз даже не имеющие должного образования.
   Короче говоря, из Вадима Вострецова получится одно из двух: либо он очень скоренько сломается и уйдет - либо сожмет зубы и добьется-таки чего-то в своей жизни. Правда, соотношение этих вероятностей Ингибаров числил как 10:1.
   И уж это дело, которое сейчас он, начальник, принес подчиненному, ему попросту будет не по зубам. И принес он его именно Вадиму по одной единственной причине: это необходимо из тактических соображений. Так что пусть Вострецов пока выполнит черновую работу. Потому что в любом деле помимо творческого расследования, обязательно нужно переработать массу черновой руды. Вот пусть и лопатит - а дальше видно будет.
   - Что ж, суть, значит, суть, - наконец проговорил Ингибаров.
   Когда шеф, оставив папку на столе, вышел из кабинета, Вадим с тоской посмотрел на стоящий в углу сейф. Там покоились документы по таким простым делам, как убийства Сафронова или той же культуристки-лесбиянки Лизоньки. И если он, Вадим, не смог раскрутить даже их, то что говорить о довольно запутанном убийстве Васьки Рядчика? Мало того, что в нем изначально не видно никаких реальных зацепок. Главное в другом! Главное в том...
   Нет, Вадим, погоди, надо идти по порядочку! - остановил он сам себя. Так, с кондачка, да в таком пессимистическом настроении, вообще ничего не добьешься и не решишь... Как учили в институте, что нужно предпринять в ситуациях, когда расследование зашло в тупик и попросту опускается все, и даже руки? Нужно отринуть все самые сложные, хотя и самые очевидные логические конструкции и спуститься к самым простейшим, к самым изначальным, самым исходным данным и начать пытаться отвечать на самые элементарные, самые примитивные, вопросы. Глядишь, что-нибудь, да вырисуется.
   Итак, господа присяжные заседатели, что мы на данный момент имеем? Мы имеем труп, который совсем еще недавно был неким, пусть не совсем чистым на руку, довольно мелким бизнесменом. Это тело, которое, уже распотрошенное, в данный момент покоится в холодильнике морга, до вчерашнего дня принадлежало одному из наших сограждан, Василию Ряднову. Это первое. Дальше. Что мы имеем по этому самому Василию Ряднову? Вот она лежит, подробная, хотя и изложенная сухим канцелярским штилем, справочка. Даже не одна справочка, а несколько, полученных из разных ведомств - из отделения милиции, на территории которого произошло убийство, из отделения милиции, на территории которого убитый проживал при жизни, из Управлений по организованной преступности и по экономическим преступлениям ГУВД Москвы, из налоговой инспекции, из налоговой полиции... Если суммировать информацию, которая содержится в них, легко сделать вывод, что покойный отнюдь не являлся добропорядочным членом нашего общества. И в то же время он отнюдь не был таким уж крутым мафиози, чтобы его убивать, причем убивать столь загадочным образом. Его, Василия Ряднова, судя по имеющимся сведниям, по большому счету, вообще не за что было убивать - слишком мелкая это птаха. Потому что он просто-напросто делал свой маленький бизнес, крутил свои не такие уж большие деньги, имел многочисленные связи с женщинами, преимущественно более чем легкомысленного поведения, в силу своего интеллекта уклонялся от уплаты налогов, в криминальные дела особенно не лез, ни у кого из сильных мира сего слишком большие деньги не занимал и не перебивал... Всё!
   Так что, делаем первичный вывод: судя по имеющейся у следствия информации, у мафии не было настоятельной необходимости сводить с ним счеты! Можно было бы допустить, что он стал жертвой ревности мужа одной из своих пассий - но эту версию пока оставим в стороне, потому что она представляется менее вероятной. Да и не стал бы разъяренный рогоносец продумывать такой нелепый способ убийства... Следовательно, следствие не имеет в своем арсенале никаких достаточно весомых сведений, которые могли бы дать происшедшему мало-мальски разумное объяснение. Кроме того, имеется в этом деле еще один, наверное, самый важный, самый центральный пункт, который никак не желает укладываться хоть в какие-нибудь разумные рамки. Сколько о чем ни думай, все мысли так или иначе непременно упираются, возвращаются к нему.
   Самое таинственное в этом убийстве заключалось в том, что в теле убитого не обнаружено пули! Он был застрелен из пистолета... То есть из револьвера... Как его, где-то тут было записано... А, вот! Шестизарядный спортивный ТОЗ-36, калибр 7,62 мм... Этот факт можно считать абсолютно доказанным, тем более, что само орудие убийства, правда, без отпечатков пальцев, обнаружено непосредственно на месте преступления. А пули нет! Нигде нет. Вот в чем парадокс!
   Это было настолько необычно и непонятно, что Вадим попытался поговорить с проводившим вскрытие патологоанатомом. Старый еврей, Борис Абрамович Розенблюм, даже обиделся на вопрос Вострецова.
   - Что уже это значит, молодой человек, ваша фраза "не могли ли вы ошибиться"?
   Часть морщинистой лысины, которая не была прикрыта серо-зеленым хирургическим колпаком, даже покраснела от возмущения.
   - Да я не хотел...- спасовал Вадим.
   - Я уже это не знаю, что вы хотели, а что уже нет, молодой человек, - брюзгливо перебил его Борис Абрамович. - А только подобных вопросов до вас мне никто не задавал! Даже Гуров, на что уже скрупулезный и ответственный человек, и тот ко мне никогда...
   Вострецов уже не знал, какими словами оправдываться перед разгневанным патологоанатомом.
   - Да я же...- начал было он.
   Однако собеседник разошелся не на шутку.
   - Не перебивайте старших! - рявкнул он. - Я уже это здесь работал, когда вас, молодой человек, еще на свете не было! Я уже это анатомировал покойных организованных преступников в те времена, когда организованной преступности у нас в стране вообще не было! А вы!..
   Растерявшийся Вадим был не рад, что вообще обратился к Розенблюму. Хотя и понимал, что обратиться к одному из самых опытных специалистов по криминальным смертям ему было необходимо. Наверное, он просто неправильно сформулировал вопрос.
   - Погодите, Борис Абрамович, - вклинился-таки он в гневную отповедь. - Но при вашем-то опыте у вас должны быть какие-то мысли...
   И опять не попал в лузу!
   - Мысли? - еще более желчно переспросил Розенблюм. - Вас интересует, есть ли у меня уже это мысли?.. Это у вас в ваши годы может не быть мыслей, молодой человек! В моем возрасте мыслей уже это не быть не может!..
   Неведомо, чем закончился бы этот разговор, если бы рядом по случаю не оказался кто-то из старых сотрудников конторы, который сразу понял, в чем дело.
   - Совсем запугал парня, Абрамыч! - засмеялся он, добродушно хлопнув старого патологоанатома по плечу. - Еще немного - и его самого сможешь разбирать на запчасти!
   Он поспешил дальше. А Розенблюм, от этой незамысловатой шутки внезапно сменивший гнев на милость, пробурчал уже не столь гневно:
   - Ну ладно, молодой человек, говорите уже это, что вас смущает. Только впредь попрошу вас выбирать слова, чтобы не обидеть старого еврея.
   Вострецов и сам теперь этого боялся едва ли не панически.
   - Согласитесь сами, - робко проговорил он, - Борис Абрамович, что составленный вами акт выглядит довольно странно.
   Патологоанатом пожал костлявыми плечами:
   - Это уже ваше дело - делать выводы. Мое - провести вскрытие и все подробно описать.
   - Да-да, конечно, согласен-согласен, - Вадим испугался, что Борис Абрамович опять заведется. - Только ведь и в самом деле необычно...
   - Что уже это верно, то верно, - неожиданно миролюбиво согласился тот. И даже улыбнулся синеватыми бескровными губами, собрав у подернутых красными жилочками глаз густые морщины. - Я, должен вам признаться, молодой человек, и сам удивился. Кожный покров пробит насквозь, мышцы разорваны, налицо все признаки пулевого ранения... А самой пули нет! Причем, не просто нет, а вообще нет. Я даже рентгеном тело просветил, металлоискателем прошелся - а пули словно и не было здесь никогда. И выходного отверстия в теле тоже нет. И следов того, что кто-то в нем поковырялся до меня и уже это извлек пулю... Не знаю, молодой человек, не знаю, что вам и сказать.
   Вадим спросил робко, опять опасаясь вызвать вспышку гнева у желчного старика:
   - Простите, а вы уверены, что это была именно пуля? Может, что-то другое, например, кинжал...
   Однако Борис Абрамович, словно исчерпав излишки агрессивной энергии, спокойно и решительно покачал головой:
   - Опять вы, молодой человек, пытаетесь обидеть старого еврея, который уже сорок лет потрошит трупы... Характер повреждений, которые причиняет пуля, заточенная арматура и те, которые наносит кинжал или стилет, могут ввести в заблуждение только такого неопытного человека, как вы. Это уже была пуля, уж поверьте мне, я знаю, что говорю, только пуля - и ничто иное.
   Значит, все же пуля. Пуля, скорее всего, выпущенная из обнаруженного на месте убийства револьвера.
   - Так а где же она сама?
   Розенблюм молча развел руками.
   - Если уже это сказать прямо и откровенно, безо всяких экивоков, то это звучит, повторюсь, так: человек убит пулей, которой в организме нет. Как нет и выходного пулевого отверстия. Следов того, что ее извлекали до нас, повторяю, также нет... Она словно как бы испарилась. Или растворилась в теле. Но ведь металл не плавится при температуре тридцать шесть и шесть...
   Именно это обстоятельство и смущало Вадима. И не было никаких зацепок. Даже допрос единственного свидетеля, Николая Мохнача, который накануне убийства, как было бесспорно установлено, встречался с неким таинственным Валентином, не дал ничего, что могло бы хоть как-то помочь в следствии. За время допроса он перелистал толстенные альбомы с многочисленными фотографиями преступников, но ни в одном из них так и не опознал таинственного Валентина. От составления фоторобота Колян, извинившись, отказался.
   - Я плохой физиономист, - пояснил Колян. - Да и не разглядел его толком. Он такой, знаете, никакой, человек из толпы, и шапочка на глаза натянута... Извините, не смогу.
   - И все-таки припомните, может, вы его раньше все-таки встречали? - настаивал Вострецов.
   - Этого парня?.. Да не знаю я ничего, - угрюмо глядя в сторону, твердил Колян. - Я этого парня не видел до того ни разу, кто он такой, фамилию или кличку не знаю, где живет - тоже... Только имя - Валентин.
   Скорее всего, он сейчас говорил правду.
   - Ну а зачем вы с ним встречались? - пытался выпытать Вадим.
   Однако Колян, уже проинструктированный Антоном Валерьевичем, как держаться на допросе, подробности сделки не раскрывал.
   - Зачем я с ним встречался? Как бы вам сказать... Я должен был убедиться, насколько серьезен этот Валентин, стоит ли с ним иметь дело, - отвечал он, по-прежнему не глядя на следователя.
   - Ну и какой же вывод вы сделали?
   Мохнач по-прежнему не поднимал глаз.
   - Какой вывод я сделал? - неторопливо переспросил он. - Да я откуда знаю, какой вывод можно сделать, если я его первый раз видел. Только сказал Ваське, что вроде бы предложение достаточно серьезное...
   - Какое предложение? - быстро спросил Вадим, даже вперед подался, заметив, что свидетель подставился.
   - Какое предложение? - опять размеренно переспросил Колян. - Ну, то, о котором они должны были разговаривать... Я-то откуда знаю, о чем? - запутавшись, попытался выкрутиться он.
   Вострецов чувствовал, что тут свидетель что-то недоговаривает. Однако решил переключиться на другую тему, чтобы потом попытаться подловить его, неожиданно вернувшись к скользкому предмету.
   - Они были знакомы при жизни?
   - Кто? - Колян явно заблаговременно настроился на то, чтобы обязательно задавать дополнительный вопрос, чтобы было время подумать над ответом.
   - Ну эти, ваш друг Василий Ряднов и Валентин, с которым вы встретились по его поручению.
   Николай вполне искренне пожал плечами. Антон Валерьевич сказал максимально оказывать помощь следствию, единственно не разглашая суть предложения, которое Валентин передал через Коляна.
   - Васька и Валентин? Я вам точно не могу сказать, не знаю. Васька, когда разговаривал с ним по телефону, его не узнал. А мне показалось, когда мы встретились с Валентином, что тот Ваську знает.
   И снова Вадим подался вперед.
   - А почему у вас сложилось такое впечатление?
   Мохнач в раздумье пощелкал пальцами левой руки.
   - Почему сложилось? Не помню даже... Что-то такое произошло... Что-то он сказал... А! Вот! - вспомнил он. - Когда он о Рядчике говорил, назвал его Васькой. А Ряднова за глаза и в самом деле все Васькой звали. Согласитесь, что о незнакомом человеке редко кто говорит "Петька", "Колька" или "Ванька"...
   Это было вполне логично. Однако мало что давало для следствия. Во всяком случае, пока.
   На том пришлось и расстаться.
   Когда Колян ушел, Вадим достал из папки самый загадочный предмет, который был обнаружен на месте преступления. Это была немудреная, на первый взгляд, карточка... В каждую колоду игральных карт обязательно вкладывается один-два чистых листочка с "рубашкой", совпадающей по расцветке со всей колодой. Наверное, на случай, если какая-нибудь семерка бубен вдруг потеряется, чтобы ее можно было заменить, не покупая новую колоду. А может, в каких-то карточных играх, которых Вострецов не знал, нужна таковая, чистая, без крапа... Как бы то ни было, именно такая, изначально чистая, была обнаружена возле трупа. Правда, теперь она была изрисована при помощи тонкого фломастера какими-то непонятными значками.
   Вадим достал лупу - все знаменитые сыщики таинственные предметы обязательно изучают с помощью увеличительного стекла - и начал рассматривать рисуночки, сделанные на гладкой лакированной поверхности. В центре, в немного неровном кружочке, значилась цифра "1". Под кружочком был выведен прямоугольник, вдоль правого края которого стояло семь
  больших точек. Вокруг этого центрального элемента виднелось, тоже несколько неровно нарисованных, семь же неких значков - что-то вроде свернувшихся в клубок змей, широко разинувших пасти. Ниже стояли семь же значков, похожих на трезубцы. В самых углах карточки виднелись четыре не то крохотных птички, не то бабочки... Вадим видел, чувствовал, что все это не может быть случайным, что это имеет некий вполне конкретный смысл. Вот только в чем он состоит? И имеет ли прямое отношение к убийству? Может, сама по себе карточка оказалась рядом с убитым Рядновым совершенно случайно? Да, верить в такое не хотелось, но ведь могло же!
   И единственное, что могло бы четко ответить на этот вопрос, так это расшифровка всех этих знаков. Вот только с какого конца подступать?
   Нужно будет как-нибудь сходить к ребятам из отдела криминалистики, может, они что подскажут. Потому что пока что единственное, что они сказали по этому поводу, что на карточке вообще нет отпечатков пальцев. Что неудивительно - при нынешней повальной грамотности по части дактилоскопии отпечатки пальцев на месте заранее продуманных преступлений встречаются исключительно редко.
   Короче говоря, Вадим попросту не знал, с какой стороны подступаться к этому делу. Потому и отправился в кафе, желая хоть немного побыть в одиночестве. А встретил там старого приятеля.
   ...И вот теперь Вадим сидел у окна, прихлебывал горячий кофе и, глядя в окно, размышлял.
   Ладно, Ашоту поплакался - и забыли об этом. Мало ли кто из нас какие и когда делает глупости! Любой человек изначально имеет право на ошибку. Причем, когда говорят, что человек на ошибках учится, это чаще всего оказывается только красивой декларацией. Как раз на ошибках человек учится редко, даже на своих. Выводы делает, это да, а вот учиться... Вряд ли...
   Впрочем, сейчас нужно не об этом. Сейчас нужно определиться с этим делом об убийстве. На чем сосредоточить основные действия. Перво-наперво, необходимо охватить как можно больше людей, с которыми контактировал Василий. Особо обращать внимания на то, кого и как он мог обидеть или обойти в делах. Это важно. Нужно определить, кто из сильных мира сего стоит за его спиной...
   Короче говоря, коль уж на данный момент нет ни одного реального подозреваемого, нужно проводить весь большой комплекс следственных мероприятий, фильтровать сотни и сотни людей, в надежде, что из отдельных разрозненных фрагментов что-то-таки вырисуется.
   Второе: нужно обязательно посоветоваться с опытными следователями и с сыщиками - глядишь, кто-то и вспомнит аналогичное убийство, когда пуля исчезла столь таинственным способом.
   Третье - карточка. Конечно же, нельзя напрочь отвергать версию, что это какой-то случайный предмет, который не имеет к убийству никакого отношения. Например, это атрибут некой новой карточной игры... Или, так сказать, плод детского творчества, хотя, конечно, очень маловероятно, что некий младенец начал бы размалевывать карточку, предварительно
  натянув перчатки... Опять же нужно посоветоваться... Впрочем, допускал Вадим, вряд ли именно этот предмет окажется в расследовании неким чрезвычайно важным пунктом.
   Что и говорить, слишком много непонятного в этом деле. И самое непонятное, состоит в том, что такое непростое дело поручили именно ему, человеку, на счету которого нет ни одного раскрытого дела.
   ...Вадим почувствовал, что его снова потянуло в сон. Он опять прошелся взглядом по редким освещенным окнам дома напротив. Ничего интересного не разглядел. И отправился досыпать.
  
   ИНДИКАТОР - КРУТИЦКИЙ - ТОХА
   Непосредственный начальник Вострецова, Сергей Ингибаров, в кабинете руководителей любого ранга всегда садился на стул или в кресло только после того, как его пригласят это сделать. Равно как, скажем, и закуривал, и наливал себе воды, и брал с гостеприимно стоящего блюдечка конфетку или печенье... В этом отнюдь не проявлялось какое-то подчеркнутое самоуничижение - лишь естественное, на его взгляд, стремление
  подчиненного всегда выдерживать дистанцию, не давать повода для того, чтобы кто-то из вышестоящих попытался обойтись с ним запанибрата. Обычно он строжайше придерживался подобных, раз и навсегда установленных для себя, правил. Точно так же держал на расстоянии и подчиненных. И никогда не имел оснований для того, чтобы усомниться в правильности своего поведения.
   Так было и теперь. Он вошел в кабинет к своему начальнику и замер у двери.
   - Проходи, Сергей, садись!
   Так уж повелось, что к Сергею Ингибарову в конторе все всегда обращались только по имени. Отчество у него было для русского языка труднопроизносимое, Реисович, на нем с непривычки, да и не только с непривычки, многие спотыкались, а потому Ингибарова практически все сотрудники именовали исключительно по имени. Он не возражал и недовольства по этому поводу не высказывал. Вся разница только в том и состояла, что коллеги равного уровня или непосредственные начальники называли его на "ты", а подчиненные на "вы". Более высокие руководители, как то у нас повелось издревле, к нему, как и к любому другому человеку, обращались в зависимости от настроения.
   Так что начальственное кажущееся панибратство Ингибарова ничуть не задело.
   - Сергей, у меня к тебе имеется серьезное дело, - сразу взял быка за рога начальник отдела, дождавшись, пока Индикатор усядется.
   Это было понятно без подобного вступления. Потому что обычно "дела" попадали в руки Сергею установленным порядком. А вот так, непосредственно в кабинете шефа, да еще один на один... Нет, уже одно это о чем-то говорило. Во всяком случае, для слишком чуткого ко всем подобным частностям Индикатора.
   - Я слушаю вас, Игорь Дмитриевич!
   Шеф, Игорь Дмитриевич Крутицкий, выглядел едва ли не смущенным. Что, опять-таки, в свою очередь, было непривычным. Впрочем, понимал подчиненный, шеф вполне мог иной раз при необходимости и роль сыграть, так что в искренность его смущения он не слишком-то верил.
   - Понимаешь, Сергей...- начал шеф вполне в русле размышлений Ингибарова.- Как бы тебе это сказать... Я говорю с тобой вполне откровенно, без задних мыслей, а это, сам знаешь, иногда бывает труднее, чем что-либо скрывая... Так вот, Сергей, ко мне вчера обратился с некой просьбой весьма высокопоставленный человек. Он меня и попросил об одном деле... Как бы это сказать поделикатнее...
   Сергей из этих междометий пока ничего конкретного не понимал. Но его не случайно называли за глаза Индикатором. Он и в самом деле мог бы выступать в роли измерительного прибора. Причем, и это главное, прибора, который можно при необходимости подрегулировать в любую сторону, в зависимости от того, как потребуется руководству. И в этом Ингибаров не
  видел для себя чего-то унизительного. В конце концов, иногда признавался Сергей в порыве откровенности, которые у него случались очень нечасто, начальник тоже человек, он тоже имеет право на то, чтобы иметь личные проблемы, помочь устранить которые могут только близкие люди; а кто у начальника более близкий человек, чем верный и преданный ему
  подчиненный? Особенно подчиненный, который, что в подобной ситуации является определяющим, не рвется на его, начальника, место... Именно такие подчиненные самые верные, самые преданные, самые надежные - если их только не подводить, не подставлять, не обижать без причины. Да он за тебя, дурака, глотку кому угодно перегрызет!
   Плохо только, что далеко не все начальники это понимают. На верных и преданных они обычно наваливают массу дополнительной работы, нередко не считая нужным компенсировать эту дополнительную нагрузку чем-то конкретным, чем постепенно и отталкивают их от себя.
   Впрочем, Индикатор и в самом деле не собирался подкапываться под своего шефа. Во всяком случае пока. Потому что сейчас, когда неведомо, как повернется политическая ситуация в перспективе, как в ближайшей, так и в дальнейшей, считал он, лучше отсидеться в замах. Права практически те же, а ответственность кардинально разная. Банальный пример из ботаники или из физики: каждый объект должен склонятся в непогоду в строгом соответствии с законом физики - а именно в зависимости от силы порыва ветра. Потому что с точки зрения земного мирозданья, скажем для примера, и эвкалипт, и лишайник выполняют роль примерно одинаковую, а вот с точки зрения личной при грозе их судьба слишком часто оказывается различной.
   ...Все это Игорь Дмитриевич хорошо знал и понимал. Потому и вызвал к себе именно Индикатора. Начальник прекрасно понимал: в столь щекотливом деле именно он может оказаться лучшим помощником.
   - Вы бы прямо сказали, что случилось и что нужно сделать, - темное скуластое лицо Сергея не выражало никаких эмоций. - А там, может быть, вместе что-нибудь и придумали бы...
   А случилось вот что.
   Накануне, на исходе дня, вдруг, совершенно неожиданно, к Игорю Дмитриевичу прямо на работу заявился ни кто иной, как Антон Валерьевич, которого некогда (как же безнадежно далеко по времени это было!) называли Антошка или Антишок. Правда, нынче к нему, а точнее не к нему лично, а к его капиталам и депутатскому значку, обращаться следует не по детскому
  прозвищу, а исключительно по имени-отчеству. Это когда-то давным-давно, когда они вместе к девчатам в студенческое общежитие на третий этаж через окно залезали, были они просто Игорек и Антишок. И потом, чуть позднее, когда за стаканчиком противного портвешка "777" кляли советскую власть и рассказывали политические анекдоты про Брежнева и КГБ ("Идет
  радиопередача "Спрашивайте - отвечаем"; вопрос: "Кто придумывает политические анекдоты?"; ответ: "Тот же вопрос интересует товарища Андропова из Москвы"... Ха-ха-ха!), тоже были друзьями-неразлейвода. Зато потом, когда началась перестройка, перекрасившаяся в демократию, которая, в свою очередь, превратилась неизвестно во что, их пути-дороженьки очень быстро и очень далеко разошлись. Сейчас Антон Валерьевич очень богатый и весьма уважаемый человек, имеющий в прошлом (да и в настоящем, уж кому, как не Игорю Дмитриевичу это знать!) темные делишки. Ну а сам Игорь... Короче говоря, Игорь так и застрял в начальниках средней руки на следственной работе.
   И вот теперь он мучительно думал, как бы умудриться сделать так, чтобы и выполнить просьбу старинного приятеля, который нынче набрал такую силу - и в то же время не подставиться этому азиату с непроницаемым лицом, который, хрен его мусульманскую душу знает, какие планы вынашивает в отношение своей карьеры.
   ...- Здорово, старик! - благодушно и благожелательно пробасил Антон, переступая порог кабинета.
   Игоря Дмитриевича уже известили от дежурного по управлению о высоком госте, который вдруг решил лично и без предупреждения его посетить. И теперь, радостно поднимаясь ему навстречу, он торопливо перебирал мысли, по какой же причине тот к нему заявился. Одно не вызывало сомнения: встреча не могла оказаться просто случайной.
   - Здорово, Антон Валерьевич! - протягивая свою крепкую ладонь навстречу вялым пальчикам преуспевшего приятеля, заулыбался следователь. - А я уж думал, что ты вообще своих уже всех перезабыл!.. Помнишь, в детском стишке: "знакомых собачонок уже не признавал..."
   - Скажешь тоже! - Антон, небрежно ответив на рукопожатие, привычно развалился в глубоком мягком кресле. - Просто все дела, заботы, хлопоты... Сам знаешь, в какие времена живем - только успевай крутиться!
   Знаем-знаем, Антон Валерьевич, как не знать! Уж кому бы иметь сведения о том, в какой сфере происходят основные хлопоты депутата, как не его старому приятелю.
   - Да уж это точно, времена нынче напряженные...
   Они сидели напротив друг друга и широко улыбались. Главное, что улыбались вполне искренне - все же старая дружба не ржавеет.
   - Так какими судьбами, Антон?
   Официально-сентиментальную часть встречи можно было считать законченной. Оба они люди занятые, неглупые, прекрасно понимают, что сейчас не время и не место заниматься
  разговорами на тему "а ты помнишь..."
   - Признаться, я к тебе, Игорек, и в самом деле по серьезному делу.
   - Нет, чтобы просто так, - с искусно подделанной искренностью обронил следователь. - Так ведь не дождешься, чтобы ты снизошел...
   - Ну нет времени, честное слово, нету, - улыбка у собеседника выглядела еще более искренней. - Помнишь, как в преферансе: взятку снес - без взятки остался. Так и я: что сегодня не успеешь сделать, то и потерял.
   Вот в это Игорек охотно верил. И потому не стал развивать тему.
   - Слушаю тебя, - коротко произнес он.
   Антон Валерьевич потупился. Не то изображал смущение, не то и в самом деле его коробило, что приходится обращаться к старому приятелю, который настолько отстал от него в жизненной лестнице, с подобной просьбой.
   - Я к тебе по важному делу, - повторился он. - Даже не так, я к тебе не просто по серьезному делу. А еще и по щекотливому делу.
   Естественно. Просто по серьезному, без щекотливости, Антишок сюда не заявился бы. В лучшем случае позвонил бы. А то и вовсе свои просьбы-пожелания передал через секретаря.
   Все же как иногда точны бывают клички и прозвища! Назовут, скажем, Комаревцева Комаром или Шерешевского Шерой - это понятно и просто. Ну а тот же Антон - невесть когда и за что окрестили его Антишоком, а как точно: его ведь и в самом деле просто невозможно ничем шокировать, все всегда до мелочей наперед просчитывает.
   В чем же теперь у тебя вышла осечка, дорогой мой друг детства? В чем я тебе должен помочь? Чем ты меня собираешься за помощь отблагодарить? Или, если говорить точнее, что ты собираешься мне посулить - потому что если ты ко мне вот так заявился, то скорее всего, дело это либо просто безнадежное, либо безнадежно грязное...
   - Слушай, Тоха, мы с тобой уже не девочки, не первый день знакомы... Давай-ка без преамбул!
   Ага! Хоть чуточку, а я тебя шокировал!
