Џ -- Олег Маркеев, 2004 г.

Как я убил Лимонова

Этот человек всю жизнь искал смерти. Просто умереть, как суждено всем смертным, ему было мало. Он хотел быть у б и т ы м. За веру, за правду-матку, за убеждения. Но ни в коем случае розочкой от пивной бутылки в воняющей мочой подворотне. Нет, умереть он хотел исключительно на арене. В присутствии знати и плебеев, под сладострастные стоны женщин и визг несовершеннолетних оболтусов. Так он хотел. И спектакль собственной героической, неприменно героической, смерти он ставил всю жизнь. С самозабвением и вкусом провинциального режиссера.

Возможно, я был не один, кто угадал в нем эту суициидальную форму мании величия, но я был единственный, кто захотел и смог ему подыграть.

Когда кадровик, уставший от жизни и энтузиазма молодых идиотов, криво усмехнувшись и слегка задержав в воздухе занесенную над бланком печать, в этот момент он стал похож на дежурного столоначальника преисподни, оприходывающего очередную жертву, бухнул в угол моего удостоверения чернильного российского орла и лениво чиркнул заковыристую подпись, я понял, теперь Лимонов обречен. Наша с ним бестолковая Родина дала мне право убивать.

И мы принялись кружить по жизни, как две планеты по пересекающимся орбитам, то расходясь, то сближаясь, чтобы в отмеренный не нами миг столкнуться, спаля в адском пламени наши маленькие миры.

Эта позиционная война длилась полтора года. Я не раз успел перечитать все его книги и не пропустил ни одного выступления по ТВ. Нет, он упрямо шел навстречу смерти. Не я, так другой. Эдик упорно не хотел умирать от старости.

Мы столкнулись тринадцатого октября.

Опять вышла заваруха в верхах. Не доделили или не тому дали. Каждый высвистал свою вооруженную банду и пошла разборка. ОМОН натравили на толпу, вояки вступились за побитых граждан, пришлось вводить в город дивизию Дзержинского, но на окраинах ее встретили организованные в боевые группы личности в штатском.

Через несколько часов уже никто не знал, где свои и где чужие, кто здесь за кого и против чего воюет. Самые умные прилипли к телевизорам, самые бестолковые бегали по улицам с автоматами и строили баррикады, по давней русской традиции из всякого хлама и отбросов. Заварившие эту кашу отсиживались в Кремле и по ближним дачам, превращенными в маленькие форты. С воззванием к народу никто обращаться не спешил, видно справедливо рассудив, что народу сейчас не до власти. Революция, ядрена вошь!

Мы прятались в подворотне на Петровке. По рации сообщили, снизу от антинародного Кремля, или от оплота демократии -- Думы, хрен их разберет, к горящему МУРу прорывается отряд ?повстанцев?. Хрен знает кого и за кого воюющих. Кем была наша группа, сказать трудно. С одной стороны -- органы правопорядка, с другой -- зам нашего министра уже второй день окопался в Думе и объявил себя министром МВД Временного правительства. В таком бардаке приказам уже никто не верил, просто отрывались кто как мог и насколько хватало патронов.

-- Идут! -- Командир выглянул из подворотни и тут же отпрянул назад.

-- Кто? -- спросил Вовка.

-- Хрен в пальто! -- огрызнулся командир.

Его можно было понять. Нам все пофигу, а виноватых в этом бардаке, когда все уляжется, будут искать среди младших офицеров.

-- Кончай курить, мужики! Их там человек тридцать. Прижмем к земле и -- рысью на добивание. Проколупаемся, они из нас кишки выпустят.

Про кишки мы от него слышали уже третий день, но все равно верили. И не такое уже видели.

Он еще раз глянул за угол. Когда повернулся ко мне, на бледном лице уже играла нервная улыбка, а в глазах прыгали чертики. Он ткнул в меня пальцем и подмигнул. Cлов зря не тратили, я и так знал, что делать дальше.

Выглянул, за секунду считал обстановку.

Прямо, метров восемьдесят, не больше, с десяток фигур облепило черного ?жука? фольцвагена, остальные в две колоны шли вдоль стен. Крыша у машины была срезана, на капоте раскорячился пулемет. И над всей этой нелепой конструкцией мотылялся черно-красный флаг партии Лимонова. У меня засосало под ложечкой от восторга.

-- Граната! -- закричал я и изо всех сил, сорвал кольцо и швырнул за угол ?лимонку?.

Вслед за взрывом в подворотне напротив взревел наш БТР. С техникой всегда проблемы. Не успев наполовину высунуться, он заглох, окатив нас едким синим облаком.

--Ну сука, я тебя...

Что сделает командир с водилой мы не дослушали и дружно высыпали на улицу.

Наводчик, как проснулся, влупил вдоль улицы сразу из двух стволов. Гильзы брызнули на броню. Крупнокалиберные пули прошли почти у нас над головами, и больше я уже ни фига не слышал. Началось немое кино.

Атаки ребята не ожидали, и когда разнесло на куски их партийный ?броневик? дружно сыпанули в разные стороны.

Ближних мы сразу покромсали , кто успел залечь, вжали в землю длинными очередями.

Лимонова я заметил сразу. Нихрена не слышал, но по жестам понял, он что-то командует своему воинству. Вовка раскрошил стену у него над головой, и Лимонов сник и больше не трепыхался.

Я рванул к нему что было сил, боясь, что кто-то сдуру убьет его раньше.

На пути возникли двое салажат. Первый получил стволом в лицо и завалился на спину. Второму прикладом врезал по рукам, выбив автомат. Только развернулся, передней подсечкой свалив его с ног, как какой-то охламон из успевших нырнуть в подъезд охерачил нас беспорядочной очередью с верхнего этажа.

Командир затанцевал на месте, уворачиваясь от цокающих по асфальту пуль. Автомат вскинул вверх, выцеливая окно с самоубийцей.

Парень, отстреляв, отлетел от окна, а когда попытался выглянуть из-за угла, командир выдал длинную очередь в противоположный угол проема. Несколько пуль, как он и расчитал, срикошетили в нужном направлении, и через секунду в воздухе, окруженная сверкающими брызгами осколков, появилась фигура человека, разбросавшего руки-ноги крестом. Так падают еще живые, но находящиеся в предсмертном шоке.

Его крик был первым звуком, который я отчетливо расслышал. Так орут недобитые лоси. Нутром.

Лимонов лежал там, где его остановила Вовкина очередь. Зацепил-таки, паразит. У Эдика из-под затылка сочилась кровь. Набралась уже целая лужица. Но глаза были открыты.

Он смотрел на меня и беззвучно шевелил оттечно-синими губами. Я медленно поднял ствол и упер ему в левый нагрудный карман куртки, откуда торчала дужка очков. Запомнилась синяя полоска изоленты на ней. Видно сломал, а запасных очков не нашлось.

Так что, его последних слов я передать не могу. Просто не слышал. Муть в его покрасневших глазах за секунду до выстрела растаяла, так что с уверенностью могу сказать, он меня видел. Видел и ствол, нацеленный в сердце.

А вот какая сука всадила пулю в меня, я не видел. Таки дела.

Москва, ноябрь 2004 года.