   Антон Валерьевич и в самом деле слегка вздрогнул, удивленно вскинул брови. Что это: случайная оговорка старого приятеля или же этот опытный сыскарь и в самом деле знает его криминальное прозвище? Однако Игорек смотрит открыто, светло и безмятежно. Наверное, оговорка. Будем считать, что оговорка. Или это я себя просто успокаиваю?
   - Ну что ж, без преамбул, так без преамбул.
   Антон величественным жестом извлек из кармана шикарный золотой портсигар. Вдавив пальцем крупный, под бриллиант, камень, со щелчком откинул сияющую крышку. Под ней открылась радуга разноцветных сигарет.
   Только после этого барственно-вопросительно взглянул на хозяина кабинета.
   - У тебя в кабинете курят?
   - Хм, а ты так уж много знаешь кабинетов, где посторонним можно напрочь запретить курить? - усмехнулся Игорь Дмитриевич.
   - Бывают те, кто запрещают.
   - Запрещать-то, бывает, и запрещают... А толку от этого? Все равно хам плевать хотел на твои запреты, гость забывает спросить разрешения, подчиненный почитает за шик подымить в твоем кабинете в твое отсутствие, начальнику не запретишь, а если кому-то и сделаешь замечание, так обычно обижаются, - пожал плечами следователь. - Так что травись на здоровье и приступай к изложению сути своего щекотливого дела.
   Тоха согласно кивал, благостно улыбаясь.
   - Эт ты точно, Игорек, - и протянул портсигар приятелю. - А ты по-прежнему не балуешься?
   - Да, спасибо, по-прежнему.
   - Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, - дежурно прокомментировал отказ гость.
   - А я по части выпить ничего не говорю, - в тон усмехнулся Крутицкий.
   И замолчал, терпеливо выжидая, пока Антон Валерьевич заговорит.
   Да, сколько ни оттягивай неприятный разговор, рано или поздно начать его придется.
   - В общем, так, Игорек, - прикурив от того же портсигара, в который была вделана зажигалка, и глубоко затянувшись, заговорил Тоха.- Дело тут в следующем. Мне нужно, чтобы ты поручил своим ребяткам, которые половчее, обязательно раскопать одно дельце.
   Что-то в этом духе хозяин кабинета и ожидал услышать. Он часто и коротко покивал.
   - А на "частников" ты что же, не желаешь тратиться? - с лживо добродушной подковыркой спросил он.
   Тоха шутку не принял.
   - Я мог бы нанять хоть дюжину "частников". Да только по некоторым соображениям мне нужно, чтобы этим занялись официальные структуры, - аккуратно стряхивая пепел в стеклянную, с надколотым краем, пепельницу, стоявшую на столе, несколько высокомерно пояснил депутат. - Кроме того, что тоже очень важно, я пришел именно к тебе потому, что хочу оставить за собой возможность всегда дать команду "стоп!"... Так ты мне в этом можешь помочь?
   Вот тут-то в хозяине кабинета и прорвались гордость, самолюбие профессионала.
   - Ты, дружище, кажется, не за того меня принимаешь, - жестко, медленно, цедя слова сквозь зубы, проговорил он. - Я тебе не девка в борделе, которой ты можешь диктовать свои условия. Понял?
   От неожиданности Анатолий Валерьевич даже поперхнулся ароматным сигаретным дымом. Он вообще забыл, когда хоть кто-то с ним разговаривал подобным образом. А уж от нищего бюджетника, который к тому же уже давно перестал быть ему близким другом - и подавно.
   - Ты это чего? - удивленно, даже чуть растерянно, воззрился он на собеседника. - Я тебя не понял...
   Игорь Дмитриевич и сам себя не понял.
   Вспышка прошла. Вернее, он скрутил ее в бараний рог и глубоко загнал внутрь себя самого. Однако идти на попятную было уже поздно. Потому что тогда он будет неправильно понят. И со стороны это будет выглядеть именно как вспышка и последующая трусость. А трусом выглядеть не хотелось. В первую очередь в собственных глазах.
   - Ты и в самом деле не понял, - теперь уже спокойно, без жесткости, говорил он, глядя в глаза собеседнику. - Ты не понял, куда и к кому пришел. Ты своим холуям отдавай такие распоряжения, а мне не надо! Это-то до тебя дошло?.. Если тебе нужно что-то раскрутить, скажи толком, раскручу. Если же ты собираешься оставить за собой право "вето", то ищи других исполнителей!
   Лицо Тохи расплывалось в улыбке. Он раздавил в пепельнице окурок и поднял обе руки в шутливом жесте полной капитуляции.
   - Все-все-все, сдаюсь-сдаюсь! Сдаюсь безоговорочно на милость победителя! - поймав момент, когда Игорек растерянно умолк, махнул на него обеими руками: - Да ну тебя, в самом деле, напугал. Ну, может, я и в самом деле что-то не то сказал... Чего вспылил-то?.. Ладно, буду краток, а то еще поругаемся, чего доброго... В общем, так, Игорек, я излагаю тебе суть дела... Ты уже в курсе насчет убийства некого Василия Ряднова, по кличке Рядчик?
   Это классика, - оценил Игорь Дмитриевич. Как же классно этот мафиози свел конфликт к шутке и тут же, чтобы избежать взаимных разборок и объяснений, перешел непосредственно к делу. Ну что ж, коли так, поддержим его в этом благом начинании.
   - Как ты сказал? Ряднов?.. А кто это?
   Антон Валерьевич, удовлетворенный поворотом разговора от нежелательного русла, кивнул:
   - Значит, не в курсе... Ну что ж, ничего удивительного: Васька Ряднов - это весьма средний коммерсант. Вчера утром он перестал жить при весьма сомнительных обстоятельствах.
   "Васька" - опытно отметил про себя следователь. Значит, Антишок знал его лично. "Весьма средний" - вполне логично предположить, что это кто-то из его команды. Что ж, послушаем, что он скажет еще.
   - Знаешь, сколько весьма средних коммерсантов у нас прекращают жить при странных обстоятельствах? - равнодушно пожал плечами Игорь. - Считай, такое у нас происходит ежедневно, а то и пачками...
   И снова Тоха только кивнул на эти слова, вежливо перебивая.
   - Да-да, ты прав, конечно. Но только тут есть некоторые обстоятельства, которые выводят эту смерть за рамки общей статистики.
   Вот-вот, это уже теплее!
   - И что же это за обстоятельства?
   Однако Тоха покачал головой:
   - Нет, Игорек, не обижайся, я тебе по этому поводу всего сказать не могу. Даже если бы хотел. Поверь: у меня есть на то веские основания... Только мне очень нужно, чтобы ты обязательно раскрутил это дело. Само дело твое, делай с ним что хочешь, вмешиваться в него я не собираюсь. Я тебя прошу тебя только о двух небольших одолжениях. Они для тебя не окажутся слишком обременительными. Выполнишь?
   Ага, как же, тебе только пообещай!
   - Ты же знаешь, что я вот так, запросто, серьезными обещаниями не разбрасываюсь, - извиняющимся тоном сказал следователь. - Если будет возможность...
   - Не переживай, - перебил его депутат, - возможность будет. Было бы желание.
   Хозяин кабинета молча развел руками: мол, согласен, коли так, но ты все-таки предварительно изложи суть, что нужно сделать.
   Никуда не денешься, Антону Валерьевичу пришлось удовлетвориться этим жестом.
   - Первое одолжение будет состоять в том, чтобы ты держал меня в курсе расследования... Нет-нет, - увидев, что собеседник пытается ему возразить, торопливо закончил свою мысль. - Мне не нужны все ваши секреты и прочие тайны. Я просто хочу быть в курсе того, как идет поиск убийцы, какие дополнительные обстоятельства будут вскрываться этом деле. И не более того.
   Следователь с сомнением покачал головой:
   - Но ведь ты же и сам прекрасно знаешь, что это невозможно.
   Тоха усмехнулся:
   - Ладно, будем считать, что ты мне отказал... Тогда предлагаю остановиться на таком варианте: если вдруг в ходе расследования всплывут какие-то кардинально новые факты, которые не будут являть собой некую обалденную тайну, надеюсь, ты мне просто скажешь об этом - ведь утечки материалов расследования по тому или иному делу у вас случаются регулярно... Заранее спасибо. И второе, - гость растянул губы в благожелательной улыбке. - Когда ты возьмешь убийцу, в чем я, должен сказать, ни на секунду не сомневаюсь, мне обязательно нужно будет с ним поговорить, - попросил он. - Без протокола и с глазу на глаз. Сделаешь?
   Это слишком серьезно - давать такое обещание. Потому что...
   - А ты что же, имеешь к убийству какое-то отношение? - в лоб спросил следователь. - И хочешь его настрополить, чтобы он тебя не заложил?
   Это была явная чушь. Потому что, имей Тоха хоть какое-то отношение к этой истории, он бы отыскал убийцу без помощи официальных органов. Однако сыщик запустил эту ерунду сознательно. Потому что ему нужно было услышать хоть какое-то объяснение этой просьбе. Это объяснение будет, естественно, липовым, а потому четко укажет направление, в котором работать не нужно.
   Однако Тоха, старый прожженный лис, не достиг бы своих высот, если бы его можно было поймать так дешево.
   - Ты же и сам понимаешь, что это не так, - ухмыльнулся он, выпуская изо рта тонкую струйку дыма от свежей, только что раскуренной, сигареты. - И инструктировать убийцу я не собираюсь. Равно как не собираюсь его зарезать, скрывая следы преступления... Ну ладно, так и быть, слушай, коль есть такая охота и раз уж у тебя появились такие мысли, - вдруг, сделав вид, что сдался, запустил "домашнюю заготовку" Антон Валерьевич. - Так и быть, согласен на то, что моя беседа с убийцей будет проходить в твоем лично присутствии; полагаюсь на твою порядочность... Хоть это ты можешь устроить своему старому другу?.. Это коммерция, Игорек, поверь: самая обыкновенная коммерция. Я даже не буду у него спрашивать, кто заказал убийство, поверь, меня это не интересует ни в малейшей степени. Меня будет интересовать лишь одно: в интересах какого именно коммерческого проекта это совершено. И все... Тебя устраивает такое объяснение?
   Устраивает ли... Оно было слишком логично, слишком правдоподобно, слишком в духе Тохи, чтобы оказаться выдуманным и неискренним.
   Игорь Дмитриевич задумчиво покивал.
   - Ну что ж, я думаю, что эту твою просьбу можно будет выполнить... Если все получится...
   Тоха удовлетворенно кивнул:
   - Для меня достаточно твоего слова, Игорек. Я же понимаю, что ты не всесилен и у тебя тоже что-то может не получиться, поэтому если что-то сорвется, я не буду на тебя в обиде. Просто прошу: помоги, пожалуйста.
   - Хорошо, постараюсь, - на что уж у него, следователя со стажем, загрубевшая была душа, а теперь почувствовал, что даже в ней что-то дрогнуло от простых и бесхитростных слов старого приятеля. - Если у тебя что-то еще есть по этому вопросу, сообщи. Хорошо?
   - Какие разговоры, конечно, сообщу, - согласился Антон Валерьевич. И тут же перевел разговор на другую тему: - Кстати, у меня к тебе еще одно дельце, но теперь уже для тебя вовсе не обременительное.
   Расслабившийся было Игорь Дмитриевич вмиг насторожился. Что еще, какую еще пилюлю приготовил ему нежданный гость?
   - Слушаю, - коротко обронил он.
   А Тоха довольно рассмеялся:
   - Ты бы сам себя сейчас видел, дружище!.. То сидел спокойно, а услышал про просьбу, встрепенулся, как гончая по команде "пиль!"...
   - Ну так с кем разговариваю! - в тон улыбнулся хозяин кабинета. - С тобой ухо надо держать востро... Так что у тебя еще стряслось?
   - У меня - больше ничего, - благодушно пробурчал Тоха. - Теперь речь пойдет о тебе. Дело в том, Игорек, что у нас снова собираются с аукциона пускать часть машин правительственного автопарка. Сам понимаешь, что при этом можно немного схитрить и по совершенно бросовой цене купить вполне приличный "мерседес". Я же понимаю, что тебе, живущему на одну государственную зарплату, приличную "тачку" никогда не заиметь... Так если желаешь, я тебе могу помочь. Машина вполне законно обойдется тебе в чисто символическую сумму. Ты как? Не против?..
   Игорь Дмитриевич выслушал предложение, опустив голову и уперев взгляд в лежащую перед ним на столе папку.
   Господи, как все просто, как все узнаваемо, как примитивно. Но зато как эффективно! Переведем происходящее на нормальный язык и получится привычное и банальное: ты - мне, я - тебе!
   Наверное, очень важен для Антишока этот незаконный разговор, коль уж он за него сулится "мерседес" подарить.
   - Это слишком неожиданно, - не поднимая головы, пробормотал хозяин кабинета. - Мне нужно подумать, прикинуть возможности...
   - Естественно, - легко согласился гость. - Такие вопросы с кондачка не решаются... Да и с женой нужно посоветоваться... Ну ладно, Игорек, засиделся я у тебя, а у меня сегодня еще дел по горло.
   Главное было сказано, можно и разбегаться.
   ...Когда снизу, от ворот, позвонил дежурный и доложил о том, что нежданный гость уехал, Игорь Дмитриевич еще какое-то время сидел один. Даже на телефонные звонки не отвечал, что позволял себе нечасто. Ситуация и в самом деле складывалась непонятная. Даже вечером, лежа в постели, все думал о том же.
   А утром вызвал к себе Индикатора. Потому что ему и в самом деле нужно было посоветоваться о том, как поступить в такой непростой ситуации.
   ...- Что случилось, спрашиваешь? - Игорь Дмитриевич говорил, неторопливо прохаживаясь по изрядно потертому ковру, которым был застелен паркетный пол, а сам говорил неторопливо, взвешивая слова и фразы, словно вслушиваясь в собственную речь и пытаясь воспринять все сказанное еще раз, будто со стороны. - Вчера ко мне приезжал некий человек. Весьма высокопоставленный. И я от него узнал, что где-то в Москве при до конца невыясненных обстоятельствах был убит некто Василий Ряднов. Ты сам прекрасно знаешь - подобные дела у нас случаются постоянно. Однако вдруг обстоятельствами смерти этого самого Василия заинтересовались очень большие люди. Как бы сказать... Такие большие, что если попытаться смотреть на них с нашего с тобой уровня, шляпа с головы упадет... И нам навязали это убийство в качестве приоритетного. Усекаешь?.. Так и получается, Сергей, что мы оказываемся в сложной ситуации. Мы обязаны искать убийцу или убийц - причем, искать активно, потому что за ходом расследования будут наблюдать. С другой стороны, если мы отыщем их или его, неизвестно, до чего мы докопаемся в ходе расследования; ведь я уже сказал, что за делом невесть по какой причине будут наблюдать... Иными словами, Сергей, по моим прикидкам получается, что в любом случае мы оказываемся в проигрыше...- Игорь Викторович говорил раздумчиво, мерно прохаживаясь по кабинету, словно размышлял вслух. - Сам же знаешь, в какое время мы с тобой живем! Нам с тобой нужно сообразить, как бы сделать так, чтобы провернуться между всеми вихрями враждебными, которые веют над нами и нас же злобно гнетут. Вот и хотел посоветоваться с тобой: как бы нам и рыбку безболезненно съесть и на одно место без ущерба для организма сесть...
   В продолжении всего этого монолога Сергей привычно молчал. Он не хуже начальника понимал, насколько в сложное положение они попали. И по поводу времени проживания тоже был согласен. В свое время, когда по телевидению в прямом эфире регулярно крутили заседания съездов народных депутатов СССР, модна была фраза "В интересное время мы живем, товарищи!"... Еще тогда Сергей произнес свою коронную фразу, которая до сих пор гуляет по кабинетам: "Кому бы уступить эту интересность нашего времени!"
   В самом деле, сейчас так непросто удержать равновесие между всеми этими взаимонеприемлющими силами: законом писанным, законами неписанными, мизерными официальными денежными окладами, грандиозными возможностями по незаконному обогащению, чувством долга, желанием и необходимостью достойно содержать семью, умением не затронуть интересы сильных мира сего - причем, как законных, так и криминальных... Удается это далеко не всем. Зато кому удается - вот те нынче и остались на коне.
   Ну что ж, товарищ начальник, раз уж тебе понадобилась моя помощь...
   - Это сделать не так уж сложно, Игорь Дмитриевич, - после некоторой паузы наконец заговорил Сергей.
   Начальник остановился. Повернул голову и с нескрываемой надеждой посмотрел на подчиненного.
   - Вот как?
   Ингибаров заговорил под стать начальнику - размеренно, словно размышляя вслух.
   - Конечно... Только предварительно несколько вопросов. Скажите, Игорь Дмитриевич, у нас дело о взрыве на кладбище закончено?
   - Нет, конечно, - удивленно ответил начальник. - А ты что же, не в курсе?
   Ингибаров немного отошел от выработанных для себя принципов поведения, плеснул себе в стакан минеральной воды из стоящей тут же бутылки. Неторопливо отпил. И только после этого кивнул.
   - В курсе, естественно... Сейчас вы поймете, о чем я говорю... А в каком состоянии у нас дело об убийстве священника?
   - Висит на нас. Уж сколько лет бьемся...
   - Да-да, конечно... А недавние разборки со стрельбой и взрывами?.. А тележурналист?.. А побег из тюрьмы нашего суперкиллера?...
   Начальник не выдержал:
   - Ты же и сам прекрасно знаешь, что они не раскрыты!.. Да объясни толком, куда ты клонишь!
   Индикатор опять хлебнул воды. Судя по всему, он в эти мгновения еще раз продумывал детали плана, который излагал своему начальнику.
   - Сейчас объясню, - вновь кивнул он. - По-моему все очень просто, Игорь Дмитриевич. У нас имеется очень много незакрытых дел и в то же время острая нехватка опытных специалистов. Поэтому мы реально в состоянии выделить на расследование этого, по большому счету, рядового убийства только одного человека. Одного! Это объективно. Хотя бы потому, что нам тоже необходимо отчитываться перед руководством, как мы используем свои наличные силы... Зато достаточно опытного - это уже в угоду человеку, который просил вас заняться этим делом персонально... Так можно и доложить: с нынешнего дня один наш достаточно опытный сотрудник вплотную занимается этим самым Рядновым.
   Игорь Дмитриевич постепенно начал понимать, куда клонит подчиненный.
   - Пожалуй, в этом что-то есть...- задумчиво произнес он. - А он, этот наш сотрудник, и в самом деле настолько опытный, что ему можно поручить это дело?
   - Конечно, Игорь Дмитриевич! Разве ж я стал бы подсовывать для такого сложного дела какого-нибудь неумеку! - без тени улыбки ответил Индикатор. - Он у нас уже вел довольно сложные дела: об убийстве журналиста Сафронова, об убийстве мафиозной культуристки, дело о заезжем "гастролере" с оперативной кличкой "Стрелок", которому удалось скрыться из-под самого ареста... Ну и еще кое-что... Короче говоря, достаточно опытный сотрудник.
   - Хорошо, - принял правила игры начальник. И все же не удержался, спросил: - А сколько дел из перечисленных он довел до конца?
   Ингибаров скрывать не стал:
   - Ни одного. Он у нас мастер проваливать самые простые дела. Как говорится, такая у него планида... Но разве об этом должны знать ваши заказчики?.. Дело тут совсем в другом: парень он добросовестный, старательный, пунктуальный, скрупулезный... Такую активность развернет - только будете успевать отчитываться! Комар носа не подточит... И при этом дело не продвинется ни на шаг. Невезучий он у нас...
   Начальник, в каком бы чине и в какую бы ситуацию ни попал, всегда остается начальником.
   - А что ж мы его держим, такого неудачника?
   По лицу Ингибарова никто не смог бы даже предположить, что он сейчас бросает в глаза своему шефу слова упрека и порицания. Потому что внешне все это выглядело не более чем простое напоминание в связи с забывчивостью.
   - Так это ж ваш протеже!
   Игорь Дмитриевич удивленно вскинул брови:
   - Мой протеже?
   - Конечно. Я говорю о Вадиме Вострецове.
   Это был удар.
   Это был сильный, мощный, давно задуманный и тщательно лелеемый, хорошо выверенный удар, что называется, "под дых". Потому что в свое время тот же Индикатор категорически не хотел брать под свое крылышко сынка друга своего начальника. Потому что он сам этих сынков не любил. Не любил - это самое мягкое из всех выражений, которые он адресовал мальчишкам, которые садятся на высокие следственные должности только потому, что им выпала удача родиться в Москве. Однако должностные "клетки" не были заполнены, волна преступности нарастала, хоть как-то нужно было выпутываться, из провинции брать в столицу сотрудников не разрешали из-за жилищной проблемы... Вот и пришлось покориться давлению шефа и взять сына его старого друга...
   Ни в одной сфере деятельности не достигнешь мало-мальски значимых высот, если не будешь уметь делать более или менее приемлемую мину даже при самой отвратительной игре. Так что Игорь Дмитриевич удар выдержал с честью.
   - А что, разве он так плох? - его голос выражал только некоторое удивление. - Насколько я знаю, Вадим институт закончил неплохо.
   Индикатор был великодушен. Ударив, он не стал бить по ушибленному месту второй раз.
   - Я же не сказал, что он и в самом деле безнадежно плох, - непроницаемо ответил он. - Просто опыта у Вадима не хватает. Невезучий он... А так, еще раз говорю, парень довольно добросовестный. Может, со временем у него что-то и будет получаться. А пока...
   Шеф деликатность подчиненного оценил. И не стал развивать столь щекотливую тему.
   - Вот как?.. Ну что ж, значит, так тому и быть! Дело об убийстве Василия Ряднова поручить Вадиму Вострецову, освободив его от остальных дел!
   ...Они расстались, вполне довольные достигнутыми результатами. Игорь Дмитриевич считал, что сумел угодить своему старинному приятелю, не поступившись при этом интересами дела и не потеснив свою совесть. Ну а Сергей Реисович хоть на какое-то время избавился от Вострецова и при этом не взвалил на свой отдел сомнительного дела об убийстве
  какого-то мелкого бизнесмена.
   В жизни, согласимся, не так уж часто случается, чтобы оба собеседника расстались в равной степени довольными результатами переговоров.
  
   ЛЕНЬКА - СТОРОЖ - ВАЛЕНТИН
   Да по едучему хрену им всем в задницу, в самом деле!.. О, черт, как бы хотелось еще поспать, как говорится, минуток эдак по шестьсот, по меньшей мере, на каждый глаз... Однако никуда не денешься - работа есть работа.
   Тем более, что Шеф нынче какой-то странный. По телефону говорил не совсем так, как обычно. После разговора осталось ощущение, что еще не выспался или не проспался после вчерашнего. Вообще-то он, Шеф, обычно не пьет, а если пьет, то подчеркнуто интеллигентно, по чуть-чуть, как в кино показывают про крутых американских "крестных отцов" - ну да тут, судя по голосу, позволил себе расслабиться. Или тоже с какой-нибудь знойной красоткой ночку провел... А может и в самом деле, как и сказал, приболел? Хоть он и "качается"-тренируется на всяких тренажерах, раз в неделю обязательно сауну посещает, хоть у него собственный врач за здоровьем следит, хоть и закаляется, всякими массажами-процедурами себя изнуряет, в питании всевозможные калории-холестерины вычисляет - а все же, как ты ни старайся, а людей, напрочь застрахованных от всех болезней, в природе не существует.
   Где-то в уголке сознания у Леньки вдруг тяжело ворохнулось сомнение: ну не похож голос Шефа на себя, совсем не похож... Однако он тут же, с головной болью, шикнул на него: и словечки его, Шефа, коронные, фразеологические обороты опять же, да и про Леньку знает все то же, что и Шеф... Да и кому, скажите на милость, нужно его, болеющего с похмелья, Леньку, разыгрывать, каламбуры всевозможные заказывать...
   И главное: номер этого телефона вообще кроме Шефа практически никто не знает. Разве что бабы - ну да никто из них не знает, чем Ленька по жизни занимается...
   - Я понял, Шеф, - откровенно вздохнул в трубку Ленька. - Все будет в елочку.
   Он опустил трубку в гнездо, вернулся к кровати. Сейчас бы прилечь еще, только чуток прикорнуть, на уютной подушечке устроиться... Нельзя, и без того со временем напряженка. А если еще уснешь ненароком...
   И Ленька со злостью рывком сдернул с кровати одеяло. Под ним блаженно щурилась, бесстыдно раскинув руки и ноги, девушка. Шалава из кафешки "У Барабаса". Как ее, бишь... Наташка, кажется.
   Н-да, видок, однако...
   Это только в кино по утрам герои поднимаются свеженькие и красивые: мужчины гладенько выбритые, а женщины - словно только что сошли с глянцевой обложки журнала. В реальной жизни все иначе. Ленька прекрасно понимал, что и сам выглядит сейчас отнюдь не как красавчик из рекламы, где навязчиво рекомендуют пользоваться теми или иными системами бритвы, после чего красотки сами лезут к ним в штаны - словно бы брить этими лезвиями полагается именно там... Но он ладно, он мужчина, ему помятым и небритым выглядеть не так уж страшно. Как ни говори, это у птичек всяких, у зверушек самка серенькая, а самец красавец - непонятно только тогда, с чего же это красавцы-лоси, скажем, такими рогами обрастают... Ну а нынешняя его подруга, как ее, все-таки? Наверное, все-таки Наташка... Косметика с лица повытерлась, тушь с ресниц кусками пообсыпалась, причем, естественно, на щеки и на веки, волосы спутанны... Вроде еще молодая, а в талии толстовата, на животе дряблые складки, обмякшие груди с чуть обозначенными розовенькими сосочками спущенными волейбольными камерами сползли куда-то едва не под мышки... На что мы, мужики-дураки, по вечерам так западаем?
   Нет, Леньчик, что ни говори, надо было вчера Нюшку брать - а нас все на "свежачок" тянет. Та, Нюшка-то, конечно, и сама самка похотливая, клейма ставить негде, да все же поопытнее, а, может, просто от природы по-женски умнее: знает, что если уж хочешь мужчину при себе подольше удержать, если хочешь, чтобы у него именно на тебя желание почаще поднималось, если желаешь, чтобы он еще не раз и не два тебя к себе зазвал, так будь добра, милая, как бы лень с перепою ни было, утречком встань пораньше, помойся-умойся, зубки свои почисть, причешись, подштукатурься маленько, дезодорантиком легонечко освежись, а потом, аппетитенькая, уже можешь опять рядом с дружком своим прилечь, будто и не поднималась вовсе. Ну а если ты набросишь на себя что-нибудь пококетливее, да еще и чашку кофе ему принесешь, да еще бокал шампанского (погоди-ка, у нас ведь, кажется, вчера бутылка недопитая оставалась, да только ее убрали в холодильник или забыли?) - тогда вообще он твой!
   Это потом, когда уже окрутишь его, миленького, в загс сводишь, или содержать его, самца, станешь, вот тогда за собой можешь не следить, по утрам можешь попросту лежать дура дурой, с размазанным по щекам гримом или вовсе без оного, да шлепать по квартире в затрапезном халате задниками потрепанных тапок, наводя на себя марафет только выходя из дома, чтобы нравиться кому-то другому.
   Нет, что ни говори, Ленечка, ты прав: надо было вчера Нюшку брать. Та бы сейчас под его взглядом ножки кокетливо сдвинула бы, да потянула бы простынку на себя, делая вид, что к утру опять девственницей стала и ужасно стесняется того, что мужчина ее голой видит... Да еще и попкой повернулась бы - знает же, стервочка, что попка у нее что надо, не то, что у этой, которая сейчас лежит и делает вид, что не чувствует его взгляда.
   Нет, больше ее звать не следует.
   А главное, зараза такая, - спит еще, когда ему приходится подниматься и куда-то срочно ехать, деньги зарабатывать. Деньги зарабатывать, рискуя при этом собственной шкурой, в лучшем случае имея шанс получить приличный срок. И эти деньги потом легко и быстро перетекут к такой же вот шалаве, да к ее хозяину и сутенеру Барабасу.
   К чертовой матери!
   - Эй ты, как тебя там...- с трудом сдерживая нарастающее раздражение, окликнул Ленька. - Подъем! Пора выметаться!..
   Девушка распахнула изумленные глаза, обрамленные слипшимися ресницами в тяжелых наростах туши.
   - Это ты мне?
   Идиотский вопрос - как будто тут есть кто-то третий лишний!.. Или даже не лишний, но все равно третий... Впрочем, чего от нее, дуры, ждать?
   - Конечно тебе, кому же еще... Потрахались - и хватит. Выметайся!
   Это было хамство. На что уж у Леньки шкура непробиваемая - не случайно же кличка у него "Бык" - и то он понимал, что такой разговор с женщиной, с которой он провел неплохую ночь, это свинство. Но только именно такой способ расставания гарантирует от нередко затягивающейся процедуры утреннего ухода, от утомительных уговоров о следующей встрече, да и от неожиданных визитов отставной или случайной пассии тоже. Эта, как ее, кажется, все-таки Наташка, после такой его выходки тут больше никогда не появится. И не вздумает, смертельно оскорбленная, узнать его при случайной встрече. Тоже немаловажно, между прочим.
   Правда, если появится возможность, попытается ему отомстить. Ну да это уже ее дело, еще не хватает, ему, Леньке Быку, баб бояться.
   Не обращая больше на девушку внимания, он повернулся и пошел в ванную. Нужно было поторапливаться. А эта пусть собирается и уматывает отсюдова. Того, что она по пути куда-нибудь заглянет в поисках денег, да и вообще что она вытащит у него хоть что-нибудь, Бык не боялся: она ведь прекрасно знает, что он ее при желании из-под земли достанет. Впрочем, так далеко и отправляться нет необходимости, коль она работает у Барабаса и осведомлена о их знакомстве. Ну а о том, что Ленька вхож и к Самусю, ей, шалаве с самой низкой ступенечки проститутсткой иерархии, знать вовсе не положено...
   Все, о ней забыли. Теперь дело.
   ...Значит, Шефу опять понадобился свеженький трупик. Плата - обычная.
   Что ж, дело привычное. Все будет сделано в лучшем виде. Ну а то, что у Шефа голос был немного необычный - может быть и в самом деле приболел человек.
   Правда, Леньке не очень понравилось, что времени на подготовку отпущено слишком мало - "замочить" "клиента" необходимо сегодня же вечером. Ну да не привыкать и к таким задачам. Особенно если учесть, что словосочетание "плата обычная" предполагает надбавку за то, что киллеру указывается четкое место и время, где и когда должен прозвучать выстрел;
  обычно эти мелочи определяет сам специалист по заказным выстрелам. Не нравится и другое условие, выдвинутое обычно очень осторожным Шефом - взять с собой напарника. Тот, мол, только поприсутствует при акции... Зачем? Шеф сказал, что именно таинственный напарник должен указать "клиента". Что-то тут не слишком вяжется: достаточно было бы фотографии, либо словесного портрета - не впервой. А тут - наводчик... Сам же Шеф говорил, что в нашем деле созерцателей быть не должно. Так что одно из двух: либо Шеф этого второго тоже готовит в свою команду на киллера и хочет ему на опыте опытного спеца показать, как ЭТО делается. Но это, конечно, вряд ли. Скорее тут возможен другой вариант: кто-то третий, авторитетный, раз уж Шеф пошел на отступления от собственных правил, хочет проконтролировать сам факт убийства. И в этом случае должны прислать не какого-то рядового лоха; если данная версия верна, на место выстрела должны прибыть либо сам заказчик, либо доверенное лицо заказчика. Эта версия более приятна. Потому что если это и в самом деле так, все нужно сделать в лучшем виде. Чтобы впредь, если им, заказчикам, вдруг еще понадобится подобная услуга, они обращались именно к нему, к киллеру Быку.
   Впрочем, вдруг всполошился Ленька, пора пошевеливаться. Времени до контрольного срока осталось не так уж много. Шеф нонче его определил на грани реальности. Ну да ладно, постараемся справиться.
   Ленька вышел из ванной. Скомканная постель, остатки пиршества на столе у стены и на столике, невесть за что обозванным журнальным, стоящим рядом с кроватью, разбросанные повсюду вещи... Всегда по утрам так, после того, как подругу срочно выставляешь! Была бы Нюшка, та бы уже хоть немного, а прибрала.
   Кстати, а где бутылка?
   - Унесла, стерва! - беззлобно, только с досадой, вслух прокомментировал Бык.
   Вечером, когда уже и без того было выпито предостаточно, ему с подругой, конечно же, потребовалось еще. Ну и свинтили пробку у "Смирновской" двадцать первый номер. Ее-то, слегка только початой, сейчас и не было.
   - Ну и ладно...- унесенная водка, даже такая хорошая - не повод для мести бабе.
   Ленька нашел бутылку, в которой на донышке осталось немного теплого выдохшегося шампанского - и в самом деле забыли убрать ее в холодильник - выглотал напиток прямо из горла. Ладно, хоть это еще есть!..
   Собрался он быстро. Нужно было спешить - день обещал оказаться загруженным хлопотами до предела.
   Прежде всего необходимо наведаться на место, которое назначил Шеф для совершения акции. Тщательно изучить обстановку, чтобы потом, в самый ответственный момент, не произошло нежданной накладки. Люди рискованных специальностей "горят" чаще всего именно на мелочах, а этого Ленька никак нежелал.
   На рекогносцировку Ленька поехал именно так, как требовал от него Шеф - а вдруг тот решит его проверить?.. Суть заключалась в том, чтобы к месту "акции" никогда не подъезжать ни на личной машине, ибо на ней можно совершенно случайно залететь гаишникам с оружием или при отходе оказаться в кольце окружения, ни на такси или "частнике"-"бомбиле". Мало ли что, учил Шеф, вдруг на следующий день, когда весть о выстреле разнесется, кто-то вспомнит о том, что подвозил человека, который чем-то привлек его внимание... Правда, когда Ленька спешил, он иногда слегка хитрил: добирался в нужный район на легковушке, а потом несколько остановок "дотягивал" автобусом или троллейбусом. Да и то сказать: сейчас в часы "пик" по столице быстрее доедешь на метро или электричке.
   ...Увиденным Бык в целом остался доволен. Человек, избравший для "акции" именно это место, чувствовалось, свое дело знал. Район-новостройка на самой окраине столицы. Выстрел по условию нужно произвести из окна длиннющего свежевозводящегося панельного дома, этажей на двадцать, не меньше, высотой, который неприступной стеной протянулся слегка выгнутой лишенной подъездов стеной в сторону, куда предстоит выпустить роковую пулю. Перед ним - обширный, который, судя по всему, в более или менее обозримой перспективе будет тоже застроен, пустырь. Все вокруг перерыто, слегка припорошенная снежком земля истерзана ковшом экскаватора и ножом бульдозера, гусеницами и колесами многочисленных машин. Всюду видны груды обломков плит, искореженной арматуры и битого кирпича, какие-то доски и колотая кафельная плитка, куски застывшего цементного
  раствора - всего того, что стыдливо называется строительным мусором.
   И мимо этого бедлама тянется небрежно обордюренная, немного разбитая и потрескавшаяся, но зато единственная на всю округу асфальтированная дорожка. Вдоль нее уже стоял ряд фонарей, так что в ранние декабрьские сумерки дорожка обещает быть достаточно хорошо освещенной. Одним своим концом она упирается в автобусную остановку и расположенную рядом с ней платную "ракушечную" автостоянку, другой же, изогнувшись по
  пустырю, вливается в компактную кучку новехоньких высоток, в которые, судя по всему, только начали заселяться новоселы. Так что "клиент", каким бы транспортом, общественным или личным, ни приехал, обязательно пройдет по этой дорожке. И подстрелить его прямо из окна строящегося дома, сегодня, в субботу, когда строителей тут почти нет, будет совсем нетрудно. При этом дверные проемы подъездов выходят на противоположную сторону. То есть время для отхода в избытке. А так как район абсолютно новый, здесь никто никого и ничего не знает, и вопрос "не заметили ли вы тут незнакомого человека?" будет неактуальным.
   Единственное слабое звено в плане Ленька видел в том, что жертва могла приехать на личной машине непосредственно в микрорайон. Ну да тут ничего уже не поделаешь: приказ есть приказ. Наверное, Шеф чем-то руководствовался, раз уж отдавал именно такое распоряжение. Скорее всего, предположил Бык, непосредственно в район новостройки хорошую дорогу для легкового транспорта еще не провели или въезд туда неудобен. К тому же многие владельцы автомобилей на зиму ставят их на прикол.
   ...Потом Ленька Бык съездил на свой "склад". Такое место хранения вооружения, как у него, с гордостью думал киллер, вряд ли есть еще у кого из коллег.
   Держать орудия своего ремесла дома, в гараже или у родственников он остерегался. Мало ли что... Поэтому металлический ящичек с оружием он хранил у дедка, с которым специально познакомился и который работал сторожем на одной из городских свалок. Место надежное и вполне безопасное. Во всяком случае, Ленька так думал, особенно поначалу. Однако вскоре убедился, что и в этом, столь привлекательном месте, имеются свои проблемы.
   Это только со стороны кажется, что городская свалка - всего лишь место, куда со всего района свозят отходы жизнедеятельности города. На самом деле свалка - это целый мирок. Почти замкнутый мирок, подчиняющийся своим собственным законам, вход в который разрешен только посвященным.
   Впрочем, даже если вдруг тут появится человек несведущий, он ничего не заметит. И в первую очередь не заметит того, что за ним неотступно наблюдают. Свалка умеет беречь свои тайны. Хотя бы потому, что ей есть что беречь.
   Главные обитатели свалок, конечно же, бомжи. Несколько, а точнее даже сказать, здорово, романтизированная версия их пребывания среди отбросов города - один из самых кассовых фильмов времен агонии Советского Союза (или даже уже посмертный?) это "Небеса обетованые"... Бомжам на свалке разрешается проживать, потому что они, во-первых, обязательно платят местному "авторитету", который данную клоаку "курирует", а во-вторых, выполняют здесь всю черновую работу по переборке и сортировке свозимых сюда отходов... Ну и еще кое-что делают.
   Когда Ленька появился здесь впервые, он просто прошел к сторожке деда. Краем глаза отметил, что въезжали оранжевые мусоровозы, почему-то направляясь в разные концы немалой территории, тут и там копошились группки людей. И во второй раз на него никто не обратил внимания.
   А на четвертый он неожиданно оказался среди нескольких крепких ребят, которые глядели на него довольно недвусмысленно.
   Бык был слишком опытным человеком, чтобы мгновенно понять, что он нарушил некое правило, существующее здесь, что он без разрешения вторгся на чужую территорию.
   А потому, не дожидаясь развития сюжета, сам быстро проговорил:
   - Ребята, если я что-то сделал не так, извиняюсь. Ни на чьи права я не посягал... Прошу только указать мне того, с кем я могу поговорить и кто может мне разрешить навещать старика... Ну а вам, за беспокойство, я проставлюсь, как положено.
   Такая постановка вопроса парней несколько обескуражила. А недвусмыленный намек на "проставление" несколько смягчил напряженность.
   - А кто ты такой? - сурово спросил один из них, стоявший чуть сбоку.
   - Да кто я такой - это неважно, - среагировал Ленька. - Главное, что я не претендую ни на чьи права. Если мы с вами никак не договоримся, я просто уйду.
   Так он познакомился с командой, которая курировала свалку и обеспечивала ее безопасность. Постепенно, убедившись, что Ленька и в самом деле бывает тут исключительно редко и что не пытается вынюхивать какие-то секреты, на него перестали обращать внимание. Хотя, киллер понимал, что это только так кажется: всякий раз, когда он переступал некую незримую черту, он попадал в поле зрения парней. Они не знали, с чего это он иногда появляется у деда. И это не могло их не настораживать. Но они терпели его - их "крыша" разрешила его не трогать.
   Откуда им, рядовым костоломам, было знать, что их "авторитет" просто-напросто поладил с его Шефом?
   И все же постепенно, невольно, он узнавал некоторые мелочи, которые позволяли ему понять, насколько богатое это место, свалка, какие немалые денежки тут делаются.
   В свое время в одной из столиц южных республик СССР, кажется, в Ашхабаде, получила широкую известность история о том, как вдруг сначала разбогател, а потом оказался за решеткой некий офицер. Он узнал, что, собственно, и не было ни для кого какой-то тайной за семью печатями, куда именно вывозят и попросту выбрасывают отработавшие свое аккумуляторы и радиодетали. В радиоделе он, судя по всему, разбирался неплохо, знал, где именно в разбитых приемниках-передатчиках имеются фрагменты плат, содержащих драгоценные металлы. Там же офицер собирал аккумуляторы, содержавшие серебро. Из всего этого брошенного утиля он выплавлял, извлекал химическим путем - а потом продавал ювелирам драгметаллы. Деньги по тем временам имел - сумасшедшие... Когда его посадили, народ искренне возмущался: так что же, спрашивается, более преступно - выбрасывать металлы, за которые платят, тем более валютой, на свалку или же возиться-извлекать их из утиля в целях личного обогащения?
   В другом месте, опять же в Средней Азии, как будто бы в знаменитых не то в Мары, не то в Теджене, солдаты случайно нашли выброшенный моток серебряной проволоки. Они, скорее всего, даже не подозревая, что именно попало им в руки, кустарным способом делали себе цепочки и всевозможные безделушки, крестики-украшения, пока кто-то из прапорщиков не обратил внимание, что солдатские поделки уж слишком похожи на серебро... Хорошо еще, хоть в той части никого за подобное не осудили.
   Понятно, что далеко не на всех свалках кучами валяются мотки серебра и ворохи золото- и платиносодержащих радиодеталей. Но хороших, добротных, на что-то годных вещей и предметов - хватает. Скажем, несколько лет назад все те же бомжи перерывали груды мусора в поисках меди и других цветных металлов. Да и сейчас далеко не все из того, что продается в магазинах "Second hond", которые у нас называют "вторые руки", и в самом деле прибыло к нам из-за океана.
   Имеется в данном вопросе и еще одна сторона. Близ Москвы есть немало свалок, куда выбрасывают всевозможные продукты, которые, по документам и совершенно справедливому заключению Санэпидемнадзора, должны быть уничтожены. Однако сжигать их - дело дорогостоящее и хлопотное, вот и вывозят их просто с глаз долой... На такие каждое утро съезжаются множество людей, которые не имеют средств к существованию (или пытающиеся сэкономить таким образом), чтобы набрать всякой съестной всячины. Тут и заплесневевшие колбасы, и "нарезки" в поврежденной вакуумной упаковке, и просто та еда, из-за которой не смогли договориться органы продающие и органы, дающие разрешение на торговлю...
   Но и это еще не все, на чем тут делаются деньги. Представители, так сказать, природо- и правоохранительных органов тут бывают, понятно, не так уж часто. А потому на свалках не только что-то перебирают или что-то собирают. Нередко здесь что-то и хоронят. Например, ядовитое, незаконное, радиоактивное - и конечно же, делается это не просто так, а с чьего-то ведома, с чьего-то соизволения... Ну а как именно заполучить такое разрешение - как говорил небезизвестный Афоня: "Думай, профессор!"
   Имеется и еще один пункт, за который цепляются люди, способные из гнилого дерьма сделать продажную конфетку. На содержание, на экологическое обслуживание, на охрану, на борьбу с грызунами и саморазвивающимися волкодавами и прочими полудикими животными, на предотвращение пожаров и противоэпидемиологические мероприятия свалок - на все это и еще многое другое город выделяет немалые средства. Ну а как можно в должной мере проконтролировать, как эти средства расходуются?.. Или еще: организации, отвечающие за очистку улиц и своевременный вывоз мусора в определенные места зависят от того, чтобы мусоровозы делали за смену максимальное или хотя бы необходимое количество ездок, и следовательно, стремятся со "свалочным руководством" поддерживать нормальные отношения, чтобы транспорт не терял драгоценное время в очередях...
   Короче, свалка - это целый мир. Тщательно охраняемый, недоступный постороннему мир. Мир, подчиняющийся своим законам и не терпящий посторонних.
   ...Когда Ленька миновал проем в бетонном ограждении, он прекрасно знал, что за ним следят. Однако вида не подал. Просто прошел меж слежавшихся мусорных куч по утрамбованной до бетонной прочности дорожке, толкнул дверь в кое-как слепленную сторожку. Ему в лицо дохнуло несвежим застоявшимся воздухом редко проветриваемого помещения, в котором живет много пьющий и не меньше курящий, немолодой и не слишком опрятный человек. Дедок, как обычно, сидел на месте, тоскливо глядя сквозь мутное по самой своей природе, к тому же покрытое снаружи замерзшими дождевыми потеками, а изнутри безжалостно засиженным мухами.
   - Привет, дед! - громко сказал Ленька.
   - Привет, - эхом отозвался сторож.
   Он не обернулся, даже не пошевелился. Был он в привычном своем одеянии: в старой черной фуфайке, надетой поверх потертого свитера, в ватных штанах, да замызганных стоптанных бурках.
   Перед сторожем стояла початая бутылка дешевой водки и старый пузатый стаканчик с некогда золотистым ободком по краю. На неведомо когда последний раз мытом блюдце небрежной грудкой лежала немудрящая закусь: половинка луковицы и еще одна луковица, целая, даже не очищенная, два осклизлых огурца, присыпанный крупной солью размякший кусок желтого сала с пересохшей полоской сероватого мяса. Половина буханки черного "бородинского" хлеба с крохко обломанной корочкой лежала прямо на неопрятной грязной изрезанной клеенке, покрывавшей грубо сколоченный столик с торчащими из него фанерными заусеницами.
   Короче, все как всегда. Менялись только бутылки, да вместо сала мог оказаться заветренный ломоть вареной колбасы...
   - Как живешь?
   Ленька подошел к столику, бухнул на столик еще одну бутылку, выложил пять пачек "примы" и батон вареной колбасы - он всегда специально выбирал, с учетом старческих зубов, сорт помягче.
   Спросил он дежурно. Рассчитывал на такой же стандартный ответ. Однако старик, не то и в самом деле от хандры и одиночества, не то под влиянием спиртного, по-прежнему не оборачиваясь, начал изливать душу.
   - Плохо тут, Ленечка, твоють, ох как плохо, - негромко, с тоской, заговорил дед. - Ты-то ничего тут не знаешь, ничего не видишь, твоють, потому как редко навещаешь старика. А тут передо мной такое творится... Вчера под вечер опять копатели, твоють, приезжали. Приехали, понимаешь, на шестой сектор, яму выкопали, что-то туда сбросили, зарыли и уехали. А копать
  сейчас землю, которая сначала замерзла, потом подтаяла, а потом, твоють, опять заледенела, сам знаешь каково - а они копали... А утром точно на то место две машины гнилья с рынка вывалили, такого вонючего, что и не подойти, бомжи - и те шарахаются... Что сбросили и закопали - не знаю. Да и знать не хочется. И так жить осталось, твоють, с гулькин хрен, а еще ускорять это - еще и самого так же где-нибудь закопают, не приведи, Господи, без отпевания, как пса приблудного, подзаборного, если что лишнее кому-то... Ленечка, ты бы знал, сколько этого вот, чего я не знаю, тут позакапывали за последнее время!.. Бульдозер ковшом копнет, потом сверху пройдется, мусор вывалят - и будто ничего и не было. А что ты думаешь, Ленечка? Искать-то тут - сам понимаешь, твоють, дело безнадега. Как ты говоришь, глухо, как в танке...
   А ведь и в самом деле, это вариант! - сообразил Ленька. От "тела" при случае избавиться таким образом - идеальный вариант. Даже закапывать не надо - просто сунуть куда-то в это вот дерьмо... Кто тут, в отбросах, ковыряться и искать станет? Да и дед прямо сказал, что ускорять свою кончину не собирается, а потому будет молчать. Да, пожалуй, это удачная мысль.
   Надо только с этими ребятами, из охраны, вопрос решить... А вообще нет, остановил он сам себя. Им, этим костоломам, только подставься раз - "доить" начнут... Нет уж, лучше по старинке, без помощников и свидетелей. Право же, надежнее будет.
   Однако вслух сказал иное:
   - Ну а тебе-то, дед, какая разница? Закапывают? Ну и пусть себе закапывают!
   Дедок на него даже не покосился. Как будто сам с собой разговаривал.
   - Разница... Кто дает - кто дразницца... Есть разница, Ленечка, есть. Я-то знаю, твоють, что именно они закапывают. Главный грех, конечно, на них. Но ведь и на мне тоже!
   Если дедка не остановить, он до утра будет говорить. Поэтому Ленька перешел к своему вопросу.
   - Слышь, дед, дай я опять покопаюсь в своем ящике! Хорошо?
   И снова сторож даже не посмотрел в его сторону. Что-то он нынче хандрит.
   - Бери сам - ты же знаешь, где он. - И добавил, снова с тоской: - И ты туда же... И-эх, твоють!
   Ленька подвинул принесенную бутылку поближе к старику - глаза сторожа скользнули на этикетку, а потом вновь перекочевали на полупрозрачное обледенелое стекло. А гость прошел в коморочку, расположенную в торце будочки. Там, среди прочего хлама, в углу под досками небрежно стоял неказистый ящичек. Если его открыть, ничего интересного не обнаружишь: поломанный молоток, зазубренное зубило с расплющенным, в кружевных заусеницах, тупым концом, несколько покрытых ржой металлических клиньев для крепления топора на топорище, могучие ржавые гвозди и скобы... И только если суметь поднять дно, можно увидеть, что именно сокрыто под этими грязными истертыми досками.
   Под фальшивым дном покоился второй ящик, металлический, открыть который, не зная кода, было не так уж просто. Но уж если откроешь... Под его крышкой хранился целый арсенал. Тут был элегантный "дипломат", внутри которого в бархатных гнездах в разобранном виде ждала своего часа винтовка с оптическим прицелом. Собрать ее можно было меньше чем за минуту, причем, детали были подогнаны так тщательно, что после сборки не требовалось проводить пристрелку или выверку. Ленька ее, именно эту винтовку, очень любил, почему и пользовался исключительно редко. Как говорится, закон жанра: выстрелил раз - выбрось! Если с единожды "засвеченным" оружием попадешься, считай, что тебе кранты. Ленька всегда так и поступал - и единственное исключение делал только для любимого инструмента. Винтовку эту для него по индивидуальному заказу и за очень высокие деньги сделал некий кудесник от оружия из Ижевска. Что-то стреляющее в насыщенной оружейными предприятиями столице Удмуртии приобрести несложно - но такую уникальную вещь могут сделать только подлинные мастера.
   Кроме винтовки под вторым дном ящика находилось и оружие попроще: примитивный обрез из допотопной трехлинейки, три пистолета - привычные "макаров" и ТТ и экзотическая испанская "лама", а также два револьвера - английский шестизарядный "Энфилд" N2 Мк1, от которого Ленька не прочь был бы как- нибудь избавиться, несмотря даже на его могучий калибр, и ни разу еще не опробованный разболтанный старенький японский Хино-26, которому он почему-то изначально не доверял.
   Для нынешнего дела киллер опять выбрал свою ненаглядную "ижевку". Прежде всего потому, что был уверен, что успеет беспрепятственно скрыться с места, откуда будет стрелять - ну а кроме того, он хотел произвести впечатление столь совершенным оружием на заказчика выстрела, чтобы впредь его не забывали. Это, наверное, в крови у каждого человека: похвалиться чем-то необычным, что у него есть.
   Он так и вышел из коморки, с элегантным "дипломатом" в руке.
   - Ну что, взял что хотел?
   Сторож, казалось, за все это время даже не пошевелился. Однако водки в бутылке поубавилось. Да и посудина, которую принес Ленька, со стола исчезла.
   - Взял, дед, спасибо.
   Хозяин не ответил. Его хандра не нравилась Леньке. Уж не помирать ли дед собрался? Где еще найдешь такое надежное убежище для оружия?
   - Ну что ты в самом деле раскис? - хлопнул он старика по костлявой спине.
   - Никому я, Ленечка, в этой жизни больше не нужен, - с готовностью тоскливо отозвался тот. - Никому. И тебе, Ленечка, тоже - если бы тебе не нужно было твой секретный ящик где-то хранить, ты бы тоже ко мне не появлялся... И не спорь, твоють, не спорь!
   Ленька спорить и не собирался. Только ему почему-то вдруг стало неимоверно жалко этого человека. У того ведь в жизни больше ничегошеньки не осталось - только эта вот смрадная свалка с организованными командами бомжей, полчищами исполинских псов и наглых жирных крыс, ночными визитами таинственных "копателей", да редкие наезды сыновей. И бабу уже не трахнешь... Вот и остается ему - только хреновой водки хряпнуть, да покорно смертушки-избавительницы ждать. И это финал жизни? Не дай Бог и себе такой же!
   - А ты кем был, батя? - неожиданно для себя с искренним участием спросил Бык, пододвинув к столу шаткую самодельную табуретку и присаживаясь на нее.
   - Когда был? - не понял сторож.
   - Ну, при жизни...- брякнул Ленька и даже осекся от своей бестактности.
   Ладно, шлюшку сегодня довольно грубо отшил - ну а деда-то не надо бы так... Тем более, что он ведь неплохо помогает, разрешая держать у себя в коморке этот железный ящик.
   Однако старик не обратил внимания на эту оговорку. Может, он и сам уже числил себя перешедшим в другое измерение?
   - При жизни... При жизни, Ленечка, я был не последним человеком... Как в одной хорошей песне пелось, сейчас ее, твоють, уже не передают, сейчас другое поют... А там пели: как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя... - сторож попытался спеть, но только у него не получилось и он тяжело, надсадно, закашлялся. Потом махнул рукой и продолжил: - Я-то ведь тоже, Ленечка, когда-то молодым был и мне тоже на будущее было наплевать... Знаешь, твоють, как говорили древние: Memento mori. Ты хоть знаешь, Ленечка, что это такое?
   Ленька уже пожалел, что поддался порыву и разговорил деда. "Ижевку" взял - что еще-то?
   - Ну это, как его, - тем не менее счел нужным ответить старику. - Моментальная смерть... Летальный исход... Моментально в море... Вжик-вжик-вжик - уноси готовенького... А что?
   Старик опять задумчиво кивнул.
   - Ни хрена-то вы, молодые, не знаете, твоють, Ленечка, дремучие вы, - грустно констатировал он. - "Летальный исход"... Memento mori, Ленечка, значит "помни о смерти", мой дорогой, твоють. Так вот правы были эти древние, о ней, поганке, и в самом деле надо помнить.
   - К чему это ты? - Ленька почувствовал, как у него по спине неожиданно пробежал озноб.
   Сторож не отрывал тоскливый взгляд от мутного окна . Только теперь, скорее всего, он даже и не пытался разглядеть, что творится за весьма относительной прозрачности стеклом. Он вспоминал свою длинную жизнь, от которой остался лишь коротенький финишный отрезок.
   - К чему? - словно с усилием вырвался из воспоминаний старик. - Да все к тому же, Ленечка. Древние египтяне учили, что жизнь есть всего лишь приготовление к смерти. Правильно говорили, твоють, хоть они и египтяне, тем более, древние... Ты вот думаешь, что впереди у тебя жизнь бесконечная, жизнь, твоють, вечная. А ведь, Ленечка, невдомек тебе, что ты и оглянуться не успеешь, как тоже будешь вот так же сидеть и никому не будешь нужен... Я же тоже когда-то был молодым и красивым, тоже по девкам бегал... А теперь... Сыновья вот меня стесняются, что здесь работаю. Внукам не говорят об этом. А сами ждут, когда же я загнусь, наконец, чтобы квартиру мою прибрать к рукам, продать или кому-нибудь из внуков отдать... И-э-эх, Ленечка, Ленечка... Смотри на меня и помни - и тебя когда-нибудь такое же ждет!..
   Ленька никогда не был сентиментальным человеком, никогда особенно не задумывался о том, что ждет его впереди. В самом деле, чего думать о далеком будущем, если так хорошо и комфортно в настоящем? Во всяком случае, лет двадцать вообще можно ни о чем не задумываться. Ну в сорок он уже будет слишком стар, чтобы еще чего-то очень уж желать. Тогда и видно будет.
   Однако сейчас, глядя на глубокие морщины на лице старика, он вдруг понял, всем своим нутром ощутил, что вот эта древняя, пропитанная спиртом и никотином развалина, что сидит перед ним, тоже когда-то была молодым человеком. И тоже не мог, скорее всего, предположить, что одним из немногих развлечений в жизни у него останется вот так поплакаться в жилетку случайно забредшему к нему парню.
   А может тем и хороша жизнь, что все мы живем настоящим, а не готовимся к будущим старческим невзгодам? Может, египтяне и стали древними, что только и знали, что к смерти готовились?
   - Да ладно тебе, батя, не хандри, - не слишком уверенно потрепал Ленька старика по костлявому плечу. - В конце концов, смерть еще ни к кому не опаздывала, так что и ты ее не торопи, не гневи ее.
   Не дожидаясь ответа, он поднялся с табуретки, подхватил "дипломат" и вышел. Под влиянием настроения сторожа, по-новому взглянул на окружающую обстановку. Н-да-с, братцы мои, грустное зрелище, надо сказать... Очень грустное. Ведь все вон те бомжи, что копошатся тут и там среди сочащихся смрадом и гнилью куч, тоже вряд ли с пеленок мечтали о житье-бытье среди отбросов города.
   Ленька торопливо направился к выезду, и только оказавшись на дороге, вздохнул с облегчением.
   Если разобраться, подумал он о ситуации с другой стороны, каждый выбирает себе свою жизнь сам. А раз так, то и отвечает перед собой, перед собственной судьбой и своей совестью тоже сам. И если уж, дед, твой финал жизни пришелся на свалку, значит, сам же не сумел устроиться иначе. Каждый имеет то, что имеет - и с этой мудростью Бык был полностью согласен.
   Тормознув частную машину, киллер, не торгуясь, плюхнулся на заднее сиденье и назвал адрес. В конце концов, если у тебя есть деньги, жизнь выглядит куда приятнее. Ну а когда автомобиль, покрутившись по грязному извилистому переулочку, тесно зажатому между сплошными серыми плитами забора, проскочил под эстакадой, миновал старенькую красивую
  церквушку, вырвался на широкое шоссе и влился в могучий поток современных машин, струящийся среди современных зданий, Ленька почувствовал, что тяжелое чувство, ставшееся после разговора, постепенно оставляет его, уходит, растворяется. По большому счету, это тебе, старый хрыч, надо помнить о смерти. Нам, молодым, еще рановато!
   Словно под воздействием тугой струи ветерка, врывающегося сквозь приоткрытое окно в жарко натопленный салон, мысли киллера потекли по другому руслу.
   ...Теперь, думал он, нужно было позаботиться об алиби. Эту аксиому Ленька усвоил туго. Если его, тьфу-тьфу-тьфу, не приведи, Господи, возьмут с поличным, тут, конечно, от неба в клетку не отвертишься. Да только это при тщательной подготовке маловероятно. Ну а если окажешься только под подозрением - вот тут случайно оброненное слово какого-нибудь
  случайного свидетеля сможет стать решающим.
   В этом отношении очень ненатурально выглядят сцены в киношках-детективчиках, когда следователь спрашивает, сурово сдвинув брови: "Быстро отвечайте: где вы были в прошлом месяце тринадцатого числа между семнадцатью и семнадцатью тридцатью и кого вы запомнили поблизости?" - а человек без запинки отвечает: "Я в это время пил чай с Моисеем Ивановичем Тер-Узбекошвили-заде за третьим столиком от входа в кафе на улице имени инквизитора Игнатия Лойолы, а напротив сидел мужчина ростом 182 сантиметра в малиновых носках и пил полусухое советское шампанское одесского производства..." В жизни подобная такая память встречается нечасто.
   Поэтому в дни, когда он собирался на работу, Ленька обязательно наведывался в одно и то же казино. В игре ему никогда не везло, он по этому поводу всегда громко сокрушался, всем жаловался... Поэтому и крупье, и постоянные клиенты его знали. Не то, что знали персонально, но при встрече за столиком приветствовали. И теперь, случись что, любой из них хоть на Библии, хоть на Коране, хоть на Авесте, хоть на Конституции Островов Зеленого Мыса поклянется, что этот невезучий парень бывает тут регулярно - а уж в какой день конкретно, вспомнить точно сможет кто-нибудь навряд ли.
   - Что, опять деньги некуда девать? - нет-нет, да и спросит кто-то.
   Ленька улыбнется стыдливо:
   - Уж очень хочется побольше денег на дурняк слупить... Вдруг, сегодня повезет...
   И обязательно проиграет. Все смеются - кто сочувственно, кто злорадно. А Ленька незаметно отлучится, якобы в другой зал или в туалет; а то вроде бы за деньгами сходит. Потом через некоторое время, хотя бы даже к ночи, хоть и под утро, появится опять - и опять проиграет. И любой завсегдатай потом подтвердит, что этот человек весь вечер был тут неотлучно. Ленька же между тем успеет съездить куда нужно, сделать дело, а потом вернуться как ни в чем не бывало.
   Так он планировал поступить и сегодня.
   Едва Ленька переступил порог облюбованного им казино "Кольца Плутона", удобного тем, что находится неподалеку от целого куста станций метро, как увидел расплывающуюся навстречу широкую улыбку облаченного в безукоризненно по фигуре сшитый костюм широкоплечего парня.
   - Добрый день, - скалился охранник, совмещающий эту популярную нынче должность security с архаичной швейцара. - Опять на поиски удачи?
   Ленька смущенно улыбнулся и сказал привычно:
   - Вдруг сегодня повезет?.. Сегодня, говорят, число какое-то удачное...
   Охранник машинально взглянул на календарик на часах. Значит, дату визита киллера в казино, скорее всего, запомнит.
   - Желаю удачи!
   Охранник говорил искренне. Он знал, что Леньке всегда не везет. А потому мог не переживать за карман охраняемого им заведения. Да и вообще, уж кому-кому, а ему, работающему при входе на твердом окладе, было абсолютно все равно, кто в зале останется при деньгах, а кто без оных. Более того, он, как то обычно и бывает, питал откровенную неприязнь к людям, которые ничего не делают, но получают "бабки" и которых он должен сутками охранять.
   Бык протянул ему "дипломат".
   - Я могу оставить его вам на хранение?
   - Конечно!
   Отбирать у клиентов вещи на хранение входит в обязанности охранника. В казино вход с любыми предметами запрещен. Это правило тут завели после того, как один клиент был уличен в том, что в портфеле принес какое-то электронное устройство, которое предназначалось для того, чтобы останавливать рулетку в нужном месте. Кроме того, там могло оказаться, скажем, оружие, или наркота... А в казино тщательно следили за репутацией своего заведения. Однако Ленька всякий раз задавал этот вопрос, умышленно строил из себя вахлака.
   Знал бы охранник, что именно ему отдали на хранение...
   Пройдя к окошку, Бык достал горсть смятых мелких купюр, сунул кассирше.
   - На все...
   Девушка его тоже узнала. Выставила перед ним невысокий столбик жетонов.
   - Удачи вам! - в ее неизменной дежурной улыбке и таком же пожелании на этот раз по отношению к нему, видному, внешне приятному, неизменно вежливому неудачнику, заметно сквозило едва ли не душевное сочувствие.
   Она, как и охранник-швейцар, была вполне искренней. Ленька еще ни разу не приходил получать выигрыш.
   Крупье его тоже узнал, и тоже персонально улыбнулся. Это тоже было хорошо. Нужно как можно больше "засветиться" - вот отлучиться нужно будет как можно незаметнее... Денег, конечно, жалко. Однако лучше немного потратиться, чем потом локти кусать. Пусть уж эти "деревяшки" пропадут сто раз, чем на сто первый окажется, что такая экономия обернулась отсутствием алиби.
   Бык покосился на часы. Потерянное на выслушивание разглагольствований старика время теперь сказывалось довольно остро. Поэтому Ленька сделал то, чего не позволял себе никогда. Потому что он должен был просто привлекать к себе внимание, а не фиксировать его на себе.
   Он решительно поставил всю стопочку фишек на сектор, который приносит максимальный выигрыш, а потому не выигрывает практически никогда - на "зеро". Само по себе слово "зеро" по-французски значит "ноль" - вот чаще всего люди, поставившие на этот сектор, и остаются с нулем. Поэтому Ленька и рассудил просто: сейчас он проиграет, потом отлучится, якобы за деньгами, потом вернется и продолжит игру. Это было тем более натурально, что проигравшимся в дым клиентам казино обеспечивало бесплатную доставку домой на такси и, в качестве утешения, бокал шампанского.
   - Ставки сделаны! - провозгласил крупье.
   Ячеистый диск с сияющей хромом крестовинкой посередине и разноцветными секторами стремительно начал вращаться. С характерным звяком на нимб упал шарик и громко покатился навстречу вращению. Это целое искусство - вбросить шарик так, чтобы он описал несколько кругов, не упав ни в одну лунку. Так достигается главная цель игры - интрига, а также
  гарантируется, что никто не сможет обвинить крупье в том, что он специально вкатывает шарик в строго определенную лузу. Одно лишь подозрение в таком нарушении правил карается беспощадно - крупье изгоняется моментально, благо, очередь желающих устроиться на эту доходную должность теряется где-то в туманной дали.
   Хотя, ходят упорные слухи, все равно рулетка гарантированно останавливается именно там, где выгодно казино. Во всяком случае, если ему грозит проигрыш, система магнитов прекратит это безобразие. Кто его знает, может, это и правда, да вот только желающих ухватить удачу за хвост от этих слухов не становится меньше.
   Ленька исподтишка обвел глазами играющих. Большинство клиентов сидели и стояли вокруг стола, не в силах сдержать волнение; одни бледные, другие, напротив, красные, многие потные... Некоторые делали вид, что им все равно - они, мол, просто так сюда заскочили и теперь развлекаются от нечего делать; однако и они неотрывно следили за катящимся по периметру шариком.
   Ну что ж, надо подыгрывать. И Бык нервно облизал языком губы. Мол, и я тоже переживаю.
   - "Зеро"!
   Будучи заранее уверенным в своем проигрыше, Ленька в первое мгновение даже не понял, что означает это слово. А когда понял...
   На него смотрели все. Потому что вот так сразу, у всех на глазах, вдруг сорвать такой куш... Такое тут бывает, мягко говоря, не слишком часто.
   Однако время поджимает. Пора бы уже срываться отсюда. А тут такой выигрыш!
   Вот же чертов старик, сколько лишнего времени у него потерял!
   Между тем крупье лопаточкой сгреб со всего стола фишки к нему. Это сумма, надо сказать! За тридцать секунд он получил едва ли не больше, чем получит за сегодняшний выстрел.
   Но ему, Леньке, сейчас не нужны эти деньги! Ему нужен проигрыш, чтобы у всех на глазах, расстроенным, покинуть это заведение.
   И он...
   - Все ставлю на "зеро"!
   За столиком пронесся вздох. Просадить такую сумму... А в том, что он ее просадит, никто не сомневался. Два "зеро" подряд - это уже из области фантастики...
   Крупье больше не улыбался. Вернее, не так: улыбаться ему положено по должности. Просто теперь он улыбался дежурно, неискренне. Потому что он по опыту знал: если безнадежному неудачнику вдруг начинает валить выигрыш, это чревато непредсказуемыми последствиями.
   - Ставки сделаны! - объявил крупье.
   Снова поплыл нимб с углублениями, снова ему навстречу покатился шарик. Теперь и сам Ленька с волнением следил за ним. Ему нужен проигрыш! - уговаривал он себя. Обязательно проигрыш!
   И в то же время охватил азарт. Настоящий азарт. Игра! Игрок!..
   В этом тоже есть свой шарм. Никогда раньше во время визитов, обеспечивающих ему алиби, его не охватывало такое глубокое неподдельное волнение. Где-то он читал, что есть такая "болезнь казино", которая захлестывает человека не слабее сигарет, спиртного или наркотиков. Этой загадочной болезни был, кстати, подвержен гениальный Достоевский,
  который, будучи как-то поставленным в безнадежное положение
  кабальным издательским контрактом, надиктовал своего "Игрока" всего за месяц именно благодаря доскональному знанию всего, что касается казино.
   Шарик едва не упал в одну лунку в красном секторе, прокатился по самому ее краю, однако проскочил дальше и скользнул...
   - "Зеро"!
   Ленька не считал себя бедным человеком. "Грины" у него водились всегда. Однако, глядя теперь на солидную груду разноцветных жетонов перед собой, растерялся. Это были деньги. И какие!..
   Что-то нужно было срочно делать! Но что?..
   Бык почувствовал, что у него в душе начало подниматься чувство, которого у него до того не было никогда. Ему вдруг захотелось плюнуть на этот чертов заказ и еще раз поставить все, до последнего жетона, все поставить на тот же, принесший ему такую удачу, сектор. В конце концов, выжившая из ума старуха выиграла три раза подряд именно на "зеро". А почему бы не попробовать и самому, почему бы не испытать судьбу?
   Ленька видел устремленные на себя десятки пар зрачков. Во всех их читалось вожделенное ожидание. Все они понимали, эти мозги, спрятавшиеся за уставившимися на него глазами, все понимали суть его колебаний. Каждый из этих людей сейчас прокачивал сквозь лабиринт своих мозговых извилин один и тот же вопрос: а как бы он сам поступил бы в таком случае, подвали ему подобная удача - поставил ли бы на "зеро" еще раз или же нет.
   И все же Ленька не решился. Если бы он не спешил, поставил бы. А так - нет. В конце концов, выигрыш - явление разовое. А заработок - постоянное. Ему нужно было выдвигаться еще минут десять назад.
   - Всё! - решительно сказал Бык. - Memento mori! - щегольнул он почерпнутой у сторожа мудростью. - На первое время мне хватит, а там видно будет!
   Сидевшие завистливо засмеялись. Не каждый день такое бывает - чтобы сразу такие деньжищи!
   Рядом возник детина в строгом костюме и с "визиткой" на прищепке на лацкане пиджака.
   - Вам помочь? - приветливо поинтересовался он.
   Охрана человека, которому выпала удача, входит в обязанности службы безопасности казино. Правда, охрана гарантирует безопасность только до такси, ну да это уже проблемы удачливого клиента, а не потерявшего некоторую толику денег казино...
   - Да, пожалуйста, - Ленька улыбался через силу. - Будьте добры, обменяйте все это... И еще: всем за этим столиком - по бокалу шампанского!
   ...На место он слегка припоздал. "Клиент", по словам Шефа, должен был появиться после семнадцати. Ленька к дому, из которого собирался стрелять, подошел в семнадцать двенадцать. Если человек уже прошел, будет очень трудно объяснить Шефу причину, по которой не выполнено задание. Вместе с тем и бежать, привлекать к себе внимание излишне
  торопливым шагом было нельзя. И очень нежелательно было столкнуться с каким-нибудь сторожем или оказавшимся на стройке строителем...
   Сейчас нужно сделать все, чтобы быть просто человеком из толпы, без имени и без лица.
   Ленька, изображая из себя какого-то строительного начальника или же человека, который надеется именно в этом доме получить квартиру, уверенным шагом подошел к намеченному подъезду. И едва переступил будущий порог, как услышал из панельного полумрака негромкий голос:
   - Бык?
   Киллер даже вздрогнул от неожиданности.
   - Да. А вы кто?
   - Я Валентин. Шеф должен был вас обо мне предупредить...
   В полумраке обозначилась фигура человека.
   - Вы опоздали, - холодно констатировал тот же голос.
   - Извините, - виновато ответил Ленька. - Знаете, время не рассчитал...- и поспешил перевести разговор в более конструктивное русло: - "Клиент" еще не проходил?
   - Не знаю. Я вас здесь ждал. Но если он уже прошел, вам придется сделать дело у него на квартире. И в этом случае вы получите сумму на четверть меньшую оговоренной.
   Само по себе это было неприятно. Однако Ленька знал, что у него в кармане покоится кругленькая сумма, выигранная в казино.
   - Ну так пойдемте, - предложил он. - Может, он еще не проходил...
   Фигура не тронулась с места. В пустые проемы будущих
  окон проникал тусклый свет уличных фонарей.
   - Сейчас пойдем, - сказал Валентин. - Только предварительно еще два слова... Знаете, Леонид, в нашей жизни очень часто бывает, что человек становится только побочной жертвой каких-то игр, к которым он зачастую не имеет прямого отношения.
   Банальность. Ленька не любил банальностей. А потому просто пожал плечами.
   - Ну и что?
   Валентин пояснил:
   - А то, что я очень хотел бы, чтобы нынешняя случайная жертва чужих игр не мучилась.
   Бык широко улыбнулся.
   - Уж в этом будьте спокойны! Промаха не будет! Мастер
  свое дело знает туго!
   - В самом деле? - непонятно переспросил Валентин. - Ну что ж... Откровенно говоря, хотелось бы и мне быть в этом уверенным... Прошу вас, - и он широким жестом указал Леньке в сторону заляпанной лепешками застывшего цементного раствора лестницы.
   Тот легко перехватил "дипломат" с разобранной винтовкой в левую руку и ступил на первую ступеньку заваленной строительным мусором лестницы. В этот миг над его головой что-то ярко полыхнуло. Киллер вскинул лицо вверх. И успел заметить, как на него падает что-то большое, охваченное тугим клубом пламени...
   Все получилось именно так, как и желал Валентин - жертва не мучилась. Только несколько раз конвульсивно сжался торчащий из-под бадьи, в которой на верхние этажи подают раствор и бетон, кулак - и все. По ржавому боку ее еще пробегали короткие синеватые язычки пламени. А в бадье, вперемешку с бутылочными осколками, колыхались струйки густой
  темной жидкости.
   - Вот и все, Ленечка, - сказал Валентин. - Охваченную огнем гору и кровь я тебе обеспечил. Ну а вместо моря пусть будет вот это.
   Он аккуратно, так, чтобы не достали язычки пламени, подсунул под "дипломат" плотный кусочек бумаги. И произнес слова, которые Леньке, еще живому, сегодня уже довелось услышать:
   - Memento mori, Ленечка.
  
  
   ХИРОН - ВАЛЕНТИН
   - Ну а о чем же ты раньше-то думал?
   Собеседник произнес эти слова с некоторым раздражением. Валентин в ответ только слегка развел руками. Они еще немного помолчали.
   - Но ты хоть понимаешь, в какое положение меня ставишь?
   Тут уж нужно было что-то отвечать.
   - Ты погоди-ка, лучше не кипятись, - Валентин постарался произнести эти слова как можно более примирительно, едва ли не извиняющимся тоном. - Ты же и сам посуди: ну не всем же дано запросто вот так смотреть на такие картины, участвовать в подобных оргиях...
   - Раньше нужно было думать, - по-прежнему мрачно, но уже без былого напора повторил мужчина.
   Настоящего имени своего собеседника Валентин не знал. Когда в свое время, он поинтересовался у нового знакомого, как к нему обращаться, тот, усмехнувшись, отозвался:
   - Называй меня Хироном.
   Слово было явно знакомым, только Валентин в первое мгновение не сообразил, откуда его знает.
   - Как? - скаламбурил он машинально. - Хероном?
   На такое можно было и обидеться. Однако собеседник не обиделся, только улыбнулся.
   - Хирон. Через "и". Был когда-то у древних такой товарищ, который переправлял в своей лодке души умерших на тот свет и брал за это совсем недорого...
   Услышав столь недвусмысленный намек, Валентин почувствовал себя несколько неуютно. Хорошо, что этот Хирон не знает, где живет Валентин... Потому что понятие "переправлять души" в данном случае имело двойственное значение: либо переправлять их в то самое подземелье на оргии сатанистов, либо переправлять неугодных вообще на тот свет.
   ...И вот теперь ему, Валентину, приходится спорить, даже не спорить, а возражать этому человеку, которого он изрядно побаивался.
   - Ну ладно, - поспешил он перевести разговор на тему, которая его интересовала в данный момент больше. - Давай посмотрим на все это с другой стороны.
   - Давай, - не стал спорить Хирон. - Только давай смотреть быстрее и четче... Ты помнишь, что ты мне сказал, когда позвонил и напросился на встречу?
   - Конечно. Я сказал, что мне нужно убить несколько человек, но так...
   - Погоди, - остановил его Хирон. - У тебя что же, отпала потребность в этом?
   - Нет, не отпала.
   Разговор переходил в плоскость, не слишком приятную для Валентина. Он уже раскаивался в том, что в свое время пошел на контакт с этим человеком. Однако при этом не мог не признать, что это знакомство уже принесло ему немалую пользу. И все же... Все же он очень хотел, чтобы Хирон сейчас попросту поднялся и, пусть даже обматерив его напоследок, ушел. И больше чтобы с ним никогда не встречаться.
   - Ну а раз так, значит, изменились какие-то сопутствующие обстоятельства. Так?
   Согласиться именно с такой постановкой вопроса Валентин тоже не мог. Однако если заняться уточнениями, пришлось бы, во-первых, многое рассказать, а во-вторых, слишком долго говорить. Поэтому он постарался уклониться от расстановки акцентов.
   - Не совсем так, но примерно... Слушай, Хирон, давай лучше ты меня немного послушаешь, не перебивая, а потом решишь, как нам быть дальше. Идет?
   Его собеседник неопределенно пожал плечами:
   - Ну что ж... Попробуй.
   - Итак, я обратился к тебе за помощью, чтобы ты мне помог...
   - Кстати, ты так до сих пор и не сказал, каким образом
  ты обо мне узнал, - напомнил Хирон. - И вообще обо всех нас.
   Разговор опять грозил уйти в сторону.
   - Это сейчас не так уж важно, - теперь уже Валентин говорил с чуть прорезавшимся раздражением. - Как-нибудь расскажу, когда все это закончится... Главное, что об этом, кроме меня, никто не знает... Не перебивай, прошу тебя!.. Итак, начинаю по второму кругу. Я обратился к тебе потому, что мне потребовалось "замочить" несколько человек. При этом мне было необходимо, чтобы убийства проходили в определенной последовательности, так, чтобы последним остался самый главный мой враг... Ну, в общем, ты все это и сам помнишь... Главное же заключалось в том, что у меня не было денег, чтобы субсидировать всю эту акцию. Я и обратился к вам, потому что думал, что вы, сатанисты, регулярно совершаете ритуальные убийства и "замочить" пару-тройку лишних мерзавцев вам не составит труда. Более того, рассуждал я, поскольку все они богатенькие, то вы сможете параллельно немножко на этом деле, как бы это точнее выразиться, поправить свое материальное положение... Однако оказалось, что все обстоит не так, мои изначальные предположения были неверными, базировались на ложных посылках. Поэтому я и предлагаю спокойненько разбежаться...
   - Слушай, Валёк, погоди, - Хирон уже давно морщился, сдерживаясь. - Ты сейчас много чего нагородил не того, что надо. Прежде всего, должен тебе сказать, что направлений в сатанизме несколько, как и в любой религии. Жертвоприношения совершают далеко не все из них. Да и то нередко лишь раз в год... Более того, поскольку данная религия преследуется, мы всегда стараемся по мере возможности действовать в рамках закона...
   - Я видел, - вставил реплику Валентин.
   - То, что ты видел - пока оставим, об этом поговорим потом, это отдельная тема...- отмахнулся Хирон.- Я сейчас речь веду о сатанизме в целом... Да, я считал и считаю, что миром в равной степени правят два начала: белое и черное, добро и зло, созидание и разрушение, порядок и хаос... Иначе быть не может. Принимая за истину только одно из этих начал, без признания его противоположности, мы противоречим элементарной логике. Я не верю, что в небесах находится райский сад, а под землей стоят сковородки для грешников. Но то, что после нашей смерти душа, в зависимости от ее земного поведения, будет мучиться или же вкушать, так сказать, блаженство, не сомневаюсь... Так вот тебе и вопрос: если мы вдруг начнем ритуально убивать подлецов, сродни тем, о которых ты говорил, это будет справедливо или нет?
   - Конечно, справедливо, - твердо заявил Валентин.
   - Это будет в корне неверно, - возразил Хирон. - И логика тут элементарная. Прежде всего, на этом свете должен поддерживаться баланс добра и зла. В спокойные времена этот баланс нарушается, на какой-то территории скапливается больше носителей зла, а потому человечеству нужны войны, в которых больше гибнет носителей добра и таким образом
  восстанавливается равновесие... Впрочем, это так, к слову, вернемся к твоему вопросу... Чем больше душа мерзавца натворит зла на этом свете, тем больше она будет мучиться на том. Улавливаешь? Ну а убийство тела, в котором эта душа помещена, пусть и не полностью, а лишь в значительной степени, но эту душу от грязи освобождает. Вот и выходит, что сатанисты должны убивать только хороших людей, а еще лучше невинных младенцев... Так что мы тебе в твоем деле не помощники.
   Валентин был ошеломлен подобным поворотом разговора.
   - Но тогда получается, что вы специально...
   - Погоди-ка выводы делать, - остановил его собеседник. - Рано еще... Так вот, я тебе уже сказал, что это логично. Но перед этим я тебе же сказал, что вообще сатанисты предпочитать проводить свои сходки и собрания, свои моления таким образом, чтобы как можно меньше обращать на себя внимание. Мы предпочитаем, чтобы о нас не знали ни милиция, ни официальная церковь, ни диггеры, ни бомжи... И главная причина этого состоит именно в том, что о сектах сатанистов распространяется слишком много лжи и вымысла...
   - Ладно, понял, допустим, что много придумано лишнего, - схоластические споры Валентина не интересовали. - Но ведь ребенок же был! И вы его убили! Или ты хочешь сказать, что это мне только померещилось?
   Хирон согласно покивал:
   - Был, был, конечно, был... Но только тут уже совсем другая песня... Ты думаешь, те участники сборища, которые танцевали и трахались, и в самом деле так уж преданы идее Сатаны?.. Можешь не отвечать, потому что ты этого не можешь знать... Те, кого ты видел, это самое обыкновенное отребье, которому все равно кому поклоняться, безразлично, чьи идеи воспринимать. Это те, кого еще недавно называли люмпенами. Им лишь бы только ничего не делать, в смысле, не работать, грабить, то есть делить чужое... Беда нашего общества в том, что у него нет никаких идеалов. Коммунистическая идея была утопическая, но она все-таки была... У большинства народов большинства стран есть какие-то общественные, коллективные идеи. А у нас их нет, у нас полный раздрай. И в этих условиях и выпирают отовсюду всякие теории, всякие секты, всякая подобная лабуда...
   - Так а почему же тогда вы их привечаете?.. - попытался вклиниться в разговор Валентин. - Зачем вам это, как ты говоришь, отребье?..
   Однако сатанист не дал ему это сделать.
   - Опять перебиваешь!.. - упрекнул он. Но все же ответил: - Да потому, что они нам нужны!
   - Кому это вам?
   Хирон усмехнулся.
   - А вот теперь уже я тебе скажу, что это не твое дело. Просто нужны, и все. Мы их используем для своих целей... Может быть, когда-нибудь ты что-то узнаешь об этом - но только при одном условии: если расскажешь, каким же образом ты вышел на нас.
   Тема оказалась исчерпанной. Они помолчали. Валентин растерянно переваривал услышанное. Хирон выжидательно наблюдал за собеседником.
   - Но тогда и подавно мне с вами не по пути, - не очень решительно проговорил Валентин.
   - Скорее всего, - согласился Хирон. - Но только я тебя, Валёк, предупреждаю...
   - Не надо, - перебил его собеседник. - Не надо предупреждать. Я не выдам тебя. Потому что сам напросился к вам на сходку, сам знал, на что шел, хотя, понятно, и не ожидал увидеть такое... Ну а потом, ты ведь про меня тоже знаешь кое-что такое, за что и я могу оказаться за решеткой...
   ...Когда Валентин остался один, он еще какое-то время посидел, прикрыв глаза. Перед его затуманенным внутренним взором стояло тельце ребенка, в которое впивался острый нож... Он понимал, насколько он поступает в данный момент не по-человечески, насколько идет против своей совести, против тех принципов, ради которых сам ступил на тропу мести - но в то же время осознавал, что не станет доносить на этих людей. Во всяком случае, не сейчас. Потому что ему сейчас это невыгодно. Потому что это может помешать ему осуществлять задуманное. Ну а до следующей подобной акции еще целый год, за это время много воды утечет. Как-нибудь, да будет!
  
   ВАЛЕНТИН - ОЛЬГА
   Откровение было ужасным.
   Впрочем, трудно предугадать, не исключено, что, расскажи Валентин сразу всю правду, она для Ольги была бы еще более ужасна. Во всяком случае, Валентин так считал. И поэтому счел за благо поведать ей о происходящих событиях именно в такой интерпретации.
   - Ты страшный человек, Валентин!
   Ольга сказала это просто и искренне, без заблаговременно задуманного намерения обидеть. Впрочем, она и не могла бы придумать эти слова предварительно - потому что то, что она сейчас услышала стало для нее полнейшей неожиданностью.
   Валентин и не обиделся. Он изначально настроил себя на то, чтобы не обижаться, что бы Олюшка ни сказала на его признание. Во всяком случае, парень ничего ей не ответил. Выговорившись, Валентин теперь просто сидел молча и улыбался. Потому что ожидал от Ольги каких-то подобных слов. Более того, он заранее настроил себя на нечто подобное.
   Девушка поняла, что не только эти ее слова - вообще любые попытки пробиться к его разуму изначально обречены на неудачу. И от этого с еще большим напряжением следила за его выражением лица - словно бы надеялась, что Валентин сейчас встанет, подойдет к ней и скажет, что все, мол, хватит глупости говорить, я просто неудачно пошутил и ко всему этому кошмару никакого отношения не имею, просто в книжке вычитал, а тебе пересказал, как якобы происшедшее со мной... Ей очень хочется в это поверить - а значит, непременно поверила бы в любую ерунду, которую он счел бы нужным ей наплести.
   Да, девушка поверила бы. Хотя Ольга и понимала, не могла не понимать, что все, что она только что узнала - абсолютная правда. Хотя бы уже потому, что такими вещами не шутят.
   Валентин тоже молчал. Потому что считал, что время сейчас играет на него. Пусть осознает. Пусть проникнется. Пусть ужаснется. Только через ужас она придет к осознанию его правоты. И только когда истина проникнет в самую глубину ее души, только тогда она в полной мере станет ЕГО! Не просто физически, не одним только телом - самой душой, самим естеством своим. Только после этого можно будет ей рассказать полную правду о том, что он задумал и как хочет провести задуманное в жизнь.
   В жизнь... Мрачненький, надо сказать, получается каламбурчик...
   Ну а когда, когда-нибудь в будущем, он Ольге расскажет о происходящих событиях все, и если она тогда, когда-то в будущем, ему простит совершенное им, она простит и нынешнюю его недоговоренность, его нынешнюю ложь, его нынешнюю чушь.
   И вот тогда они уж точно дальше по жизни пойдут рука об руку.
   Да, когда-нибудь так и будет. Но когда-нибудь. Не сейчас. Хотя бы потому, что на данный момент Олюшке и в самом деле рано рассказывать о происходящем хотя бы даже половину правды. Так пусть же она и впредь остается в неведении - это ее неведение является ее же изначальной индульгенцией, а его, Валентина, предохраняет хотя бы от некоторых неожиданностей, которые могут оказаться у него на пути.
   - Нельзя же так, Валентин! - не дождавшись ответа, опять, уже просительно, заговорила Ольга. - Ты что же, и в самом деле уверен, что прав?
   На риторические вопросы можно не отвечать. А потому он лишь продолжал молча и спокойно улыбаться. Той самой улыбкой, ласковой, спокойной и немного отстраненно-мудрой, которую так любила Ольга.
   Время - само время играло на него!
   - Ну что же ты молчишь? - не выдержала она. - Скажи хоть что-нибудь!
   Вот оно, начинается! Ольга хочет, стремится к тому, чтобы понять. Вопрос только в том, сможет ли она это сделать... Что ж, теперь можно и голос подать, попытаться хоть немного успокоить ее, любимую девочку. Нет, не раскрыться, просто чуть пригасить волну ее эмоций.
   - Я, по-моему, уже все сказал, - мягко произнес Валентин. - Что же ты еще хотела бы от меня обо всем этом услышать?
   Ольга словно бы не ожидала ответа, даже вздрогнула от этого голоса. Словно от испуга. Или от удара.
   - Что услышать? - растерянно переспросила девушка. - Как это что?.. Я бы хотела, чтобы ты мне сказал, что все это неправда!
   И снова Валентин только слегка улыбнулся и молча развел руками - хоти, мол, что хочешь, но я сказал то, что сказал: правду.
   - Но так же нельзя, Валичек! - с отчаянием воскликнула девушка. - Для ЭТОГО,- она не решалась вслух произнести до этого момента такое абстрактно-простое и привычное, а теперь вдруг ставшее таким страшным для нее слово, - должны же быть другие причины!
   О черт! - не удержался, подосадовал про себя Валентин. - Насколько же все происходящее сейчас выглядит банально и неинтересно!
   - Какие, например? - спросил он намеренно тихо, так, чтобы подчеркнуть, что понимает, какие глупости сейчас будет говорить девушка. - Какие, на твой взгляд, могут веские причины для того, чтобы сознательно, заблаговременно задумав это, убить другого человека?
   Ольга и в самом деле начала говорить именно то, что Валентин и ожидал от нее услышать.
   - Ну я не знаю... Ревность, например... Хотя нет, даже она не дает права на ЭТО...
   Валентин сидел и кивал на каждое ее слово, продолжая снисходительно улыбаться. Девушка видела, что ее слова не воспринимаются всерьез. А потому вспылила. Правда, как-то тихо вспылила, как будто не по-настоящему, как будто боялась его разозлить.
   - Ну а ты что же, считаешь иначе? - негромко спросила она.
   Что ж, похоже, пора прекращать этот беспредметный разговор. Хватит, в самом деле, довольно потворствовать ее причудам!
   - Конечно, это вполне в твоем духе, - жестко сказал, уже не улыбаясь, Валентин. - Ты простые низменные человеческие чувства считаешь достойным оправданием для умерщвления себе подобных. А высшие идеалы, самые высшие, какие только могут быть у простого смертного - считаешь недостойными. Убить за кусок еды, убить за самку, убить за деньги - тебе такое понятно. А вот если у человека есть идея, духовная идея, которая возвышается над всем этим, и если ради этой высшей идеи он кого-то прикончит - причем, прикончит не просто кого-то отвлеченного, кого-то случайно, а именно мерзавца, настоящего мерзавца с точки зрения человеческой же морали - вот такое ты считаешь неестественным! Это попросту нелогично, Олюшка!
   Нет, в спорах, когда речь идет о логике, Ольга с Валентином тягаться и не пыталась.
   - Но почему ты самовольно решил присвоить себе такое право? - на ее глаза навернулись слезы - последний аргумент, против которого обычно мужчина устоять не может. - Кто тебе сказал, что только ты можешь этим заниматься?
   - А никто! - опять улыбнулся мужчина. - Я сам так решил. Потому что законно наказать этих людей попросту невозможно... Точнее сказать, конечно, можно, только этим никто не занимается.
   Ее слова он по-прежнему не воспринимал серьезно. И тогда у девушки прорвались наконец те слова, которые она боялась произнести.
   - Валик, милый, но ведь ты хочешь убивать людей! - молила она. - Понимаешь? Убивать людей! Ну объясни, я не понимаю, кто тебе на это дал право?
   - Высшее предназначение! - с некоторой патетической торжественной выговорил Валентин.
   Он прекрасно понимал ее состояние. И тем не менее был убежден, что время раскрываться еще не пришло.
   - И ты в это искренне веришь? - между тем продолжала Ольга.
   - А почему же нет? - он пожал плечами и заговорил убежденно: - Как ты громко, с патетикой, говоришь: "Убить другого человека!.." Да, убить! Именно потому, что верю: только так и надо! Потому что если один человек убивает другого без веры в то, что так надо, что именно так предписано свыше, это уже не человек, не творение Божье, не арена сражения сил Божественных и Сатанинских, а на самом деле просто животное о двух ногах.
   - Идиотизм какой-то...
   Валентин и на это не обиделся. Пусть суждения, которые он сейчас высказывает, выглядят в ее глазах бредом, пусть! Потому что сейчас все это так и надо. Потом она, узнав всю правду о происходящем, примет его правоту, проникнется осознанием того, что сейчас он не мог поступить иначе. Иного быть не может, не должно.
   Слезы уже текли из ее глаз. И даже несмотря на это, она была красива. Валентин ее любил. А потому не выдержал менторского тона, заговорил уже иначе, постепенно увлекаясь, излагая ей теорию, которая одним своим названием отпугивает от себя воспитанное на сахарном сиропчике человечество.
   - Пойми же, Олюшка, самую простую вещь: у каждого на земле, у каждого в этом бренном мире имеется свое предназначение. В зависимости от того, кто как его выполняет, каждый потом, после смерти, попадает в рай или ад... Погоди, не перебивай! Рай и ад, понятно, понятия более чем условные, это так, для глупцов, все сложнее, просто это привычные понятия, которыми мы оперируем для простоты... Речь сейчас о другом... Ты спрашиваешь, кто мне дал право кого-то убивать... Право на такие дела не дают, такое право присваивают себе сами. Потому что я хочу обеспечить себе будущую, загробную, жизнь не в котле со смолой или на сковородке... Понятно, повторяюсь, я надеюсь, что ты это осознаешь: я привожу эти примеры только для общепринятого образа.
   Ольга даже взвыла - правда, негромко, не в полный голос. Просто в отчаянии.
   И ведь было от чего! Молодой, умный, здоровый и - главное! - любимый мужчина пытался с ней объясняться о потустороннем мире! У него ведь еще вся жизнь впереди! А он рассуждает, словно древняя старушка...
   - Ну ладно, - делая над собой усилие, попыталась она перейти на предложенный ей язык. - Допустим... Значит, ты считаешь, что убивать других - это путь в рай? Ты же тогда точно попадешь в ад!
   Девушка никогда не предполагала, что ей придется говорить на такие темы с молодым мужчиной. До сих пор она считала, даже не считала, а просто знала, что подобные разговоры - из лексикона пенсионеров.
   Когда они с Валентином познакомились, у него подобных мыслей, как говорится, и близко не было. Во всяком случае, он их не высказывал. Правда, Ольга еще тогда замечала за ним некоторые странности: у нее было ощущение, что он постоянно что-то носит за пазухой, что он все время о чем-то думает, что он постоянно нацелен на то, чтобы кого-то отыскать, что он не хочет допустить ее в некоторые уголки своей души. Валентин поначалу производил впечатление обыкновенного молодого мужчины, куда больше озабоченного ее телом, чем
  состоянием ее души. А потом вдруг познакомился с этими... И с тех пор его словно подменили. Он еще больше замкнулся в себе, о чем-то все время напряженно думает... Даже во сне иной раз начал разговаривать.
   Верно говорят, что самые оголтелые фанатики идеи получаются из людей, поначалу не верящих ни в кого и ни во что. Такой был добрый парень - а тут это убийство, в котором он сегодня признался. Раньше Ольга была убеждена, что он и мухи не обидит.
   Хотя он ведь, Валентин, из детдома... Может, и в самом деле, все это правда, что про детдомовцев рассказывают, будто у них там жестокость едва ли не культивируется?..
   - Так ты понимаешь, в чем смысл: в рай вообще невозможно попасть! - торжествующе улыбался Валентин. - Это пункт, который старательно умалчивают все эти фарисеи в сутанах! В Библии четко сказано, что в рай попадут только сто сорок четыре тысячи избранных - и все они сплошь евреи! И все!
   - Ну и пусть! - девушке сейчас было не до схоластических споров. - Мне на это наплевать. Ты-то что и зачем хочешь сделать?
   - Я хочу еще здесь, на земле, на этом свете, завоевать право на то, чтобы попасть в гвардию Сатаны! - внешне торжественно и усмешкой в душе произнес Валентин. - Это куда веселее, чем целую вечность ничего не делать и только хвалу Богу возносить, как то положено праведным. Я убежден, что те люди, которые своим кумиром избрали Сатану, столь же необходимы и угодны Мирозданью, как и поклоняющиеся Господу.
   Ольга не знала, что ему возразить. Она чувствовала, что он в чем-то неправ, в чем-то лукавит или заблуждается, однако в чем именно - не могла понять.
   - Поймают ведь тебя, Валечка, - девушка с безнадежной тоской попыталась вернуть разговор к вопросам более прозаичным. - И расстреляют... Зачем тебе это? Ты же не маньяк какой...
   - Меня поймают только в одном случае, - высокомерно усмехнулся мужчина.
   - В каком?
   - Если это будет угодно Богу и Сатане. А пока, я думаю, им обоим выгоднее держать меня на земле.
   Он кощунствовал. А Ольга ничего с этим поделать не могла.
   - Богу или Сатане, я не знаю, - повторила она. - Но только тебя ведь обязательно поймают. Люди поймают и будут судить по людским законам.
   - Кто это сказал?
   Девушка глядела на Валентина с отчаянием. А он только слегка улыбался своей мягкой, доброй, такой знакомой и любимой улыбкой.
   - Но ведь тех, кто убивает, обязательно ловят!
   Как много она готова была бы сделать, как много согласна отдать, от чего только ни согласилась бы отказаться, только объяснить ему, удержать его, остановить... И при этом видела, понимала, чувствовала, что Валентин не остановится. И дело не в упрямстве, не в его патологическом стремлении к насилию. Дело в том, что он искренне верил, что поступать необходимо именно так, как делает он. Она не могла только понять, зачем.
   Где-то она уже слышала, что самые ревностные фанатики идеи получаются из слабохарактерных людей. Но ведь Валентин не был человеком слабохарактерным. Так откуда же у него эта идея-фикс?
   Господи, и зачем он познакомился с сатанистами?.. - в который раз за нынешний вечер подумала она об этом.
   - Это только в книжках, да в кино обязательно побеждает добро, - Валентин продолжал говорить как человек, который много размышлял над этим вопросом и уверился в своей правоте не только душой, но и мозгом. - В жизни все не так просто. Ты почитай газеты, посмотри телевизор - "Дорожный патруль" тот же... Убийства происходят каждый день. А раскрываются? Если два соседа выпили, из-за соседки поссорились и один другого топором рубанул, вот это будет раскрыто. Или когда что-то случится очень уж громкое, когда МВД, ФСБ и Генпрокуратура объединяются, чтобы совместно раскрутить какое-то дело, как в случае с "афганцами", например... А когда убийство заказное, заранее продуманное, спланированное - его раскрыть можно только по случайности. Если же при этом погибают люди, связанные с мафией, средней руки, милиция особенно и искать не будет... У того вала преступности, который сейчас обрушился на нас, есть и свое положительное: все эти МУРы не успевают тщательно разбираться со всеми делами.
   - Ты это знаешь или ты так думаешь?
   Валентин пожал плечами:
   - Знаю или думаю - какая разница? Главное, что так оно и есть...
   Ольга вдруг поняла, что они говорят не о том, о чем надо говорить. Валентина нужно убедить вообще прекратить заниматься этим делом. А она выясняет, насколько велики шансы попасться.
   - Погоди-погоди, Валик! - она наморщила свою юный гладенький, пока еще не привыкший к морщинкам, лобик, прижала кулачки к лицу. - Погоди! Скажи, только коротко и ясно: чего ты хочешь добиться? К чему стремишься? Чего добиваешься?
   Улыбка словно приклеилась к его губам. Он по-прежнему сидел в своем любимом кресле у окна.
   Он ей говорил неискренне, он ей врал - только чтобы Ольга не попыталась последовать за ним.
   Ольга втайне мечтала, чтобы они поженились и чтобы такие вот тихие вечера были у них часто-часто. Только чтобы разговор у них шел о других, более спокойных и приятных вопросах. Он очень умный, ее Валентин. Куда ей до него! И он так интересно говорит, рассказывает... И он бы рассказывал ей всякие истории или книги, они смотрели бы вместе фильмы, куда-нибудь ходили... Это и было бы счастьем!
   Все это было бы, если бы Валентин, по его словам, вдруг не воспылал этой жуткой идеей. Остановить! Его нужно обязательно остановить!
   Но как?
   - Я тебе уже рассказал, - тихо напомнил он.
   - Ну так повтори еще раз, - попросила она. - Я не все поняла.
   Он кивнул. Протянул руку, взял стакан с чаем, сделал глоточек. Аккуратно поставил его на место.
   - Олюшка моя, скажи откровенно: ты в Бога веришь? - вдруг спросил у нее.
   Девушка растерянно уставилась на него.
   - С чего ты это вдруг?
   - Вдруг - не вдруг...- мягко возразил он. - Ответить, пожалуйста.
   - Не знаю, - она и в самом деле не знала, как ответить на этот, такой простой, казалось бы, вопрос. - Наверное, верю, - наконец сказала не слишком уверенно.
   - Вот видишь, не знаешь...- чуть укоризненно обронил Валентин. - В том-то и дело, что не знаешь... А ведь крещена...
   - Да, покрестилась года три назад...- она не понимала, почему он перевел разговор на эту тем. - Но причем сейчас это?
   - Погоди, не торопись, сейчас поймешь...- снова перебил ее парень. - Значит, крещеная... Ну а в церковь ходишь? Посты соблюдаешь? Причащаешься? Исповедуешься?..
   - Ну, не всегда... Редко... Забываю...
   Валентин не стал заострять внимание на том, что она вообще никогда - уж кому же, как ему, не знать - не соблюдает ни один из православных праздников - разве что именины, его, Валентина, да свои, Ольги, не подозревая даже о том, что святая равноапостольная княгиня Ольга в крещении была Еленой... И на то, что сказала "покрестилась" вместо "окрестилась" или, что правильнее, "приняла крещение", заострять внимание не стал. А Ольга глядела на него трепетно, тщетно стараясь понять его мысли.
   - Так вот, - продолжил разглагольствования Валентин. - Религия - заметь: не одно лишь христианство в любом своем проявлении, а любая из мировых религий - утверждает, что мир сотворен Богом. Тем самым подчеркивается, что Бог первичен, а значит и судить каждого из нас на том свете будет именно он. Так?
   Ольга неопределенно передернула плечами.
   - Ну... Не знаю... Наверное, так...
   Однако Валентин тут же оборвал ее:
   - Нет, это совершенно не так. Прежде всего потому, что это нелогично. Если бы это было именно так, в мире все было бы именно так, как Господь хотел, как он завещал, как он хотел раньше и хочет теперь. Однако на практике мы видим совершенно иное. Лев Николаевич Гумилев в своих книгах приводит старинный уйгурский текст, в котором еще сколько-то веков назад старинные уйгуры подметили в религии такие несуразности: если Бог, считали они, создал мир вне себя, значит он ограничил себя в пространстве и, соответственно, не может быть вездесущим; если Бог создал время, значит, и себя ограничил во времени, а значит он не может одновременно пребывать в прошлом и в будущим, а соответственно, он не может знать того, что еще не произошло... Ну и так далее. Продолжая эту мысль, скажу, что если Господь наделил человека способностью сомневаться и совершать нелогичные поступки, с его стороны было бы попросту нечестно осуждать и наказывать человека за реализацию
  заложенного в него права и способности... На деле же мы знаем, что за сомнение в вере церковь нас осуждает очень сильно. Почему? Вариантов ответа несколько. Господь создал нас, как утверждается, по образу и подобию своему... Но тогда получается, что либо Господь у нас подл, или он попросту не владеет ситуацией. Или, еще один вариант, ему все, происходящее на земле, попросту по фигу... Что ты можешь возразить?
   Ольга не знала, что она может возразить.
   - Но ведь мы же христиане, Валик, - попыталась подойти она с другой стороны. - Мы же православные христиане! А ты кем хочешь стать?
   - Христиане, говоришь? - подчеркнуто пренебрежительно хмыкнул Валентин. - Знаешь, не так давно мне на глаза попалось стихотворение Надежды Дробышевской, где как раз речь идет об этом.
   Мы вечно покорными были,
   Привыкли вождей почитать.
   Историю всю очернили -
   И к Богу стремимся опять.
   Из золота купол возводим,
   С крестом нынче модно ходить...
   Но это всего лишь дань моде...
   А святость в душе будет жить?
   Кстати, поэтесса в конце последней строчки ставит точку. А я бы поставил вопросительный знак. Потому что я не больно-то верю в святость, проклюнувшуюся вдруг в душе у всех подряд мгновенно, едва этой святости разрешили проклюнуться. И где ты сейчас найдешь настоящих, подлинных, без показухи, православных христиан? Ты только посмотри на церковь и наших церковников повнимательнее! Священники грызутся между собой, у них там борьба за власть, свары за вполне материальные блага, склоки из-за приходов... Знаешь, Олюшка, в Эфиопии, например, как это ни странно, большая часть населения - православные христиане, а, значит, соответственно, там тоже служат наши, русские, священники. И в то же время православная христианская церковь, скажем, Германии по своей вертикальной иерархии также подчиняется Москве. И в Штатах, в том числе и на Аляске, в Канаде, в Иерусалиме, в Японии, в Австралии, в том же Париже на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где похоронено много наших белых эмигрантов - невозможно перечислить все страны и приходы, куда едут служить русские священники по окончании Духовной Академии. Так что же, ты думаешь, что они безропотно отправляются в любую из них с равным удовольствием? Думаешь, что они, подобно средневековым миссионерам, устремляются в самые дальние дебри самых диких уголков нашего голубенького шарика, дабы обращать тех аборигенов, что съели Кука, в свою веру?.. То-то же! Прошли те библейские времена - в цивилизованных местах, культурным и цивилизованным гражданам и слово Божье нести как-то сподручнее... Ну ладно церковники, в конце концов, я никогда не понимал, зачем для истинного верующего нужны дополнительные промежуточные люди для общения в Богом... Ну а сами-то верующие? На словах окрестились - только почему-то это таинство у нас перековеркали в "покрестились", наверное, потому, что для них и в самом деле этот обряд имеет разовое значение - а в душе-то, в душе всем эта вера и Бог, как говорится, по барабану. И Господь смотрит на все это - и терпит... Нет, Олюшка, что ни говори, сатанисты искреннее! Сатане поклоняются только истинно верящие в него! И в этом они честнее.
   Ольга смотрела на него со слезами.
   - Но Валик, они же детей, младенцев убивают!
   Он остановился, печально покивал головой:
   - Да, ты права. Именно поэтому я к ним больше не хожу. Убивать нужно взрослых. Только взрослых, да и то только тех, кто этого заслуживает. Потому что убить ребенка грешно в любом случае. Убивать нужно только тех людей, которые по-настоящему грешны перед Богом!
   Слово царапнуло. Оно словно внушало надежду, что Валентин еще может одуматься, отойти от своего жуткого замысла.
   - Перед Богом? - встрепенулась Ольга. - Почему перед Богом? Ты же говоришь о Сатане...
   И снова он улыбнулся ее наивности.
   - Это же очень просто. Лишать жизни хороших людей - значит их души попадут в рай. А какая от этого польза Сатане?.. Нет, ему и его подручным нужны такие души, чтобы за целую вечность от грехов не отмылись.
   Он поднялся. Глядел в стену напротив.
   - И я сделаю это! А потом... Потом буду готов к тому, чтобы уйти к Нему!
   Ольга не выдержала, разрыдалась в голос. Рыданья словно вырвали Валентина из другого мира, в который он, по его словам, так хотел попасть.
   Чтобы отогнать эти мысли, Валентин обнял девушку за ее худенькие плечики. Она с готовностью еще теснее прижалась к его груди. И заплакала, уже не пытаясь что-то говорить и не сдерживая рвущиеся рыдания.
   Ольга поняла, что он не остановится.
   - Я уйду, Валик...
   Он ничего не ответил. Только ослабил руки, которыми обнимал девушку.
   Тогда она решительно отстранилась, поднялась на ноги. Отступила на два шага.
   Глаза красные, заплаканные... Косметика размазана по всему лицу.
   - Ты не хочешь меня удержать? - спросила скорее с удивлением, чем с горечью или с обидой.
   - Хочу, - не стал отрицать Валентин.
   - Тогда почему же ты молчишь?
   И снова он слегка усмехнулся. И опять снисходительно. Хотя и почувствовал, как у него внутри все сжалось: а вдруг и в самом деле уйдет?.. Ее в таком состоянии просто нельзя отпускать, она сейчас что угодно может натворить. Может, он и в самом деле переборщил в своих разглагольствованиях?
   Впрочем, быть может, сейчас и в самом деле ее не стоит удерживать специально. Куда важнее было бы сделать так, чтобы она сама не ушла.
   - Почему молчу?.. Потому что ты и сама не хочешь уходить! - брякнул Валентин.
   Напрасно он это сказал. Потому что Ольга от этих слов сразу вспыхнула, подобралась. Она напряглась, гордо вскинула подбородок.
   - Хочу или не хочу - неважно. Но только теперь я уйду точно.
   Она и в самом деле направилась к двери.
   И лишь тогда Валентин заговорил по-другому. Без этой своей бравады, без показного апломба, без подчеркнутой снисходительности.
   - Не уходи, Олюшка, - попросил он, не поднимаясь со своего места. - Что ж ты так-то?.. Неужели не видишь, что ты мне необходима?
   Девушка словно споткнулась у самой двери. Остановилась. Замерла, не оборачиваясь, ожидая, провоцируя его на активный поступок.
   И тогда Валентин опять поднялся и подошел к ней. Обнял подругу за открытые плечи.
   Она почувствовала, что ладони у него слегка влажные. Наверное, это был пот. Но она вздрогнула. Вздрогнула так, словно руки были в крови.
  
  
   НЮШКА - БАРАБАС - ВАДИМ - АМБАЛ
   Вообще-то ощущение, испытываемое при таком способе секса, словами трудно, даже невозможно, передать. С одной стороны, на первом месте стоит, конечно же, то, что это очень приятно - настолько приятно, что тот, кто подобного ни разу не испытывал, не может себе даже представить такого кайфа. Да и то - не было бы приятно, никто не стал бы таким делом
  заниматься. На деле же стоит только разок попробовать - и потом не сможешь отказать себе в подобном удовольствии... Кроме того, это абсолютно безопасно, во всех отношениях стопроцентно безопасно, что очень важно в наше нынешнее венерически-неблагополучное время. И это ощущение безопасности тоже добавляет шарма, можно безбоязненно отдаться вкушению удовольствия... Но это только одна сторона. Ну а с другой... Все же в жизни нет совершенства. Как ни говори, а когда этим занимаешься с незнакомым потным мужчиной, в котором попросту взыграла похоть, которому приспичило, как они, эти кобели, говорят, "сбросить бомбу" с кем угодно... Торопливо, за ширмочкой, которую специально для этой цели Барабас поставил в углу зальчика...
   Правда, надо заметить, имеется еще и зелененькая бумажка, которая осталась в нагрудном кармашке ее блузки, и которая, соответственно, снимает все мало-мальские сомнения. Она, такая вот бумажка, вообще во многих вопросах снимает все сомнения. Потому что за "деревянный" эквивалент такой бумажки мамашка вынуждена на своей фабрике горбатиться месяц. А тут - всего-то делов на пять минут. И, опять же, не без собственного удовольствия!
   Любопытно, все-таки: секс, не вписывающийся в общепринятые стандарты - это норма или отклонение от нормы? Если отклонение, то почему же им заниматься так приятно? Если норма, то почему люди стесняются признаваться в том, что любят им заниматься, а всякие ханжи или ни хрена не понимающие в сексе дуры вообще пренебрегают какими бы то ни
  было сексуальными вольностями? Да и вообще, есть ли что-то запретное в том, что на нашем ханжеском языке образно именуется "постелью"? По-обывательски - есть. И не потому ли у нас в стране так много сексуально неудовлетворенных людей?
   ...Аня подняла глаза и встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Привычно оценила: все-таки хороша я, черт меня побери, в самом деле, и эта самая неудовлетворенность никак мне не грозит! Задорно подмигнула: в конце концов, кто и где определил, каким образом человеческой природе предписано заниматься сексом? Главное, чтобы было интересно, приятно и разнообразно, да к тому же тебе еще за это платят. Так в чем же тогда еще сомневаться?
   Дураки все-таки мужики, право слово, полнейшие дураки! Она бы занималась ЭТИМ и так, причем с превеликим личным удовольствием - а они ей еще и платят! Деньги некуда девать? Ну что ж, почему бы их и не брать, коли дают?
   Нюшка набрала в рот воды, запрокинула голову, погорчала горлом, еще раз прополоскала зубы. Тщательно вымыла складную зубную щетку, которую специально всегда носила с собой, сложила, спрятала ее в косметичку, которую уложила в кокетливую сумочку. Опытно провела по губам помадой. Все, теперь можно возвращаться в зал. Глядишь, может, повезет еще раз... Ну и даже если не получится сегодня, ничего страшного - будет еще завтра, и послезавтра, и еще много-много дней впереди. Денежных мужиков на ее век хватит!
   А что, интересно, сказал бы Славик, если бы узнал, чем она занимается, на чем деньги делает? Хм... Скорее всего, не поверил бы - слишком уж он рафинированно правильный... И то - пусть не знает, ему же, дурачку, и лучше. Пусть ходит вокруг, глядит с вожделением, да по ночам ворочается, пуская слюни и во сне раздевая ее. Она его еще какое-то время подержит поодаль, потом только снизойдет, поддастся его неумелым ласкам, подпустит к себе. Да еще так подсуетится, чтобы он, телок неопытный, на всю жизнь запомнил, что она ему девочкой досталась - симитировать такое при желании не так уж трудно. И то - к тому времени у нее будет все: и квартира, и в квартире. Славку она приручит без труда, всю жизнь будет за ней как привязанный ходить, и не посмеет даже глянуть куда-нибудь в сторону. Ну а она сама тоже ему будет верной... Ну, по возможности, конечно, в основном. Наверное. А впрочем... Короче, как получится.
   ...В зале она сразу направилась к стойке бара. Это дело не мешало бы запить бокалом шампанского. Тоже шарм, между прочим. Тем более, что им, девочкам, после обслуживания клиента разрешается выпить за счет заведения.
   Мужик, которого она только что работала (любопытно, а как его зовут? Да какая, в принципе, разница...) скалился ей из-за своего столика нагло и самодовольно. Дурак и козел! Удовольствие-то мы получили вместе, а деньги - ты потратился, а я заработала!
   Однако шампанское взять Анна не успела. Рядом бесшумно, как умеет только он, возник Барабас. Барабас здесь главный. Он подручный Хозяина, исполнительный директор этого питейного заведения, охранник девчат и их сутенер.
   - Нюшка! - тронул он девушку за руку.
   - Чего тебе? - с изрядной долей кокетства взглянула она на него.
   В свое время Барабас пытался подкатить к ней - через его постель прошли, наверное, почти все девочки заведения. Да только она ему не поддалась. Не потому, что была категорически против - просто из кокетства и из хулиганского осознания, что она прелестна и непосредственна, а потому ей все сойдет с рук. Во всяком случае, пока. И с тех пор отношения у них сложились довольно своеобразные: с одной стороны, его, естественно, задевало, что она не уступила его домогательствам, а с другой, он ее за это уважал. Понятно, что при желании он мог бы без труда добиться, чтобы она сама к нему прибежала бы и уговаривала трахнуть ее, да только Барабас этого не хотел: у него и без нее баб хватало, а Нюшка ему по-настоящему нравилась, так что он просто выжидал, чтобы она сама, добровольно, ему отдалась.
   - Тебя туда вызывают...
   Он указал на дверь в задней стене кафе.
   За ней располагались различные подсобные помещения и, в частности, личный кабинет Барабаса. Там, в этом кабинете, стояли диван и пара кресел - и туда иной раз приглашали девочек для того, чтобы они обслуживали личных гостей Барабаса или самого Хозяина. Попасть туда для персонального обслуживания означало существенное продвижение по внутренней иерархии, принятой в здесь. Кто туда попадал, после этого уже могли себе позволить выбирать клиентов, а не удовлетворять каждого, ибо и получали они уже куда больше своих подруг-товарок.
   Нюшка как-то раз, довольно случайно, попала туда, на персональное обслуживание. Но клиент в тот раз был настолько пьян, что она, как ни старалась, не смогла сделать так, чтобы он ее запомнил. Так что вожделенная комната так и оставалась для нее недосягаемой.
   И вдруг...
   - Меня? - переспросила она, не смея поверить в свою удачу.
   - Тебя-тебя, - скороговоркой подтвердил Барабас. - Именно тебя.
   Только теперь девушка обратила внимание на его потухший, встревоженный вид. Что-то было не так.
   - А кто? - спросила она уже иначе, настороженнее.
   Барабас сделал едва заметный жест. Таким образом он всякий раз сигнализировал своим подопечным о том, что в зал вошел кто-то из тех, кого он ненавидел и отчаянно боялся: сотрудник милиции, налоговой полиции или инспекции, или же кто-то из рэкета - причем последних, к слову, страху ему внушали меньше всего, потому что "крыша" у него была надежной, а значит пытающиеся "наехать" могли оказаться только залетными "гастролерами" и их незапланированный визит грозил только тем, что кто-то из этих придурков расколотит что-нибудь, еще как-то набедокурит... Барабас был так уверен в своей безопасности, что даже охрану кафе свел к минимуму.
   Теперь же жест Барабаса означал опасность и требование всем затаиться и строить из себя олицетворение целомудрия. Значит, это не гастролеры.
   Анна почувствовала, как по спине прошел озноб.
   - Так кто? - переспросила она, теперь уже шепотом.
   - Там узнаешь, - так же бесцветно ответил Барабас.- Иди, он ждет. И смотри там... Не болтай слишком много! Думай, прежде, чем говорить...
   Девушка поплелась в сторону заветной двери. Как давно она мечтала попасть туда - и как теперь ей не хотелось в нее входить!
   ...В кабинете за столом Барабаса сидел совсем еще молоденький парнишка. На его чистом и гладком, без морщинок, лице нелепо смотрелись очки в могучей оправе и с прямыми, скорее всего, без диоптрий, стеклами - надетые явно для солидности.
   Увидев входящую в кабинет красивую девушку, парнишка подскочил было с места. Однако тут же вновь, подчеркнуто вальяжно, опустился на место. Очевидно, он посчитал, что не пристало в подобной ситуации столь явно демонстрировать свою галантность.
   Прикрыв за собой дверь, Анна робко остановилась у порога. Она никак не могла взять в толк, кто же это такой, раз уж сам Барабас явно струхнул, и по какой причине он ее сюда вызвал.
   - Анна Кабанюк? - сурово спросил парнишка.
   Его подчеркнутая суровость настолько не вязалась с внешним видом, что Нюшка, которая не привыкла, чтобы мужчины с ней разговаривали подобным тоном, вдруг осмелела и с замиранием сердца сдерзила:
   - А у нас в колхозе при знакомстве первым делом здороваются, - сказала она, по-прежнему изображая крайнее смущение. - А у вас?
   - Да-да, конечно, извините, добрый день, - скороговоркой, покраснев от смущения, выпалил парнишка. - И присаживайтесь, пожалуйста.
   Девушка несмело приблизилась к столу и присела на краешек полукресла.
   Почему-то не к месту вспомнилось, ЧТО тут происходило во время ее предыдущего, того самого, памятного, визита в кабинет. Она невольно покосилась в сторону дивана, потом перевела взгляд на стол... Интересно было бы взглянуть на реакцию этого парнишки, если бы он увидел ее на этом столе или вон в том кресле... Наверное, он бы густо покраснел и в смятении отвернулся, стыдливо подглядывая за происходящим исподтишка...
   - Меня зовут Вадим Вострецов, - представился парнишка. - Я следователь. Вот мои документы.
   Он протянул ей раскрытую "корочку". Анна опять испуганно уставилась на нее, видя пугающие надписи и тиснение, герб, печати, фотография в форме...
   - Ну а вы - Анна Кабанюк? - опять сурово спросил Вадим. - Правильно?
   - Да, - выдавила из себя Анна. И только после этого несмело поправила: - Кабанчук.
   - Да-да, конечно, Кабанчук, - кивнул Вадим. От резкого движения у него чуть не свалились с носа очки. - У меня к вам будет несколько вопросов.
   Нюшка пожала плечиками, стараясь, чтобы по этому ее движению не было заметно, насколько она боится этого застенчивого паренька.
   - Спрашивайте, - тихо сказала она.
   - Итак, - начал Вадим, - приступим. У вас был знакомый по имени Леонид, которого иначе называли Ленька-Бык.
   ...У экрана монитора за беседой в кабинете напряженно наблюдал Барабас. Объектив камеры был направлен на диван, поэтому происходящее в кабинете было видно не слишком хорошо - Нюшка-дура уселась спиной к объективу, а сыщик был виден вполоборота. Правда, это было сейчас не столь уж важно - куда важнее было сейчас слышать беседу.
   Едва он понял, о чем пойдет речь, вытащил из кармана пиджака коробочку сотового телефона, торопливо потыкал пальцем в слабо попискивающие кнопки.
   - Да-да, вас слушают, - голос в трубке лучился благодушием.
   Это был Самусь - подлинный Хозяин этого заведения и непосредственный шеф Барабаса. На кого работает Самусь, Барабасу знать было не дано.
   - Добрый день, Хозяин. Извините, что беспокою... Это Барабас... Шеф, у нас, похоже, намечается небольшая проблемка, - исполнительный директор постарался, чтобы его голос не выдал охватившее его волнение.
   Самусь требовал неукоснительной конспирации всегда и особенно при разговоре по телефону. Даже по сотовому, хотя считается, что его подслушать очень трудно, почти невозможно. Однако одно дело иносказательно сообщить о том, что на притончик пытаются "наезжать" некие "гастролеры" - и совсем иное попытаться рассказать о сложившейся нестандартнойситуации.
   - Вот как?
   Самусь не мог не понимать, что по пустяковому поводу Барабас звонить не стал бы, однако ничем не выдал свое волнение.
   - Да, проблема, - подтвердил Барабас. - И по-моему довольно серьезная.
   - Помощь нужна?
   Под помощью могло подразумеваться что угодно - как простая консультация, так и команда стриженных ребят с крепкими кулаками и кастетами, а то и с пистолетами. Случалось, что это помогало. Однако в данной ситуации такая команда была бы не к месту.
   - Не знаю. Вряд ли, - с сомнением произнес Барабас. И добавил с затаенной надеждой: - Если бы только вы сами приехали...
   В самом деле приехал бы Самусь сам - насколько все проще было бы. Он подлинный хозяин, его деньги - так пускай бы сам и разрешал свои проблемы с так называемыми правоохранительными органами!
   Однако надежда Барабаса не оправдалась.
   - Я сейчас никак не смогу, - по-прежнему благодушно проговорил Самусь. - У меня много других дел. Да и потом, в конце концов, ты у нас исполнительный директор, живешь с дивидендов, а потому принимай меры сам...- корректно расставил точки над "i". И только после этого поинтересовался: - Но ты можешь хотя бы намекнуть, что у тебя происходит?
   - Дело касается нашего знакомого любителя "Колец Плутона", - начал Барабас.
   Это был более чем откровенный намек на Леньку Быка. И Самусь должен был это понять. Он и понял.
   - Парнокопытный, - подтвердил тот после секундной паузы. - Что с ним?
   "Что с ним..."- с неожиданным раздражением на шефа едва не брякнул в микрофон Барабас. Однако на деле сказал иное, правда, довольно откровенно:
   - Он нас покинул навсегда.
   - Вот черт! - вырвалось у всегда невозмутимого Самуся. - Как это произошло? - сам же нарушил он иносказательную конспирацию.
   - Подробностей пока не знаю, - признался Барабас. - Сейчас допрашивают его подругу.
   - А кто это? - торопливо спросил Хозяин.
   Даже странно, какая ему разница, - не понял исполнительный директор. Никогда не поймешь, куда его мысль скакнет...
   - Я не знаю, помните ли вы ее...- пожал плечами Барабас. - Здесь у нас работает не так давно...
   - Я не о том, - с легким раздражением перебил всегда выдержанный Самусь. - Я спрашиваю, о том, кто и где ее допрашивает.
   Ах вон в чем дело!
   - Следователь, - попавший впросак Барабас постарался реабилитироваться конкретными и четкими ответами. - У меня в кабинете.
   - Ясно...- задумчиво проговорил хозяин. - Она что-нибудь существенное знает?
   - Ничего, - твердо соврал Барабас, побоявшись признаться боссу, что уже начал понемногу приобщать девушку к продаже порошка. - Ничего существенного она не знает и знать не может. Только свою прямую работу. Но в этом деле из нее настоящей профессионалки не получится - слишком любит это дело.
   Самусь помолчал. Его исполнительный директор терпеливо ждал.
   В последнее время по сотовому он старался говорить поменьше. Как ни говори, а дороговато обходится такое удовольствие. Поначалу, когда разговоры оплачивала фирма, он мог себе позволить потрепаться подольше. Но потом Самусь нанял нового главбуха и та оказалась бабой въедливой, взяла, да и проверила счета за пользование аппаратурой связи во всех филиалах и дочерних фирмах могучей империи, которой заправляли Тоха и Самусь, о существовании которых рядовые подданные ее нередко даже не подозревали. После этого каждому сотруднику определили четкий лимит, при превышении которого доплачивать приходилось из своего кармана. А доплачивать без крайней необходимости из своего кармана Барабас очень не любил. Так что теперь по мере возможности приходится ограничивать свои трепологические потребности.
   Однако в данном случае обстоятельства складывались так, что было не до мелочной экономии - слишком серьезным оказался вопрос.
   ...Прижимая трубку к уху, Барабас по-прежнему смотрел на экран монитора, вслушиваясь в разговор, происходящий в его кабинете.
   - Так когда вы последний раз видели Леонида? - допытывался следователь.
   - Я же говорю, что не помню.
   Анька, дура набитая, даже врать толком не умеет, - вдруг с досадой осознал допущенную им ошибку Барабас. Она сейчас всего боится: и подставиться в качестве свидетеля неведомо чего, и подпасть под статью о даче заведомо ложных показаний, и мести со стороны Хозяина, если ляпнет что-нибудь не то... Только полные дураки, да и то лишь от неожиданности, врут столь неубедительно. Сообразила бы, идиотка, что если уж следователь разыскал и вызвал в кабинет именно ее, значит, хоть что-то знает о их взаимоотношениях. А раз так, то говорить, что не помнишь, когда последний раз видел этого человека - идиотизм чистейшей воды.
   Это непростительно, что я не успел ее, дуру набитую, проинструктировать перед тем, как посылать к следователю. Сам растерялся, - вынужден был признаться самому себе Барабас. Она и с инструктажом, с ее-то куриными мозгами, могла бы дров наломать, а так...
   Между тем, разговор в кабинете продолжался.
   - Анна, давайте договоримся сразу и определенно, - судя по налившемуся подчеркнутой серьезностью голосу, следователь шутить не намерен. - Или вы сейчас четко и конкретно отвечаете на мои вопросы, либо мы с вами сейчас едем к нам и я вас задерживаю на полгодика с содержанием в следственном изоляторе...
   Ну, брат, это ты врешь! - опытно поймал Барабас следователя на слишком вольной трактовке законов. Это ты только такой неопытной дурочке можешь вешать лапшу о том, что просто так засадишь ее на полгода. На такое задержание у тебя нет полномочий и нет оснований... Хотя, с другой стороны, нынче все можно. Это по отношению к проворовавшимся генералам или попавшимся взяточникам государственного масштаба обязательно соблюдают букву закона - к слабым мира сего отношение иное.
   - Алло, ты меня слушаешь? - очень невовремя раздалось в трубке.
   - Да-да, Хозяин! - встрепенулся Барабас.
   Самусь в сложных ситуациях всегда следовал известной еврейской мудрости - лучше семь раз переспросить, чем один раз ошибиться. Он всегда так - сначала помолчит, размышляя, а потом уже говорит четко и ясно.
   - Значит, так. Сейчас к тебе срочно выезжает Шурф. Он со следователем сам разберется... Кстати, что он из себя представляет?
   - Щенок, - коротко ответил Барабас.
   Ситуация его вполне устраивала. Шурф мужик опытный, во всевозможных разборках поднаторевший, к тому же доверенное лицо при Самусе - пусть сами и разбираются в проблеме.
   - Отлично, - Самусь был удовлетворен. - Значит, Шурф все уладит... Так что твоя задача заключается в том, чтобы задержать этого следователя у себя до приезда Шурфа. И чтобы у него не появилось никаких зацепок против тебя и твоего заведения. В крайнем случае, чтобы таковых было поменьше... Усек?
   Барабас хорошо понимал, что выполнить последнее требование не так просто - хотя бы уже потому, что хоть следователь и щенок, но ведь не полный же он профан, на такой работе профанов не держат, и беседует он сейчас с дурочкой-Нюшкой, которая от страха сейчас несет такую ерунду... Однако не объяснять же это Хозяину!
   - Все понял, шеф, - бодро ответил исполнительный директор директору подлинному.
   - Ну, тогда будь! Подробно обо всем доложишь Шурфу, а он передаст мне. Всё! При изменении ситуации немедленно звони.
   Барабас отключил телефон и, положив коробочку с коротенькой антеннкой рядом с пепельницей на стол, опять уставился на экран.
   А там...
   - ...Я возвращаюсь, а он уже взял Наташку под руку и готовится уходить с ней, - Нюшка ревела в три ручья и говорила, говорила, говорила, размазывая по лицу косметику, перебивая сама себя, перескакивая с одного вопроса на другой. - Я прямо офигела от наглости такой. А она, довольная такая, сучка, посмотрела на меня и пошла с ним, и еще задницей своей крутит, чтобы я видела. А я и видела, хотя и нету у нее задницы вовсе... Он в тот раз такой веселый был. Он всегда веселый. А тогда особенно веселый был. А она, стервоза... Да так ей, стервозе, и надо, чтобы вы ее за задницу ее поганую взяли, да в кутузку... А я вчера весь вечер тут была, кто угодно может сказать... Вы пишите, я скажу, как ее найти, скажу: она к нам позавчера случайно
  зашла, она к нам редко заходит, а теперь я ей вовсе зубки ее белые повыбиваю...
   Вадим пытался остановить ее излияния.
   - Погодите, Аня...- проговорил он.
   Однако Кабанчук его не слушала и не слышала. Ей и страшно было, что именно ее, Нюшку, а не стервозу-Наташку, допрашивают и пугают жуткими словами "следственный изолятор". И глупая ревность по-прежнему жгла, что Ленька, кобель, позавчера не ее с собой взял. И никак не укладывалось в ее голове, что этот красивый, веселый, добродушный, сильный, богатый и щедрый парень, с которым они любили порезвиться и похулиганить в постели, вдруг лежит сейчас где-то в морге на кафельном прозекторском столе и его там потрошат какие-нибудь студентки-двоешницы, не ведающие, какого мужика потрошат. И опасалась сказать что-нибудь не так - потому что если уж Леньку, силача и здоровяка, который с собой иной раз и пистолет таскал, убили, а уж с ней, случись что, справятся без проблем...
   И все это вместе таким гнетом придавило ее сознание, таким грузом, что она мало что соображала. А потому говорила все подряд, не в силах разделить то, что можно говорить, а о чем следовало бы умолчать.
   - И Барабас подтвердит, что я тогда тут весь вечер клиентов обслуживала...
   - Как обслуживала? - счел нужным уточнить Вадим.
   - Ну как... Как женщина, - брякнула Нюшка. - А то сами не знаете, как это делается... И приносила, если надо, кто что попросит...
   Исполнительный директор, услышав эти слова, даже поперхнулся.
   - Дура! - рявкнул он. - Нашла о чем говорить, идиотка!
   Барабас вскочил со своего места и рванулся к выходу. Уже с порога услышал вопрос следователя:
   - Так вы ведь, насколько мне известно, не официантка, так почему вы должны что-то приносить клиентам?
   - Я же не то приносила, что официантки приносят...
   Если ее сейчас не остановить, она такое наговорит - ввек не отмоешься!.. Хотя, возможно, уже поздно. Теперь ее, идиотку, начнут раскручивать... И ведь раскрутят, волкодавы чертовы!.. Нет, теперь просто необходимо любыми способами вырвать ее из рук следствия!
   В коридорчике, остановившись на несколько секунд, Барабас крикнул в полутемное пространство:
   - Амбал!
   - Я здесь, - гулко донеслось в ответ.
   - Готовь камеру! И Нюшку, стерву, когда она выйдет из моего кабинета, туда, в нишу!
   - Понял!
   Сам же Барабас в несколько скачков оказался перед дверью своего кабинета. И без стука ввалился в него.
   -...порошок...- успел услышать он последнее слово, сказанное девушкой.
   Вадим даже вздрогнул от неожиданности, уставился на ворвавшегося с удивлением. Анна, увидев своего хозяина, с испугом замолчала. Появление исполнительного директора мгновенно отрезвило ее, остановило излияния.
   - В чем дело? - раздосадованно спросил Вострецов. Хоть и маловато у него было опыта, да только он знал, что такие вот неожиданности могут заставить замолчать свидетеля, да так, что тот больше слова не вымолвит.- Я же вас просил нас не беспокоить!
   - Прошу прощения! - Барабас старался улыбаться как можно естественнее. - Мне срочно потребовалось просмотреть некоторые оставшиеся здесь накладные. Сами понимаете, торговля, сфера обслуживания, покупатель, равно как и клиент, всегда прав... Вы позволите?
   Вадим перевел взгляд с хозяина кабинета на девушку. И по ее испуганному виду со всей очевидностью понял, что все пропало окончательно и бесповоротно. Она едва только начала говорить правду, говорить о том, чем реально занимается в этом заведении... Теперь больше она ничего ему не скажет. И письменно свои показания не подтвердит. Момент откровения прошел. Прошел не сам - его прервало внезапное появление директора.
   Следователь снова посмотрел на Барабаса. Тот глядел прямо на него. Твердо и неприязненно, не считая нужным скрывать эту неприязнь.
   - Так как, вы позволите мне взять в своем кабинете нужные мне бумаги? - подчеркивая слова "мне" и "своем", произнес Барабас.
   Вострецов понял все. Их "слушали". И больше ему не дадут возможность поговорить с Анной.
   - Да, конечно, - ответил он. - А потом я смогу закончить разговор с Анной?
   Барабас снова не счел нужным хоть немного примаскировать неприязненный взгляд.
   - Разумеется, сможете, это ваше право. Только не в этом кабинете - мне сегодня еще нужно поработать... Кстати, рабочий день у наших сотрудников уже закончился, а потому я попрошу вас, сударыня, - он слегка поклонился Анне, - покинуть мои апартаменты.
   Путана ничего не понимала. У них само понятие "рабочий день" отсутствовало - точнее было бы сказано "рабочий вечер", который иной раз растягивался до утра. Чтобы здесь к ней обращались как к "сударыне", такого тут еще не бывало. Чтобы Барабас работал с каким-то бумагами у себя в кабинете...
   Она растерянно взглянула на Вострецова. Тот понял девушку, поднялся.
   - Ну что ж, раз уж нам указывают на дверь...- произнес также подчеркнуто неприязненно.
   Однако исполнительный директор даже руками всплеснул от деланного возмущения, сквозь которое, впрочем сквозила ерническая насмешка:
   - Да вы что, молодой человек! Да как бы я посмел!.. Вы сидите, пожалуйста, не уходите! Законы гостеприимства, так сказать, обязывают... Noblesse oblige, так сказать, как говорят французы, положение обязывает... Или вы не согласны? Сейчас, кстати, приедет еще один человек, который хотел бы вам дать исчерпывающие показания именно по интересующему вас вопросу!
   Он говорил, говорил, а сам, подхватив Анну под локоток, повел ее к двери.
   - А откуда же вы знаете, каким именно вопросом я интересуюсь?
   Вадим, задавая этот вопрос, представлял себя опытным сотрудником, который ловко поймал допрашиваемого на оговорке. Однако Барабас не растерялся. Он уже закрывал дверь за Анной, которую довольно бесцеремонно выставил в коридор.
   - А что ж тут знать? - откровенно усмехнулся исполнительный директор. - Это же очевидно, не Бог весть какой секрет, право слово... Я тут, должен вам откровенно сказать, не занимаясь самоуничижением, человек маленький, вам же необходимо говорить с ключевыми фигурами. Да вы присаживайтесь, что ж вы стоите-то?.. - Барабас понимал, что задержать следователя до приезда Шурфа будет трудновато - особенно если тот всерьез заинтересовался рассказом Нюшки. И он решил тряхнуть стариной. Когда-то у них в общежитии института, из которого его в свое время выгнали за "аморалку", с сокурсниками была забава: кто дольше сможет без умолку и не повторяясь трепаться. Проигравший бежал за бутылкой. Так Барабас, будучи человеком жадным, иной раз специально заранее продумывал такие речи-спичи, чтобы лишний раз выпить "на дурняк". Вот теперь пригодилось...- Так вот, это очень важно, право же - ключевые фигуры. Потому что если вы будете черпать информацию от людишек, которые стоят на самых низших ступенях в любой иерархии, вы сможете получить некоторые, быть может, и очень важные, но все-таки довольно разрозненные факты, и, следовательно, никак не сможете себе представить всю картину в целом. А потому вам многое в результате придутся домысливать без достаточных на то оснований, а потому и процент возможных ошибок возрастает многажды... Вы, надеюсь, со мной согласны? Это же как мозаика. Если взять отдельный камушек, отдельное стеклышко или отдельный кусочек смальты или майолики, то не сможете и близко даже представить себе, в каком месте и в каком конкретно полотне он имеет честь находиться. И только если вы подниметесь, абстрагируетесь от созерцания отдельных камушков или фрагментов произведения искусства, только тогда, возвысившись, отойдя на некоторое расстояние в сторону, вы охватите всю гамму шедевра! Взять, например, мозаику "Тайная вечеря" - не подскажете, к слову, кто ее создатель?.. Хотя, впрочем, откуда, вам, простому следователю, знать, ведь правда? Фреску с таким названием написал Леонардо да Винчи, но мозаику сработал, кажется, не он... Так вот вы знаете, какой великий секрет сокрыт в этом произведении? Скорее всего, нет. Так вот, единственный человек, единственный изображенный там апостол, который одет в белый плащ - это Иуда. Не тот Иуда, который Маккавей, который апостолом не был, а тот Иуда, который Искариот... А между тем в плаще его нет ни одного белого камня, все они цветные. Но так подобрана гамма, что они сливаются в единый белый цвет, словно спектр. Ведь это и в самом деле занятно - мы говорим "белый свет", а там - "каждый охотник желает знать, где сидит фазан"... Кстати, мне как-то доводилось есть фазанов. Должен сказать, мясо у этой птицы не очень хорошее, жесткое у нее мясо. Хотя это, быть может, было лишь потому, что его плохо приготовили. Как вы считаете? Вы же знаете, как много в нашей жизни зависит от кулинарного искусства поваров. Вот у меня был случай, когда я обедал в ресторане "Седьмое небо", еще до пожара, на Останкинской телебашне... Вы бывали когда-нибудь на телебашне?.. Вид оттуда, я вам скажу... Все же высота!.. Выше ее есть только еще одна вышка, в Канаде, что ли... Но смог над Москвой, я должен сказать, такой стоит смог...
   Слушая все это, Вадим попеременно испытывал разные чувства. Недоумение постепенно сменилось осознанием того, что этот человек, которого Анна назвала Барабасом, попросту дурачит его, однако перебить его сначала не давала вежливость. Потом начало нарастать раздражение. И наконец Вадим не выдержал.
   - Если у вас есть фонтан, закройте его - дайте отдохнуть и фонтану! - негромко сказал он.
   - Козьма Прутков! - мгновенно включился в новую тему разговора исполнительный директор. - Его придумали три автора...
   Он уже сидел, развалившись на диване, но так, чтобы перекрыть Вадиму путь к двери, если тот вдруг попытается выйти из кабинета.
   - Прекратите! - негромко сказал Вадим.
   Юноша впервые столкнулся с ситуацией, когда попросту не может вставить ни одного слова. И теперь не знал, как себя вести.
   - Что? - сделал вид, что удивился Барабас.- Но ведь я хозяин и мой долг...
   Однако Вострецов постарался не дать ему вновь завладеть инициативой в разговоре.
   - Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов? - подчеркнуто вежливо и по-деловому спросил он у хозяина кабинета.
   - Да сколько угодно! - насмешливо ответил тот. - Отвечу на любой.
   Директор теперь выглядел вполне спокойным и веселым, этот человек, который еще совсем недавно выглядел испуганным и подавленным. Он был явно уверен, что уже произошло нечто такое, что повернуло развитие ситуации в новое русло. Однако Вадим этого пока не понял, не уловил изменение ситуации. И продолжал задавать вопросы, которые ему представлялись в этой ситуации наиболее важными.
   - Вам говорит что-нибудь имя Ленька Бык?
   На лице Барабаса отразились такие искренние и могучие мозговые усилия, как будто он пытался в уме доказать теорему Ферма.
   - Ленька, вы говорите? - он отчаянно тянул время. - Бык?.. Ну как же... Что-то припоминаю. Только вот что именно припоминаю, никак не могу припомнить. А кто это? Напомните, пожалуйста!
   Вадим видел, что его этот человек дурачит. Вот только зачем?
   - Не помните? Гм, странно, - с иронией заметил он. - А между тем вы с ним довольно хорошо знакомы. Два дня назад Леонид заходил к вам сюда, в кафе и вы с ним какое-то время беседовали у стойки бара.
   Барабас ненатурально рассмеялся.
   - Ну так и чего ж вы у меня об этом спрашиваете, раз уж все знаете?
   - Я, к сожалению, знаю не все, - признал Вадим. - А во-вторых, мне нужно получить от вас четкие ответы, а не пытаться уличать вас в сокрытии некой важной для следствия информации.
   - Да вы что, Бог с вами, я и не пытаюсь что-то скрыть от вас, - Барабас сделал вид, что сдрейфил. - Я по мере возможности отвечаю на ваши вопросы. Просто я не сразу сообразил, о ком идет речь. А теперь понял и вспомнил, что Леньку я знаю. Знаете ли, что-то с памятью моей стало... Что еще вас интересует?
   - Вы знаете, что его убили?
   Хозяин кабинета безмятежно улыбнулся.
   - Да? Скажите на милость, какая потеря для человечества... А я об этом понятия не имею.
   Вострецов уже с трудом сдерживал раздражение.
   - Но ведь я вам об этом уже сообщил, в самом начале нашего разговора.
   - Я-то тут причем? У вас что же, есть подозрение, что это я его... как это у вас говорится... "замочил"?
   - Не могли бы вы подробнее рассказать о ваших взаимоотношениях?
   С лица Барабаса сползла ироническая улыбочка. Он постарался ответить так, чтобы это выглядело как можно натуральнее.
   - А что тут особенно отвечать? Не было у нас с ним никаких особых взаимоотношений. Да, с Ленькой мы были знакомы. Да, иногда встречались...
   - Где? - торопливо спросил Вадим.
   - Да здесь же, в кафе, где же еще... Он захаживал к нам иногда... Друзьями и даже приятелями мы не были. Так что мы с ним просто иногда трепались о том о сем... Он парень общительный, разговорчивый, щедрый... Такими клиентами, знаете ли, дорожат. Так что мы с ним нередко беседовали, когда он сюда заходил.
   Было похоже, что Барабас опять пытается увести разговор в область словоблудия. Поэтому Вадим его резко перебил:
   - О чем?
   - О чем? Да так, ни о чем... Так просто... Трепались о бабах, о "бабках", о новых видиках, о компьютерных играх, о полетах на Луну, об НЛО, о "снежном человеке", о хоккее... В общем, просто треп, да и только. Это, наверное, все, что я могу вам о нем рассказать. Чем он занимался, как делал деньги, кто и за что его "замочил", я не знаю... К слову, так, на всякий случай, вы можете проверить, но можете и поверить на слово: у меня тоже на все последние дни железное алиби - как и у Анны, которую вы только что допрашивали. У меня десятка три свидетелей, что я отсюдова никуда не отлучался... Еще что вас интересует?
   Система защиты, которую избрал Барабас, выбивала Вадима из колеи. И он попытался еще раз прищучить этого самоуверенного человека.
   - Меня много что еще интересует. Например, о каком порошке, который могут купить в кафе ваши клиенты, сообщила мне ваша работница?
   - О порошке? - пожал плечами директор. - Так вы у нее об этом спросите! Может, о стиральном, а может о порошке для порошковой металлургии... Я-то тут причем?
   - Так я и хотел спросить, когда вы вошли. Но вы ее выставили из кабинета.
   - В самом деле? Жаль, что помешал, я бы и сам с удовольствием узнал, на что она намекала, - хмыкнул Барабас. - О чем мы еще с вами поговорим?
   - Ну а как вы прокомментируете тот факт, что у вас в кафе процветает проституция?..
   - У нас? В кафе? Процветает? Проституция? - переспросил директор. - А откуда, позвольте спросить, у вас имеется такая клеветническая информация?
   Как же уверенно чувствовал себя Вадим, когда говорил следующую фразу!
   - Непосредственно из первоисточника, - небрежно обронил он. - Об этом мне сообщила только что ваша сотрудница Анна Кабанюк.
   - Кабанчук, - безмятежно поправил хозяин кабинета.
   - Кабанчук, - согласился Вадим. - Только это сути дела не меняет.
   - Разумеется, какая для вас разница, как человека назвать, - так же легко, правда, с легкой издевкой, согласился Барабас.- Только у меня к вам вопрос: а она это подтвердит на официальном следствии?
   Вострецов уверенно улыбнулся:
   - Разумеется.
   Улыбка Барабаса могла соперничать по уверенности с улыбкой следователя.
   - А я, простите, в этом не уверен.
   - Вот как?
   - Да, не уверен, - развел руками директор. - Дело в том, что кафе, директором которого я имею честь быть, - заведение солидное, которое свято соблюдает Уголовный кодекс. А потому мы не позволяем себе сомнительные статьи дохода. Другое дело, - снова усмехнулся он, - что отдельные наши сотрудницы позволяют себе в свободное от работы время общаться с некоторыми нашими клиентами в неформальной обстановке - этого мы не можем им запретить... Конечно же, мы не можем такое приветствовать и одобрять, но и нести ответственность за отдельные проявления незначительных правонарушений, допускаемых отдельными нашими работницами не собираемся.
   Да, что верно, то верно, факт проституции доказать очень трудно. С этой проблемой сталкиваются сотрудники правоохранительных органов не только у нас в стране. И Барабас сейчас вполне откровенно указал на вариант защиты, по которому он собирается отводить от себя обвинения. Это Вадим понял.
   Однако он и близко не мог предположить, какие слова собеседника последуют дальше.
   - Однако, уважаемый гражданин следователь, я вам очень и очень признателен за очень ценную информацию, - после паузы продолжил директор.
   - Не понял, - вскинул брови выше очков Вадим. - Что вы имеете в виду?
   - Ну как же, - опять с ехидной патетикой проговорил Барабас. - Вы мне указали на то, что одна из наших работниц занимается делами, за которые наш Уголовный кодекс предусматривает определенные санкции. Мы, как солидная фирма, не можем мириться с наличием у нас подобных антиобщественных элементов. А потому мы будем вырывать их с корнем из нашей повседневной действительности, клеймить каленным железом, выметать из наших сплоченных рядов поганой метлой...
   Вадим еще не понял, что произошло. Однако до него постепенно начало доходить, что случилось нечто непоправимое.
   - Что вы имеете в виду? - напряженно повторил он.
   От его уверенности уже не осталось и следа.
   - Я?- переспросил директор.
   Ну когда же, наконец, приедет этот чертов Шурф? Барабас чувствовал, что уже выдыхается, не зная, как дальше тянуть время.
   - Да, вы. Что вы имеете в виду?
   Да провались они пропадом, этот Шурф, этот Самусь, и все остальные вместе взятые!
   - Я имею в виду, молодой человек, - размеренно выговорил исполнительный директор, - что сознавшаяся в совершении уголовно наказуемого преступления работавшая у нас Анна Кабанчук уже у нас не работает.
   - То есть как? - изумленно спросил Вадим.
   - Очень просто. Она только что уволена, получила на руки полный расчет и уже покинула стены нашего заведения, - твердо, без тени улыбки проговорил директор. - Поскольку она работала у нас только на договоре, ее трудовой книжки у нас и не было.
   Вадим ошеломленно смотрел в это непроницаемое лицо. Да, это был удар!
   - И где же она находится сейчас? - растерянно промямлил следователь.
   - Понятия не имею, - по-прежнему безмятежно ответствовал Барабас. - С нарушителями действующих в стране законов нам не по пути. Думаю, что Анна, терзаемая раскаянием за свое моральное падение, уже умчалась на вокзал, села в поезд и следует к себе домой.
   - Значит, она не москвичка? И откуда она к вам приехала? - раздавленный происшедшим, следователь задавал не слишком умные вопросы.
   - Да откуда ж мне знать? - Барабас опять улыбался. - Помню только, что город, откуда родом бывшая наша работница Анна Кабанчук, начинается на букву "К": Калуга, Краснодар, Калининград, Киев, Кустанай, Красноярск, Клайпеда, Красноводск, который нынче невесть за какие грехи переименовали в город Туркменбаши, Кушка, Карши... А может еще Краков, Канберра, Киншасса, Киото, Кабул, Кейптаун, Канзас-Сити, Картахена... Нет, не вспомню... У вас еще ко мне вопросы есть?
   И тут, словно специально подгадав под этот вопрос, раздался уверенный и короткий стук в дверь. И она тут же распахнулась. В кабинет вошел Шурф.
   Его так называли потому, что в свое время он работал взрывником на открытом угольном месторождении в Экибастузе. Кроме клички, он привез в столицу оттуда непоколебимые спокойствие и выдержку, великолепные пиротехнические навыки, твердые, никогда не дрожащие руки, крохотный шрам на шее, у самой сонной артерии, а также безграничную преданность Самусю, который оплатил баснословный счет за его лечение после неудачного взрыва.
   Все, теперь Барабас может считать свою миссию выполненной.
   - С вашего позволения я вас покину, - он с облегчением подскочил с места. - Тем более, что больше я ничем вам не могу быть полезен.
   Не дожидаясь ответных слов выглядевшего совершенно раздавленным Вадима, он вышел в коридор. Больше происходящее в кабинете его не касается. Пусть дальше Шурф занимается следователем, пусть сам его выпроваживает. У Барабаса сейчас дело поважнее.
   ...Этот длинный коридор был задуман умным человеком. Об этом Барабас думал всякий раз, когда направлялся в его дальний конец. Широкий и хорошо освещенный в начале, где размещались кабинет начальника, касса, бухгалтерия и некоторые другие служебные помещения, он постепенно сужался и покато, по плавной дуге, опускался в подвал. Здесь и лампочки были потусклее, и располагались они реже... Короче говоря, любой человек, шествуя здесь, по мере продвижения вперед, чувствовал себя все более неуютно. И потому только тот, кому обязательно нужно было попасть вниз, доходил по нему до самого конца. Остальные, не слишком упорные, обязательно поворачивали обратно.
   Исполнительный директор кафе бывал тут неоднократно. И ему нужно было пройти его до конца.
   В самом конце изогнутый и сузившийся коридор упирался в огромную, с замыкающим накидную ручку-запор амбарным замком, дверь на тяжелых петлях. Это была холодильная камера, где хранились запасы мяса для кафе. Такая исполинская камера, по большому счету, тут была абсолютно не нужна. Однако она играла совершенно иную роль, о которой знали очень немногие люди.
   Справа от двери холодильника из серой, небрежно оштукатуренной стены чуть выступал неровный лист железа с кое-как нарисованными черепом и перекрещенными костями, пронизанными кривой молнией и пугающей надписью "Осторожно! Высокое напряжение!" Здесь тоже висел замок. Если его открыть, то глазам любопытствующего откроется электрическое хозяйство, содержащее едва ли не все мыслимые нарушения правил электробезопасности: кое-как прикрученные к ржавой панели тумблеры и "пакетники", провисшие разномастные провода, небрежно заизолированные стыки, именуемые в обиходе "соплями"... Инспекторы энерогонадзора, увидев такое, приходили в ужас, выписывали огромные штрафы, Барабас их добросовестно оплачивал, однако устранять указанные недостатки не спешил. Впрочем, энергонадзор на устранении тоже не слишком настаивал - получать регулярные штрафы было не так уж плохо.
   Между тем никакой функциональной нагрузки этот щит не выполнял. Просто на всякий случай, если кто-то сдуру полезет проверять, был под напряжением. Роль его была в ином - отводить глаза.
   ...Барабас достал из кармана кожаный чехольчик с ключами. Раскрыл его, щелкнул контактом, включив крохотный фонарик-брелочек. Выбрал одну из широких алюминиевых пластинок с дырочками. И встав л ее в неброскую трещину в потрескавшейся штукатурке стены. Где-то в глубине стены послышался щелчок, едва слышно загудел могучий соленоид. Электрический щит вместе с коробом чуть выдвинулся из стены. Директор кафе ухватился за его край и потянул на себя. Стальной блок на удивление легко и бесшумно провернулся на хорошо отрегулированных и смазанных петлях. Мужчина чуть наклонился и шагнул в открывшийся проем.
   Он оказался в довольно большом, хорошо освещенном замкнутом помещении. В одном углу его располагалось нечто вроде жаровни, над которой на специальных крюках висели всевозможные приспособления для пыток и истязания жертв. Рядом стоял грубо сваренный из металлических полос каркас, настеленные на который покрытые пластиком доски превращали его в нечто наподобие топчана. Правда, прикрепленные к нему свинчивающиеся кольца для фиксации рук и ног, свисающие к нему электрические провода недвусмысленно давали понять, что предназначено это ложе отнюдь не для отдыха. Из стены торчал простой бронзовый кран с белым "барашком", рядом на крючке висел аккуратно свернутый длинный шланг; сам же гладкий бетонный пол имел небольшой уклон к решетке стока.
   Амбал был здесь. Огромный, страшный, длиннорукий, с внешностью и повадками дебила и садиста, он смиренно сидел, сложив на коленях ладони, посреди комнаты на табуретке и тупо и терпеливо ждал прихода Барабаса.
   - Ну что?
   На безбородом лице Амбала расплылась счастливая улыбка идиота.
   - Здесь пташка!
   Эта комната знала много тайн. Поэтому о том, как в нее попасть, было известно очень ограниченному числу людей.
   Между тем дебил выжидательно глядел на Барабаса. Обычно он напоминал только лишь биологическую машину для перерабатывания пищи человеческой в пищу для мух и их личинок - и не более того. Правда, даже просто неподвижно сидя на стуле неподалеку от двери Барабаса, Амбал уже одним своим внешним видом отпугивал каждого, кто пытался проникнуть в задние помещения кафе. А теперь начинал проявлять признаки нетерпения.
   Барабас же не спешил дать ему главную команду. Он страшился того, что должно сейчас произойти. А потому старался найти аргументы, которые убедили бы его в том, что Анну можно помиловать. Потому что никак нельзя допустить, чтобы она теперь попала в руки следователей - этого нынешнего щенка или кого-нибудь другого, поопытнее. И дело даже не в том, что она подрабатывала древнейшей профессией, в конце концов, по нынешним временам это не Бог весть какое нарушение закона. Вот если она проговориться о других делах, которые тут происходят, о тех людях, которые сюда захаживают - вот это будет плохо.
   А ее уже зацепили, коготок уже увяз, а значит и вся птичка уже не выкрутится. "Пташка", как выразился Амбал.
   Анна и в самом деле приехала в Москву на поиски счастья или в крайнем случае удачи, издалека. Снимала здесь какую-то комнатенку в коммуналке, но бывала там не слишком часто, обычно обитая или у кого-то из подруг, или у любовников - насколько, конечно, этим словом можно назвать богатых "трахальщиков"... А значит, ее исчезновение еще какое-то время будет оставаться незамеченным. Да и впоследствии попробуй разобраться, где и как прекратила свое существование приезжая начинающая путана без определенного места жительства, без соответствующей прописки-регистрации, без четко определенного и документально оформленного места работы...
   Сейчас таких пропадает - тьма-тьмущая! И чаще всего бесследно. Причем, иной раз и искать-то их никто не начинает!
   Все это было так. Но... Но убивать Аню ему не хотелось. Как ни говори, она была не просто неким чужим человеком, не некой отвлеченной функцией, которая мешает ему, Барабасу, заниматься своими делами. Она была хорошо знакомой красивой девушкой, к которой он, лично Барабас, был несколько неравнодушен. Еще какой-то час назад она была веселой и общительной непосредственной и ветреной девчонкой. А что с ней будет еще через час? Страшно представить!
   Найти бы причину, чтобы ей оставить жизнь!
   Барабас пытался отыскать такую причину - и не находил! Слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать всем из-за его личного к ней влечения. И не такими людьми приходилось жертвовать ради высших интересов дела!
   Нет, она обязательно должна исчезнуть, причем, исчезнуть бесследно. Ее просто необходимо убить. Особенно после того, как он, Барабас, сгоряча приказал Амбалу запереть ее в нишу. Не было б этого, наверное, можно было бы и обойтись без крайних мер... Ага, оборвал себя Барабас, обойдешься тут без крайних мер!.. Это, значит, просто выгнать ее на все четыре стороны, а потом ждать, где и какую глупость она отмочит?.. Вот к "порошку" он ее рано приставил, это точно! Сам виноват, из симпатии к ней хотел, чтобы она начала зарабатывать побольше. Опытные профессионалки, в какой бы ситуации ни оказались, следователю не признались бы в лишних грехах, навешивая на себя новые и новые статьи.
   Да, с этой Нюшкой он и в самом деле наломал немало дров. И теперь, чтобы из-за этих глупостей ситуация окончательно не вышла из-под контроля, эту несчастную дурочку придется убить. Правда, убить ее следует быстро и безболезненно.
   Быстро и безболезненно. Но тогда этот монстр Амбал не получит вожделенного, едва ли не единственного доступного ему удовольствия. И тогда неведомо, как он себя поведет. Вдруг бросится на него, на Барабаса? К слову, по большому счету, он тогда будет прав, этот идиот.
   Нет, со своими нужно вести честную игру. А девчонка нарушила Закон. Она начала отвечать на вопросы следователя, она начала "петь", а значит ей больше нельзя доверять. Потому она должна исчезнуть. Ну а то, что она будет умирать бесконечно долго, полчаса или даже час - так ведь это значит, что и жить она будет лишние полчаса или даже час. Все относительно.
   - Доставай, - сказал наконец Барабас.
   Амбал с готовностью поднялся с табуретки, схватил стоящий в углу ломик, вставил один его, особым образом обточенный, конец в отверстие в полу. Не зная о существовании этого тайника, найти его бы о практически невозможно. Его сделали с соблюдением максимума предосторожностей на случай, если кто-то из посторонних попадет-таки сюда - например, какой-нибудь ОМОН или СОБР. И чтобы напрочь исключить саму вероятность случайного обнаружения, здесь не было никакой электроники, чтобы можно было бы искренне откреститься от самого подозрения в причастности к тайнику кого-либо из нынешних владельцев кафе. Мол, мы и сами даже не подозревали, что тут имеется такое...
   Плита с трудом, но почти бесшумно повернулась. Под ней открылось широкое, но достаточно мелкое углубление, в котором могло бы лежа уместиться (и умещалось, было и такое) четыре человека. Сейчас здесь лежала одна Нюшка.
   ...Сколько она тут пролежала, Нюшка не осознавала. В кромешной тьме ощущение времени теряется. Да и от ужаса, который охватил ее, когда билась под низкой плитой, кричала, срывая голос, и глохла от своего же вопля, она потеряла счет времени. А потому, когда над ней почувствовалось движение каменной плиты, не могла себе представить, сколько времени провела в каменном мешке. Казалось - вечность.
   Сверху сквозь открывшийся люк в глаза ударил яркий свет. Нюшка ладонями закрыла глаза. А когда вновь отняла их, первое, что увидела - идиотскую улыбку Амбала. Причем, улыбку не просто идиотскую. А какую-то вожделенную, жаждущую чего-то... Почему-то бросилась в глаза капля слюны, тянущаяся от уголка рта к не знающему бритвы подбородку.
   Амбала здесь боялись все. Даже Барабас. Девчата, когда им приходилось проходить мимо него, старались проскользнуть мимо как можно скорее. А он глядел на них тупо и равнодушно, словно на бесплотные тени. Однако про него полушепотом рассказывали, что он невероятно жесток и не приведи Господи попасть ему в руки.
   Нюшка его тоже боялась, как и все. Однако она и предположить не могла, что с ней может что-то произойти, чтобы оказаться в его лапах.
   И вот попала-таки! Что же он с ней сделает? И, главное, за что? Анна почувствовала, как мощные, словно стальные рычаги, руки подхватили ее и поставили на ноги. Она, с непривычки щурясь, часто моргая, со страхом оглядывалась. У двери, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, стоял Барабас. Стоял и глядел на нее каким-то непонятным, едва ли не извиняющимся, взглядом.
   - Боря, Боренька!.. - попыталась она рвануться к нему. - Что здесь?..
   Однако Амбал легко перехватил ее, поймав за руку. Его могучие пальцы несильно сжали тонкие косточки ее запястья и те едва не хрустнули от этой хватки.
   - Я ведь тебя предупредил, Аня, чтобы ты не болтала лишнего, - с досадой проговорил Барабас.- Я ведь тебя предупреждал...
   Он знал, что сейчас произойдет. И страшился этого. Потому что такое увидишь не в каждом "ужастике".
   Девушка еще на что-то надеялась.
   - Боренька, я буду молчать!
   - Конечно, ты будешь молчать, - согласился директор. - Обязательно будешь молчать.
   И она все поняла.
   - Не-ет! - завизжала Анна.
   Амбал коротко зарычал и слегка потянул ее на себя. Невольно оглянувшись на него, девушка ужаснулась той перемене, которая произошла с его лицом. Всегда неподвижно равнодушное и тупое, как маска, теперь оно было живое, осмысленное, и от этого еще более страшное - с раздутыми трепещущими ноздрями, с жадно горящими, налитыми кровью глазами, с алчно ощерившимися зубами, с необычно развитыми верхними клыками, между тонкими губами... А там, в глубине раскрытой пасти шевелился чудовищный, почему-то синий язык и за ним - темный провал глотки... Почему-то вид разинутого рта привел ее просто в панический ужас.
   И девушка заверещала еще громче.
   - Не надо!.. Боренька, я все что надо сделаю, только помоги!..
   Барабас глядел на происходящее от двери. Он видел, как Анна попыталась вырваться из лап этого полуживотного, и едва удержался от того, чтобы не броситься ей на помощь. Но удержался. Теперь, он знал, Амбала уже не остановить.
   Дебил резко толкнул девушку, сбив ее с ног. Она, оступившись, неловко, ободрав о грубый пол обнаженную руку, упала на бок, однако быстро перевернулась и попыталась отползти от чудовища на карачках. Колготки на коленях тут же лопнули и теперь свисали неопрятными лохмотьями. Амбал снова утробно зарычал, шагнул за ней и, удовлетворенно засмеявшись, наклонился, схватив Анну за волосы. По-прежнему отчаянно визжа, девушка рванулась, да так, что в кулаке идиота остался вырванный клок. Однако отползти к Барабасу, что она пыталась сделать, Нюшке так и не удалось. Монстр опять поймал ее, на этот раз за воротник потрепанной замызганной блузки. В ее визг вплелся звук рвущейся материи. Длинный лоскут остался в кулаке Амбала. Остатки блузки легко стекли с обнажившейся спины по рукам.
   И больше Амбал не выдержал. Он по-звериному зарычал и всей своей стослишнимкилограммовой массой рухнул на девушку. На мгновение ее крик прервался и в этой тишине отчетливо послышался хруст костей. Амбал поднял голову, торжествующе взглянул на замершего Барабаса и вдруг впился жуткими зубами в загорелое обнаженное девичье плечо. Из-под клыков брызнула кровь. Снова вспыхнул душераздирающий вопль. Девушка металась из стороны в сторону, пытаясь освободиться от навалившейся на нее туши. В ее вопле тоже не было ничего человеческого - только обреченный стон нежелающей так рано расставаться с этим прекрасным телом жизни. А Амбал рвал и рвал его зубами...
   Барабас больше выдержать не мог. Он рванул из-за пояса пистолет, сдернул вниз "флажок" предохранителя... И нажал спусковой крючок. В замкнутом помещении выстрел прогремел оглушающе громко. Со звоном вылетела из выбрасывателя гильза. По помещению поплыл кислый запах сгоревшего пороха. Анна словно поперхнулась собственным криком. Ее перекошенное от крика, ужаса и боли лицо с широко раскрытыми глазами так и замерло, перекошенным. Пуля попала ей в череп чуть выше левого уха и вышла за правым.
   В это мгновение Барабас просто мечтал, чтобы Амбал бросился на него. Тогда он смог бы с превеликим удовольствием всадить в этого идиота всю обойму. Убить же своего просто так - никак нельзя. Вот если бы в порядке самообороны...
   Однако этого не произошло.
   Едва грохнул выстрел, Амбал распрямился, стоя на коленях. Он запрокинул к потолку окровавленное лицо. Он сладострастно рычал, ритмично, словно в такт с толчками мужского оргазма, вскрикивая, раз от раза ослабевая от этого самоудовлетворения.
   Животное...
   Впрочем, почему животное? Ни одному зверю не нужно убивать себе подобное существо для того, чтобы получить сексуальное удовлетворение. Так что это не животное - а ошибка природы. Даже не ошибка - извращение. И не дай Бог попасть ему в руки! Не дай Бог!
   Барабас опустил руку с пистолетом. Перещелкнул предохранитель на место.
   - Тело как обычно, - машинально приказал он. - Голову в мешок и утопить в пруду. Кости с другими отходами вывезти на свалку. Здесь все вымыть...
   Пора было уходить.
   Барабас старался не смотреть на истерзанное тело девушки, которую он какой-то час назад направил на беседу с щенком-следователем, и которую обхаживал, облизываясь на ее красоту и молодость, почитай, полгода. Да и на Амбала старался не глядеть, особенно на постепенно проступающее у него на штанах неопрятное пятно.
  
   АШОТ - МАКСИМЧУК - ЗАКАЗЧИЦА
   А дождик все моросил, моросил, не унимался. Холодно, сыро, мерзко, промозгло... Декабрь называется... По такой погоде дома бы, в тепле и уюте, сидеть, а не бродить по городу, выслеживая "клиента"...
   Сколько ж воды проливается вот так, с дождевыми потоками на землю? И сколько ж тогда влаги носится вокруг шарика в облаках и в тучах, оседает в тумане, в росе, в снеге, граде, инее, просто содержится в атмосфере?..
   Ашот когда-то вычитал, что всего на нашем родном земном шарике имеется в наличии почти полтора миллиарда кубических километров воды. Если она вдруг вся с нашей планеты стечет, образуется капелька размером, ни много ни мало, с Ариэль... Нынешнее поколение усвоило это слово по назойливо рекламируемому стиральному порошку, в наше время знали
  умевшего летать героя романа Александра Беляева с таким именем - и при этом мало кто вспоминает о спутнике планеты Уран, открытом в середине прошлого века мальтийским астрономом Ласселлом... В общем, капелька получается размером в целую небольшую планетку... Из нее в круговороте участвует примерно 496 тысяч кубических километров воды в год. С ума сойти! Если учесть, что площадь Москвы составляет примерно 800 квадратных километров, то получается, что ежегодно через эти самые тучи, которые сейчас низко ползут, перебираясь по крышам, и облака прокручивается столько влаги, как столб с основанием в российской столице и высотой более чем в 600 километров. Как говорится, нехило: у нас далеко не все космические аппараты на такую высоту поднимаются... Та-ак, хорошо, это за год. А сколько это получается в сутки? Для простоты счета делим эту высоту на триста. Получается не так много - слой в два километра. В четыре раза выше Останкинской башни... А если всю эту участвующую в кругообороте воду равномерно размазать по земным материкам, слой получается и вовсе не так уж велик - всего-то метр глубиной. Как говорится, "вам по пояс будет"... Однако 78 процентов дождей проливается не над сушей, а над морями и океанами. Зато имеются на Земле районы, где дожди не выпадают годами - например, центральные области Австралии, объявленная национальным парком Долина Смерти, которая находится не так далеко от Лас-Вегаса в Соединенных Штатах, Центральные Кара-Кумы или Регистан в Центральной Азии, где испаряемость в семь-восемь, а то и в тридцать раз превышает количество выпадаемых осадков...
   Господи, о чем только не думаешь во время таких вот длительных сидений, когда делать нечего и одна только забота: глядеть на необходимую дверь, чтобы не проморгать момент, когда "клиент" попытается уйти. Оно понятно, что работа есть работа, деньги есть деньги... Но если учесть, что сам же, сам, дурак, дал согласие на эту работенку...
   Ну, Сашка, погоди!
   - Отомщу! - вслух сказал Ашот, стараясь плотнее закутаться в куртку. И добавил, вспомнив экранизацию "Снежной королевы". - Я - а) отомщу, б) скоро отомщу, в) жутко отомщу...
   Да где ж в ней согреешься, в этой куцей куртеночке, когда воздух едва не до осязаемости напитан пронизывающей насквозь студеной влагой!
   И-эх, жизнь моя жестянка, да ну ее в болото!.. Одно утешение: в отличие от Вадьки с его проблемами, хоть деньги имеешь неплохие. С нее, с этой оплаты, и началась эта история.
   ...Накануне к нему вдруг подошел Сашка Максимчук. Заговорщицки подмигнул:
   - Слушай, Ашот, mon chere, есть возможность классно подзаработать.
   Заявка была слишком многообещающая, чтобы за нее чересчур активно хвататься.
   - Да? - покосился на приятеля Ашот. - Поздравляю, от души рад за тебя.
   Сашка сразу не сообразил, что над ним подтрунивают.
   - Ты не понял, Ашот,- зачастил он. - Это я тебе предлагаю подработать.
   Теперь уже Айвазян не счел нужным скрывать насмешливую ухмылку. Тем более, что о причине столь альтруистического поступка приятеля догадаться было несложно.
   - Да? - тем не менее повторил он. - А что же это ты сам за такой куш не хватаешься?
   Максимчук заговорил уже иначе: просительно, с подходцем.
   - Слушай, Ашот, там у шефа дамочка сидит - пальчики оближешь. Он хочет ее дело на меня скинуть. А у меня, сам знаешь, личные проблемы...- и заглядывал умоляюще в глаза: - Возьми это дело на себя. Ну пожалуйста... Там проблем-то всего на пару дней... И денежки при этом очень неплохие...
   Ну и клюнул. Польстился на шикарную дамочку, на пару дней и на хороший куш! Да и приятелю помочь тоже надо. У него сейчас очередная фаза бурного романа, которая тянется, на удивление, уже довольно долго.
   Впрочем, дамочка оказалась и в самом деле что надо. Есть, знаете ли, такой тип особей "слабого пола" - шикарная женщина. Сказать, что очень уж она красива, что фигурка или что-нибудь еще слишком уж выдающееся, так ведь нет. Как вот эта - высокая и худая, даже, похоже, слегка костлявая, лицо тонкое с заметно выступающими скулами, нос длинноват и с горбинкой... Достоинства и недостатки фигуры различить сложновато под дорогой шубой, зато ноги, насколько можно судить, похоже, не являют собой вершин совершенства...
   А вместе с тем - шик такой, что глаза трудно отвести. Взгляд гордый, даже надменный, высокомерный. Тонкая длинная сигарета - под стать холеным пальцам с ухоженными ногтями. Из-под шубы кокетливо выглядывает затянутая темным ажуром коленка.
   Такими женщинами хочется любоваться.
   Ашот, торопливо стукнув в дверь и распахнув ее, всунулся в кабинет.
   - Можно? - спросил он.
   И замер, откровенно уставившись на посетительницу. Конечно, не всегда, но подобная пауза иной раз срабатывает. Женщина расценивает ее именно так, как и хочется мужчине: будто он ошеломлен представшим перед его очами совершенством. Трюк дешевый, но довольно действенный.
   Однако в данном случае, судя по всему, восхищенный взгляд жгучего усатого брюнета не произвел на посетительницу особого впечатления. Она лишь слегка скользнула взглядом по его усам, выпустила из носа тонкую струйку сигаретного дыма и, чуть приспустив ресницы, принялась наблюдать, как в воздухе расплываются синеватые разводы.
   Шеф оторвался от созерцания столь привлекательной гостьи и оглянулся на открывшуюся дверь.
   - Вы заняты? - Ашот намеренно задал глупый вопрос. - Добрый день, сударыня, - счел нужным слегка поклониться женщине. И опять шефу: - Ну тогда, если можно, я загляну к вам немного попозжее.
   Шеф агентства был из отставных кадровых военных. А потому не терпел выражений типа "можно зайти" или "если можно"... Поэтому Ашот, до мозга костей штатский человек, намеренно никогда не говори , как это принято в войсках, "разрешите войти", считая это солдафонщиной. Максимчук как-то попытался объяснить ему, что в любом деле существует профессиональный сленг и что в армии и в самом деле не принято слово "можно", а, скажем, застегивать китель или шинель принято только с нижней пуговицы... "Мы не в армии!" - отрезал Ашот.
   ...Он сделал вид, что и в самом деле собирается выйти из кабинета. Однако случилось именно то, на что он и рассчитывал.
   - Погоди-ка, Ашот!- окликнул шеф. - Ты сейчас, кажется, свободен?
   Айвазян прикинулся непонимающим:
   - Смотря в каком смысле.
   - Я имею в виду, у тебя на выходные дни никаких заданий нет?
   На выходные?.. Сегодня среда. Выходные через два дня... Подставил-таки, гадский Сашка! Ну, погоди, я тебе в следующий раз устрою амурные похождения!
   Однако отступать было поздно.
   - Свободен, - с нескрываемой досадой ответил Ашот. И подчеркнул: - В выходные дни я свободен. Хотя, как я понимаю, теперь уже нет.
   Шеф улыбнулся. Дама снова выпустила тоненькую струйку дыма, четко очерченными губами, и только тогда негромко процедила, не удостоив Ашота хотя бы скользящего взгляда:
   - Работа будет хорошо оплачена. С вашими расценками я ознакомлена, они меня устраивают. - И подчеркнуто небрежно добавила: - И если работа меня удовлетворит, можете рассчитывать на премиальные.
   Хоть это ладно.
   Правда, думал сейчас Ашот, знать бы заранее, какая будет стоять погода, быть может, от такой работенки лучше было бы отказаться. В крайнем случае, оделся бы потеплее.
   Кроме того, ему претило само по себе задание, когда узнал о том, чем именно предстоит заниматься по заказу этой самой дамочки. Потому что следить за человеком, который имеет где-то на стороне любовницу (любовника), фотографировать его при этом и потом информировать кого-то - это, по мнению Ашота, не менее аморально, чем сам факт адюльтера. Впрочем, почему не менее? Наверное, еще более аморально! В конце концов, интимные отношения - это личное дело каждого, а потому разбираться с ними нужно на уровне семьи, без привлечения профессиональных сыщиков.
   Если бы только не платили за это деньги, точнее сказать, если бы ему за это не платили такие хорошие деньги, Ашот никогда не занимался бы слежкой за неверными женами или мужьями. Хотя у них в фирме имелись ребята, которые делают это с превеликим удовольствием. И фотографии приносили пачками, и целые видеокассеты записывали, а потом коллективно, с гоготом и сальными комментариями, просматривали их по "видику"... По большому счету, Ашот их не осуждал - и сам иной раз выполнял заказы, которые ему изначально не нравились... Но и не понимал, по большому счету. Раз и навсегда провел для себя четкую грань: одно дело выполнять грязную работу просто за деньги - и совсем иное выполнять грязную работу за деньги и с удовольствием! Хотя... Хотя уж очень эфемерно-размытая получается грань.
   Да и потом, должна же быть какая-то самая элементарная порядочность! Безгрешных людей природа знает не так уж много. И получать деньги за то, что уличил другого человека в том же грехе, который при случае можешь совершить и сам, не слишком-то по-мужски. Лично себя Ашот оправдывал только двумя аргументами: прежде всего, что он никогда самолично не напрашивался на подобные дела, а потом если у людей есть такие шальные деньги, чтобы выбрасывать их на ветер, то должен же эти деньги хоть кто-то подбирать!
   ...Итак, в данном случае речь шла именно о том, чтобы выяснить, с кем именно муженек этой шикарной дамы коротает длинные осенние и зимние вечерочки. Всего-то напросто, как любил говорить Сашка Минаев, старый приятель Ашота. И вот теперь, в слякотный субботний день, приходится сидеть на этой скамейке. Мечтая при этом о том, как можно было бы провести его, не появись столь невовремя в конторе дамочка, не обратись к нему чертов Сашка, не польстись он на гонорар с премией...
   Можно было бы, например, пригласить к себе Маришку-очаровашку или Машку-милашку, взять шампанского, а еще лучше по такой погодке коньячку - и понаслаждаться теплом снаружи и изнутри. Можно было бы свистнуть Вадима, выдернуть из-под колпака жены того же Максимчука, взять парочку "пузырей" беленькой - и не спеша, на полночи, расписать
  классическую "пулечку", отдыхая душой в тепле и в мире "марьяжей", "трельяжей", "сталинградов" и ловленных "темных" "мизеров"... Да в конце концов просто у "ящика" посидеть, что-нибудь по "видику" посмотреть - а то забыл уже, когда включал его!
   Главное - быть в тепле и сухости, как те детишки из рекламного ролика, а не тут, на промозглом сеющем дожде!
   Он "водил" благоверного шикарной дамочки уже второй день. Обычный мужик, ничем внешне не примечательный. Работает кем-то - тут она информировала как-то уклончиво - в центральном офисе фирмы "Плутон". Личной машины не то вовсе не имеет, не то по причине зимнего времени не пользуется, служебная, очевидно, по должности не положена... В последнее время дамочка стала замечать, что с работы благоверный приходит позже обычного, что стал больше и чаще отлучаться в выходные дни, что он стал каким-то рассеянным, что по вечерам его костюм иногда выглядит не столь безукоризненно, как утром, вроде как с деньгами наметились проблемы... Вывод она сделала именно такой, как и должна была сделать: что у него кто-то появился.
   - Я, знаете ли, не из тех женщин, кого бросают, - едва ли не единственный раз в разговоре у нее прорвалось что-то похожее на простую человеческую эмоцию. - Я могу бросить - меня же...- Она глубоко, до ямочек на щеках, затянулась. И только после этого закончила с угрозой: - Пусть только попробует!..
   Она высказала предположение, что на работе у него роман маловероятен.
   - Почему? - спросил шеф.
   Дамочка снова выпустила тонкую длинную струйку сигаретного дыма. Наверное, это у нее было своеобразным развлечением - наблюдать за тем, как расползаются эти клубы. Или же это был ловкий способ затягивать ответы, чтобы дать себе время на размышление.
   - Просто у меня есть основания так считать, - уклонилась она от прямого ответа.
   - Если вы что-то знаете сверх того, что сообщаете нам, вы тем самым только затрудняете нашу работу, - не сдержавшись, заметил Ашот.
   И снова она лишь скользнула по нему взглядом.
   - Я так не считаю, - обронила дамочка. - Вы ведь не собираетесь проводить полномасштабное расследование по моему мужу? Ваша задача получить и сообщить мне самый минимум информации: кто она и где они встречаются. Все! Неужели для этого вам требуется от меня еще какие-то дополнительные сведения?
   Она была, конечно, права. И потому Ашот больше не задал ей ни одного вопроса. Взял фотографию подозреваемого в неверности мужа, его визитную карточку с указанием фамилии-имени-отчества, места работы, рабочего телефона и вписанного от руки домашнего адреса, поднялся с кресла и молча вышел. Не попрощавшись. Хоть этой дулей в кармане выразив свое отношение к дамочке...
   А дождик не унимался.
   То ли дело было вчера. Этот самый мужик... Как его, бишь? А, Абрамович Семен Борисович... Так вот, Семен Борисович вчера весь день провел в офисе фирмы, никуда не отлучаясь. Поскольку дамочка выразила уверенность, что любовь у него где-то на стороне, внутрь войти Ашот и не пытался. Само по себе это было бы непросто, а к тому же и не имелось
  нужды... После работы, а он и в самом деле задержался в офисе допоздна, Абрамович прямиком отправился домой. День же был не в пример приятнее сегодняшнего, так что, несмотря на скуку, можно было прогуляться, посидеть в кафе, почитать газету...
   Следить всегда тоскливо. Особенно при активной и деятельной натуре Ашота. И во сто крат тоскливее сегодня, по такой омерзительной погоде!..
   Сегодня, в субботу, Семен Борисович вышел из офиса в тринадцать часов. Пересек площадь и направился к автобусной остановке.
   Ашот, оставив недопитый кофе на облупившемся мокром столике под покосившимся линялым тентом в работающем круглый год летнем кафе, направился за "клиентом". На всякий случай держался поближе к краю тротуара - ведь могло оказаться, что Абрамович с кем-то договорился и сейчас его подберет машина и тогда придется срочно ловить "частника", который согласился бы поколесить некоторое время в неизвестном направлении. Однако опасения оказались излишними. Семен Борисович подождал троллейбус, молодцевато вскочил внутрь через заднюю дверь. Ашот прошел мимо и, убедившись, что "клиент", даже если очень захочет, теперь не сможет выбраться из переполненного салона, начал работать локтями, чтобы втиснуться в дверь среднюю. Это ему удалось без особого труда.
   К счастью, ехать, толкаясь среди мокрых от дождя плащей и курток, пришлось не слишком далеко. Вскоре частный детектив увидел, что человек, за которым он следит, начинает продираться к выходу. Ашот решил, что его мытарства близятся к финишу. Сейчас Семен Борисович выберется на улицу, войдет в какой-то подъезд и тогда останется только выяснить, в какую он войдет квартиру. Сделать это совсем нетрудно, тут уж Ашот собаку съел... И после этого узнать, кто проживает по данному адресу.
   Однако не тут-то было. На остановке троллейбуса Абрамовича встречали. Но это оказалась не особа женского пола, как того можно было бы ожидать, а трое мужчин. И в их встрече не проглядывалось ни малейшего намека на интим. Более того, судя по коротким приветствиям, можно было понять, что у людей чисто деловая встреча и что они куда-то торопятся. Так они и направились дальше: Абрамович с встречающими пошли по тротуару. Ашот, чтобы не маячить своими черными усами за их спинами, пересек узкую проезжую часть, легко перемахнул через невысокую чугунную оградку сквера, поскользнувшись на разбухшей жухлой траве и едва не упав при этом, и пошел по красноватому гравию, которым была посыпана аллейка. В этом, конечно, имелся определенный риск: если четверка мужчин повернет направо, в один из двух переулочков, которые виднеются впереди, он вполне мог их потерять из виду. Однако следивший рассудил, что в таком случае они скорее назначили
  бы встречу на следующей остановке, откуда повернуть было бы удобнее.
   Ашот не ошибся. Дойдя до перекрестка, "клиент" с сопровождавшими свернули налево. Пройдя сквозь сквер, они исчезли в двери старого облупившегося дома. Даже с расстояния, несмотря на неумолчный гул машин, было слышно, как гулко и противно проскрипела и бухнула, захлопнувшись, входная дверь. При таком "музыкальном" сопровождении входить в трехэтажный дом было рисковано. Тем более, что на роль дома свиданий он тянул с трудом. Хотя... Хотя кто его знает, может, тут и в самом деле обосновался подпольный публичный дом. Или какая-нибудь контора, где работает зазнобушка Абрамовича. Правда, смущали трое встретивших его мужчин, так что этот визит и в самом деле больше напоминал деловое свидание, а не амурное. Однако сейчас, сразу, удостовериться в этом было трудновато: судя по внешнему виду, здесь вряд ли могли оказаться жилые квартиры, а потому, столкнувшись с кем-нибудь на лестнице, пришлось бы объяснять, что он тут потерял.
   Короче говоря, прикинув все варианты возможного развития ситуации, Ашот решил, что лучше какое-то время посидеть и просто подождать появление "клиента". Вряд ли он пробудет здесь слишком долго. А когда Абрамович отправится домой на покой, можно будет по картотеке агентства уточнить, какие организации располагаются в этом подъезде. Ну а там уже будет видно, как действовать дальше.
   Вот и сидел теперь на мокрой скамейке.
   Ашот слышал, как сзади остановилась машина. В первое мгновение он на этот факт даже не обратил внимания и не оглянулся. Если бы одновременно со скрипом мокрых тормозов за спиной со знакомым визгом не открылась дверь, на которую было направлено его внимание, его интуиция и не подумала бы просигнализировать об опасности, надвигающейся со спины. Однако дверь в подъезд раскрылась и с пружинно-гулким ударом захлопнулась. Из нее вышли двое из тех мужчин, что встречали "клиента" Ашота, однако самого Абрамовича среди них не было. Мужчины, не прощаясь, разошлись в разные стороны, быстро пересекли проезжую часть и торопливо зашагали вдоль оградки. Что-то в их поведении не понравилось Ашоту - он вдруг понял, что через несколько секунд они окажутся от него с разных сторон аллейки. И тут задним умом детектив вспомнил про скрип тормозов и хлопки замков автомобильных дверей... Он стремительно оглянулся. Из припарковавшейся за его спиной
  машины уже выбрались трое крепких, коротко стриженных парней в одинаковых коротеньких черных курточках мягкой кожи. Такие курточки очень удобны для боевиков всех мастей - защищая тело от дождя и холода, они не сковывают движений в драках и погонях... Вот и теперь, словно подтверждая худшие опасения армянина, парни легко и дружно, едва ли не синхронно, перемахнули через оградку и, не скрывая своих намерений, разворачиваясь в короткую цепь, направились прямо на Ашота.
   Все стало ясно! Кто-то из вошедших в дом спутников Абрамовича, а то и он сам, обратил внимание на слежку. И вызвал подмогу.
   Да, тут дело, скорее всего, не в банальной любовной интрижке!
   Айвазян не стал ждать развития событий. Пора было ретироваться. Насколько можно судить по беглому взгляду, эти трое парней, которые оказались сзади, более опытные костоломы, чем те двое, что пытаются охватить его с флангов. Значит, именно от них исходит главная опасность.
   Армянин, словно подброшенный пружиной, подскочил со скамейки и бросился прямо в сторону двери, за которой скрылся Абрамович, надеясь, что сумеет проскочить в просвет, образовавшийся между разошедшимися в разные стороны мужчинами, пока они сориентируются и успеют его перехватить. Главное, чтобы они не вздумали стрелять, - мелькнула идиотская мысль.
   В несколько скачков преодолев раскисший от дождя газон, он перепрыгнул через ограду, перед самым бампером отчаянно взвизгнувшей тормозами машины проскочил проезжую часть и, повернув налево, помчался по тротуару. Застывшие от долгого сидения мышцы повиновались неохотно. К тому же едва ли не на первом шаге что-то щелкнуло в лодыжке и теперь каждый судорожный скачок отдавался резкими уколами боли. Однако останавливаться или даже немного снизить скорость было никак нельзя - сзади слышались звуки погони.
   Поворачивая за угол, по направлению к метро, Ашот позволил себе на мгновение оглянуться. Двое мужчин гнались за ним, едва только не наступая на пятки. Теперь главное заключалось в том, чтобы успеть добежать до близкого уже подземного перехода, из которого можно нырнуть прямо в метро. Там было спасение - в метро нападать на него не решатся. Во всяком случае, Ашот на это здорово наделся. А потому, при виде заветной буквы "М", торчащей на тонком шесте, из последних сил еще поддал скорости, выкладываясь, словно на
  спринтерской дистанции.
   Тут уже стали попадаться люди. Убегающий, не обращая на них внимания, кого-то сшиб, кого-то оттолкнул, налетел на чей-то зонтик, едва не лишившись глаза о торчащую спицу... Сзади раздавались крики, ругань, проклятия... Ладно, ничего, переморгаем! Главное - убежать!
   Вот и метро! Задыхаясь, обливаясь потом, собрав последние силы, спотыкаясь и скользя на мокром мраморе ступенек, прыгая сразу через несколько их, едва не сбив нищенку-старушку, стоявшую внизу, Ашот сбежал в переход... И, наверное, никогда он не испытывал такого счастья, как сейчас, увидев милиционера. Тот, маленький и тщедушный, стоял у книжного киоска, изучая глянцевые корешки и не обращая внимания на текущую мимо жизнь. В петельке на его поясе, словно гарантия безопасности Ашота, висела резиновая палка о трех концах.
   Тяжело дыша, Ашот остановился за его спиной. С непривычки, после пробежки без предварительной разминки, мышцы ног мелко подрагивали, сердце отчаянно колотилось о грудную клетку, к горлу подкатывала тошнота... Нужно было бы сразу спуститься вниз, на платформу метро, однако сил на это уже не было и поэтому частный детектив так и остался стоять возле милиционера. Только обернулся. Сзади, у самой лестницы, растерянно топтались его преследователи - двое кожаных парней. Они смотрели на Ашота с откровенной неприязнью, но подходить не решались. Тоже дышали тяжело, однако, похоже, не были так вымотаны, как их жертва - наверное, подготовочка у них покрепче. Один приглашающе качнул головой наверх: мол, пошли, дружище, выйдем. Армянин только насмешливо усмехнулся и отрицательно покачал головой; едва удержался от того, чтобы показать тому известный жест - хлопнуть левой рукой по локтю сжатой в кулак правой. А сам все косился на стража порядка. Тот, ничего не замечая, по-прежнему рассматривал корешки книг, выставленных за стеклом витрины.
   В переходе появился еще один мужчина - из тех, кто встречал Абрамовича. Тот только взглянул на "кожаных", ничего не спрашивая. Один из тех выразительно кивнул в сторону Ашота. Мужчина, увидев армянина, мгновение поколебавшись, направился прямо к нему.
   Это было настолько неожиданно, что Айвазян даже слегка попятился, чуть не налетев на милиционера.
   - Добрый день! - голос подошедшего был настолько вежлив и благожелателен, что просто не верилось, что разговаривают люди, один из которых только преследовал другого.
   - Ну, для кого добрый... - пробурчал Ашот.
   Он не понимал ситуацию. Единственное, чего он боялся, что милиционер отойдет очень быстро и он не успеет пристроиться рядом с ним.
   - Да, конечно, погодка нынче не очень, - с готовностью подхватил мужчина. И спросил с самым невинным видом: - Это вы меня ждете?
   Понятно, ему нужно было легализовать свое обращение в присутствии стража порядка к незнакомому мужчине.
   - Я вас не жду, - попытался оторваться от него Ашот.
   Однако мужчина согласно закивал:
   - Да-да, конечно, вы меня не знаете...
   Милиционер, обратив внимание на сумбурный разговор, происходящий за спиной, обернулся. И Ашот решился на отчаянный шаг.
   - Послушайте, сержант, - обратился он к тому. - Тут эти вот, - кивнул он на топтавшихся у лестницы "кожаных", - преследуют меня... Помогите...
   Он специально не стал указывать на того мужчину, который стоял рядом - задержание любого из этой троицы было бы для него тоже невыгодно, хотя бы уже потому, что, помимо всего прочего, они бы узнали его, Ашота, фамилию и работу. Все трое преследователей переглянулись и дружно направились к лестнице.
   Сержант, не обращая на них ни малейшего внимания, уставился на Ашота.
   - Предъявите ваши документы! - небрежно коснулся он пальцами козырька кепи.
   Это было настолько неожиданно, что Айвазян даже отшатнулся.
   - Что? - растерянно спросил он.
   - Предъявите ваши документы! - грозно сдвинул брови на юном лице сержант.
   Преследователей уже не было видно. И Ашота прорвало.
   - Что, увидел лицо кавказской национальности? - со злостью спросил он, не делая даже видимости, что собирается лезть в карман за паспортом.
   Сержант от возмущения аж задохнулся.
   - Что вы сказали? - грозно подался он к армянину.
   - А то, что слышал! - негромко ответил Айвазян. - У меня документы в полном порядке... За мной гнались, я к тебе обратился за помощью, а ты упустил хулиганов и ко мне же прицепился...
   Милиционер недвусмысленно потянулся за дубинкой.
   - Давай-давай, - Ашот почувствовал, что в нем вскипела кровь. - Перетяни меня разок-другой!.. Учти только, что я трезвый, ты мне не помог, а потому хрен ты против меня что-то сделаешь!
   Он повернулся и спокойно пошел к входу в метро. Внешне спокойно. Внутри у него все кипело и клокотало. Ашот уже привык к тому, что у него постоянно проверяют документы и придирчиво рассматривают штамп прописки - сейчас это называется регистрацией, хотя суть от этого не меняется.
   - Шанцицкерац, - негромко произнес он по-армянски.
   Услышал это милиционер или нет, он не знал. Даже если услышал, понять скорее всего не смог бы. А то ведь обиделся бы - "вскормленный молоком собаки" - это не просто послать его по известному адресу, куда, скорее всего, его уже посылали по-русски. И не раз! Причем, судя по данному эпизоду, за дело!
  
Оценка: 6.40*11  Ваша оценка:
Раздел редактора сайта.